Текст книги "Розовое гетто"
Автор книги: Лиз Айлэнд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)
12
Кто-то позвал меня по имени, но поначалу я не поняла, кто именно, из-за гудения ксерокса. Я копировала рукопись Джоанны Касл. Издательство оставалось царством карандаша и бумаги. Редактор правил текст черным карандашом, корректор вносил свою правку красным. Оригинал рукописи циркулировал между автором, редактором и производственным отделом, обрастая правками. И на каждом этапе рукопись копировалась. Мы изо всех сил стимулировали вырубку лесов.
– Mademoiselle Эббот.
Вот тут я повернула голову. По-французски ко мне могла обращаться только Мерседес. А желание начальницы поговорить со мной обычно означало одно: плохие новости. Скорее всего Касси в очередной раз уготовила мне какую-то пакость. Я чувствовала себя уязвимой после того, как погубила кофейную кружку Мэри Джо.
– Зайди ко мне, s'il vous plait [66]66
Пожалуйста (фр.).
[Закрыть].
– Одну минутку… только закончу.
В кабинет я вошла, волоча ноги, предчувствие беды не отпускало. Мерседес указала мне на стул, и я покорно плюхнулась.
Она положила руки на стол, переплела пальцы.
– Мне позвонили из «Книжного мира». Их журналистка готовит статью под названием «Поднимая волну». О перспективной молодежи, которая успешно делает карьеру в различных издательствах. Я сказала ей, что она может поговорить с тобой.
– О чем?
Мерседес недоуменно уставилась на меня, и кто мог ее винить?
– О том, как успешно делать карьеру.
– Ох!
Она засмеялась.
– Скромность, разумеется, хорошее качество… – Я не скромничала, просто не сразу врубилась. – Но твоя задача – не показаться слишком скромной. В этом интервью ты должна выдвинуть на первый план ту замечательную работу, которую мы все делаем в «Кэндллайт». Конечно, прежде всего ты можешь громогласно заявить о собственных достижениях, но мы также хотим, чтобы рассказала и о наших книжных сериях, таких как «Почерк мастера», «Девушка в городе», обновленный «Пульс».
Я кивнула, думая, о каких же собственных достижениях могла «громогласно» заявить.
– Тебе предстоит стать нашей группой поддержки.
– Но только не в мини-юбке [67]67
Группа поддержки – команда девушек, в задачу которой входит моральная поддержка своей команды и дирижирование поддержкой болельщиков во время паузы в игре. Ноги у девушек длинные, юбочки коротенькие, иной раз девушки в купальниках, так что выступление группы поддержки – спортивно-эротическое зрелище.
[Закрыть], – пошутила я.
Улыбка Мерседес застыла, глаза затуманились сомнением. «Я ошиблась, – говорило выражение ее лица. – Следовало остановить свой выбор на Касси».
Мысль эта отрезвила меня. Да, пусть я чувствовала неуверенность и не считала себя самой достойной, но никак не хотелось уступать что-либо Касси. Только от мысли о том, что в статью «Поднимая волну» пойдет интервью с Касси, во мне закипела ярость.
Мерседес тем временем перешла к конкретике: журналистка из «Ка-эм», Алекс Кин, свяжется со мной в ближайшие дни, но увидеться сможет скорее всего только после конференции в Далласе.
– И разумеется, мне нет нужды напоминать, что в Далласе ты должна держать глаза и уши открытыми. – Мерседес хотела, чтобы глаза и уши были открыты у нас всегда. – Новые идеи, тенденции – вот что мы все ищем. Но никто, кроме Касси, не приносит мне рукописи с красной буквой «Н». Мы должны постоянно искать новые шедевры!
Едва я вышла из кабинета Мерседес, ко мне подбежала Линдси.
– Что случилось? – шептала она так громко, что ее, должно быть, слышали в пригороде. – Я видела, как она отловила тебя в коридоре.
– Просто хотела поговорить со мной о журнальной статье.
Она обняла меня за плечи, облегченно выдохнула.
– Это хорошо. Я-то подумала…
Я склонила голову набок.
– Подумала, что меня увольняют?
– Мы все в тревоге, после того как кружка Мэри Джо…
Приятно осознавать, что твоя судьба кому-то небезразлична.
– Но тебе не стоит волноваться, – заверила она меня. – Рита тебя любит. И, черт, если до сих пор не уволили меня, значит, стандарты у них довольно низкие.
