Текст книги "Розовое гетто"
Автор книги: Лиз Айлэнд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)
– Знаю, но… – Я заглянула в маленькую комнатку, которая, вероятно, была кабинетом. Одну стену занимали книжные стеллажи, от пола до потолка. И вот тут квартира начала очаровывать и меня. Здесь впервые мне хватило бы полок.
Но мы ведь не собирались здесь жить! Почему Уэнди выбрала именно этот момент, чтобы из реалистки превратиться в мечтательницу? Вчера вечером она говорила об ответственном отношении к деньгам. Теперь ахала, глядя на потолки с галтелью и большие стенные шкафы.
– Мы не можем позволить себе такую квартиру, – настаивала я.
– А я думаю, ты сможешь, – подала голос Андреа. Я совершенно о ней забыла.
Пятнадцать минут спустя последние свои деньги я потратила на взятку Грегу, чтобы тот закрыл глаза на Максуэлла, и мы подписали договор об аренде. Втроем – Уэнди, Андреа и я.
18
Переезд из Уильямсбурга навевал на меня жуткую тоску. И не потому, что приходилось укладывать вещи в бесконечные коробки. Нет, причина заключалась в другом: вещи Флейшмана оставались – его книги, всякие штучки, мебель. Я приняла все меры к тому, чтобы мы не взяли ничего такого, что он мог считать своим. Я не претендовала на его материальные ценности, но давно уже многое считала нашим. Нашу коллекцию DVD-дисков. Наш ковер. Кухонную утварь, которую Наташа подарила нам.
Теперь я понимала, что все это было иллюзией. Мы не стали настоящей парой. С тем же успехом я могла играть в семью с воображаемым другом. Собственно, последний вариант был бы лучше. Потому что теперь мне предстояло расстаться не только с Флейшманом, но и с отличной кухонной утварью компании «Викинг».
Хуже того, по дороге на работу и обратно я проходила мимо до боли знакомых мест, где мы так часто бывали вместе. Наш итальянский ресторан. Пекарня, куда мы неизменно заглядывали по утрам в выходные дни. Комиссионный магазин, где нашли кухонные часы с «Мукомолом „Пиллсбери“» [95]95
«Пиллсбери» – крупнейшая в США фирма по производству муки.
[Закрыть]. Наш корейский магазин.
Никогда душевные раны не были такими глубокими. Какая-то часть меня хотела прекратить всяческое общение с окружающим миром. Я хочу сказать, если человек, которого я любила, которому доверяла семь лет, смог написать книгу, где выболтал все мои секреты, – какой смысл в общении с людьми, раз я могла так ошибиться в этом человеке?
Иной раз я видела себя живущей в пещере или превратившейся в одну из городских отшельниц, которые бормочут что-то себе под нос, роясь в мусорных контейнерах. И я поневоле задалась вопросом, у скольких из этих бедняг был в прошлом свой Флейшман.
К счастью, я понимала, что рыться в мусоре – это не для меня. Я даже не могу заставить себя выпить воды из чужого стакана.
Другая часть меня не хотела рвать связи с обществом, и прежде всего благодаря моим подругам. Уэнди училась и работала, но находила время взять в пункте проката DVD с моим любимым фильмом, чтобы я могла его посмотреть, вернувшись с работы. Так что я паковала вещи под «Ниночку», «Тутси» и «Интимный разговор».
Диск с фильмом «Когда Гарри встретил Салли» исчез.
На работе Андреа присматривала за моим душевным состоянием, которое пребывало в неустойчивом равновесии. Каждый день мне приходилось торговаться с Дэном Уитерби насчет условий контракта по рукописи Флейшмана. Дэн решил получить аванс в двадцать пять тысяч долларов. За первую книгу в мягкой обложке издательство «Кэндллайт» никогда столько не платило. Мерседес вызывала меня в кабинет по несколько раз в день, пытаясь решить, достоин ли Флейшман аванса, который не получал в издательстве ни один новичок.
– Ты сказала ему, что мы организуем рекламную кампанию, не так ли? – спрашивала она меня.
Я кивала.
– Сказала, что будем давать объявления на всю страницу?
– На всю страницу, в цвете.
– И он знает, что порог в двадцать тысяч священен?
