Текст книги "Вознесение"

Автор книги: Лиз Дженсен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

– Габриэль, – тихо окликает они делает еще несколько шагов – никак собрался меня обнять? – но, увидев, как я отодвигаюсь подальше, медлит и со вздохом опускается в кресло рядом с моим шезлонгом. Слишком большой, слишком близко. Меня мучительно тянет к нему, за что я себя презираю.

– Тебя держали в неведении ради твоей же безопасности. – В его мягком голосе проскальзывает вызов.

– Ври больше. – И потом, мрачно думаю я, дело-то не в ваших секретах.

– Это правда, – вступается Нед подливая мне кофе. Я резко вдыхаю. В крови разливается желчь. – Я понимаю вашу обиду. Поймите и вы: Фрейзер боялся, что вас выгонят с работы и что у вас возникнет куча проблем – и личных, и профессиональных. Мы хотели как лучше.

– Ну работу, скажем, я и так потеряла.

– Черт! – восклицает физик. – Прости меня, Габриэль. Это я во всем виноват.

– Можешь меня поздравить. – Отпиваю еще глоток. Хороший кофе, крепкий и бодрящий. – Я пополнила ряды безработных.

– Если Бетани права, это, наверное, и не важно? По большому счету? – говорит Нед. Наверное, он искренне верит, будто меня это утешит.

Пропустив вопрос мимо ушей, обращаюсь к физику:

– Может, физически я и неполноценна. А вот судя по твоим поступкам, ты решил, что и с головой у меня не все в порядке.

– Мы не могли посвятить тебя в наши планы. Иначе ты попала бы под подозрение. – Физик смотрит на меня с мольбой. – Я надеялся, наших подсказок хватит, чтобы ты сама обо всем догадалась.

– Догадаться-то я догадалась. И в итоге мне пришлось тебя покрывать перед полицией – рискуя схлопотать срок за препятствование правосудию.

В соседней комнате раздается музыкальная тема из «Симпсонов» – с такой громкостью, что закладывает уши.

– Кое-кто требует к себе внимания, – вздыхает Нед, поднимаясь с софы. – Пойду разберусь.

– Конфеты у нее заберите, – говорю ему вслед. – И хорошо бы сделать ей перевязку.

Дождавшись, пока закроется дверь, перевожу дыхание. Я не глядя знаю, что физик не сводит глаз с моего лица.

– Радость моя…

Он кладет руку мне на плечо, но я яростно ее стряхиваю:

– Не трогай меня! И не смей меня так называть!

– Эй, в чем дело-то?

Похоже, он обиделся.

– Ну и чем еще вы тут занимались с Кристин Йонсдоттир?

Озабоченность на лице физика уступает место недоумению.

– Мы с ней почти и не виделись. Может, ты еще не знаешь, но все это время я был сначала в Таиланде, а потом в Париже. Что тебя так разозлило?

Пункт первый… Нет, не могу. Слишком это все унизительно. Что бы я ни сказала, получится жалкое нытье. Так низко я не паду. Зажмуриваюсь и делаю глубокий вдох. Но когда я открываю глаза, физик все еще здесь. Рев телевизора смолк, теперь за стенкой слышны возмущенные вопли – «Сволочь! Мудак!» – и тихие увещевания Неда.

– Ладно. Не хочешь объяснять…

– Тебе что, разжевать нужно? Пожалуйста. Я знаю, кто она такая. Понял теперь? Я все знаю.

«Убери свои вонючие руки! – визжит Бетани. – Пидор! Ублюдок! Я сама, понял?» Голос Неда тревожно взлетает: «Эй! Смотри, что ты натворила! Господи боже мой!»

В эту минуту открывается дверь. Входит улыбающаяся Кристин Йонсдоттир и, протянув руку, направляется ко мне. Такие лица, как у нее, притягивают взгляд. Высокий лоб, ясный, спокойный взгляд. Безмятежность.

– Габриэль! Я так рада, что мы наконец познакомились.

В соседней комнате Бетани разражается очередной тирадой.

– Габриэль, – говорит физик, не обращая внимания на шум. – Познакомься: Кристин.

Неохотно беру протянутую руку и тут же ее отпускаю.

– Кристин Йонсдоттир. Ударение на первом слоге, – с улыбкой сообщает она. – Я исландка.