– Не нужно себя недооценивать.
Она покачала головой:
– Какая уж тут недооценка. Насчет того, чтобы напортачить, я чемпионка мира.
Да уж, собственная некомпетентность настроения Линдси не портила.
Разговаривая с Линдси, краем глаза я увидела Мюриэль, выходившую из моего кабинета. Нахмурилась. Мюриэль крайне редко отрывалась от своего стола, а уж в наш коридор вообще не заглядывала. Вероятно, хотела проверить, как дела с книгой ее подруги. Этой книгой! Она петлей обвилась вокруг моей шеи. Я до сих пор не написала отказного письма, хотя кое-какие наметки сделала.
Собственно, записала комментарии Флейшмана.
Когда Мюриэль ушла, я вернулась в свой кабинет с твердым намерением навсегда выбросить эту рукопись из своей жизни. Начав печатать отказ, постаралась найти слова, позволяющие понять, что в будущем у меня нет ни малейшего желания увидеть подправленную редакцию «Ранчера и леди». Я даже не написала: «Буду счастлива ознакомиться с вашими будущими проектами», – хотя именно так обычно заканчивала отказные письма. Честно говоря, теперь, наконец-то избавляясь от этой книги, я надеялась, что никогда больше не услышу и имени авторши.
И это по прочтении только двадцати страниц. Я оправдывала свою столь резкую реакцию мнением Флейшмана, который одолел ее всю и возненавидел. То есть рукопись прочитана… пусть и не мной. У Флейшмана, разумеется, были недостатки, но вот в дамских романах он разбирался!
Я распечатала письмо, подписала, сунула вместе с рукописью в большой конверт, отнесла в почтовую комнату. Положила в стопку исходящей документации, почувствовала, как с плеч свалилась стофутовая ноша. Хотелось танцевать.
Уходя с работы, я сказала Мюриэль, что отослала рукопись ее подруге.
Уголки ее рта опустились, но она кивнула.
– Я предчувствовала, каким будет результат, – призналась она. – Спасибо, что прочитала рукопись, Ребекка. По крайней мере я смогу сказать Мелиссе, что к ее труду отнеслись со всем вниманием.
Испытывала ли я чувство вины? Да нет же. Я провела с рукописью много времени. Она даже побывала у меня в гостях.
В тот вечер, когда я стояла в вагоне подземки, держась за стойку, у меня вдруг резко улучшилось настроение. То ли потому, что я избавилась от рукописи подруги Мюриэль, то ли от слов Мерседес о том, что я успешно делаю карьеру. Я, можно сказать, почувствовала уверенность в себе.
Ощущение это даже приводило в замешательство.
Дома я нашла Флейшмана, пребывающего в отличном расположении духа. Собственно, если у меня было просто хорошее настроение, то он прямо светился от счастья.
– Я закончил! – объявил он, едва я переступила порог.
Удивил.
– Когда дашь мне прочитать?
Что бы это ни было… Я ведь так и не знала, что он написал. Он даже не сказал мне названия своей новой пьесы.
– Хочу пройтись по тексту еще раз, – последовал ответ. – Может, после твоего возвращения из Далласа.
– Хорошо, а пока я хочу пригласить тебя в ресторан. По-моему, я у тебя в долгу.
Я ведь сказала, что он никогда ничего не закончит, а теперь он доказал мою неправоту.
Но Флейшман и слышать об этом не хотел.
– Шутишь? Это я у тебя в долгу… огромном! Ты – моя муза.
Должна признать, эти слова произвели на меня впечатление. Во-первых, я сразу представила себя устроившейся на столе Флейшмана, на манер знаменитой фотографии Лорен Баколл [68]68
Баколл, Лорен (р. 1924) – настоящее имя – Бетти Джоан Перске, голливудская киноактриса.
[Закрыть]на пианино Гарри Трумэна. Только я нарисовала себя в прозрачном вечернем платье, которое и скрывало все недостатки моей фигуры, и вдохновляло. Я увидела искорку восхищения в глазах Флейшмана, которую не замечала… ну очень давно. И как же мне ее не хватало!
Или я принимала желаемое за действительное?
Он протянул руку, игриво переплел мои пальцы со своими, и из серых глаз бурным потоком хлынуло обаяние. Словно он ставил меня выше других людей.
Свою музу.
