Текст книги "Розовое гетто"
Автор книги: Лиз Айлэнд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)
9
Дельный совет: если вы неважный оратор и последнюю речь произносили не в средней школе, не слушайте тех, кто говорит, что выступать по бумажке – дурной тон. Не ограничивайтесь только перечнем тезисов на карточках. Провал гарантирован.
Я этого, разумеется, не понимала, пока не зависла над пропастью. Смотрела на тезисы, которые нацарапала на карточках, и пыталась понять, о чем, собственно речь. К примеру:
А. ДВИГАТЕЛЬ СЮЖЕТА!
А.1. «Тойота»
А.2. «Форд-пинто»
В какой-то момент – возможно, когда я сидела в номере отеля и пила водку из мини-бара, – слова эти что-то для меня и значили. Наверное, я хотела сказать, что сюжет – мотор истории. И если сюжет хорош – ты едешь, как в «тойоте». Он без проблем довезет тебя до конца. А вот сюжеты на манер «форда-пинто» наверняка заглохнут на полпути. Ха-ха!
Теперь же, испытывая легкое похмелье, слушая собственный дрожащий голос, который молол чушь, и глядя в глаза тридцати женщинам, я сильно сомневалась в благополучном исходе. Да уж, в отличие от прошлого раза, когда я повествовала о Латвии, слушатели не спали. Они не сводили с меня оценивающих взглядов. Хмурились. Сурово морщили лбы и сводили брови к переносице.
Передо мной сидели писательницы. А я стояла перед ними и рассказывала, как нужно писать! Я, не написавшая ни одного романа! Даже не пытавшаяся написать!
У меня никогда не было и автомобиля.
С каждым произнесенным словом во мне крепла уверенность: пора, давно пора смываться… то есть с этой трибуны.
– Если что-то непонятно… или непонятно все, я с радостью отвечу на ваши вопросы, – торопливо закончила я.
Вот.
На лицах моих слушательниц отразилось удивление, и я могла сказать почему. Некоторые даже посмотрели на часы. На речь мне было отведено двадцать минут, я же уложилась в шесть.
– Есть вопросы? – спросила я.
Тридцать пар глаз смотрели на меня. Вопросов не было. Эти дамы не спешили прийти на помощь.
Я не могла просто стоять и молчать.
– Разумеется, есть некоторые моменты… к примеру, не стоит начинать главу словами: «Прошло девять месяцев…»
В последовавшей паузе я услышала, как стрелка настенных часов отсчитывает секунды. Пот уже тек по спине.
– И не используйте поговорки, – выдохнула я.
– Подождите! – не выдержал кто-то из задних рядов. – Вы говорите «не используйте поговорки»? То есть мы должны не касаться целых пластов человеческой речи.
Зал загудел.
– Да, а что делать, если действительно прошло девять месяцев? – спросила еще одна писательница.
И когда я подумала, что мне ничего не остается, как с позором бежать с этой трибуны (и, возможно, бежать всю жизнь), над головами поднялась рука.
– А если ваш сюжет – «лексус» [53]53
«Лексус» – подразделение корпорации «Тойота», которое выпускает более дорогие и, соответственно, еще более надежные автомобили.
[Закрыть]и он все равно ломается? – спросила женщина.
Писательницы засмеялись, напряжение чуть спало. К сожалению, теперь они ждали ответа.
У меня его не было.
Дерьмо! Я сглотнула слюну.
– Я думаю, в этом случае… – Я посмотрела на дорогущие карточки, которые лежали передо мной. Вроде бы все тезисы уже использованы. Как же мне хотелось провалиться сквозь землю!
В голове царила полнейшая пустота.
– Ну… я бы сказала…
– Найди хорошего механика, Мэри, – пошутил кто-то.
Вновь смех. Но я подумала, что эта женщина своей шуткой бросила мне спасательный круг.
– На самом деле… – я старалась говорить как можно медленнее, чтобы использовать время по максимуму, – это правильно. Когда ты уверена, что сюжет хорош, но что-то не складывается, лучше всего проконсультироваться с толковым человеком. С тем, кому ты доверяешь. С людьми, которые первыми читают твое новое произведение. С лучшей подругой-писательницей.
Головы закивали. Впервые за десять минут. Наконец-то я сказала что-то вразумительное.