В ее акценте сквозит легкая неправильность. Такой голос хочется слышать снова и снова – при условии, что ты в нее влюблен. Странно, но, похоже, наше знакомство ее ничуть не смущает. Скорее радует. Потому – озаряет меня, и я тут же краснею, – что про нас он ей, как и Неду, не обмолвился ни словом. Я ей не соперница. И никогда ею не была.

Я читала про вас, – говорю я. – Жаль только, про ударение никто не писал.

Если она и уловила иронию в моем тоне, то просто ее проигнорировала. Она по-прежнему улыбается и рассматривает меня спокойно и доброжелательно. Женщины делятся на три вида – на тех, кому возиться с косметикой лень; на тех, кому не лень; и на таких, кому косметика попросту не нужна. Вот к этим последним и принадлежит Кристин Йонсдоттир, фанатка свежего воздуха, которая и дышит-то, наверное, через раз – чтобы не загрязнять атмосферу.

– Давно ждала этой встречи. Когда изучаешь мир, каким он был пятьдесят пять миллионов лет назад, с арт-терапевтами как-то не сталкиваешься.

А с брошенными любовницами твоего бойфренда? Я бросаю на физика яростный взгляд. В ответ он пожимает плечами с таким видом, как будто его оскорбили в его лучших чувствах. Входит всклокоченный Нед и, поприветствовав Кристин, с облегченным вздохом шлепается на софу напротив меня:

– Фью-ю! Жуть какая.

– Отстрелялись? – спрашиваю я.

– Она меня поцарапала, – жалуется он и в подтверждение показывает предплечье, на котором тянется кровавая полоса. – Ну что, Кристин? Что говорит Хэриш Модак?

Исландка вздыхает:

– Все еще упирается.

– Пойду ему позвоню, – говорит физик, поднимаясь. Наверное, ему не терпится сбежать. – Нед, не могли бы вы с Кристин ввести Габриэль в курс дела?

– Нет проблем, – говорит Нед и поднимает с пола ноутбук. – Сейчас загрузится, и мы не только расскажем, но и покажем.

– Итак, Кристин. Геология, – говорю я, когда за физиком закрывается дверь, и вынимаю из мешочка под сиденьем «громовое яйцо». Больше всего мне хочется запустить им ей в голову, но вместо этого я протягиваю свое оружие ей.

Кристин Йонсдоттир берет камень, и ее лицо озаряет прелестнейшая улыбка. Глаза у нее нежного серо-зеленого оттенка. Взвесив яйцо на ладони, она осторожно его трясет.

– Сплошное. У вас никогда не возникало искушения его вскрыть?

– Жду подходящего момента. Фамильная ценность как-никак.

Она улыбается:

– Откуда оно?

– Из Невады.

– Если из пустыни Блэк-Рок, то, скорее всего, начинка у него – из красивейшего опала. Хотя встречаются и агаты. Еще бывают смеси.

Значит, она способна опознать камень так же быстро, как я – психа. Моя ненависть к ней глубже самой глубокой любви. Возвращая яйцо, Кристин свободной рукой сжимает мои пальцы вокруг яйца.

– Вы на меня сердитесь. И правильно делаете. Я должна попросить у вас прощения.

В ужасе прячусь в свою раковину. Серо-зеленые глаза смотрят на меня с невыносимым спокойствием. Выдергиваю руку. Такого прямодушия я не ожидала. Мысленно перевожу дыхание. Откровенность за откровенность.

– Да, – говорю я. – Должны.

Нед заинтересованно наблюдает за этой сценой. На скулах Кристин Йонсдоттир расцветает по красному пятну.

– Когда вы мне позвонили – вот так, как гром среди ясного неба, – боюсь, я повела себя непростительным образом. Я попросту растерялась. Мне и в голову не могло прийти, что вы узнаете мое имя и позвоните.

– Верю.

– А вы, должно быть, настоящий мастер дедукции.

– Не стоит преувеличивать. Я просто потянула за ниточку.

– Я же вам говорил, – поспешно встревает Нед. – Мы были и сами не рады, что приходится держать вас в неведении.

Он тяжело поднимается с софы и, развернув белую простыню, вешает ее на вбитые над камином гвозди. Получается нечто вроде импровизированного экрана.

– Могу только извиниться. Снова, – говорит Кристин. – Когда Фрейзер показал мне рисунки и рассказал о даре Бетани, я хотела поговорить с вами. Но он настаивал, что вы не должны знать о готовящемся вмешательстве. Это повредило бы вашей карьере.