Так или иначе, но каким-то чудом все трения и недомолвки, которые существовали между нами, исчезли, будто мы вновь стали чем-то большим, чем просто друзья. Я почувствовала, как в душе вновь затеплилась искорка надежды.
– Вперед, – дернул он меня за руку. – В «Белый дракон».
«Белый дракон» был нашим любимым китайским рестораном за пределами Чайнатауна. Обычно мне приходилось напоминать себе, что нельзя нажираться как свинья, но в этот вечер мой аппетит куда-то подевался. Еще одно чудо. Я долго возилась с одним пекинским пельменем, тогда как Флейшман заглатывал их, словно витаминные таблетки.
– Не могу передать словами, до чего мне хорошо, – признался он.
– Ты такой… воодушевленный.
– На этот раз у меня получилось. Действительно получилось. Я чувствую, создал что-то достойное, не пустышку-однодневку.
– Здорово.
Он пронзил палочками очередной пельмень.
– И самое главное, это не какое-то жалкое подражание вроде того, что я писал в колледже.
– Мне нравились те пьесы.
Он пожал плечами:
– Отличные, само собой, пьесы, но не для широкой аудитории. Я не хочу говорить, что теперь рассчитываю на коммерческий…
– Но в этом нет ничего плохого.
Он моргнул.
– А ведь ты права! Послушай! Конечно же, я хотел написать произведение, которое будет продаваться. Почему нет? Я думаю, любой писатель с удовольствием поменялся бы местами со Стивеном Кингом, или с Норой Робертс, или с Томом Клэнси, не правда ли?
– Ты собираешься стать Норой Робертс нью-йоркской сцены?
Он загадочно рассмеялся:
– Подожди, пока не прочтешь.
Вот тут я ощутила укол тревоги, но проигнорировала его. Потому что мне было очень хорошо.
Принесли свинину по-сычуаньски, и следующий час мы пили пиво и говорили о том, как моя работа изменила его взгляды на жизнь. Мы с Флейшманом давно уже не вели подобных разговоров. Пока мы, разумеется, говорили о его жизни, но я не сомневалась – со временем доберемся и до моей.
Однако и осушив по три стакана, еще не добрались.
Может, утверждая, что я его муза, он подразумевал, что я – его микрофон?
Флейшман пребывал все в том же радостном возбуждении и по пути домой, но я уже испытывала легкое раздражение. И неудовлетворенность. Так случалось прежде, и не раз.
Ну почему я такая дура?
– Думаю сразу лечь спать. – Флейшман зевнул. – Не знаю, с чего я так устал.
«Может, с того, что два часа без перерыва работал ртом», – подумала я.
– Макса нужно выгулять, – напомнила я.
– С собакой столько хлопот, не так ли?
Я схватила поводок.
– Спасибо. – Он одобрил мой порыв. – Не знаю, что бы я без тебя делал, Рената.
Я остолбенела.
– Что-то не так? – спросил он.
– Ты назвал меня Ренатой.
Он рассмеялся:
– Не может быть.
– Да, назвал.
– Ладно, может, и назвал. Так вот: я не смог бы без тебя жить, Ребекка.
– Спасибо. – Я закрепила ошейник на шее Макса. – Я сразу почувствовала себя особенной.
– Господи, как резко ты переменилась. Поначалу была такой веселой, а теперь ведешь себя так, будто я тебя оскорбил.
– Мы шесть лет были лучшими друзьями, а ты только что назвал меня чужим именем!
Он посмотрел на меня так, будто начинал злиться.
– Считай, что у меня начинается Альцгеймер или что-то подобное. Выброси из головы. Вот если бы я назвал тебя чужим именем во время секса, был бы повод для обиды!
– Но такого никогда не случится, не правда ли? – рявкнула я.
Он уставился на меня:
– Разумеется, нет.
Я развернулась и пулей вылетела из квартиры.
Максуэллу я позволила тащить меня вдоль улицы. Так трудно злиться на существо, которое получает несказанное удовольствие, писая на каждое дерево, каждый гидрант, каждый выступ, который встречается на пути. Но я не могла отделаться от раздражения, которое теперь вызывал у меня Флейшман. И конечно же, ругала себя. Стоило ему назвать меня музой, как в голову полезла всякая дичь. И возродилась надежда.
Идиотка.
Рената – вот как он меня назвал.