Я впервые вела такие переговоры, но делала все, что говорила мне Мерседес. По существу, была ее рупором.
– Он знает, – отвечала я. – Но для Дэна Уитерби двадцатитысячный порог ничего не значит. Он думает, что нам пора поднимать планку.
– Merde! [96]96
Дерьмо! (фр.).
[Закрыть]– воскликнула она. Потом хохотнула и добавила: – Уж извини мой французский.
Не знаю, понимала ли она, что это выражение используют те, кто плохо говорит по-французски.
После подобных совещаний Андреа пыталась ободрить меня.
– Не волнуйся из-за этого идиотского контракта, – говорила она, едва я в отчаянии плюхалась на свой стул. – Это всего лишь одна из книг. Она может и провалиться.
– Точно, – стонала я. – Не хватало мне еще и провальной книги!
– Никто не будет тебя винить. Вот почему так хорошо быть редактором. Если книга попадает в список бестселлеров, ты купаешься в лучах славы и тебя называют гением. А если твой любимый проект лопается, всегда есть козел отпущения – автор.
Хотелось бы мне сказать, что провал книги Флейшмана не наполнил бы мое сердце радостью. Но иногда я так надеялась увидеть «Разрыв» на столике для уцененных книг.
Подписав договор об аренде квартиры, Андреа, Уэнди и я решили, что это событие необходимо отпраздновать, и отправились в соседний бар. Он напоминал старую таверну (возможно, в прошлом сюда захаживали многие манхэттенские писатели-неудачники), и стаканы здесь наполняли до краев, не забывая про вишенки.
Уэнди посасывала «Виски сауэр» [97]97
«Виски сауэр» – коктейль из виски с лимонным соком, горькой настойкой и сахаром.
[Закрыть]и говорила о том, в каких цветах нам нужно выдержать интерьер квартиры. Андреа больше занимал сам процесс переезда. У ее брата был грузовик, и она надеялась уговорить его перевезти ее вещи из Куинса на Манхэттен.
Мое веселье закончилось на втором «Томе Коллинзе» [98]98
«Том Коллинз» – коктейль из джина (или вермута) с лимоном (или лаймом), сахаром и содовой.
[Закрыть], когда я осознала, что после колледжа эта квартира – первое место, где я буду жить без Флейшмана.
Уэнди быстро заметила, что настроение у меня резко упало.
– Мы ее теряем, – предупредила она Андреа.
– Хочешь апельсиновую мякоть? – спросила та, пододвигая ко мне свой стакан.
Я покачала головой.
– He куксись! – воскликнула Андреа. – Они от тебя этого и дожидаются. А тебе нужно выйти в свет и найти себе фантастически красивого партнера по сексу.
– То же самое я твержу ей постоянно! – поддержала ее Уэнди.
– Звучит неплохо, – пробурчала я. – Но кого?
– Как насчет мужчины в лифте?
– О, конечно.
– Почему нет? – напирала Уэнди. – Прояви инициативу.
Что она подразумевала? Устроить засаду в лифте и наброситься на Люка? По какой-то причине от мысли об этом меня передернуло. В прошлом инициатива мне совершенно не помогала (этот Джейсон Крейн… или Джейк Кэдделл. Даже я путалась в собственном прошлом, спасибо этой чертовой книге).
– Ничего не получится. Он старше. Богат. И такой красивый. – Я покачала головой. – Он никогда на меня не клюнет.
– Именно так говорила эта дамочка, уже не помню, как ее звали, о Максе де Винтере в «Ребекке» [99]99
«Ребекка» – фильм Альфреда Хичкока (1940) по роману Дафны Дюморье. Речь идет о Джудит Андерсон (1898–1992), ведущей звезде Бродвея в 1920–1950 гг.
[Закрыть], – фыркнула Андреа. – И посмотри, кого она урвала? Лоуренса Оливье!
Я нахмурилась:
– Да, но ее сожгла безумная женщина.
– А потом сгорел и ее прекрасный дом, – вставила Уэнди.
Андреа вздохнула:
– Ладно, пусть пока погуляет на свободе. Кто-нибудь приберет его к рукам… Может, даже я.
Уэнди сочувственно посмотрела на меня:
– Может, нам стоит пойти в «Мир кроватей» и подобрать тебе новый матрац?