И вот тут, как по мановению волшебной палочки, мне открылась истина. Советы таких, как я, о том, как писать, этим женщинам не требовались. Конечно, существовали редакторы, лекции которых о сюжете они, раскрыв рот, могли бы слушать часами. Я к таковым не относилась. Во мне они видели всего лишь посланницу Нью-Йорка. И единственное, что я могла сделать, – дать новый импульс к работе.
Я глубоко вдохнула.
– Знаете, я могу стоять здесь до вечера и рассуждать о писательском мастерстве, но вы знаете лучше меня, что каждая история индивидуальна. Нет универсальной формулы – мы все это слышали, не так ли? Какая может быть формула для написания любовного романа? Люди постоянно задают этот вопрос.
Они ждали продолжения.
– Однако формула есть, только совсем не та, о которой думают люди. Формула – творческий потенциал писателя.
– Точно, – выкрикнул кто-то.
– Плюс преданность делу и целеустремленность.
Господи, я шла тропой Флейшмана. Но ведь срабатывало. Слушательницы кивали. В задних рядах кто-то даже захлопал.
– Плюс время. Вы понимаете, время, которое кто-то из вас выкраивает рано утром, до того, как дети уйдут в школу. Или поздно вечером, когда дети уже спят.
К концу часа вопросов и ответов, выложив практически все постулаты Флейшмана, я целиком и полностью завоевала их доверие. Они превратились в паству, я – в проповедника, из уст которого они внимали истине. Когда я сходила с трибуны, мне хлопали, улыбались. Несколько женщин подошли, чтобы поговорить.
Пожилая дама с короткими седыми волосами пожала мне руку.
– Это вас вырвало в самолете?
Пришлось признать, что меня.
– Воздушная болезнь.
– Дай вам Бог здоровья, – сказала другая женщина. – И полет был долгим.
«Он кажется особенно долгим после того, как ты забрызгиваешь завтраком соседку по ряду», – могла сказать я им.
– А потом вы смогли прийти сюда и произнесли такую чудесную речь!
«Чудесную речь»! От чувства благодарности я чуть не зарыдала. Писательницы, которые собрались вокруг меня, кивали и улыбались, я буквально купалась в волнах их любви.
Я покидала конференц-зал (тот самый, куда сорока минутами раньше вошла с энтузиазмом смертника, ступившему на последнюю милю [54]54
Последняя миля – так называют расстояние от камеры смертника до места приведения приговора в исполнение.
[Закрыть]) с ощущением, что выросла до десяти футов. Новые туфельки, до этого крайне неудобные, несли меня как по воздуху. Парила и моя душа. Все-таки я не провалилась!
Барбара Симмонс, организатор конференции, которую, я поняла это по прибытии, разочаровало отсутствие Риты, выловила меня в вестибюле отеля.
– Дженнифер, я слышала, вы отлично выступили.
Я скромно потупилась:
– Вообще-то…
– Вашу речь приняли на ура.
К нам подошел мужчина. Ростом за шесть футов, он возвышался над всеми, кто находился рядом. С песочными волосами, в роскошном сером костюме и синем галстуке на голубой рубашке (рубашка и глаза цветом не отличались). Улыбнувшись, сверкнул идеальными зубами.
– Кто это? – спросил он.
Голос показался мне уж очень знакомым.
– Дженнифер Эббот.
Голубые глаза широко раскрылись.
– Ребекка?
Господи! Разумеется, я слышала этот голос. Дэн Уитерби. И он действительно выглядел как звезда мыльной оперы.
Колени у меня подогнулись. «Святой Иисус, я обедаю с таким красавцем?»
Никогда раньше я так не радовалась тому, что у меня новенькое нижнее белье.
День пролетел при полном ощущении, что я в летнем лагере. Я переходила с одного мероприятия на другое: встречи, ленч, снова встречи, на одной из которых редакторы разных издательств сидели рядком, отвечая на вопросы писателей. Если не считать шпильки Элисон Руни, которая предупредила, что рядом со мной находиться опасно, все прошло очень хорошо.
Андреа меня, конечно, накрутила. К авторам она относилась настороженно (впрочем, и к неавторам – тоже), вот и мне советовала держать дистанцию. «На этих конференциях в туалет не дадут зайти спокойно. Обязательно рядом окажется кто-то из авторш и начнет совать рукопись под дверцу кабинки».