Я понимала, что должна выбросить его из головы и сердца раз и навсегда. Должна перестать надеяться, что когда-нибудь стану девушкой мечты этого парня, который, будем смотреть правде в глаза, уже дважды бортанул меня. Может, мне даже стоило сменить квартиру.
Мысль эта буквально парализовала меня. Я бы долго стояла как памятник, но Макс уже тащил меня к газетному киоску.
Я решила, что подумаю об этом. После Далласа.
* * *
На следующей неделе, когда я готовилась к отъезду на большую конференцию, Флейшман превратился в отшельника. Исчез. Правил свой шедевр, вот и хотел, чтобы его не отвлекали. Днем уходил в библиотеку. Вечером брал с собой ай-под и компьютер и отправлялся в какой-нибудь кафетерий.
В последний рабочий день перед отлетом в Даллас я собрала все необходимое: программу конференции, визитные карточки, буклеты со списками наших книг, которые выходили в различных сериях. И хотя уже наступил июль и, судя по метеосводкам, в Далласе стояла рекордная жара, мне не терпелось попасть туда. Может, короткая смена обстановки пошла бы на пользу. Я так хотела уехать подальше от Флейшмана, что меня не тревожил ни перелет, ни предстоящие выступления на семинарах, ни миллион других неожиданностей и опасностей, которые могли подстерегать меня на конференции.
Вечером, когда я выходила из кабинета, меня позвала Касси. Я заглянула к ней.
– Желаю тебе хорошо провести время в Далласе, Ребекка.
На мгновение я оцепенела. Не знала, что ответить. Наверное, доброе слово стоило ей целого дня страданий.
А потом она добавила, и голос сочился сарказмом:
– Я только что узнала, что ты будешь поднимать волну.
Значит, она прознала о статье. От злости я быстро нашлась с ответом.
– Я постараюсь. – И мои зубы сверкнули в широченной улыбке. – А ты поддерживай огонь в домашнем очаге, Касси.
Она сухо улыбнулось, как бы говоря, что именно этим и намеревалась заниматься. При этом выглядела так, словно с радостью спалила бы весь дом.
– Буду поддерживать, хотя, разумеется, мне хотелось бы попасть в Даллас. Очень.
По пути к лифту я раздумывала над ее словами. Обычно Касси не афишировала свою зависть. Открытость – не ее стиль.
Но потом я и думать об этом забыла. Хватало других забот. Наутро предстояло встать очень рано. Машину я вызвала на половину шестого. Половину шестого утра. Последний раз я не спала в это время на втором курсе колледжа. Хотя не ложиться до половины шестого утра – одно, а встать в такую рань – совсем другое. Вообще заставить себя выбраться из постели до семи – тянуло на подвиг.
Поэтому я очень удивилась, когда Флейшман встретил меня на улице в то утро, одетый и свеженький. Я-то предполагала, что он крепко спит.
И вообще я никогда не видела Флейшмана столь рано.
– Я выскользнул из квартиры, пока ты была в душе. – Он вытащил руку из-за спины и протянул мне маленький букетик. – Желаю хорошо провести время в поездке.
Я стояла рядом с автомобилем и не знала, что сказать. Водитель нервно барабанил пальцами по рулевому колесу. Окончательно я еще не проснулась, соображала плохо.
– Не злись на меня. Не хочу, Чтобы ты улетала в Даллас в таком настроении.
– Я не злюсь. – Ренатой он назвал меня давно. Я этого не забыла, но из чувства самосохранения затолкала неприятную информацию в глубины сознания.
– Тогда ты подумала обо мне плохо, – уточнил Флейшман. – Я не хотел, чтобы ты думала, будто я… ну, сама понимаешь.
Я не понимала, но обняла его. Он ответил тем же и добавил, практически прошептал мне на ухо:
– Надеюсь, ты увидишься с Дэном Уитерби. Надеюсь, все у вас сложится.
С Дэном Уитерби?
Я оттолкнула Флейшмана и в упор уставилась на него.
– Сложится… как?
Он пожал широкими плечами:
– Как складывалось до того, как появился я и все испортил.
Другими словами, он хотел, чтобы я отправилась в Даллас и переспала с Дэном? Рехнулся?
Яростно, насколько позволял столь ранний час, я прошипела:
– Ты проснулся в четверть шестого утра для того, чтобы предложить мне найти кого-то еще?
