Текст книги "Розовое гетто"
Автор книги: Лиз Айлэнд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)
3
Звонок Кэти Лео поверг меня в панику.
Куда я полезла? Конечно, я могла блефовать в течение получасового собеседования или даже двух. Но теперь блеф занес меня слишком высоко. И как теперь мне удастся блефовать восемь часов в день, пять дней в неделю, пятьдесят недель в году?
Ответ был прост: никак. Я села – чего там, с размаху плюхнулась – в лужу!
У меня не было даже подходящей одежды для этой работы. За исключением костюма а-ля Мао, мой гардероб годился разве что для походов в магазин. Я совершенно не подготовилась к тому, чтобы войти в мир, где надо выглядеть взрослой. Я даже не знала, есть ли у меня хоть одни колготки. И носят ли их в нынешние времена?
В пятницу, через день после звонка Кэти Лео, я, вся в тревоге, по-прежнему лежала на диване в гостиной. Тревожилась из-за того, что у меня нет денег, чтобы срочно пополнить гардероб. Да и никакие деньги не могли дать мне знания, навыки, опыт, необходимые для работы, на которую я замахнулась.
У меня была более-менее приличная юбка из эластичного материала, который должен был пропускать воздух, но на самом деле ничего не пропускал, и костюм а-ля Мао. У Уэнди было настоящее платье, которое я могла бы одолжить, чтобы мои будущие сослуживцы не судачили о моих туалетах. Юбку можно было скомпоновать с разными кофточками и аксессуарами, создавая впечатление, будто у меня она не одна, а, скажем, целых три. Если бы я продержалась две недели – или три, – то на первый же чек смогла бы купить себе какие-то обновки на распродаже в «Файлинс».
Я представила себя на исходе этих трех недель, все в той же заношенной темной юбке, уже ставшую парией. Может, к тому времени начальство раскусит меня, поймет, что на собеседованиях мне удалось пустить пыль в глаза, что у меня не было никаких оснований претендовать на эту работу, что в колледже я четыре года изучала английскую литературу, а не грамматику английского языка, и едва ли могла должным образом редактировать тексты…
Другими словами, выяснит, что я мошенница.
Я уже собралась совершить налет на ближайшую аптеку, чтобы поживиться золофтом [21]21
Золофт – антидепрессант, отпускается только по рецепту врача.
[Закрыть], когда распахнулась входная дверь и в квартиру влетел Флейшман. Я, во всяком случае, решила, что это Флейшман, хотя лицо скрывалось за грудой разноцветных пакетов с логотипами различных магазинов, которые он держал на руках.
– Где ты был? – спросила я. – Вроде бы ты сегодня работаешь.
– Я и работал, а потом меня вызвала Наташа.
Из моих знакомых только Флейшман называл родителей по имени. В моей семье любой ребенок заработал бы за это подзатыльник. Наташа Флейшман не возражала – похоже, думала, что это атрибут образа плохиша, который культивировал ее сын. Его отец мог не разговаривать с ним, его матери, возможно, приходилось тайком приезжать в город, чтобы повидаться с сыном, и на словах он мог презирать их образ жизни (включая и дешевую обувь, которая этот уровень им обеспечивала), но вел он себя так, будто верил: со временем родители обязательно оценят и его ум, и его обаяние.
Я, правда, полагала, что Флейшман слишком многое принимал как должное. Ни один человек, даже его отец, не желал, чтобы его вечно называли жалким старым фашистом. Я хочу сказать, что такие эпитеты озлобляли людей.
Флейшман улыбнулся и объяснил неожиданное появление в городе его матери:
– Наташа приехала на ленч и для того, чтобы оставить толику состояния Флейшманов на Пятой авеню. Она позвонила мне, как только появилась в городе, поэтому я взял на остаток дня отгул за свой счет. И вот я уже здесь.
Я пригляделась к пакетам. Один из «Сакса», второй из «Барниса», названий нескольких магазинов я никогда не слышала.
– Ты побывал с ней во всех этих местах? – спросила я.
– Нет, нет, нет. Меня Наташа взяла только на ленч. Я сказал ей, что мы собираем одежду для благотворительной акции, поэтому, перед тем как поехать в город, она загрузила «бенц» своими обносками.
– Для какой благотворительной акции?
– Оденем Ребекку Эббот к ее первому появлению на новой работе.
И он сложил все пакеты у моих ног. Я не могла поверить своим глазам. Эти вещи стоили тысячи долларов.