– «Вмешательство» – любопытный эвфемизм… Но вы мне вот что объясните. В какой момент у вас возникла мысль похитить мою пациентку?

Краем глаза я замечаю, что Нед нервничает все сильнее.

– Когда стало известно о ее переводе в другое учреждение, доступа в которое у нас нет. Тот факт, что она лежала в обычной больнице, облегчил нашу задачу.

Кристин со скромным изяществом опускает глаза и задумчиво изучает пол – как будто прикидывает, не пора ли его отполировать и какое средство даст наилучшие результаты. Она явно понятия не имеет о том, что натворила, и так расстроена моей враждебностью, что впору ей посочувствовать.

Отступив на пару шагов, Нед придирчиво рассматривает свою работу, затем разворачивает проектор таким образом, чтобы изображение проецировалось на простыне, и наводит фокус. Кристин Йонсдоттир подается вперед, сцепив руки, и устремляет взгляд на экран. Несмотря на нежную кожу и тонкие, интеллигентные черты, вряд ли она часто смотрится в зеркало. Зачем? Она и так прекрасно знает, кто она такая. Эта женщина подобна старому вину, думаю я с завистью. Все лишнее давно отслоилось в осадок. А моя муть еще плавает. Наверное, потому-то Фрейзер Мелвиль и находит ее неотразимой. Возможно, ему отвратительна не только моя параплегия. Возможно, все в тысячу раз хуже, чем я думала.

– Знаете, я увидела рисунки Бетани, и мне захотелось понять, откуда взялись эти образы. Эти проекции, эти…

Видения, – договариваю я за нее. – Бредовые видения. – Почему-то мне хочется расставить все точки над «i». Наплевав на деликатность, скромность и такт.

Даже в темноте видно, как густеет румянец на скулах Кристин Йонсдоттир. Возможно, она поняла, что в моих к ней чувствах нет ничего сестринского или доброжелательного. – Бетани говорит «видения». На тот случай, если вы не знали.

Как же велик снобизм, с которым эмпирики – к ним я отношу и себя – взирают на любую метафизику, на сериалы, которыми дурят людей, на третьесортные фильмы в духе «хотите верьте, хотите нет», на программы из разряда «удивительное рядом».

– Простите, что вмешиваюсь, но я сейчас задерну шторы, – тихо говорит Нед. – Чтобы вам было видно то, что я собираюсь показать.

Мы обе рассеянно киваем. Комната погружается в темноту.

Кристин говорит:

– В этой области я не специалист, поэтому не возьмусь судить о происхождении ее… – Она изящно выкручивается: вместо слова «видения» просто поводит в воздухе у висков. – Но в том, что касается самих изображений…

Кристин хочет сказать: нам не хватает информации, чтобы определить место будущей катастрофы, – объясняет Нед и щелкает мышью. – Взгляните на это. – На простыне возникает один из рисунков Бетани. Нед настраивает резкость. – В этом изображении есть множество интересных деталей. Правда, чтобы их разглядеть, нужно иметь представление о том, как устроены буровые вышки. – Показывает на платформу и на линию, уходящую под морское дно. – Такие рисунки и заставили нас заподозрить, что Бетани увидела начало подводного оползня – результат буровых работ, ведущихся на некой платформе. К сожалению, мы не знаем, на какой именно. Все они довольно сильно отличаются друг от друга. – Тут он посылает мне шутливо-ироничный взгляд. – Человеку, открывшему то или иное месторождение, позволяют его окрестить, поэтому названия у них довольно чудные.

Кристин встает:

– Пойду позову Фрейзера. По-моему, он должен присутствовать при этом разговоре.

Наконец до нее что-то дошло. Отлично.

– Задали же вы ей жару, – говорит Нед после ее ухода. – Ко мне вы отнеслись снисходительнее. При том, что Бетани похитил именно я.

Молчу. Слепой он или дурак – это его проблема.

Нед Раппапорт пролистывает список файлов, а я перекладываю ноги поудобнее и собираюсь с силами для новой встречи с физиком.

– Нашел. Вот фотографии всех офшорных вышек, где по имеющимся у нас сведениям уже ведется экспериментальная добыча, плюс десяток нефтяных и газовых, которые, как мы подозреваем, собираются переоборудовать под метан.

