Текст книги "Последняя тайна"

Автор книги: Линн Шоулз

Соавторы: Джо Мур
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

Хрустальная табличка

Тьма окутывала горные хребты, холодало. Днем ярко светило солнце, и воздух был свежим, но по ночам температура падала до пятидесяти градусов, а то и ниже [8]8
  По Фаренгейту. По Цельсию – 10 градусов.


[Закрыть]. Коттен озябла и плотно закуталась в свою парку. В такие вечера, как этот, горный перуанский лес был окутан мглой и тайной. Хосе как-то рассказал о местном поверье, что в облаках есть дорога, ведущая в иной мир.

Коттен, Пол, Ники Эдельман собрались под лампой у его палатки – в темноте слышались жужжание генератора и голоса местных рабочих, доносившиеся со стороны раскопа.

Эдельман указал на две покрытые слоем земли раковины, в которых были проделаны отверстия.

– Музыкальные инструменты. Рожки. На них играли индейцы чавин, – пояснил он. – Чавин известны как первые обитатели Перу.

Он приподнял лежавший рядом с раковинами камень с углублением посередине.

– Ступка. Возможно, использовалась для того, чтобы толочь семена вилки.

– А что такое «вилка»? – спросила Коттен.

– Такое дерево. Они обжаривали его семена, обладающие галлюциногенным действием, и толкли в порошок. Вдыхали его через узкие полые кости или просто вдували в ноздри друг другу.

– Что я тебе говорил насчет листьев коки? – заявил Ник. – Эти ребята тысячелетиями ловили кайф.

Эдельман проигнорировал реплику Ника.

– Но сегодня на раскопках мы нашли нечто действительно из ряда вон выходящее, – продолжал археолог. – Я уже осмотрел этот предмет перед тем, как позвать вас.

Пол включил камеру и стал записывать, а Ник принялся регулировать уровень громкости портативного диктофона. Над головой Эдельмана он держал маленький подвесной микрофон. Коттен, чтобы выбрать лучшую точку обзора, обошла стол кругом, но Эдельман держал предмет завернутым в непроницаемую ткань.

– По некоторым признакам мы видели, что в этом месте есть нечто необычное, – сказал Эдельман, глотнув виски. Он был единственным в лагере обладателем настоящего стеклянного стакана, утверждая, что консервативное английское воспитание не позволяет пить хороший виски из пластикового стаканчика. Это несерьезно.

– По каким признакам? – спросила Коттен.

– Наиболее заметное и поразительное обстоятельство – большой временной разрыв между периодами, когда это место было обитаемым. Первые инки, жившие здесь, внезапно ушли. Испарились. И пока здесь не поселились последние обитатели, это место пустовало.

– А почему они ушли?

– Хороший вопрос.

– Может, их истребило какое-то другое племя? – предположил Пол.

Эдельман пожал плечами.

– Возможно, однако тут нет ни могил, ни гробниц, ни человеческих останков – по крайней мере, ничего из того периода.

– Как-то это странно для такого большого города, – сказала Коттен.

– То, что нет могил, действительно странно. Сам факт исчезновения любопытен, но не является чем-то неслыханным. История знает несколько подобных случаев – великие культуры или цивилизации, которые исчезали словно в одночасье. Может быть, мы никогда не узнаем, что заставило этих людей уйти из города. Хороший аналог, возможно известный вам, – ваши американские индейцы Юго-Запада, анасази.

– Пещерные жители? – уточнил Пол.

– Да. Как и многие древние народы, они были изобретательными и хорошо приспосабливались, а потом вдруг исчезли без следа. – Он кивнул Полу. – На самом деле никто не знает, почему некоторые из этих цивилизаций исчезли. Не было никаких признаков неурожая, засухи, эпидемии или вооруженного конфликта. Просто сегодня они есть, а завтра – раз и нет.

– Неужели при современном уровне развития науки эти тайны так и останутся неразгаданными? – спросила Коттен.

– Кто знает? – ответил Эдельман. – Очень редко удается найти какие-то зацепки, но чаще всего люди исчезали, вообще не оставляя следов. Вспомните, к примеру, Атлантиду. О ее существовании писал Платон, но если она и вправду была, что с ней случилось?

Эдельман откинул голову и помассировал шею, не выпуская из рук предмет, завернутый в замшу.