– Господи! Такое ощущение, словно явилась фея-крестная.
– Надеюсь, тебя не смущает, что вещи ношеные?
Флейшман шутил. Слишком часто я говорила ему, что первая новая вещь появилась у меня только в тринадцать лет. Когда ты – пятая из шестерых детей, слишком многое приходится донашивать за старшими. Но это… нет, ничего подобного в секонд-хенде не встретишь.
Я обняла Флейшмана и сочно чмокнула в щеку.
– Не могу поверить, что ты сделал это для меня, Флейш!
– А для кого еще я мог это сделать? – И его серые глаза сверкнули.
Когда люди просят меня описать Флейшмана, я всегда говорю, что он похож на молодого Мартина Ландау [22]22
Ландау, Мартин – американский артист театра и кино. Сыграл одну из главных ролей в комедийном триллере Альфреда Хичкока «На север через северо-запад» (1959).
[Закрыть]времен «На север через северо-запад», но, пожалуй, Флейшман интереснее. Он такой же высокий, сухопарый, угловатый, но еще и одет с иголочки. Когда смотришь на него (он действительно так выделяется, что люди оборачиваются – и на улицах, и в ресторанах), кажется, что этот человек – знаменитость: или актер, или какая-то другая публичная персона, регулярно мелькающая на страницах газет и телеэкранах. Возможно, не такой симпатяга, как Брэд Питт, но держится с достоинством, осознавая, что он особенный. Да еще эти серо-синие глаза. Они так пристально на тебя смотрят, в них так много иронии. Они завораживают.
Эти глаза не раз губили меня.
Теперь-то я знаю, что нельзя попадать в ловушку этих глаз. Знаю свои недостатки. Недостатки нас обоих. Я в полной мере отдаю себе отчет, к чему может привести этот сверкающий и обволакивающий взгляд: мы набросимся друг на друга, за что потом будем себя же и презирать.
– Начнем, – нетерпеливо бросил он, когда я отвела глаза. – Поглядим, что тебе прислала старушка.
Нужно прямо сказать, Наташа Флейшман на «благотворительность» не поскупилась. Из пакетов, которые благоухали тонкими духами, мы вытащили дорогие вещи. Двухцветные кашемировые свитера, фантастические твидовые и клетчатые пиджаки, шелковые юбки и так называемую повседневную одежду, которая могла показаться повседневной только тем, кто появляется в свете исключительно на официальных приемах. Надев повседневный шик Наташи Флейшман, я бы почувствовала себя расфуфыренным ребенком.
И через несколько минут я уже критическим взглядом оценивала одежду с ярлыками «Прада» и «Диор». Проблемы возникли и с размером. Наташа Флейшман была выше и стройнее. Так что от брюк пришлось отказаться сразу. Я, правда, могла втиснуться в большинство юбок – разумеется, на вдохе.
Флейшман, который вроде бы уже начал терять интерес к процессу, выудил из одного пакета старомодное платье, облегающее, темно-бордовое.
– Слушай, его вроде бы носила моя бабушка. Я думаю, ты должна надеть это в первый день.
Я взяла у него платье, повертела в руках. На ярлычке стояла фамилия Мейнбокера, который в свое время действительно был великим модельером.
– Ну, не знаю…
На лице Флейшмана проступила обида.
– Почему нет?
– Потому что это не тот туалет, который надевают в первый день на работу. Если, конечно, ты не приглашенная звезда в «Шоу Дорис Дей [23]23
Дей, Дорис (р. 1924) – настоящее имя Дорис фон Каппельхофф, американская певица, киноактриса. В 1968–1973 гг. вела популярную программу «Шоу Дорис Дей».
[Закрыть]». Слишком он кричащий.
– Тебе и нужно выглядеть кричаще, – пробурчал он, откладывая платье в сторону.
В этом я как раз сомневалась. Платье была не только кричащим, но и облегающим – настолько, что все недостатки моей фигуры просто били в глаза. Взрослея, я растолстела. Стала одной из тех девиц, кому обычно говорят: «У тебя прекрасные карие глаза» или «Ты выглядишь, как Вайнона Райдер». В том смысле, что вылитая кинозвезда, только толстая. У меня были карие глаза и каштановые волосы, но на этом сходство с Вайноной заканчивалось.