Но, честно говоря, я побывала в туалете пять раз (нервы) и под дверцу мне никто ничего не подсовывал. Авторша заговорила со мной только раз, у зеркала, предложила свои духи. «Графиню». Эта марка была на конференции в ходу.
И мне даже начал нравиться этот аромат.
Однако весь день у меня жгло живот. Разумеется, ни авторы, ни куриные грудки, которые подавали на ленч, не имели к этому никакого отношения. Причина была в другом: моем вечернем выходе в свет с Дэном Уитерби. Я буквально отсчитывала часы и минуты.
Семь часов.
Пять с половиной часов…
Теперь, когда я знала, как он выглядит, он постоянно попадал в поле моего зрения. Впрочем, при его росте иначе и быть не могло. Он возвышался надо всеми. Плюс светлые волосы (крашеные или выбеленные солнцем? Трудно сказать). И эта улыбка… зубы были такими белыми, что иной раз сверкали под флуоресцентными лампами. Во время ленча он сидел за соседним столиком, и иногда я слышала хрипловатый сексуальный смех, который вызывал мысли, не имевшие ничего общего с издательским бизнесом.
Четыре часа и сорок пять минут.
Пожалуй, единственным неприятным Моментом второй половины дня стало общение на том же ленче с Синтией Шмидт, любимой авторшей Касси. За столиком сидели и другие авторши «Кэндллайт», но Синтия просто прилепилась ко мне.
– Вчера вечером я приехала на машине из Медфорда, – сообщила она мне. – Мой номер рядом с вашим.
Меня это несколько удивило. Я не подозревала, что за моим номером установлено наблюдение.
– Как вы узнали?
– Я вызвалась помочь организационному комитету в доставке подарочного набора в ваш номер.
Все приглашенные на конференцию редакторы и агенты получили пакет, набитый книгами орегонских авторов и различными материалами рекламных туров: буклетами, ручками, блокнотами – с логотипами их сайтов, и, что мне понравилось больше всего, шоколадным батончиком с фотоснимком последней книги одного из авторов на обертке. Я намеревалась отвезти этот набор Флейшману. Не сомневалась, что от радости он подпрыгнет до потолка.
– Вы все так много сделали. – Я надеялась втянуть в разговор кого-нибудь еще. – Впервые в жизни я чувствую себя VIP-персоной.
– Это нормально. – Синтия растянула губы в улыбке. – Касси сказала, что это ваша первая конференция.
– Да, – призналась я, делая вид, что не замечаю ледяных ноток в ее голосе.
– Ну, я подумала, что она поступила очень благородно, позволив вам поехать вместо Риты.
Я потеряла дар речи. Позволив мне поехать? Вот так Касси пудрит мозги своим авторшам? Меня так и подмывало объяснить, что поездка Касси на конференцию никем и никогда не планировалась, а благородство Касси – плод ее воспаленного воображения.
– Но Касси всегда такая, не правда ли? – добавила Синтия.
Я могла не сомневаться, что мой ответ тут же долетит до Нью-Йорка, поэтому сглотнула слюну, улыбнулась и кивнула:
– Да, Касси очень добрая, – решив при этом, что должна как можно скорее проверить содержимое подарочного пакета. А вдруг там бомба с часовым механизмом?
Хотя я и повидалась с Дарлен Пейдж за ленчем, она еще раньше записалась на беседу со мной. В рамках конференции РАГ беседы в формате автор – редактор обычно устраивались для еще не публиковавшихся авторов, с тем чтобы каждый мог непосредственно обсудить свою книгу с живым человеком, прилетевшим из далекого Нью-Йорка. Но большинство авторов при этом так волновались, что их рассказы более всего напоминали мою лекцию о сюжете. И я, проработав редактором каких-то два месяца, не чувствовала себя вправе заставлять людей так нервничать.
Чтобы хоть как-то их успокоить, я говорила всем, что с удовольствием посмотрю то, что они могут нам предложить, – даже женщине, которая пришла с романом «Вампир поневоле». Интрига романа заключалась в том, что главному герою, анестезиологу отделения экстренной хирургии, приходится из ночи в ночь лицезреть голые шеи лежащих без сознания пациентов и скрывать свою истинную сущность от коллег, включая очень сексуальную женщину-кардиохирурга.