– Мы находили здесь и другие артефакты, которые явно относились к периоду до инков и чавин – может быть, за тысячи лет до них, – продолжал он. – Некоторые принадлежат к абсолютно другой культуре, пока не известной нам. А теперь еще и это. Эта потрясающая находка только добавляет вопросов о тех, кто населял эти места. Когда Ричард и Мария вернутся, нам придется пересмотреть прежние умозаключения.

– Вы с ними уже говорили? – спросила Коттен и отхлебнула пива. Перуанское пиво не слишком ей нравилось. Она предпочла бы любимый «Абсолют» и жалела, что не прихватила пару маленьких бутылочек в самолете, когда летела из Форт-Лодердейла в Лиму. Хотя она любила водку холодной, вполне хватило бы остудить ее на ночном горном воздухе.

– Да, – ответил Эдельман. – Я звонил им по спутниковому телефону, и как только они допишут заявки на грант, то ближайшим же рейсом прилетят в Лиму. Ричард немного задергался из-за того, что его не было здесь, когда мы нашли этот предмет. Знаете, он из тех, кто работает день и ночь. Работа для него – высшее удовольствие.

Ричард Гапсбург был антропологом из Йельского университета, а его жена Мария торговала произведениями искусства и профессионально писала гранты. Просматривая в университетских архивах записки знаменитого исследователя Хайрама Бингема об экспедиции 1911 года, Ричард нашел упоминание о другом объекте, который Бингем счел не слишком важным и не опубликовал достаточной информации, чтобы кто-нибудь пошел по его стопам. С помощью новейшего инфракрасного оборудования Гапсбург и его университетские коллеги установили, где вероятнее всего находится этот таинственный объект. Неделю пробираясь сквозь густые джунгли, Гапсбург и Эдельман с командой землекопов наконец нашли этот затерянный город.

– Вот я и задаюсь массой вопросов об этом месте. – Эдельман откинул ткань и прислонился к спинке стула. – Любуйтесь!

Коттен уставилась на предмет и от восхищения приоткрыла рот.

Это был кристалл – прозрачный, мерцающий, чуть ли не жидкий на вид. Он достигал шести дюймов в длину, девяти дюймов в высоту и примерно дюйма в толщину.

– Как красиво, – прошептала она. – Потрясающе красиво.

Кристалл отразил огонек камеры, отбросил лучи, похожие на тонкую газовую ткань.

– Теперь под этим углом, Пол, – попросила она, не отрывая глаз от артефакта. Вся его поверхность была исписана замысловатыми значками. На верхней половине было что-то похожее на символы или глифы, на нижней – последовательности линий и точек.

– Можно потрогать?

Эдельман кивнул и продолжил рассказ:

– Существуют антропологические свидетельства того, что в прошлом, как и в наше время, кристаллы кварца играли важную роль в шаманских ритуалах в Перу. Но это… я такого и не предполагал. Может, этот предмет и объясняет, почему индейцев завораживал горный хрусталь. Много ли вы знаете о кристаллах, мисс Стоун?

– Вообще-то нет. В пределах школьной программы. – Она провела пальцем по идеально гладкой поверхности. – Как это прекрасно! – Она достала из кармана свой «эльф» и сделала несколько снимков.

– Это правда, – согласился Эдельман и подвинулся, чтобы Полу было удобнее снимать. – Он весит чуть больше четырех килограммов – примерно девять фунтов. Я полагаю, что он был вырезан из цельного кристалла. Рассмотрев его под лупой, я пришел к выводу, что его выточили поперек природной оси кристалла. Каждый, кто работает с кристаллами, особенно скульпторы, прекрасно знает, как важно учитывать ось, молекулярную симметрию кристалла. Если срезать его в неправильном направлении, поперек решетки, кристалл просто раскрошится. Даже новейшие технические средства обработки кристаллов – лазеры и так далее – не всегда справляются с этой задачей.

– Но ведь эту штуку сделали сотни лет назад.

– Судя по этим знакам, я бы сказал, что ей как минимум несколько тысяч лет. – Эдельман постучал пальцами по подбородку и снова уставился на табличку. – Когда я в первый раз разговаривал с Ричардом Гапсбургом, то спросил, какие инструменты могли быть использованы для изготовления такой таблички. Примерно полчаса назад он мне перезвонил. Сказал, что после предварительных консультаций с коллегами предполагает, что и сам кристалл, и глифы на нем могли быть вырезаны алмазами, а более тонкие детали сделаны с помощью раствора из воды и песка. Разумеется, он основывался лишь на моем устном описании этого предмета – ведь передать ему фотографии отсюда невозможно. – Он на секунду замолчал и сделал еще один глоток виски. – Но главная загвоздка вот в чем. Если он прав, то опытному мастеру пришлось бы затратить на такую работу больше времени, чем может прожить человек, – лет сто, а то и больше. – Он в замешательстве указал на хрустальную табличку. – Это фантастика какая-то: я не смог найти ни малейшей царапинки, которая могла бы подсказать, чем это резали.