Похудев, я гораздо больше стала напоминать Вайнону Райдер, но к тому времени она прославилась не кассовыми сборами, а кражами в магазинах.
– Не слишком обтягивает? – спросила я Флейшмана несколько минут спустя, появившись перед ним в более новом, черном, с отложным воротником платье от «Прада».
Флейшман критически оглядел меня с головы до ног.
– Приседания, – изрек он. – Неделя приседаний, и ты будешь выглядеть в нем на миллион долларов.
– Нет у меня недели, – напомнила я. – И потом, последний раз я приседала на уроке физкультуры в седьмом классе.
– Ладно, тогда можно три дня ничего не есть.
Я кивнула. Дельное предложение, если таким образом удастся втиснуться в обновки.
И вот что еще я могла сказать о Флейшмане. Мы познакомились ну очень давно, и он знал все о моей жизни. Знал, что на занятиях плаванием, когда я была маленькой, дети дразнили меня Дельфинихой. Вес был для меня мукой, но при этом и спасительным одеялом [24]24
Как указывали многие писатели, в том числе и Роберт Шекли, от различных выдуманных им чудовищ ребенок может спрятаться очень легко – с головой забравшись под одеяло.
[Закрыть]. Жирной, вот какой я была. Мечта похудеть и появиться в школе стройной (я всегда представляла себе, что процесс похудания займет одну ночь), которую, по мнению всех, я лелеяла, на самом деле меня очень даже смущала. С тем же успехом лысый мужчина мог внезапно явиться на работу в парике.
А вот летом, закончив среднюю школу, я решилась. Сбросила сорок пять фунтов, и не тем способом, который могла бы кому-либо порекомендовать. Но ко времени отъезда в колледж я уже не выделялась габаритами. Никто и не догадывался, что моя вроде бы нормальная комплекция – всего лишь маскировка.
Поначалу Флейшман был единственным человеком в колледже, с которым я поделилась своей сокровенной тайной. Он знал обо мне все, понимал менталитет девушки, сидящей на диете, не смеялся над тем, что меня охватывала паника, если джинсы десятого размера вдруг начинали мне жать. Конечно, насчет еды я старалась держать себя в узде, но при этом частенько шла на компромиссы: скажем, говорила себе, что можно съесть за завтраком пончик (или два) с кремом, если потом весь день не притрагиваться к еде.
Флейшман такие компромиссы понимал.
– Ладно, показ моделей одежды закончен, – заявил он после того, как я примерила еще два наряда. – Я тебя приглашаю.
Я склонила голову.
– Куда?
Он сунул руку в карман и вытащил пачку денег.
– Наташа внесла щедрое пожертвование в фонд Флейшмана, поэтому я подумал, что нам обоим неплохо сделать новые прически.
Наши с Флейшманом жизни так переплелись, что мы давно уже воспринимали падавшие с неба деньги как общественную собственность. Мы были так близки, что иной раз вели себя как близнецы, которым каким-то образом удалось обзавестись еще одной парой родителей. Тот факт, что у нас был роман и мы пережили не только разрыв, но и временное романтическое воссоединение, не разделил, а еще теснее прижал нас друг к другу.
Уэнди всегда призывала меня к осторожности. Если Флейшман полагал, что я учу его жить, то Уэнди учила меня. Обычно ждала, пока мы с Флейшманом временно разбежимся по углам, и тут же подкатывалась с советами.
– Придет день, когда тебе захочется держать на дистанции этого вундербоя, – предупреждала она. – Мне он тоже нравится, но я никогда не была в него влюблена.
– Я в него совсем не влюблена! Мы друзья.
На это я обычно получала ее пронзающий взгляд.
– Срабатывает отлично! У тебя есть верный слуга, у него – поклонница.
Я думаю, что узы дружбы, связывающие нас с Уэнди, для нее начали постепенно слабеть. К счастью, учеба практически не оставляла Уэнди времени для таких разговоров. Она слишком много работала над сценическим освещением для спектакля «В ожидании Годо». Прожектора, цветофильтры и провода не позволяли ей погрузиться в нашу домашнюю драму.
Выдался прекрасный зимний день, и мы с Флейшманом выкатились в город, как двое подростков, решивших поиграть в хоккей. Сначала направились в Сохо, где обзавелись новыми прическами, потом двинулись по запруженным толпой улицам, заходя в магазины и выходя из них, покупая обувь и всякие безделицы, решительно сводя к нулю щедрое пожертвование, полученное фондом Флейшмана. Я купила несколько вещичек, совершенно мне ненужных, и приняла несколько подарков от Флейшмана, включая оплату услуг парикмахера, без особых протестов. В конце концов, обычно я была главной добытчицей.