Дарлен Пейдж, известной писательнице, не было нужды продвигать свою очередную работу. Но она все равно нервничала. Извинилась за то, что ушла от меня. Нужно сказать, что теплых чувств Дарлен у меня не вызывала. Я, конечно, делала вид, что пытаюсь ее понять, но тем не менее вела себя достаточно холодно.
– Разумеется, я не жалуюсь, – заверила меня Дарлен. – Касси такая хорошая…
– Да-да. Еще и такая добрая.
Губы Дарлен дрогнули.
– Она прелесть, но…
Я наклонилась вперед:
– Но что?
– Ну… когда я работала с Джулией, та всегда с энтузиазмом относилась к моей работе, если вы понимаете, о чем я.
Я не понимала, но не подала виду.
– Мы не встречались с Джулией.
– Да, конечно! – Щеки Дарлен порозовели при напоминании о том, что я пришла на место Джулии, а она решила, что ей со мной работать негоже. – Да! Видите ли, Джулия всегда говорила, что издательство «Кэндллайт» будет стараться продвигать мои книги, ставить в более престижные серии. Может, снабжать специальными обложками… даже набирать мои имя и фамилию пухлыми буквами.
– Пухлыми? – Такого термина я еще не слышала.
– Вы знаете, приподнятыми над обложкой.
– Ага!
– С фольгой! – быстро добавила Дарлен.
Я кивнула. Если эта женщина мечтала о тисненных фольгой буквах на серийной книжке, ей, пожалуй, следовало обратиться к психиатру. Фольга стоила дорого, а потому ценилась, как убывающие запасы пищи в спасательной шлюпке. Я это знала, потому что мы с Ритой долго упрашивали Троя запланировать красную фольгу для обложки «Останавливающего сердца». Он согласился, но после долгих недель осады и лишь потому, что этому роману предстояло открыть серию «Пульс» с подкорректированной тематикой.
– Сейчас у меня готовится к печати амнезийная трилогия «Забывчивые слуги» для серии «Страсти», – продолжила Дарлен, – но, похоже, никаких усилий для того, чтобы она выделялись среди других книг, не предпринимается.
– Безобразие. – Мои слова прозвучали так, будто мисс Касси не заботится о своих авторах. Нехорошие мысли заплясали в моей голове.
По натуре я незлопамятна. Не из тех, кто стремится ухудшить и без того плохие отношения.
Но упустить представившуюся возможность не могла.
– Лично я только приветствую активность автора в таких вопросах.
На лице Дарлен проступило недоумение.
– Активность? Но что я могу сделать?
Я посмотрела на часы.
– Время коктейля. Давайте я угощу вас, а заодно поговорим.
Я могла предложить ей несколько вариантов. Лишь несколько.
Потолковав с Дарлен, я ретировалась в свой номер. Откровенно говоря, хотела поспать, но, едва осталась одна, меня охватила дикая тревога.
«Это же деловой обед», – напомнила я себе.
«Эта сексуальная улыбка, – парировал внутренний голос. – Этот хрипловатый смех».
Я долго отмокала в ванне. До чего же это удивительно: номер отеля, в котором нет никого, кроме меня! Внезапно до меня дошло: а ведь это один из редких случаев в моей жизни, когда я одна. Действительно одна. В детстве и девичестве, при таком множестве братьев и сестер, я никогда не оставалась в одиночестве. В колледже рядом всегда были соседи по комнате в общежитии. Ничего не изменилось и после переезда в Нью-Йорк: Уэнди и Флейшман остались, пусть стали соседями не по комнате, но по квартире.
А здесь я была одна. Одна! Об этом не приходилось и мечтать. По такому случаю я пролежала в ванне еще десять минут. И спела себе «Такое прекрасное утро». Акустика в ванной была отменная. Раньше, стоило мне запеть в ванне, кто-нибудь обязательно начинал барабанить в дверь или кричать: «Угомонись!» Согласна, голос у меня не очень, но до чего же приятно петь, осознавая, что никто к тебе не зайдет, что ты свободна и одинока, будто оказалась на необитаемом острове! Поэтому я не стала ограничивать себя и спела еще «Где-то над радугой». Должна отметить: если бы Джуди Гарленд пела, как я, она до конца дней своих осталась бы Френсис Гамм, зато убереглась от многих бед.