Отлично. Думаю, все родные и близкие мне это говорили, вот и Флейшман присоединился к общему хору. То есть теперь только я одна еще никак не могла понять: на Флейшмане надо ставить крест.
– Вы заказывали машину на пять тридцать, – пробурчал водитель, который уже вылез из кабины. – На часах пять сорок.
– Уже едем, – ответила я, открывая дверцу.
Флейшман положил мне руку на плечо.
– Хорошо проведи время – это все, что я сказал.
В этот момент мне ужасно хотелось отхлестать его по физиономии цветами. Но я проявила, как мне думается, незаурядную выдержку, потому что выбросила его букет в урну только в аэропорту Ла-Гуардиа.
Когда дело доходило до секса, света Рената категорически не терпела. Ей требовалась темнота. И под темнотой она понимала не совсем то, что другие. Никакой мерцающей ароматической свечки на комоде. Никакого лунного света, проникающего в комнату сквозь полупрозрачные занавески. Рената закрывала окна такими плотными портьерами, что к ним не было бы претензий и во время бомбежек Лондона в годы Второй мировой войны.
Когда она предлагала мне присоединиться к ней на кровати и выключала свет, нас окутывала чернильная тьма. Мы тискали друг друга не столько в порыве страсти, сколько потому, что ничего не видели.
Полагаю, ее маниакальное стремление к темноте имело всего одну причину: она боялась, что я увижу какую-нибудь лишнюю выпуклость или участок дряблой кожи. И с кем, по ее разумению, я спал раньше? С Натали Портман? Она, как и большинство девятнадцатилетних, начитавшихся «Космо» и «Гламур», полагала, что все женщины должны иметь идеальное тело, а если мужчина заметит какой-то изъян, то тут же убежит в ночь.
В принципе ее тактика срабатывала: убежать я не мог. Никогда бы не нашел дверь.
Это, конечно, было нелепо, прямо как в старых мультфильмах «Уорнер бразерс», где персонажи видели только белки глаз друг друга. В тех самых, где Элмер Фадд [69] 69
Элмер Фадд – незадачливый охотник, главный враг кролика Багса Банни. Первые мультфильмы с этой парочкой появились в 1937 г.
[Закрыть] думал, что он с роскошной дамой, у которой огромные ресницы, тогда как на самом деле рядом с ним был кролик Багс Банни. Но утром я точно просыпался в компании не кролика и не крольчихи, а Ренаты – веселой, сексуальной и такой неуверенной в себе Ренаты.
Она, к сожалению, думала, что я окажусь в постели с горгульей. И потому под рукой всегда держала длиннющий, до пола, желтый махровый халат, который должен был помочь мне избежать разочарования. Я даже не мог назвать ее самооценку низкой. С тем же успехом можно было заявлять, что самомнение у Дональда Трампа чуть выше среднего. В настоящее время просто нет термина, определяющего эту степень психоза.
13
В Даллас я прилетела вся на нервах. Благодаря драмамину и злости на Флейшмана на этот раз мне удалось справиться с тошнотой. Но как только я попала на конференцию, меня начало трясти. В толпе я вообще чувствую себя неуютно, а тут еще предстояло следовать жесткому графику и со всех сторон мельтешили без умолку галдящие женщины. Отель, где проводилась конференция, самый большой в Далласе, превратился в дурдом. Вестибюль, холлы, рестораны, бары – каждый квадратный дюйм был забит дамами с бейджами «РАГ» на груди. Несколько раз я думала, что вижу свою знакомую, и только потом осознавала, что знаю эту даму по фотографии на обложке.
А когда выдавалась свободная минутка (к примеру, мне пришлось подняться в номер, чтобы переодеться, потому что я плеснула на блузку диетической кока-колой), я тут же начинала злиться на Флейшмана. Эти цветы. Эта Рената. Эти годы, в течение которых я терлась около него. Абсурд. Ужас. Тоска.
В общем, меня даже радовало, что свободного времени практически не было.
Маделайн тоже впервые попала на общенациональную конференцию, и, когда я наткнулась на нее в очереди к регистрационной стойке, посмотрела на меня широко раскрытыми от изумления глазами. Наверное, по-другому и быть не могло, если в огромном отеле из мужчин были только коридорные.
– Сьюзен Элизабет Филлипс стояла в очереди в туалет, – возбужденно прошептала Маделайн.