Когда мы подошли к Юнион-сквер, Флейшман удовлетворенно вздохнул. Я могла сказать это за него: не было на свете более счастливого человека, потратившего наконец все свои деньги, до последнего десятицентовика. Но новый десятицентовик всегда ждал за углом. Бедность была для Флейшмана явлением временным.
– Оставшихся денег как раз хватит на обед и на билет до Бруклина.
– Я думала, мы не будем есть до понедельника, – напомнила я.
– Но после шопинга… я умираю от голода! – заверещал он.
Флейшман не любил чего-то себя лишать.
– Ладно, – смилостивилась я, – но уже потом…
Посмотрим правде в глаза. Я тоже не любила чего-то себя лишать.
И мы направились в индийский ресторан, который нравился нам обоим.
Уселись в кабинке, окутанные запахом карри, – Флейшман со стаканом вина, я – с чашкой чая, и, пожалуй, впервые с того момента, как отправились за покупками, расслабились.
Флейшман удовлетворенно откинулся на спинку, пригубил вина.
– Знаешь, что я тебе скажу? Твой фантастический успех в поиске работы пробудил во мне честолюбие. Вдохновил на новые свершения.
Я повернулась к нему:
– Собрался искать работу?
Он встревожился.
– Что? Зачем? У меня есть работа.
– Постоянную работу, – уточнила я. «На которую нужно ходить».
По его телу пробежала дрожь.
– Я по-прежнему чувствую, что оставлю след в этом мире своим творчеством. Я не отказался от намерения закончить «Ты пожалеешь»!
Я застонала.
– А я так надеялась, что отказался.
Мы это уже проходили.
– Пьеса не о нас с тобой, – заверил он меня, должно быть, в сотый раз.
– Нет, конечно. Ты в пьесе идеальный, я – карикатурная.
– Отнюдь. В сравнении с тобой Рамона – карикатура. У тебя с ней лишь некоторые общие черты. Я писал ее не только с тебя. Рамона – образ собирательный.
Не верьте его словам: этой героиней была я.
Но с другой стороны, сомнения возникали. Потому что женщина была до безобразия обыденной, да еще и брюзгливой. Относилась к тем занудам, которые полагали, что в каждом споре рождается истина, и сыпали выражениями вроде «у каждого свои недостатки» (я так никогда не говорила). Бойфренд, с его душой свободного художника, начинает понимать, что отталкивает его от этой девушки, к которой он вроде бы привязан: она не верит в него и сдерживает его феноменальный творческий потенциал из подсознательной ревности.
Все это я почерпнула из первого действия.
Я не хотела бы показаться неблагоразумной. Знала, что писатели должны переносить на бумагу какие-то свои наблюдения из реальной жизни. Но в этой пьесе Флейшман зачерпнул из реальности слишком много. И что мне оставалось делать? Отобрать у него компьютер? Наверное, я могла бы топнуть ножкой, но с запретами у меня проблемы. Опять же, следует признать, – я испугалась. Мне нравилось иметь Флейшмана в друзьях, пусть этим все и ограничивалось, не хотелось отдалять его от себя.
Меня успокаивала уверенность в том, что пьесу он никогда не допишет, а если и допишет, не видать ей света рампы. Пробиться на сцену было куда труднее, чем мы предполагали, когда учились в нашем маленьком колледже в Огайо. Уэнди решила продолжать учебу и успешно продвигалась по выбранному пути, но Флейшман твердо заявил, что он свое отучился.
– Я рад, что ты вдохновился. – Мне хотелось поддержать друга – может, он вдохновится сочинить что-то еще.
Он поднял стакан с дешевым бочковым вином:
– За новые начала.
Я чокнулась с ним чайной чашкой.
Флейшман вновь откинулся на спинку диванчика, мечтательно вздохнул, зачаровав меня взглядом.
– Не знаю, что бы я без тебя делал.
Я нервно хохотнула.
– Тебя послушать, так ты или готовишься получить «Оскара», или податься за моря.
– Иногда меня это поражает. Мы так давно дружим.
– Целых шесть лет.
– Разве это не долгий срок?