Из номера отеля я вышла в превосходном настроении. Новое платье сидело на мне идеально, и это вселяло уверенность. А поскольку уверенность слишком часто покидала меня, я наслаждалась моментом.
Едва я закрыла дверь и направилась к лифту, как из соседнего номера выпорхнула Синтия. Я одарила ее ослепительной, во все тридцать два зуба, улыбкой. Уголки ее рта лишь чуть-чуть поднялись вверх. «И хрен с тобой, – подумала я. – Пусть будет по-твоему». Мы вошли в лифт, и я нажала кнопку первого этажа. Спускались в гробовой тишине.
В холле толпился народ, в основном писательницы. Я такого не ожидала. Собственно, конференция закончилась, но гости из Нью-Йорка оставались в отеле до воскресного утра, в ожидании обратного рейса.
Мимо прошла Барбара, организатор конференции. На ее лице отражалось недоумение.
– Что тут такое? – спросила я.
– Президент Портлендского отделения продала свою первую книгу, а ее агент и девочки решили по этому поводу устроить обед в ресторане «У Джейка», – протараторила она.
«У Джейка». Название показалось знакомым.
Рука коснулась моего локтя. Я вздрогнула, повернулась и встретилась взглядом с голубыми-голубыми глазами. Дэн бесстыдно оглядел меня с головы до ног и дал понять, что деньги на экипировку потрачены не впустую.
– Потрясающе! – прокомментировал он.
Я уже начала улыбаться, но вдруг в душу закралось сомнение. Что он находил потрясающим – мою внешность или умение ловко выпутаться из сложной ситуации, в которую я попала со своей речью?
– Идемте. – Он рассмеялся. – Убежим от этой толпы.
– Я забыла спросить, – мы уже были у вращающейся двери, – а куда мы идем?
– К «Джейку». Ресторан в нескольких минутах ходьбы.
Я остановилась.
Он нахмурился:
– Что такое?
– Думаю, эта толпа последует за нами.
Насчет времени Дэн не ошибся. Мы добрались до ресторана (отшагали пять кварталов) до того, как мои новые неудобные туфли нанесли ногам непоправимый ущерб.
Когда нас провели в отдельную кабинку, народу в ресторане было немного. Флейшман намекал, что Дэн пригласил меня в какую-то грязную забегаловку, а на самом же деле ресторан оказался высшего разряда, с несколькими залами, стенами и колоннами, обшитыми панелями темного дерева. Наверное, тут пировали еще «бароны-разбойники» [55]55
«Бароны-разбойники» – презрительное прозвище основателей крупных промышленно-финансовых корпораций, сколотивших состояние в период первичного накопления капитала во второй половине XIX и начале XX в.
[Закрыть].
Рядом с нами поставили длинный стол, у которого хлопотали официанты. Я указала на него.
– Похоже, нас ждет вторжение.
Он рассмеялся:
– В ресторане еще не знают, какой им нанесут удар.
Вторжение началось пятнадцатью минутами позже. Ресторан как бы превратился в холл отеля, только к тому времени были заняты остальные столики.
Обменявшись несколькими вежливыми фразами с соседями, отметив это удивительное совпадение, мы с Дэном вернулись к прерванному разговору, то есть к рассказу Дэна о своей жизни. Он учился в Корнелле [56]56
Частный университет, расположенный в г. Итака, штат Нью-Йорк. Основан в 1965 г.
[Закрыть], защитил диплом по международным отношениям, но потом получил работу в одном из ведущих нью-йоркских издательств по протекции работавшего там дядюшки. Влюбился в издательский бизнес. А поскольку в нем сочеталась любовь к книгам, умение составлять контракты и способность хорошо считать, он быстро стал агентом.
– Такую карьеру стоило делать.
Судя по итальянскому покрою его костюма, очень даже стоило. Не оставляло сомнений, что свои пятнадцать процентов он брал с очень и очень приличных сумм.
А может, изначально был богат. Почему нет? Если к рекомендациям его дяди прислушивались в серьезных местах, все могло быть.
Когда нам принесли обед, он попросил меня рассказать о себе, и я быстренько выложила все, оставив за рамками лишь мелочи: не сказала, что раньше была толстухой и по большому счету не имела права занимать ту должность, которую занимала. Зато призналась, что мой отец занимался поставками сантехники.