Словно в мгновение ока она превратилась в фанатку дамских романов. Но я понимала Маделайн. Наверное, на ее месте отреагировала бы точно так же, увидев Сьюзен Элизабет Филлипс в очереди в туалет. Средь нас бродили королевы жанра.
К концу первого дня конференции Дэна Уитерби еще не увидела. Собственно, мало кого видела и из «Кэндллайт». Андреа и я последний раз разговаривали в такси, когда ехали в отель из аэропорта. Рита пару раз попалась мне на глаза в компании последних представителей ГКП [70]70
ГКП – гильдия курящих писательниц.
[Закрыть]. Я приняла участие в семинаре по дамскому роману с детективным сюжетом, а потом начались встречи с авторшами. Я хотела переговорить с ними в самом начале конференции, пока еще не накопилась усталость от всей этой суеты. Кроме того, на следующий день мне предстояло участвовать в другом семинаре вместо оставшейся в Нью-Йорке Касси.
Все шло нормально, пока не начались встречи с авторшами. Потом, уже на второй день, где-то к полудню, я поняла: что-то не так. Совсем не так. Мне всегда кажется, что люди как-то странно на меня реагируют, поэтому вполне естественно, что я не сразу отметила изменение отношения: участницы конференции, которые поначалу вели себя вполне дружелюбно, теперь смотрели холодно, даже враждебно. Мне потребовалось какое-то время, чтобы обратить внимание на недобрые взгляды, шепоток.
Но в какой-то момент стало совершенно ясно: меня не просто не любят, но и не хотят видеть. Думаю, произошло это во время встреч с авторшами, когда я осознала, что те воспринимают меня не как редактора, а как носителя вируса смертельно опасной болезни. Поначалу встречи проходили совершенно нормально, как и всегда: писательница рассказывала мне о своем последнем шедевре о любви в больнице или во время войны кланов, я кивала, улыбалась, просила прислать рукопись. Давала ей свою визитную карточку, та многословно благодарила меня и удалялась или вдруг краснела и быстро прощалась. Но со временем я отметила, что авторши все чаще отдают предпочтение последнему варианту.
Поначалу я решила, что причина – в напряженном ритме конференции, который сказывался на всех. Однако потом начала осознавать нарастающую враждебность писательниц. Некоторые даже не дожидались окончания наших переговоров, чтобы кинуть злобный взгляд.
Выходя из комнатушки, где я встречалась с авторшами, радуясь тому, что хоть какое-то время не буду видеть взгляды людей, которых практически не знала, я чуть не столкнулась с женщиной из организационного комитета. Та улыбнулась. Потом глянула на мой бейдж, и лицо ее перекосилось.
– Надеюсь, вы довольны собой, Ребекка Эббот! – фыркнула она.
Значит, все действительно было ужасно.
Я направлялась к лифту, гадая, в чем провинилась, когда нос к носу столкнулась с Мэри Джо. Глаза ее яростно сверкали, щеки рдели румянцем.
– А вот и ты! – воскликнула она, как будто я где-то пряталась. – И что ты тут делаешь?
В том, что Мэри Джо злилась на меня, не было ничего нового. После фатального инцидента в комнате, где мы пили кофе, сотрудницы сектора «Воля Божья» купили ей роскошную кружку, но она держала ее на полке в своем кабинете. «Так безопаснее», – как-то заявила она в моем присутствии. А на редакционные совещания приносила кофе в обычной пластмассовой чашке.
Однако вдали от редакции от своих сослуживиц обычно ожидаешь хоть толику дружелюбия. Особенно если остальные участники конференции смотрят на тебя как на прокаженную.
– Иду к себе, чтобы переодеться перед семинаром, – ответила я.
Она скрестила руки на груди, сверля меня взглядом.
– В семинаре ты не участвуешь.
Я точно знала, что записана на семинар «От зала заседаний совета директоров до спальни: герои в белых воротничках». Да, на семинар записали Касси, но та осталась в Нью-Йорке, поэтому на заседание предстояло идти мне. Андреа достались встречи с авторшами Касси.
– В программе конференции записано, что я – участник этого семинара, – настаивала я.
– Уже нет! – проорала Мэри Джо. – После того, что ты здесь устроила, Мерседес решила, что пойдет на семинар сама. Мерседес Коу, заведующая редакцией «Кэндллайт», будет сидеть на обычном семинаре!