– Вся жизнь… если б нам было по шесть…
Он пожал плечами:
– Я ни с кем так долго не дружил, и, что самое удивительное, наша дружба выдерживает испытание временем. Много бывших бойфрендов остались тебе друзьями?
Мне пришлось признать – только он.
– И ты – единственная бывшая герлфренд, с которой я продолжаю общаться. Если вижу других, поскорее ныряю на боковую улочку или перехожу в другой проход в магазине, чтобы избежать встречи.
– Я польщена.
– Полагаю, разница с остальными в следующем: мы всегда знали, что, сойдясь, допустили ошибку.
Я промолчала, подумав: «Неужели знали?»
Он пояснил:
– Все равно как в старом «Шоу Дика ван Дайка» [25]25
Ван Дайк, Дик (р. 1925) – известный американский актер, драматург, певец. Общенациональную известность получил благодаря популярной телевизионной программе в жанре комедии положений «Шоу Дика ван Дайка» (1961–1966).
[Закрыть], если бы Роб убежал с Салли.
Я начала смеяться, но смех тут же застрял в горле. Мне совершенно не нравилось сравнение.
И потом, а если бы Роб убежал с Салли? Что в этом было бы такого ужасного? Конечно, она не была Мэри Тайлер Мур [26]26
Мур, Мэри Тайлер (р. 1937) – американская актриса. Успех к ней пришел в «Шоу Дика ван Дайка», где она сыграла жену главного героя. В 1970-х гг. на телевидении несколько лет шла комедийная программа «Шоу Мэри Тайлер Мур».
[Закрыть], но умела шутить, петь. Подумайте о том, много ли радости видел Роб в жизни. В «Шоу Алана Брейди» они все время смеялись, а вот дома его ждала суета и головные боли, няньки и маленький Ричи (Салли никогда не оставила бы его с маленьким Ричи).
Флейшман щелкнул пальцами.
– Ребекка!
Из «Шоу Дика ван Дайка» я вернулась в настоящее.
– Да?
– Ты собралась защищать Салли, не так ли?
Я подавилась чаем.
– Ладно, я тебя поняла. Мы не собирались быть такими, как они.
– Точно. Большинство людей тоже не собираются. Чудо в другом. Мы поняли, что это большая ошибка, до того, как задели чувства друг друга.
– Точно, – кивнула я.
Когда обед подходил к концу, Флейшман взглянул на часы и чуть не опрокинул стакан с водой – так энергично махнул рукой, подзывая официанта.
– Что случилось? – спросила я.
– Я должен вернуться.
Я нахмурилась:
– Куда?
– Домой. У меня свидание.
Вот она, дружеская близость. Я скрипнула зубами.
– Правда? С кем?
– Женщина с работы. Дори. Она выставляет картину в какой-то галерее, но я думаю, что это скорее кафетерий, чем галерея. Наверняка какая-нибудь мура, но я обещал пойти. – Он пожал плечами. – Дори вообще-то не в моем вкусе, она робкая и неуверенная в себе, но по какой-то причине прониклась ко мне доверием.
Я допила чай, давно уже остывший. Флейшман частенько встречался с женщинами по уикэндам. Я тоже ходила на свидания, но не так часто (если честно, гораздо реже). И однако всякий раз, когда он говорил, что куда-то с кем-то идет, я чувствовала, как в меня вонзается маленький нож.
И еще я слышала предупреждающий голос Уэнди.
Но игнорировала его. Как выразился Флейшман, ему и мне повезло: мы поняли, что это большая ошибка, до того, как задели чувства друг друга.
В мой первый рабочий день (как будто могло быть по-другому) шел дождь. Жуткий ливень, под которым невозможно не промокнуть. Я надела бесформенное всепогодное пальто поверх одного из костюмов Наташи Флейшман. От «Шанель», очень элегантного. Потом схватила самый большой зонт, какой только смогла найти, и по лужам зашлепала на Манхэттен. Когда идет дождь, в подземке отвратительно. Даже если в вагонах не жарко, слишком уж много мокрых тел в ограниченном пространстве – это давит на психику. И в толчее как-то не верилось, что меня ждут великие свершения, о которых несколькими днями раньше вещал Флейшман.
Спеша к зданию, в котором располагалось издательство, я прошла сквозь облако табачного дыма и услышала, как кто-то окликнул меня. Повернулась. Рита, мой новый босс, стояла под клетчатым зонтом, окутанная клубами табачного дыма.