У него округлились глаза.
– Правда?
– Удивительно, не так ли? Есть в жизни такая странность. Если твой отец как-то связан с сантехникой, люди полагают, что и ты, подрастая, должна думать только о раковинах и унитазах.
Дэн покачал головой:
– Если что удивительно, так это совпадение. Мой отец – владелец «Сантехнической службы Уитерби» в Буффало.
– Правда? – Это все, что я смогла сказать, потому что была в шоке. Дэн совсем не походил на человека, который вырос…
Ну, вы понимаете.
Я не шутила, но Дэн рассмеялся как хорошей шутке.
– Знаю, знаю. Некоторые профессии налагают своеобразный отпечаток. Люди удивлялись еще больше, когда я говорил, что мой отец был сантехником, который любил оперетту. Как я понимаю, засор в канализации и Гилберт с Салливаном [57]57
Драматург Уильям Гилберт (настоящее имя Джим Броадбент) и композитор Артур Салливан (настоящее имя Алан Кордунер) в соавторстве написали много оперетт второй половины XIX в.
[Закрыть]для большинства людей не могут иметь ничего общего.
– Точно, – кивнула я. Мой отец, к примеру, не любил ни оперетту, ни оперу. Но, как выразился Дэн, культурные ценности не были ему чужды. – Отец всех нас отправил в колледж. Говорил, что не простил бы себе, если бы мы не получили образования.
Дэн кивнул:
– Мне повезло, я получил стипендию, но мой отец исповедовал те же принципы.
Следующие пять минут мы пели оду нашему пролетарскому происхождению, причем Дэн и гордился тем, что его родители были из синих воротничков, и заверял меня в их непохожести на типичных представителей рабочего класса. Я его не винила. Сама не раз и не два делала эти взаимоисключающие выводы.
А кроме того, этот мужчина завораживал. Его переполняла уверенность в себе, и я, которую постоянно мучили сомнения в правильности тех или иных собственных решений и поступков, внимала ему с благоговением. Не составляло труда понять: такой человек мог разбивать сердца и рушить карьеры женщин, которые в итоге возвращались из Нью-Йорка в Буффало.
Я, раскрыв рот, слушала рассказ о том, как однажды Дэн устроил аукцион среди издательств на книгу одного из своих авторов, когда кто-то остановился у нашего столика. Увидев черные брюки и решив, что это официант, я даже не повернула головы.
– Ребекка? Это ты?
Голос этот вроде бы никак не мог звучать в Портленде, поэтому я его поначалу не узнала. Медленно повернула голову. И остолбенела.
У столика стоял Флейшман.
Флейшман?
Какого черта?
– Господи! Как странно! – Этот чокнутый изображал изумление. Бросил короткий взгляд на Дэна, вновь посмотрел на меня.
Я повернулась к Дэну, на лице которого застыла улыбка недоумения. По-другому и быть не могло.
– Дэн, это мой приятель Флейшман. Флейшман, это Дэн Уитерби.
Флейшман протянул руку, чтобы Дэн ее пожал.
– Вроде бы Ребекка никогда о вас не упоминала…
Я упоминала, что мне хочется его задушить? Безусловно, но я по-прежнему пребывала в шоке, пытаясь найти объяснение его появлению здесь. Может, в Портленде у него жила тетушка, которая только что скоропостижно скончалась?
Может, он прилетел следом за мной. Потому что сошел с ума?
Тем временем Флейшман плюхнулся на скамью рядом со мной, пришлось подвинуться.
И тут ужасная мысль пришла в голову.
– Где Макс?
– Не волнуйся, – улыбнулся мне Флейшман. – Он с Уэнди.
– Уэнди! – воскликнула я. – Она же его ненавидит!
– И что? Голодом она его не уморит.
В этом уверенности у меня не было. Несколькими днями раньше Макс пописал на ее банный халат… и Уэнди это обнаружила, лишь когда вышла из душа уже в халате. Я увела Макса на прогулку и только этим предотвратила убийство щенка.
Дэн переводил взгляд с Флейшмана на меня и обратно. Что-то его тревожило.
– Я надеюсь, Макс не ребенок.
– Моя собака, – ответила я.
– Наша собака, – одновременно высказался Флейшман.
Лицо Дэна чуть вытянулось.