Сколько же негодования было в ее голосе! Будто она говорила о том, что Мерил Стрип приходится возвращаться в любительский театр. И все из-за меня.
– Почему?
– Думаю, ты сама знаешь.
– Но я не знаю.
– А я думаю, знаешь.
Меня так и подмывало повторить: «А я не знаю», – чтобы у нас получился прямо-таки клоунский номер, но Мэри Джо опередила меня. Слова буквально сорвались с ее губ, словно мое упрямство более не позволяло ей сдерживать злость.
– Твои визитные карточки, Ребекка!
Я нахмурилась. Не имела ни малейшего понятия, на что она намекала.
– А что с ними?
Она протянула руку:
– Дай мне одну.
Я замялась. Потому что уже много раздала. Она щелкнула пальцами.
– Я знаю, они при тебе.
– Да, конечно, но я привезла с собой только пятьдесят и больше половины раздала.
Впереди был третий день конференции. Я не могла раздавать свои визитки сослуживицам.
Мэри Джо едва сдержалась, чтобы не оторвать мне голову.
– Мы знаем, что ты раздаешь свои визитки, как конфеты, Ребекка. Из-за них дирекция организационного комитета уже готова выставить тебя из отеля. Мерседес и я последний час стояли на ушах, чтобы этого не допустить.
В замешательстве я вытащила из сумки визитные карточки. Обычные визитки. Мои имя и фамилия написаны правильно, как и контактная информация. Алым по белоснежному фону. Потом посмотрела на ту часть визитки, где полагалось быть надписи «Книги – наша страсть». Вместо этого прочитала: «Книги – моя туалетная бумага».
Кровь разом отлила от моего лица.
Я моргнула, надеясь, что у меня что-то со зрением. К сожалению, к зрению претензий быть не могло.
«Книги – моя туалетная бумага».
Кошмар!
– Полагаю, ты хотела пошутить? – осведомилась Мэри Джо.
– Нет!
– Поздравляю! – воскликнула та. – Это черная метка всей делегации «Кэндллайт».
– Но я не знала! – настаивала я. – И не понимаю, как такое могло случиться.
– Эти визитные карточки не могли сами отпечататься и прыгнуть тебе в сумочку, Ребекка.
– Я понимаю, но кто-то… – Рот у меня закрылся. Господи, Касси! Неудивительно, что она пожелала мне хорошо провести время на конференции. «Мне хочется попасть в Даллас. Очень хочется». И как ухмылялась. – Это Касси. Ее работа.
– Касси! – скептически воскликнула Мэри Джо. – Касси здесь нет.
– Я знаю. Она разозлилась, когда ей сказали, что в Даллас она не поедет. Кроме того, меня она ненавидит. Ненавидела с того самого момента, как я пришла на работу. Спросите у Андреа.
– Это серьезное обвинение. И какие у тебя доказательства?
Мэри Джо, похоже, думала, что я указываю пальцем на убийцу.
– Спросите любого.
Она покачала головой:
– Касси проработала в «Кэндллайт» четыре года. Пришла к нам задолго до тебя.
Я стояла на своем.
– Если это не Касси, я уволюсь.
Мэри Джо поджала губы.
– Боюсь, Мерседес еще раньше уволит тебя.
С того самого момента я стала на конференции persona non grata. Я извинилась перед Мерседес, но все равно не получила допуска на семинар. Собственно, мне предложили узнать, нет ли возможности улететь в Нью-Йорк более ранним рейсом. Это было унизительно. Я спряталась у себя в номере и опустошала мини-бар, пока не пришла к выводу, что все уже пообедали и путь свободен. После этого спустилась в бар отеля и начала опустошать полноразмерные бутылки. Никогда «Танкерей» [71]71
«Танкерей» – известный сорт английского джина.
[Закрыть]не был таким вкусным.
Не могу сказать, сколько времени я провела в баре, прежде чем ко мне кто-то подошел. Не Андреа, не Рита, не кто-то другой из «Кэндллайт». Мои сослуживицы бросили меня. Нет, подняв голову, когда меня похлопали по плечу, я обнаружила рядом Дэна Уитерби.
– Давно не виделись, – сказал он.
Перед глазами все расплывалось, но теплую улыбку я разглядела, хотя мне было без разницы. Собственно, в тот момент мне все было безразлично.
– Слышал о твоей беде. – Он уселся на соседний стул.