Она точно зациклилась на благоустройстве дома.
– На новый матрац у меня нет денег.
– Да ладно! Знаешь, в этом шоу «Дизайн за десятицентовик» показывают, как обустроить дом, не потратив…
– Десятицентовик – это все, что у нас есть, – напомнила я ей. – Я не уверена, сможем ли мы нанять фургон и грузчиков, чтобы на следующей неделе перевезти сюда вещи.
Брови Уэнди сдвинулись к переносице.
– Я как-то об этом не думала.
– Может, я смогу уговорить брата заехать к вам после того, как перевезет мое барахло, – заметила Андреа.
Получалось нехорошо, учитывая, что заплатить ему мы не могли. Опять же вещей у нас было слишком много.
– Может, он возьмет только самое громоздкое? Кровати, книжные полки.
– А все остальное?
– Перевезем сами, частями.
– Этих частей очень уж много.
– Прекрасный повод пропустить занятия, – оживилась Андреа. – В школе, когда речь заходила о переезде, все друзья соглашались помочь, особенно если потом гарантировался кусок пиццы.
– Точно, – кивнула я.
У Уэнди округлились глаза.
– Подождите! Я и сейчас учусь. И знаю людей, которые не учатся, но все равно нам помогут, если пообещать их накормить.
Другими словами, актеров.
– Ты, очевидно, вращаешься в элитарных кругах.
– Театральный народ будет работать за еду, – объяснила Уэнди. – Черт, они будут работать бесплатно. А за еду они буквально готовы на подвиги. Иначе в рекламных роликах «Котекса» никто бы не снимался.
Теперь, когда мы определились с кругом тех, кого собирались эксплуатировать, у Андреа сверкнула новая идея. Она хлопнула ладонью по столу.
– Эвакуационная вечеринка! Это должно сработать.
Тридцать минут спустя мы уже сидели в интернет-кафе, приглашая всех своих знакомых прибыть в нашу квартиру в Бруклин в субботу вечером. В удобной обуви и с билетами на метро. Гарантировалась выпивка, еда и развлечения.
Последняя часть, насчет развлечений, вызывала у меня сомнения. Впрочем, я сомневалась и в том, что явится хоть один человек.
А на следующий день ко мне в кабинет заглянула Мэри Джо.
– Мне что-нибудь принести?
– Куда? – в удивлении переспросила я.
– На вечеринку. У меня есть фантастическая вишневая наливка. И очень хочется увидеть твою старую квартиру.
Я вздрогнула. Приглашая всех с работы, я полагала, что увлечь нам удастся только Линдси и, может, парня из почтовой комнаты. Мне и в голову не приходило, что Мэри Джо тоже заинтересуется.
Я представила себе, как мои сослуживицы бродят по квартире с дверями из занавесок для душа, по кухне с тараканами… В ужасе увидела Мэри Джо, которая стоит в дверях, тяжело дыша – результат подъема по лестнице на третий этаж, – и морщит носик от легкого запаха собачьей мочи.
Но что я могла сделать? Поезд ушел. Не говорить же, что приглашала всех в шутку.
– Вам не нужно ничего приносить.
– Но мне не трудно! А во время перерыва на ленч я куплю карточку на метро! – прочирикала она, словно покупка проездного билета была для нее в диковинку.
Андреа, которая слышала наш разговор из своего кабинета, заскочила ко мне через несколько секунд после ухода Мэри Джо. Покачала головой:
– Та же история происходит с рыбаками, которые забрасывают сеть на тунца, а вылавливают рыбу-молот.
– У нее нет даже проездного на метро, – удивилась я.
– Она живет в Маунт-Киско.
– Где это?
– К югу от Канады. Поезда подземки туда не ходят.
По ходу дня мы узнали, что придут Лайза, Трой – он пообещал привести симпатичных мужчин – и Маделайн. Мерседес, слава Богу, такого желания не изъявила. Я бы просто умерла, если бы в моей бруклинской квартире появилась не рыба-молот, а Большой Кахуна издательства «Кэндллайт».
В конце дня я подошла к столу Линдси, чтобы спросить, будет ли она.
– Даже не знаю, – ответила та. – В эти дни у меня так много приглашений. – Протянула открытку, которую разглядывала.