– Так вы знаете друг друга?.. Я хочу сказать, вы давние знакомые?
Флейшман так смеялся, что едва не задохнулся. Ему даже пришлось наполовину осушить мой бокал шардонне.
– Ты ему не сказала? – спросил он.
– Как-то не было повода.
– Ох! Тогда он, конечно, не знает. – Флейшман повернулся к Дэну: – Мы живем вместе.
– Соседи, – уточнила я, грозно глянув на Флейшмана. – У нас есть еще одна соседка, Уэнди. – Я оглядела ресторан. – Может, она тоже появится.
Флейшман вновь жизнерадостно захихикал.
– Нет-нет. У нее репетиции.
Мое раздражение начало прорываться наружу.
– Что ты здесь делаешь?
– Приехал на конференцию.
– Что?
Его глаза торжествующе сверкнули.
– Я здесь всю вторую половину дня. Хотел прибыть утром, но вылет задержали.
– А почему я тебя не видела?
– Не знаю. Где ты была? Я пошел на семинар, где обсуждалось нагнетание сексуальной напряженности. Почерпнул массу интересного.
Я помахала рукой официанту, чтобы заказать еще вина. Хотелось выпить.
– Как тебя пропустили? Ты же не член РАГ.
– Уже член. – Он тепло мне улыбнулся. – Западно-Бруклинского отделения. Пришлось заплатить и вступительный взнос, и гостевой, но затраты окупились.
Когда подошел официант, Флейшман опередил меня и заказал обед.
– А вы можете заказывать десерт, – милостиво разрешил он нам.
Дэн выглядел как человек, которому никогда раньше не приходилось нервничать и он впервые оказался в таком положении. Собственно, на его лице читалось полнейшее замешательство, и судя по тому, как он сощурился, он предполагал, что Флейшман – мой бойфренд. А Флейшман, между прочим, всеми силами пытался его в этом убедить.
Все-таки какого черта он прилетел в Орегон? Чтобы поучаствовать в конференции или из ревности?
Писательницам, которые сидели за длинным столом, принесли еду, и они как-то притихли. Сцена за нашим столиком не осталась незамеченной. Несколько дам с любопытством глазели на нас, а Барбара даже спросила:
– Встретилась с давним приятелем, Ребекка?
Флейшман развернулся к ней.
– Вообще-то мы с Ребеккой живем вместе.
– Соседи, – пискнула я.
– Ага! – кивнула Барбара. Мое уточнение ничего для нее не значило. Она прищурилась. – Уж не вы ли сидели рядом со мной на выступлении Элисон Руни?
Он, значит, проигнорировал мою речь и пошел слушать Элисон Руни?
– Потрясающее выступление, не так ли?
Я тяжело вздохнула.
– Барбара Симмонс, это Герб…
– Флейшман, – оборвал он меня. Потом энергично продолжил: – Секундочку! Вы – Барбара Симмонс, которая написала «Шаловливую маркизу»?
Она на мгновение запнулась.
– Да, это я.
– Я влюбился в эту книгу. – Он оглядел длинный стол, прямо-таки облизываясь. – Вы все пишете дамские романы?
– Мы – Портлендское отделение РАГ.
За какие-то десять минут Флейшман перезнакомился со всеми. И лобстер ему принесли за длинный стол, где он уже втиснулся между Барбарой и Дарлен Пейдж. Дарлен, которая днем так нервничала, теперь явно расслабилась и оживилась. Улыбалась, смеялась, шутила, вызывая смех сидящих рядом и напротив. Флейшман каким-то образом вытащил ее из кокона, в котором та пребывала весь день.
Дэн и я принялись за ватрушки, в изумлении наблюдая, как Флейшман приручает писательниц.
– Твой приятель умеет находить подход к людям, – заметил Дэн. – И какие книги он пишет?
– Если уж на то пошло, он драматург. – Я отпила кофе. Внутри у меня все кипело. – Драматург, пьесы которого не ставят.
– Комедии?
– В каком-то смысле.
Дэн задумался, потом покачал головой:
– Среди моих клиентов драматургов еще нет:
– И это хорошо. Пятнадцать процентов от нуля – деньги небольшие.
Он рассмеялся:
– Не очень-то ты его поддерживаешь.
– Уже наподдерживалась.