Чтобы перекрыть шум дождя, говорить ей приходилось громко.
– Не слишком ли ты рано? – Теперь она могла позволить себе перейти на ты.
– Первый день, – призналась я, хотя и представить не могла босса, который бы жаловался, что подчиненные приходят на работу вовремя. – Я хотела произвести хорошее впечатление.
Рита закурила новую сигарету. Выглядела она озабоченной.
– Надо бы показать тебе, где у нас что…
– Я смогу найти свой кабинет, – заверила я, хотя и сомневалась в этом. В памяти остались только коридорные лабиринты.
Рита тормознула проходившую мимо женщину.
– Андреа! – Еще одна прячущаяся под зонтом фигура замерла, не добравшись до желанной двери. – Это Ребекка Эббот. Сегодня начинает у нас работать. Сможешь устроить ей экскурсию?
Андреа и я оглядели друг друга. Я увидела черные вьющиеся волосы, римский нос, рот с опущенными уголками. Андреа была высока ростом и, должна отметить, несколько устрашающего вида.
– Значит, ты – их последняя жертва? – В высоком голосе слышалась хрипотца. – Ладно, пойдем под крышу, пока дождь не смыл тебя.
– Я иду следом! – крикнула Рита нам в спины.
В вестибюле мы встряхнулись, как две промокшие насквозь собаки, и воды на мраморном полу заметно прибавилось.
– А где еще ты проходила собеседование? – спросила меня Андреа, когда мы вошли в лифт. – В «Эйвоне» побывала?
– Нет…
На ее лице отразилось удивление.
– Они кого-то искали. Но мне так и не перезвонили.
– Ты отправляла туда резюме?
Она рассмеялась, словно я сказала что-то забавное.
– Мои резюме есть в каждой компании этого чертова города. Я не рассчитываю выбраться отсюда с помощью телепатии, знаешь ли. А в «Уорнер» ты обращалась?
– Нет… ходила на собеседование в одно издательство деловой литературы. Они собирались выпускать юридические…
Андреа помотала головой:
– Господи! Тогда здесь тебе будет куда как лучше.
На душе у меня заскребли кошки. Разве это добрый знак, если первая встреченная сослуживица пытается найти другую работу?
– Я обратила внимание, что в «Рэндом-Хаус» ищут редактора. Туда ты резюме не отсылала?
– Нет.
Она кивнула:
– И правильно. Лучше не тратить попусту время. Я ходила к ним на собеседование. Прежде чем попасть сюда.
– И что?
– Они взяли кого-то еще. Козлы!
Мы помолчали.
– Давно ты здесь? – спросила я.
– Четыре года. – Прежде чем я смогла оценить ее слова, сообразить, много это или мало, Андреа сама ответила на невысказанный вопрос: – Знаю, знаю, знаю, что должна перебираться куда-то еще, но с вакансиями сейчас напряженка. – Она вздохнула. – Если все так пойдет и дальше, видать, просижу здесь до конца своих дней.
Двери кабины разошлись, и Андреа ироническим жестом руки пригласила меня на выход.
– Добро пожаловать в Алькатрас [27]27
Алькатрас – знаменитый остров-тюрьма для особо опасных преступников, ныне музей, в бухте Сан-Франциско. Считалось, что сбежать оттуда невозможно.
[Закрыть].
Мы подошли к столу, за которым сидела девушка в блузке с воротничком, как у Питера Пэна. Только на сей раз блузку украшала камея.
– Мюриэль, это… э… – Андреа коротко глянула на меня.
– Ребекка, – представилась я.
– Да, Ребекка, я вас помню, – кивнула Мюриэль. – Кэти Лео предупредила меня о вашем приходе, так что я передала ваши данные в коммуникационный центр. – Она крутила маленькую вращающуюся пластмассовую стойку с ячейками, пока я не увидела под одной из них красную наклейку с моей фамилией. – Из этой ячейки вы сможете брать сообщения, оставленные лично кем-то из посетителей, или очень срочные, которые звонившие по каким-то причинам не хотели оставлять на автоответчике. Но пожалуйста, помните, что автоответчик – наиболее эффективное средство для передачи сообщений. Я делаю все, что в моих силах, чтобы вовремя передавать оставленные здесь сообщения, но человеческий фактор всегда источник ошибок, и я заметила, что некоторые сотрудники забывают проверить, нет ли для них информации. Ваш добавочный – пятьдесят шесть, Как и написано на телефонном аппарате в вашем кабинете. Там же вы найдете подробные инструкции насчет подключения автоответчика. Разумеется, если у вас будут вопросы, я с радостью вам помогу. Добро пожаловать на борт.