– То есть, по-вашему, этой таблички просто не должно существовать, – произнесла Коттен.

– Именно так. Гапсбург хочет привезти с собой серьезных специалистов, – сказал Эдельман. – С этой штукой должна разбираться целая армия экспертов.

– Вы уже разговаривали с представителями СМИ? – спросила Коттен.

– Нет. Прежде чем делать какие-либо заявления, надо все тщательно проверить. – Он посмотрел на нее с пониманием. – Не беспокойтесь, мисс Стоун. Вы получите свой эксклюзивный репортаж.

У Коттен мелькнула мысль: может, этот сюжет спасет ее карьеру? Ей нужен прорыв.

– Сделай еще несколько снимков, – попросила она Пола.

Он отложил в сторону цифровую камеру и стал щелкать «кодаком». Закончив, кивнул Коттен, и та протянула ему и Нику по пиву.

– Что ж, лед тронулся, – сказал Ник, и они чокнулись бутылками.

Коттен обернулась к Эдельману – тот был погружен в глубокие раздумья. Он придвинул стул к столу и рассматривал табличку, покачивая головой.

Коттен подошла к нему.

– Что там? – спросила она. – Что-то еще?

Он допил свой виски.

– Если я правильно понимаю эти глифы…

– Вы понимаете, что тут написано?

– В общих чертах, – сказал он, проводя пальцем по рядам значков на верхней половине таблички. – И я основываю свои предположения на том, что у этих глифов есть определенное сходство с письменностью запотеков и майя. На всех ранних письменных памятниках Центральной Америки имеются сложные прямоугольные рисунки.

– Центральной? Но мы сейчас в Южной Америке.

– Это так, но последние данные свидетельствуют о том, что в древности люди перемещались гораздо активнее, чем считалось раньше. Изготовили эту табличку здесь или откуда-то привезли – неизвестно.

– Значит, вы думаете, что ее сделали не инки и не чавин? – спросила Коттен.

– Ни у тех ни у других не было подобной письменности, – ответил Эдельман.

– А у племен, более древних, чем чавин, была? Вы вроде говорили, что у них не было письменного языка.

– Еще одна загадка.

Пол глотнул из бутылки и спросил:

– Вы хотите сказать, что народ, который построил все эти здания и обсерватории, не умел писать?

Эдельман вежливо улыбнулся.

– Наивно полагать, будто слово «письменность» означает только то, что понимаем под ней мы – слова, написанные пером и чернилами. Египтяне писали на камнях и папирусе. Шумеры и вавилоняне – на глине. А инки пользовались принципиально иным способом и иными средствами. Они славятся своим ткацким мастерством, так что все вполне логично. У них было узелковое письмо – хипу. Традиционно считается, что хипу – это метод счета, но новейшие исследования показывают, что хипу мог быть трехмерным письменным языком, использующим семибитный бинарный код. Очень сложный язык. Помните, современные компьютеры тоже основаны на бинарном коде.

– Значит, у инков была та же технология, что и в современных компьютерах? – спросил Пол.

Эдельман кивнул.

– Когда мы, к примеру, отправляем электронные письма, они существуют в нашем компьютере в виде восьмизначных последовательностей – бинарного кода, состоящего только из единиц и нулей. Закодированное сообщение пересылается на другой компьютер, который раскодирует его, снова превращая в такой же шрифт, которым писал отправитель. А инки изобрели подобную технологию как минимум за пятьсот лет до того, как Билл Гейтс создал «Майкрософт».

– Может быть, не такие мы и умные, как нам кажется, – проворчал Ник.

– Безусловно, – ответил Эдельман. – Заносчивые – так будет точнее. Испанцы записали, как однажды схватили инка, который пытался спрятать хипу. Он сообщил им, что в этом хипу написано все о его родине – и хорошее, и дурное. И тогда, вместо того чтобы изучить хипу, конкистадоры в порыве благочестия сожгли его как предмет языческого культа, а несчастного местного жителя наказали. То, что мы сотворили с культурами Нового Света во имя Господа, – зверство, хотя мы предпочитаем этого не замечать. Мы просто стерли их с лица земли.