С первого взгляда я решила, что это приглашение на свадьбу. Кремового цвета, с тиснеными золотом буквами.
Маргарита,
графиня Лонгчампская,
приглашает Вас на презентацию новой линии украшений «Коллекция графини».
– Это приглашение пришло Рите, но, я думаю, такие получат все.
Я нахмурилась. Презентация намечалась ровно через две недели, в два часа.
– Это же середина рабочего дня.
– Я знаю, но повод-то какой? Мерседес должна нас всех отпустить.
И то правда. Кому охота ссориться с «Романс джорнал»?
– Ладно, приду я на вашу вечеринку. Хотя, похоже, там предстоит и поработать.
– Не волнуйся. Тяжелее десяти фунтов никому нести не придется.
– Могу я привести Роуди?
– Разумеется. Приводи любого, кто может что-то нести. – Я запнулась. – Ты до сих пор живешь с этим парнем?
– Да… от него так трудно отделаться. Милейший человек, знаешь ли.
– Что ж, может, на вечеринке тебе повезет. Я хочу сказать, ему повезет. Там будут очаровательные девицы, которые работают с моей соседкой в «Старбаксе».
Мы все подготовили. Книги рассовали в пакеты из продуктовых магазинов. Одежду разложили по небольшим коробкам. Другие заполнили туалетными принадлежностями и мелкими вещами. Картины ни во что заворачивать не стали.
Вечеринка началась в Бруклине, с напитков (наливка Мэри Джо действительно была фантастическая). Брат Андреа заехал к нам во второй половине дня, увез кровати и телевизор, так что квартира уже выглядела опустевшей, несмотря на валяющиеся повсюду вещи Флейшмана и огромное количество завязанных пакетов. За час после назначенного времени в квартиру набился народ, а музыка из стереосистемы Флейшмана гремела так, что нас наверняка бы выселили, если бы мы не переехали сами.
Я не ожидала, что план Андреа сработает. Называйте меня циничной, но я не думала, что «эвакуационная вечеринка» окажется такой притягательной. Однако народ собрался, и многие принесли шампанское, чтобы обмыть нашу новую квартиру.
Андреа взяла несколько бутылок с собой, когда отбыла с тремя или четырьмя подругами. Они составили авангард, призванный подготовить квартиру на Манхэттене к прибытию основных сил.
Двадцать минут спустя, как и договаривались, Уэнди начала нас «строить». Она показала себя прирожденным организатором, точно зная, кому что поручить. Те, кто покрепче, получали коробки, настольные лампы, угловые столики. Большинству вручалось по два пакета. Прибывшим на высоких каблуках давали подушки и легкие одеяла в больших пакетах. На меня возложили почетную обязанность запереть квартиру и оставить на двери записку для опоздавших, чтобы те успели на продолжение банкета.
Заперев дверь и выйдя на крыльцо, я увидела сослуживцев, друзей и незнакомцев, которые, выстроившись в колонну по двое, с нашими вещами в руках направлялись к станции подземки. Надо признать, это зрелище вернуло мне немалую часть веры в человечество. Забавно, конечно, потому что вереница наших гостей скорее напоминала муравьев, чем людей.
Происходило все это субботним вечером, так что наше появление в вагоне подземки радости не вызвало. Мне едва удалось втиснуться в дверь с маленьким стулом в одной руке, Максом в переносной клетке в другой и большой сумкой на плече, набитой мисками Макса. В какой-то момент у меня возникло желание поставить стул на пол и сесть на него. Но я услышала, как Уэнди отчитывает человека, который поставил на пол пакет. Решила, что лучше потерпеть, чем навлечь на себя ее гнев.
Даже если вам помогают двадцать пять человек, переезд – удовольствие сомнительное.
К тому времени, когда я попала в нашу новую квартиру, я уже поклялась, что больше не прикуплю ни одной вещи. Буду лишь заменять те, которые износились или потерялись, причем заменять более легкими. Решила до конца жизни обходиться складными стульями и надувными матрацами. И Макс уже казался мне слишком большим. Теперь меня гораздо больше устроила бы чихуахуа [100]100
Чихуахуа – самая маленькая породистая собака в мире.
[Закрыть], а может, и хомяк.