Я отмахнулась, словно проблемы этого дня скатились с меня как с гуся вода. И действительно, какие могли быть проблемы, если рядом сидел Дэн Уитерби, одаривая меня своей сексуальной улыбкой.
– В последнее время я много о тебе думал, – промурлыкал он.
Мне не послышалось. Он говорил правду. Даже пьяная, я это чувствовала.
– Почему?
Он повел широкими плечами.
– Читал тут одну книгу, которая напоминала о тебе.
– Какую? – Я чувствовала себя такой несчастной, что меня могли ассоциировать разве что с одной из героинь Джуди Блум [72]72
Блум, Джуди – современная популярная американская писательница. Речь идет о книге «Ты здесь, Господи. Это я, Маргарет», в которой героиня беседует с Богом обо всем – об отношениях с родителями, о школе, подругах…
[Закрыть]. «Ты здесь, Господи. Это я, Ребекка».
– Книга новая, рукопись. Но я готов предсказать – ее ждет успех.
Меня качнуло на стуле.
– Разве ты не должен обхаживать своих клиенток?
– Моя клиентка оставила меня не у дел, так что я свободен, – улыбнулся он. – Для всего.
«Святые небеса! – подумала я. – Если так будет продолжаться, через полчаса я буду в его постели».
Он оказался шустрее, и до постели мы добрались через четверть часа.
Что я помню? Немногое… С помощью Дэна мне удалось дойти до его номера на своих двоих. Едва переступив порог, мы оказались в каком-то темном, чувственном коконе. Он не стал включать свет, что меня полностью устроило, – при таких вот первых встречах я отдаю предпочтение темноте. И вообще, похоже, очень хорошо меня знал. Даже возникало ощущение, что никто не знал меня так хорошо, как он.
Но разумеется, и напилась я, как никогда прежде.
Когда утром я открыла глаза, Дэн чистил в ванной зубы. Ночь я помнила, как будто время остановилось. Поначалу даже не мучилась похмельем. Наоборот. Прекрасно себя чувствовала. Потянулась, как кошка, села, быстро схватила лифчик, надела. Не хотела, чтобы Дэн стал разглядывать мою грудь.
Должна признать, на моих губах играла самодовольная улыбка. «Вот тебе, Флейшман!» – хотелось мне крикнуть во весь голос. Я нашла кого-то еще, и не просто кого-то, а мужчину, который, если мне не изменяла память, оказался в постели куда лучше Флейшмана.
Разумеется, тревожил вопрос, почему Флейшман подталкивал меня в этом направлении. Но тем утром искать на него ответ я не собиралась.
Дэн вернулся в комнату, сверкая белозубой улыбкой.
– Я заказал завтрак. Надеюсь, ты не возражаешь?
Нет, очевидно, он плохо меня знал.
– Разумеется, нет.
– В десять часов у меня встреча с клиентом за бранчем, но я просто умираю от голода. – Он эротично заурчал. – Полагаю, этой ночью мы нагуляли аппетит.
Господи! Да он душка. Я не могла поверить своей удаче.
– Мне повезло, что я наткнулась на тебя. Иначе могла заснуть у стойки бара.
– Я уверен, что кто-нибудь из «Кэндллайт» подошел бы и спас тебя.
При мысли о Мерседес и любой из ее приспешниц, которые могли бы заметить меня в баре, я застонала.
– Рада, что меня заметил ты.
– Я тоже.
К тому времени, когда принесли пшеничные лепешки и кофе, я думала, что это мое счастливейшее утро после ночи, проведенной с мужчиной. Мне было легко. Я чувствовала, что все сделала правильно.
– Меня так тяготило возвращение в Нью-Йорк. А теперь вот не терпится туда попасть.
Дэн одарил меня очередной ослепительной улыбкой.
– Почему?
Разве и так не понятно? Вчера вечером я не сомневалась, что вернуть в Нью-Йорк оплеванной, пристыженной, безработной. Но теперь я слышала, как поют птички, и видела все в розовом цвете, как всегда случается, когда каким-то чудом возвращается надежда.
На короткий момент я даже дала волю воображению и представила нас неразлучной парой, набравшей немалый вес в издательских кругах (после того как я нашла бы себе другую работу). Мои подруги и родственники раскрыли бы Дэну объятия, как никогда не раскрыли бы Флейшману, потому что… главным образом потому, что Дэн не был Флейшманом.