Эдельман снова наклонился к табличке и стал рассматривать значки, делая пометки в своем блокноте и время от времени покачивая головой, словно сам не верил переводу.

Пол подтолкнул Коттен локтем.

– Что там?

Коттен пожала плечами.

– Так что, по-вашему, там говорится?

Эдельман не ответил – он продолжал писать. Пол посмотрел на Коттен, приподняв бровь.

Наконец Эдельман оторвался от таблички.

– Если тысячи лет назад кто-то проделал столь невероятно трудную работу и изготовил такой необычный предмет, то логично ожидать, что и сообщается на нем что-то очень важное. Вы согласны?

Коттен вскинула голову, заметив, что вокруг них сгущается туман.

– Полагаю, да.

– Как я и говорил, это очень приблизительный перевод, основанный на сходстве с глифами, которые я изучал, но самое примечательное – понять написанное мне помогло то, что я уже знаю эту историю. Я слышал ее, как и вы все. Этот кристалл сам по себе является поразительной загадкой. Но поразительно не столько сообщение, которое на нем записано. Поразительно то, что его автор заранее знал об этом событии.

– Что же это за событие? – спросил Пол.

– Великий потоп и Ноев ковчег.

Венатори

– Мистер Уайетт, благодарю вас, что вы так оперативно откликнулись на мое приглашение, – сказал архиепископ Фелипе Монтиагро, апостолический нунций Ватикана в Соединенных Штатах Америки.

– Меня заинтриговал ваш звонок, ваше преосвященство, – ответил Томас Уайетт.

Он пожал руку архиепископу, высокому мужчине в черном костюме и рубашке с отложным воротничком – без каких-либо указаний на его дипломатический статус и высокое положение в римской курии.

Уайетт много думал о том, почему с ним связался дипломат такого высокого ранга и предложил работу – насколько он понял, в швейцарской гвардии. После неудачи с самолетом «Вирджин-Атлантик» он и сам подумывал, не бросить ли теперешнюю работу. По ночам он часами не мог заснуть, снова и снова думая, что еще мог сделать, чтобы отговорить пилота от самоубийства. У него бывали неудачи, но в основном с одним подозреваемым или террористом. Ничего похожего на гибель пассажирского самолета, полного невинных людей.

Монтиагро знаком пригласил Уайетта садиться, а сам обошел вокруг стола.

– Не так часто у нас возникают столь необычные нужды и не так часто нам удается найти человека вашего уровня и с вашим опытом.

Мужчины сидели в современном, но скромно обставленном кабинете на втором этаже посольства Ватикана на Массачусетс-авеню в Вашингтоне. Стены просторной комнаты были обиты деревом; в ней не было окон, а за спиной у Монтиагро на стене висел большой портрет Папы Римского.

– В чем же состоит эта необычная нужда? – спросил Уайетт. – Насколько я понимаю, для того чтобы стать членом Швейцарской гвардии, надо быть католиком и иметь швейцарское гражданство?

– Вы абсолютно правы, мистер Уайетт. И если бы я действительно предложил вам вступить в гвардию, ваша кандидатура была бы отклонена. Но в службе безопасности Ватикана есть и другие структуры.

Уайетт с любопытством посмотрел на него, пытаясь понять, к чему клонит Монтиагро. Имея ученые степени по криминальной психологии и международному законодательству, Уайетт последние семь лет проработал в качестве старшего аналитика по человеческой психологии на Агентство национальной безопасности в Форт-Миде, штат Мэриленд. Монтиагро позвонил в конце рабочего дня, когда он собирался уходить домой. Быть может, должность в службе безопасности Ватикана и есть та самая перемена, которая так ему нужна. И тень авиакатастрофы уйдет из его жизни.

– Если не служба в гвардии, то что же? – поинтересовался Уайетт.

– Известно ли вам, что такое Венатори?

– Конечно, ваше преосвященство. Наряду с ФБР и ЦРУ мое агентство регулярно обменивается данными с этой аналитической службой Ватикана.

– Прекрасно, – сказал Монтиагро. – Венатори – аналитическая служба при Святом престоле, занимается сбором информации и снабжает Папу сведениями о международных событиях. Эта служба обрабатывает данные, которые поступают от вас. Как вы знаете, мы тоже готовим ежедневные сводки, которые поступают в ваше агентство и другие западные разведслужбы.