Но все эти мысли как рукой сняло, едва меня засосал водоворот вечеринки. Квартира, которая казалась такой огромной, скукожилась от количества людей, лавирующих среди нераспакованных коробок и пакетов.
Андреа сунула мне в руку стакан с шампанским.
– Общайся, – приказала она.
Я подчинилась, но, признаюсь, поначалу без души. На вечеринках у меня возникает ощущение, что мне снова шестнадцать. Возможно, такое свойственно многим, да только свои шестнадцать я вспоминаю с ужасом.
Я осушила пару бокалов, что помогло перестроиться на веселый лад. Трой принес диски с танцевальной музыкой, которые тут же и загрузил в бумбокс. Пустой пятачок по центру гостиной превратился в танцплощадку. Мэри Джо тоже отлично проводила время. Стояла среди студенток, которые учились с Уэнди, и рассказывала, как в средней школе сыграла главную роль в спектакле «Дневник Анны Франк». Среди гостей она совершенно не выделялась, никто бы не распознал в ней большую начальницу.
Обойдя квартиру по кругу, я чувствовала себя так, словно выпила четыре стакана шампанского. Все было чудесно. Пока я не осознала, кого на вечеринке нет. Моих друзей. Точнее, нескольких наших с Флейшманом общих друзей. Я составила в голове их полный список и пригласила лишь тех, кого считала в большей степени своими, чем его, друзьями. Вероятно, ошиблась.
– Господи, ты бледная как смерть. – Ко мне подошла Линдси.
– Извини, не хотела распугивать гостей.
– Да ладно… это твоя вечеринка, и ты можешь… – Она глотнула шампанского. – Сама понимаешь.
– Такое ощущение, что я развелась и все наши друзья теперь его друзья.
Линдси сощурилась.
– Да пошли их куда подальше. – Она подняла бутылку шампанского. – Тебе, несомненно, нужно добавить. – Я позволила ей наполнить мой стакан. – С Роуди еще не познакомилась?
Я покачала головой. Бедная Линдси. По-прежнему пыталась сбагрить кому-нибудь своего парня. Я решила, что это очень печально… печально для Роуди. Одним глотком ополовинила стакан. Игристое вино начало действовать. Наконец-то.
– Я познакомила его с женщиной, которая работала в техническом отделе «Кэндллайт», а теперь перешла на телевидение. Думала, он клюнет на ее статус. – Линдси вздохнула. – Я уже готова двинуться дальше.
– Я тоже, – решительно кивнула я. – Тоже готова двинуться дальше.
– И это правильно! – Линдси так шлепнула меня по спине, что едва не сшибла с ног.
Что было потом, я помню смутно. Вроде бы пошла на кухню за очередной бутылкой шампанского. Я чувствовала, что улыбка прилепилась к моему лицу. Мне было хорошо. Всем было хорошо.
Я помнила, что увидела Мэри Джо, танцующую среди моделей Троя. Помнила, как присоединилась к ней.
А потом, и слава Богу, – как отрезало.
Когда я проснулась в воскресенье, день уже миновал половину пути до понедельника. Всю ночь меня мучили кошмары, я что-то забывала, кого-то подводила. Короче, все делала не так. Голова гудела, словно всю ночь под ухом кто-то дул в трубу. Я посмотрела на часы – пришлось поднапрячься, чтобы сфокусировать взгляд на циферблате, – до полудня осталось семнадцать минут. Странно было видеть мои часы с радиоприемником в совершенно новом антураже. Несмотря на головную боль, я повернулась на бок в надежде не открывать глаз, пока в голове не утихнет гул.
А потом я закричала.
Мужчина, который лежал рядом со мной в кровати, сел. Рывком. На голой груди, бледной, костлявой и веснушчатой, не росли волосы. Зато их хватало на голове, русых, скорее даже рыжих.
Почему-то я решила, что это рыжеволосый акушер, о котором недавно читала в какой-то книге. Может, он мне приснился?
Но нет. Вроде бы я видела этого парня на вечеринке. Я попыталась выудить из памяти имя, и, конечно, безрезультатно. Не могла даже вспомнить, разговаривала ли я с ним. И уж точно не помнила, что спала.
– Эй! – Он протер глаза. – Что такое?