Нажатием кнопки белая простыня превращается в лоскутное одеяло, составленное из фотографий морских платформ со шпилями дерриков: скучные железобетонные конструкции тянутся к небу, окруженные бурлящими волнами, или припорошенные снегом, или застывшие под солнцем среди пронзительной бирюзы тропических вод, в обманчивой дали от берега.

Сами вышки – из некрашеного металла, зато все подъемные краны – разных цветов, как и на суше. Бетани утверждает, что наш – желтый, поэтому… – Теперь на коллаже остается всего несколько разросшихся фотографий, на каждой из которых возвышается канареечного цвета кран. Некоторые выглядят как новенькие, но на большинстве краска начала облезать. – Из этих восьми три – у берегов Китая, Индии и Новой Зеландии – закрыты для переоснащения, а из российских одна законсервирована с прошлого года. В итоге круг подозреваемых сужается до вот этой четверки. – Он снова щелкает мышью, поделив простыню на четыре квадрата. – «Погребенная надежда» в Северном море, «Мираж» в Индонезии, «Затерянный мир» в Караибах и «Эндшпиль Бета» у берегов Сибири.

Оживленно переговариваясь, в комнату входят Кристин Йонсдоттир и Фрейзер Мелвиль.

– Что Хэриш? Согласен? – спрашивает Нед.

Парочка переглядывается и принимает совместное решение.

– Более или менее. Давайте сначала введем Габриэль в курс дела, – говорит физик.

Он и Кристин Йонсдоттир усаживаются по обе стороны от меня: он – на край шезлонга, она – на стул слева. Попав в оцепление, впариваюсь взглядом в импровизированный экран и впервые рассматриваю вышки как следует.

– Какой у них… героический вид.

– Именно, – откликается физик, как будто я, сама того не зная, угадала ответ на некий тайный вопрос. – Олицетворение людского гения. Сколько в них амбиций, сколько надежды… – Эта реплика звучит почти как начало одной из дискуссий, которые мы вели в те времена, когда еще разговаривали друг с другом. – Пока Бетани не подбросит нам еще какую-нибудь зацепку, мы вынуждены исходить из того, что любая из этой четверки может оказаться той, которая нам нужна. И если подводная трещина из ее видения…

Скользнув вдоль края шезлонга, физик придвигается ко мне. Отклоняюсь в сторону, но он все равно сидит так близко, что я чувствую тепло его тела.

– Так вот что там нарисовано? – спрашиваю я. В голове царит полный сумбур, но я должна во что бы то ни стало сохранять обычный тон – хотя бы из гордости. – Трещина?

Разлом и точка вспышки, – говорит Кристин Йонсдоттир. – Чтобы высвободить вмороженный в дно метан, там, скорее всего, пробурили горизонтальную скважину и спровоцировали перепад давления. Однако, если они где-то просчитались и ускорили уже начавшийся процесс, давление начнет расти. Когда оно достигнет критической точки, есть риск самопроизвольного выделения огромной массы замерзшего метана – много больше, чем они рассчитывали.

Пока она говорит, Фрейзер Мелвиль пытается встретиться со мной взглядом. Но я не поддаюсь. Интересно, рассказала ему Кристин о моем враждебном к ней отношении или сочла, что другие вопросы – звонок Хэришу Модаку, например, – гораздо важнее?

Нед подхватывает:

– Дестабилизация осадочных пород вызовет подводный оползень, который может привести к высвобождению всего метанового залежа. Этот процесс, в свою очередь, сдвинет огромные пласты грунта над и рядом с гидратным полем. Цепная реакция затронет всю территорию – а в случае любого из наших месторождений это тысячи квадратных километров. Результат – гигантское цунами, которое дестабилизирует соседние пласты донных отложений и вызовет очередные гигантские оползни.

Будучи учеными, каждый из этих троих способен без труда представить всю разветвленную схему последствий. В моей же голове возникает совсем другая картина – огромное, величественное полотно маслом в стиле Тернера: вздымающиеся волны, клубящиеся бледно-перламутровые облака воды и пара, которые густеют и становятся сначала розовыми, потом оранжевыми, а потом кроваво-алыми – в тот момент, когда бурлящая, пузырящаяся пена вспыхивает огнем, а на переднем плане рушатся в столкновении стихий спичечные перекладины вышки.

Бесполезная, если не считать эстетического удовольствия, картина.