Уайетт кивнул, вспоминая, как мало известно про Венатори, помимо того, что это одна из старейших шпионских организаций в мире.

– Нам нужен специальный полевой аналитик, который работал бы в этой службе. В отличие от Швейцарской гвардии член Венатори не обязан быть католиком. В некоторых случаях нашими агентами за рубежом становятся люди, не являющиеся даже христианами. Видите ли, мистер Уайетт, Святейший престол подчиняется не только человеческим, но и Божьим законам. Иногда мы слишком глубоко погрязаем в своих делах и забываем, что некоторые вещи можно объяснить с помощью логики и фактов. Мы ценим таких людей, как вы, – они помогают твердо стоять на земле при анализе данных.

Это и в самом деле любопытное предложение, подумал Уайетт. Но почему они обратились именно к нему?

– При всем уважении к вашему статусу и положению, которое занимает Святейший престол в международном сообществе, я все-таки не понимаю, что за необходимость потребовала привлечь такого человека, как я.

Монтиагро сцепил пальцы и положил руки на стол.

– Мы несколько лет наблюдали за тем, как вы имели дело с людьми, захватывавшими заложников и одержимыми манией самоубийства. Мы отследили примерно десяток инцидентов, когда вы вели переговоры с террористами как внутри страны, так и за ее пределами. Ватикан высоко ставит спасение человеческих жизней.

– Что ж, это лестно, но мне не всегда все удается. У меня есть своя доля поражений.

– Мы это понимаем, – сказал Монтиагро. – И нам известно, как близко к сердцу вы приняли провал операции с самолетом «Вирджин-Атлантик».

У Уайетта сжалось сердце. Он надеялся, что Монтиагро не станет заводить об этом речь.

– Но на нас произвело самое благоприятное впечатление, что правительство Соединенных Штатов доверяет Томасу Уайетту в достаточной степени, чтобы прибегать к его помощи в критических ситуациях.

Что ж, если менять работу, надо хотя бы понять, в чем она будет заключаться.

– И все-таки не совсем ясно, чем я могу быть полезен. Вы не воюете. У вас нет регулярной армии, вам не грозит физическая угроза, кроме обычных религиозных фанатиков, с которыми нам приходится сталкиваться каждый день.

– С одной стороны, это так, – произнес Монтиагро. – С другой – нет. – Архиепископ положил ладони на стол. – К сожалению, вы заблуждаетесь во всем, что касается войны, армии и физической угрозы Святейшему престолу. Если говорить о войне…

У Уайетта запищал мобильник. Он достал из футляра на ремне телефон и посмотрел на номер.

– Прошу меня извинить, ваше преосвященство, но я должен ответить на звонок. Это из Агентства.

– Я понимаю, – сказал Монтиагро.

Уайетт встал и отошел от стола, перед тем как нажать кнопку приема. Какое-то время внимательно слушал, затем повернулся к архиепископу.

– Ваше преосвященство, здесь есть телевизор? Передают важные новости, которые нам обоим стоило бы посмотреть.

– Конечно. – Монтиагро встал и открыл большой шкаф, за которым оказался телевизор с широким экраном. Он нажал кнопку на пульте, и на экране засветилась заставка Си-эн-эн.

Сначала появилась фотография огромного огненного шара, летящего по ночному небу. Комментариев не было, но Уайетт предположил, что какой-то крупный объект загорелся в полете и сгорел дотла.

Потом ведущий сообщил:

– Это был снимок, сделанный на восточном побережье Африки. Международная космическая станция потеряла управление и сгорела в земной атмосфере. Это поразительное зрелище можно было наблюдать в радиусе нескольких тысяч миль. Началом трагедии стало полученное из российского Центра космических полетов сообщение о том, что экипаж из трех человек – капитана ВВС США, полковника ВВС России и российского космонавта – совершил самоубийство сразу после того, как вывел станцию за пределы орбиты. Через некоторое время она упала в воды Индийского океана.

Архиепископ Монтиагро оцепенел. Он не отрывал глаз от экрана. Уайетт подошел к нему и пробормотал:

– Невероятно.

Монтиагро повернулся к нему.

– Не совсем так. – Он положил руку на предплечье Уайетта. – Именно поэтому, мистер Уайетт, мы и позвали вас.