За последние три секунды я успела натянуть одеяло, которое лежало в изножье, на себя, укрывшись до подбородка. И проделала это совершенно напрасно. Во-первых, на этом этапе жизни я несколько опоздала с защитой собственного целомудрия, но прежде всего потому, что спала полностью одетой. То есть в джинсах, бюстгальтере и рубашке, на которой, правда, расстегнулись верхние пуговички. На мне были даже носки.
– Где твоя рубашка? – спросила я.
– В ванной. Я залил ее апельсиновым соком. Мы делали «Мимозы», помнишь?
Господи!
– Теперь я понимаю, почему у меня в голове пляшут носороги.
Он хохотнул:
– Да уж, ты вдарила по коктейлям.
– Такое со мной иногда бывает. – И подумала: «И кончается обычно плохо. Надо помнить об этом, прежде чем напиваться в следующий раз».
Я немного успокоилась, поняв, что прошлой ночью между мной и незнакомцем, кем бы тот ни был, ничего не произошло. Мне уже случалось попадать во всякие истории, но чтобы мужчина сорвал с меня одежду, а потом надел вновь, такого не бывало. Это было бы не только странно, но и унизительно.
С другой стороны, то, что я проснулась в одной кровати с мужчиной, с сильнейшим похмельем и полностью одетая, определенно говорило не в мою пользу. Я, разумеется, не считала себя секс-символом, но хотела думать, что достойна мужского внимания. Пусть этот мужчина и несколько напоминал Хауди-Дуди [101]101
Хауди-Дуди – кукла-марионетка, с которой выступал в одноименной детской программе (1947–1960) актер и чревовещатель Буффало Боб Смит.
[Закрыть].
Может, он был одним из моделей Троя? Хотя едва ли… Не удовлетворял этот тип высоким стандартам нашего главного художника.
– Ты кто? – выдохнула я.
Мой сосед по койке зевнул.
– Не помнишь? Я Роуди.
Он этой новости мне пришлось сжать гудящую голову руками. Возможно, я даже застонала. Когда я впервые услышала о Роуди Мецгере, я его пожалела. Теперь поняла, что мы одного поля ягодки. Нежеланные. Брошенные. Обманутые. Неплохой ход, Линдси.
– Хочешь позавтракать? – спросил он.
Желудок у меня судорожно сжался.
– Не думаю.
Он вздохнул.
– Я тоже не голоден. Нужно подумать, как все это объяснить моей девушке. Линдси… ты ее знаешь, не так ли?
– Я достаточно хорошо ее знаю, чтобы заверить тебя – она все поймет.
– Линдси – прелесть, не так ли? – Синие глаза Роуди блеснули. Вопрос был чисто риторическим. – Не могу представить себя без нее.
– Готова спорить, и она не представляет себе жизни без тебя.
На подкашивающихся ногах я выползла из спальни в мир, который еще не начала ощущать своим собственным. Это был странный мир, в котором царил жуткий бардак. На коробках стояли пустые и полупустые стаканы. Пакеты с книгами валялись по углам и под карточным столиком, который стоял неподалеку от двери. Остальная наша мебель являла собой жалкое зрелище. Словно мы свезли сюда барахло с какой-то распродажи. И до чего же наша мебель не вязалась со старинным паркетом! А посреди комнаты на расстеленном прямо на полу ярко-синем одеяле Уэнди спал Грег, техник-смотритель. Рядом с ним клубочком свернулся Макс.
Я потопала на кухню. Андреа сидела на табуретке и ела печенье. Выглядела она как смерть.
– Больше никогда не буду переезжать, – простонала она.
– Кто спит в твоей кровати? – спросила я.
– К сожалению, никто. Даже я не спала. По какой-то причине оставила матрац прислоненным к стене и решила улечься на полу.
– Может, почерпнула идею у Грега.
Она нахмурилась:
– Надеюсь, это не войдет у него в привычку.
– Уэнди еще не встала?
– Не встала? Она вообще не вернулась.
– Не вернулась откуда?
– Кто знает? В два часа ночи целая толпа отправилась в ночной клуб.
– Бойфренд Линдси в моей комнате.
Андреа рассмеялась:
– Линдси ушла с компанией Уэнди. Сделала Рыжику ручкой.
Я взяла печенье.
– По-моему, нехорошо вот так избавляться от бойфренда.
– Она молодая.