Ясно одно: полученные сведения укладываются в моей голове как-то неправильно.

Что, по всей вероятности, приведет к новым оползням и новым цунами, – продолжает Нед. – А значит – к дальнейшему разрушению метанового слоя. По парниковому эффекту метан в десять раз превосходит углекислый газ. Если весь этот кошмар начнет расти и расползаться, нам грозит глобальное потепление такого масштаба, какой нам и не снился. Температура взлетит по всей планете. В свое время этот сценарий называли «гипотезой о метан-гидратном ружье» – когда он был всего лишь гипотезой.

Физик внимательно следит за моим лицом, как будто пытается определить, какая часть услышанного оседает в моей голове. Небольшая.

– В прошлый раз – по меркам геологии – весь процесс занял не дольше, чем щелчок выключателя, – добавляет он.

Теперь на меня смотрит вся троица.

– Мы должны сделать все, чтобы люди узнали об опасности, – говорит Кристин Йонсдоттир. – Целые побережья уйдут под воду. И не только ближайшие. Из-за эффекта домино процесс очень быстро охватит всю планету. – И, моргнув, добавляет: – У скандинавов это называется «Рагнарек».

– Хаос, – объясняет физик. – Их версия ада.

Мое сердце съеживается, превратившись в крохотный твердый комок. Чего он от меня ждет – одобрения? Нед щелкает кнопкой, и на экране высвечивается следующая картинка – медленно вращающийся земной шар. С каждым оборотом с ним происходят причудливые метаморфозы.

– В прошлый раз растаяли ледники, и наводнения затопили огромные территории. Многие виды вымерли. На этот раз, где бы ни начался процесс – в Сибири, в Индонезии, во Флориде или в Северном море, – катастрофа затронет не только близлежащие регионы. В одночасье нагреется вся планета. Представь себе бедствие, подобных которому человечество еще не видело.

Не могу. Даже теперь, когда у меня перед глазами вращается Земля, на поверхности которой белые, голубые и зеленые пятна безостановочно меняют форму и сливаются друг с другом будто гигантские куски пластилина.

– Но ведь владельцы вышки, наверное, знают?

Я и сама сознаю, как упрямо это звучит. И все же отрицание пока кажется самой уместной реакцией. Их теории абсурдны. Сплошная фантастика. А тот факт, что подобные катастрофы уже случались, ничего не доказывает. Может, в доисторические времена нечто подобное и произошло, но в наш просвещенный век такое невозможно. Природа не может разрушить цивилизацию. Слишком многого мы достигли. Мы научились справляться с любыми напастями. И можем вовремя подготовиться.

Нед говорит:

– Возможно, на данном этапе внешних признаков еще нет. Однако даже если в той фирме что-то знают, то, скорее всего, захотят скрыть факты от общественности. Особенно если в деле замешана коррупция или некомпетентность управляющих. А такое встречается сплошь и рядом, поверьте.

– Попытаются же они локализовать последствия… – настаиваю я, понимая, что несу чушь.

Половина лица горит, как будто мое тело осмыслило то, что отвергает мой мозг. В воцарившейся тишине Кристин Йонсдоттир подходит к окну, приоткрывает жалюзи и выглядывает наружу. Нед щелкает клавишами компьютера, а физик, видимо сообразив наконец, что я не желаю иметь с ним дела, с преувеличенным вниманием разглядывает изображения на экране. За окном самолет прочерчивает через все небо белую дугу, оставив за собой зыбкую полосу. Похоже на след улитки…

– И что теперь? – спрашиваю я.

– Я говорил с Хэришем Модаком, – откликается физик. – Он по-прежнему не видит необходимости в спешке. При всем при том мне удалось уговорить его нанести нам визит. Сегодня вечером. – Вопросительно смотрит на Кристин. Та кивает. Они явно чего-то не договаривают. – Прилетит он только потому, что я обещал представить новую информацию. Если не доказательство, то хотя бы парочку убедительных фактов.

– Какого черта ты дал ему обещание, которое не сможешь выполнить? – ахаю я.

Кристин смотрит на меня со странной мольбой.

Потому что ничего лучше я не придумал. Я надеялся, с твоей помощью Бетани вспомнит что-нибудь еще.

И тут меня озаряет:

– Так вот зачем я вам понадобилась!