Она закончила монолог улыбкой, которая не поднялась выше губ.
Я почувствовала, что от меня ждут аплодисментов.
– Спасибо.
– Мы вам рады, Ребекка.
Андреа уже нетерпеливо дергала меня за рукав. Пока Мюриэль говорила, она сняла плащ и вновь отряхнулась, сбрасывая капельки воды на полированный стол Мюриэль.
– А теперь позволь показать мне пещеру, где ты сможешь бросить вещи и начать обсыхать, – сказала она, игнорируя недовольный прощальный взгляд Мюриэль. Когда вышли за пределы слышимости, добавила: – Она всегда такая.
– Какая?
– Правильная, – буркнула Андреа. – Не знаю, как ей это удается. Наверное, во снах видит себя стриптизершей.
Мы вновь прошли лабиринтом, который я смутно помнила по прежним визитам в издательство.
Когда мы огибали очередной угол, Андреа, хитро глядя на меня, спросила:
– Когда ты была в «Рэндом-Хаус», говорила с Маргарет Уайберри?
– Я не ходила туда на собеседование, – напомнила я.
– Ну ладно. – Она шумно выдохнула. – Ладно. Я слышала, там с карьерным ростом не очень.
– А здесь? – спросила я.
Она изогнула брови.
– А что, тебе уже скучно?
– Ну нет… я… просто поддержала разговор.
– Вот! – Андреа остановилась и зажгла свет. Мы были в маленьком кабинетике без единого окна. На одной стене висел акварельный морской пейзаж, позади стола – пробковая доска. Андреа гордо обвела кабинетик рукой. – Дом, милый дом. Я украла твой стул и заменила своим дерьмовым. Надеюсь, ты не станешь возражать.
Я посмотрела на стул, не углядела ничего особенного – обычный офисный стул на колесиках.
– Спасибо, что не придется сидеть на пластмассовом ящике.
– Ящики у нас только для помощников редактора, – пошутила Андреа.
Я сняла пальто и положила на другой стул, который стоял в углу. При этом заметила книжную полку с грудами рукописей.
– Это что?
– Твое наследие. – Андреа подошла, чтобы просмотреть папки. – В основном самотек, но есть несколько предложений от агентов… А это письмо датировано 2003 годом. Пролежало на полке три года! Черт! Похоже, у Джулии характер был крепче, чем я думала.
– И что случилось с Джулией?
– Очень грустная история. В один из дней она решила покончить со всем этим, прямо здесь, на столе.
Разумеется, я отпрыгнула от стола, вызвав смех Андреа.
– Шутка! Она залетела. – Вздох. – Единственный способ вырваться из этого беличьего колеса.
– Да, придется возиться с ребенком.
Андреа фыркнула.
– Здесь у тебя их двадцать.
Я в недоумении уставилась на нее.
– Их еще называют авторами. – Тут она пригляделась к моему наряду и присвистнула. – Круто.
– Спасибо… это с чужого плеча.
– У тебя в семье магнаты?
– В семье одного из соседей по квартире.
– Красиво! – Она нахмурилась. – А дышать-то ты можешь?
Я вдохнула. До приседаний дело так и не дошло.
До голодания – тоже.
Продолжив обход, мы первым делом остановились у кабинета Риты, но там было темно.
– Она, должно быть, еще внизу, – сказала Андреа.
В клетушке напротив послышался шум, мы обернулись. Ранее я не заметила, чтобы там кто-то сидел.
– Линдси? – позвала Андреа, не слишком рассчитывая на ответ.
Вот тут я и заметила женщину, которая стояла на коленях, да еще упиралась в пол руками. Услышав свое имя, вскинула голову и ударилась о стол.
– Дерьмо! – вскрикнула она, тут же увидела меня. – Ох… извините. – Вскочила, протянула мне руку и тут же отдернула, потому что пальцы сжимали бумажное полотенце, с которого на ковер капала какая-то жидкость.
На этом странности не заканчивались. Женщина была в красивом твидовом пиджаке, надетом поверх старого платья из тафты. Я обычно не придираюсь к чужим нарядам – в свое время вращалась в актерской тусовке, поэтому привыкла к экзотике. Но эта женщина выглядела очень уж эксцентрично. Плюс у меня свои счеты с тафтой. Не люблю я ее (это длинная история).