– Всего на год моложе меня.
– Ты тоже молодая.
Я была на два года моложе двадцатисемилетней Андреа.
– Но я уже прожила четверть века, и чем могу похвалиться?
Что же мне снилось?
Я тряхнула головой, Вспомнила. Сильвия! Пусть это было давным-давно – я пообещала Бернадине, что навещу ее в этот уик-энд.
– Скоро ты напишешь мемуары о своих младых годах, – предположила Андреа.
Велико достижение! От одного только напоминания о Флейшмане на меня накатывала грусть. И злость. И недоумение. Я чувствовала, что от меня избавились. Но сейчас на первом месте была Сильвия. Я принялась рыться в коробках, которые мы сложили на кухне.
– Что ты ищешь? – спросила Андреа.
– Замаринованную горячую окру.
Мне потребовалось время, но я ее нашла.
– Можешь рассказать мне, как добраться до Элмхерст-стрит?
Ее глаза превратились в щелочки.
– Шутишь? Я четыре года только и думала о том, чтобы выбраться оттуда.
– Мне просто нужно знать, на каком поезде ехать и где сделать пересадку.
Она с сомнением посмотрела на меня, но объяснила.
– Я вернусь до вечера, – пообещала я. – До меня уборку не начинай.
– Не волнуйся.
Отчасти я надеялась на прощение. Отчасти рассчитывала на мудрый совет. После такой вечеринки меня почему-то потянуло к старости. Молодым на Манхэттене нелегко. Мы похожи на малышей, брошенных без присмотра, вот и портим жизнь и себе, и другим. В тот день я просто жаждала общения с Сильвией.
Интернат для стариков в Куинсе оказался целым комплексом, но поиски Сильвии много времени не заняли. Открывая дверь, я опасалась, что старушка плюнет в меня или осыплет французскими ругательствами за то, что я бросила ее. Вместо этого она улыбнулась:
– Ребекка! Заходи, заходи. Тебе следовало сначала позвонить.
– Извините…
– Раз пришла, это уже не важно. Как поживаешь?
Я нахмурилась. Что-то в ней изменилось. Помимо того, что она стала еще более хрупкой. Я уже забыла, какая Сильвия миниатюрная. Теперь же казалось, что одного чиха хватит, чтобы сшибить ее с ног. Кожа стала такой прозрачной, что в некоторых местах вены, казалось, вылезали. Как обычно, она была в рубашке на пуговичках, эластичных брюках и кроссовках.
Но что-то изменилось. Правда, поначалу я не могла сообразить, что именно.
Из того, что рассказала мне Бернадина, я решила, что Сильвия живет в своеобразном общежитии для стариков. Как выяснилось, у нее отдельная квартира с гостиной, спальней и ванной – теснота совершенно не ощущалась. Была даже маленькая кухня, куда она сразу отнесла принесенную мною маринованную окру.
Она заметила, как я оглядываюсь, и проскрипела:
– Дыра, не так ли?
– Не так уж здесь и плохо.
– Она говорит «не так уж здесь и плохо»!
Вот тут я поняла, что изменилось. Голос. Теперь она говорила не как Сильвия. Она говорила как Бернадина.
Моя бывшая хозяйка села в кресло, которое стояло в ее прежней квартире. Я спросила, что сталось с ее вещами. Квартира площадью в четыре раза больше была заставлена мебелью.
– Когда я вышла из больницы, – объяснила она, – Лэнгли уже избавился от той квартиры. Большинство вещей продал и перевез меня сюда. С тех пор не давал о себе знать.
– Кошмар! – воскликнула я. – Как он мог это сделать?
– Очевидно, думал, что я умру, – ответила она. – Решил, что теперь все принадлежит ему.
– Увольняя меня, он говорил о бенефициариях.
Сильвия громко рассмеялась.
– Он и есть бенефициарий. Мой племянник.
– Племянник? – Я ничего не понимала. Р. Дж. Лэнгли не был французом. – Со стороны мужа?
– Нет-нет, сын моей сестры. Она умерла, и он единственный мой родственник. – Сильвия пожала плечами. – Лэнгли – юрист, и, вернувшись в Америку, я решила доверить ему управление моими финансами.
– Вернувшись?
Сильвия кивнула.