– Габриэль, – мягко произносит Кристин, – нам нужна ваша помощь. Вы и так зашли дальше, чем можно было ожидать. Но без вас у нас ничего не выйдет.

Омерзительно. Я вздыхаю:

– Вы отдаете себе отчет, что получить сведения от Бетани можно только одним способом? Электрошок.

Молчание. Да, они знают.

– Она и сама твердит то же самое, – тихо признается Кристин. – Похоже, это самый действенный способ.

– А наблюдать за процедурой вы предлагаете мне, – продолжаю я вслух развивать свою мысль. – И случись беда – взять на себя ответственность.

Физик легонько пожимает мне ладонь. Останься у меня хоть капля гордости, я бы стряхнула его пальцы, но мне нужно его прикосновение, тепло его рук. Я еще не забыла тех времен, когда от такого вот жеста меня захлестнула бы радость. Он тихо говорит:

– Вспомни, что мы чувствовали после Стамбула… Той ночью, когда услышали новость и…

Нет. Об этом лучше не помнить.

Звонит мой телефон. Момент неподходящий, и в обычное время я бы не ответила, но я рада возможности отвлечься, вынырнуть на поверхность. Раскрываю телефон – и тут же об этом жалею.

– Детектив Кавана. Где вы находитесь, мисс Фокс?

– Дома, – поспешно вру я, послушавшись инстинкта. И напрасно. – Давайте я вам перезвоню через минутку, – говорю я, отчаянно пытаясь найти выход из ловушки, в которую я только что себя загнала, и жестами показываю Неду, что меня застали врасплох. Он качает головой. Поздно. Я все испортила.

Не утруждайтесь, – говорит Кавана ровным тоном. – Раз вы дома, вам достаточно открыть. Я стою перед вашей дверью. Звоню-звоню, и все без толку. Честно говоря, я удивился, услышав, что вы дома. Потому что вашей машины и след простыл. – Молчу. – Мисс Фокс, вы когда-нибудь слышали термин – «чинить препятствия следствию»? Похищена опасная несовершеннолетняя особа. На Бетани Кролл лежит обвинение в убийстве, а это вам не шутки. Не знаю, как обстоит дело с удобствами для инвалидов в женской тюрьме вроде Холлоуэя. Но в одном можете не сомневаться – сеансы – э-э-э – арт-терапии вам предложат. Так что советую…

Что именно, я не слышу, потому что нажала на отбой и выключила телефон.

– Ясно. Возвращение в Хедпорт откладывается, – говорит Нед. – Вы только что превратились в преступницу.

На меня взирают три пары глаз. Из соседней комнаты доносится музыка из сериала «Друзья». Прирожденный, закоренелый пессимист, я когда-то научила себя оптимизму, мало-помалу усваивая новые рефлексы – до тех пор, пока на сцену не вышло «позитивное мышление» и не вытеснило все остальное, – будто навязанный извне жизненный кодекс. Непонятное облегчение, затопившее меня после разговора с детективом, пришло не оттуда. Оно не искусственно. Несмотря на свалившуюся на меня новую беду, это чувство искренне. И я должна ему доверять. Должна, потому что, наверное, все это время подсознательно догадывалась: этот момент наступит. Тайное, глубоко запрятанное знание того, куда я, сама того не сознавая, иду – с того самого дня, когда я ступила на порог Оксмита и познакомилась с Бетани Кролл; с того вечера, когда мы с физиком сбежали из «Армады» и уплетали папады в индийском ресторанчике; с той минуты, когда Фрейзер Мелвиль зажег лампочку в обреченном глобусе Бетани и вспыхнул земной шар; с того мига, когда пал Спаситель, а Стамбул рассыпался в прах; с мгновения, когда Кристин Йонсдоттир возникла на экране моего ноутбука со своей вязаной шапочкой и куском пылающего льда.

Вы пытались решить, готовы ли пойти дальше, – говорит Нед. – Учитывая внезапное изменение вашего юридического статуса…

Смотрю на него, потом на Фрейзера Мелвиля, потом на его любовницу. Пытаюсь думать о человечестве. О невинных жертвах. О детях, которые умрут. Почему-то в голову лезут только мысли о себе. О моей боли, о ревности, о дважды потерянной женской сущности. Об отсутствии у меня какого бы то ни было будущего.

Я не готова ни к чему подобному. Ни сейчас, ни завтра, никогда.

Вот зажмурюсь покрепче и все забуду.