Дэн пристально посмотрел на меня:
– Ты хочешь сказать, что… между вами ничего нет?
– Именно. – Ужасно хотелось добавить: «После этого вечера мы, вероятно, даже перестанем быть соседями».
– Забавно. А мне показалось, будто я что-то почувствовал.
Я покраснела.
– Ну, однажды было, – солгала я. – Даже дважды. Но теперь мы просто соседи. С нами в квартире живет еще одна соседка. Квартира большая. Ее зовут Уэнди. – Я запнулась. Получалось, что квартиру зовут Уэнди.
– Думаю, ты об этом уже упоминала.
Неужели? Я старалась, чтобы у него не создалось ложного впечатления, но старания мои, похоже, привели к обратному результату.
С другой стороны, разве Дэн мог правильно оценить ситуацию, если мой бывший бойфренд возник на моем первом за шесть месяцев свидании?
Да и не знал Дэн, что это мое первое свидание за шесть месяцев.
Да и не было это настоящим свиданием.
А теперь и вовсе перестало быть свиданием. Обернулось катастрофой.
Когда мы поели, Дэн вежливо поинтересовался:
– Подождем, пока твой приятель отобедает?
Я посмотрела на длинный стол, где Флейшман ворковал со своими новыми подругами-писательницами. По лицу Дарлен ясно читалось, что она нашла свою истинную любовь.
– Нет, он еще долго не встанет из-за стола.
По пути в отель я думала о том, что Флейшман не ревнующий бывший бойфренд, а бывший бойфренд, одержимый любовными романами. Но принял бы Дэн мою версию?
Даже у меня не было уверенности, что она соответствовала действительности. И потом, я никак не могла забыть фразу Дэна: «Мне показалось, будто я что-то почувствовал», – которая еще больше все запутывала.
С одной стороны, мне хотелось спросить, что он имел в виду, но тогда я бы оборвала наши едва завязавшиеся отношения.
Хотя, может, они у нас с Дэном еще и не завязались…
Когда мы вошли в отель, я набралась храбрости и спросила, не хочет ли он посидеть в баре. Дэн покачал головой:
– Нет, благодарю. У меня завтра ранний рейс.
Я кивнула. Лицо залила краска. Следовало придержать язык.
Я повернулась, словно хотела пройти к регистрационной стойке и узнать, нет ли для меня сообщений.
– Тогда спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
Все эти книги, в которых вам советуют брать инициативу на себя. Сожгите их!
– Мне нравится эта юбка.
Рената стояла посреди моей неприбранной комнаты в общежитии и смотрела на меня, словно старалась понять, не подшучиваю ли я над ней.
– Правда?
– Да.
Она склонила голову. Когда заговорила, в чуть хрипловатом голосе звучала подозрительность, как если бы я стал утверждать, что она бы превратилась в самую популярную девушку в кампусе, пройдя через кафетерий в трусиках и лифчике.
– И что тебе в ней нравится?
Она была первой девушкой, которая предложила мне выступить в роли критика одежды. За несколько недель я прошел путь от выпускника, готовящегося защищать диплом по английской литературе, до ведущего шоу «Что нельзя надевать». В самом начале это было забавно.
– Что-то в ней есть игривое. Она подчеркивает красоту твоих ног.
Я думал, что сейчас она плюхнется на стул моего соседа по комнате. От малейшего комплимента лицо ее заливала краска.
И знаете что? Мне это нравилось. Мне нравилось, что она спрашивала мое мнение, а потом краснела, если я одобрял ее выбор. Я чувствовал, как вхожу в роль наставника, помогаю прокладывать путь в мутных и опасных водах пруда, каким являлась социальная жизнь нашего колледжа. Приятно осознавать, что ты кому-то нужен.
«Только не влюбись», – предупреждал я себя. Наверное, мог бы и не предупреждать. Нам нравилось быть друзьями.
Помните свои девятнадцать? Когда вам девятнадцать, вы уверены во всем. Что можете курить как паровоз и не бояться рака легких. Что можете поспать полтора часа, а потом свеженьким как огурчик явиться на экзамен по биологии. И что никогда не было рок-группы лучше, чем «Уизер».
Или что можно общаться с симпатичной девушкой, у которой обалденные ноги и согласные на все глаза, и каким-то образом не влюбиться в нее.