– Вернувшись в Нью-Йорк, – уточнила она. – Где я родилась.
– Но…
Она рассмеялась:
– Я знаю, знаю. Придется признаться. Мне следовало сказать тебе раньше, но я полагала, что это не твое дело. Я не француженка. Во Франции оказалась в семнадцать лет, после того как убежала из дому.
Я остолбенела. Сильвия не француженка? Быть такого не могло. С тем же успехом мне могли сказать, что Шон Коннери не шотландец, папа не католик, а медведи справляют нужду на мраморных унитазах.
И однако теперь я понимала, почему она так встречала ученых, которые иногда заглядывали к ней. Могла рассказать им пару-тройку забавных эпизодов из прошлого, но ни слова не говорила о себе.
А теперь вот поделилась со мной так небрежно, словно люди всегда и везде десятилетиями способны прикидываться, что они другой национальности. И такая вот двойная жизнь – обычное дело.
Я наклонилась вперед.
– А Пикассо знал?
– Знал что?
– Что вы… – «Не та, за кого себя выдаете», – мелькнуло в голове. – Американка?
Сильвия задумалась.
– Нет, думаю, что нет. А может, и знал, но ему было без разницы. Он ведь был художник, понимал важность воображения.
– Это вы и сделали? Вжились в созданный вами образ?
– А что еще мне оставалось? – спросила она. – Здешняя жизнь мне не нравилась. Не хотелось до конца своих дней оставаться Сильвией Аршовски, стенографисткой… или бог знает кем. Я жаждала приключений, романтики. Хотела стать кем-то. Разве мы все этого не хотим?
Я полагала, что хотим.
– Большинству не удается.
– Ерунда! Ты вот очень многого достигла.
– Я?
Она сложила руки на груди.
– Однажды ты показала мне фотографию своей семьи, и я тебя не узнала. «Кто эта толстуха?» – спросила я. Помнишь?
Я помнила. Едва заставила себя признаться, что до восемнадцати лет сама и была этой толстухой.
– Ты не нравилась себе, вот и создала личность, которая устраивает тебя больше. – Она взмахнула рукой. – Гоп-ля! Это и есть искусство.
– Но вы провели множество людей. – Если уж продолжить метафору об искусстве, Сильвия была Рембрандтом, а я – жалким подмастерьем.
– Главное – поверить в человека, которым ты хочешь стать. Нельзя пройти по жизни, считая себя самозванкой.
Я обдумала ее слова. Увидела в них определенную логику. Но с другой стороны, были и такие люди, как Мюриэль, которых воображение довело до палаты в психиатрической клинике.
– Вот почему вы не хотели писать автобиографию? – спросила я. – И отказывались говорить с теми, кто просил у вас интервью?
Она пренебрежительно отмахнулась.
– Я никого не интересовала. Они хотели услышать о Харпо Марксе и других знаменитостях. Я рассказывала им что-нибудь забавное, и они уходили, думая, что я – одна из милых, наполовину выживших из ума старушек.
Именно так я о ней и думала.
– Но сюда ко мне никто не приходит. – Она с отвращением оглядела квартиру.
– Почему вы не переедете?
– Денег нет. Лэнгли оплачивает счета, но я не могу его найти.
– Он завладел вашими деньгами?
Сильвия кивнула:
– И продал мои драгоценности! – Последнее ее расстраивало не меньше остального. – Так что я здесь как в западне! Наверное, должна благодарить Бога, что милый племянник просто не выбросил меня на улицу.
– Не понимаю, как он смог это сделать.
– Я спросила у адвоката. Его привела Бернадина. Еще до того, как Лэнгли исчез. Он сказал этому адвокату, что перед тем, как лечь в больницу, я подписала генеральную доверенность и он действовал в моих интересах.
Я и раньше знала, что этот тип – подонок, но не думала, что он способен на такую мерзость.
– Но вы наверняка можете что-то сделать.
– Не знаю что. – Сильвия пожала плечами. – Трудно что-то сделать, Ребекка, когда тебе девяносто пять лет. Трудно даже понять, к кому обращаться.
Я кивнула. Мои проблемы отступили на задний план.
– С кем мне поговорить? – спросила она. – Я не знаю ни одного адвоката, которому могла бы довериться.
В голове сверкнула идея.
– Я знаю.