– Худшее утро в моей жизни, – пожаловалась Линдси, указав на стол. Перевернутая кружка с логотипом «Старбакс» не требовала дополнительных пояснений. – Я пролила кофе с молоком на рукопись. Рита меня убьет.
Андреа взмахом руки отмела ее тревоги.
– Такое случается.
– Но это предложение Розмари Кейн, и Рита отказалась от этой книги.
– Ох, – вырвалось у Андреа.
Я слышала это имя – Розмари Кейн, пусть и не могла бы назвать ни одной ее книги. Но в ситуацию врубилась. Известная писательница, а тут такое отношение к ее рукописи.
– Намокли лишь несколько страниц, – заметила я. – Почему бы вам их не перепечатать? Автор и не заметит.
Идея лежала на поверхности, но Линдси отреагировала на нее как на откровение свыше.
– Ну конечно же! Я их перепечатаю. Она никогда не узнает! Даже Рите знать не обязательно.
Она так горячо меня благодарила, что я даже смутилась. Не требовалось быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, что нужно сделать. Линдси наверняка пришла бы к тому же решению несколькими секундами позже.
А может, и нет. Она же не понимала, что нельзя ходить на работу в платьях для школьных танцев.
– Обычное дело, – прошептала Андреа, когда мы двинулись дальше. – Вечно у нее что-нибудь случается. Она и Рита одного поля ягоды.
В следующем кабинетике за столом сидела блондинка моего возраста и смотрела на лежащий перед ней бублик.
– Привет, Касси, – поздоровалась с ней Андреа. – Это Ребекка. Ты знаешь, новая заключенная.
Синие глаза Касси уставились на меня.
– Круто! – Ее кабинет был точной копией моего, если не считать пришпиленных к пробковой доске книжных обложек и единственной фотографии в рамке на столе. Фотография запечатлела юную Касси в синей мантии и академической шапочке с плоским квадратным верхом. Локоны падали на плечи.
Касси все смотрела на меня.
– Мерседес расписала тебя как вундергерл. Расхваливала на все лады.
– Правда? – удивилась я.
– Сказала, что ты работала у Сильвии Арно.
– Так и есть, – кивнула я.
Андреа дернула меня за рукав.
– Ну ладно, нам, пожалуй…
– Ты, должно быть, зачаровала Мерседес во время собеседования, – перебила ее Касси. – Я думала, они ищут помощника редактора, а не младшего редактора.
– Я тоже так думала, вначале…
Ее губы, не разжимаясь, изогнулись в натянутой улыбке.
– Я помощник редактора. Третий год здесь работаю. Год была помощником Риты.
– Это… – я действительно не знала, что от меня хотят услышать, – хорошо.
– Думаешь? – Она пожала плечами. – Наверное, у меня завышенные требования.
Андреа рассмеялась и сказала мне:
– В следующем году мы, наверное, все будем работать под началом Касси.
Касси опять улыбнулась, но у меня сложилось впечатление, что, будь ее воля, мы все уже работали бы под ее началом.
Остаток экскурсии прошел как в тумане. Мы заглянули на территорию, занятую другими секторами, но через двадцать минут общения с новыми коллегами мой мозг просто отключился. Андреа продолжала представлять меня сослуживцам, но я знала, что уже через пять минут не смогу вспомнить, кто есть кто.
Впрочем, кое-что важное я запомнила; где находятся туалеты, канцелярия и кладовая. Отправкой и получением почты руководил мужчина, блондин с длинными волосами, забранными в конский хвост. Звали его Джеймс. Андреа рассказала, что он был курьером и мотался по городу на велосипеде, пока его не сбил автобус. У него та же неиссякаемая энергия, которой отличаются курьеры на велосипедах. Как и они, Джеймс смотрел мне в глаза ровно столько, чтобы дать понять, что с радостью «переехал» бы меня.
Вторым мужчиной, которого я увидела по ходу экскурсии, был заведующий художественной редакцией, Трой Раймонд. Стены его огромного кабинета украшали увеличенные фотографии с обложек – конечно же, обнаженных по пояс мужчин. В кабинете стояли два удобных дивана («Для деловых встреч, – объяснил он. – Хочу, чтобы гости чувствовали себя как дома»), огромный письменный стол и, сбоку от него, чертежная доска.
