Текст книги "Последняя тайна"

Автор книги: Линн Шоулз

Соавторы: Джо Мур
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

Интенсивная терапия

Самолет «Гольфстрим Г450» летел к региональному аэропорту Нью-Хейвен, оставляя за собой полосу в ясном голубом небе над западной Пенсильванией. Заходящее солнце закрасило оранжевым светом поля далеко внизу. Мария Гапсбург смотрела на город у горизонта, кажется, Питсбург. Перевела взгляд на Ричарда, спавшего в кресле через проход.

Какими же прекрасными были эти двое суток. Сначала – радость Эли, узнавшего о землетрясении и обнаружении древних построек. Потом – чудесная находка артефакта, когда ее муж стал властителем момента – даже осанка у него стала величественной, когда он передавал табличку. И наконец, это потрясающее зрелище – светлячки.

Ричард предупреждал, что первая встреча с ними поразит ее. И все-таки она не была готова к такому. Невозможно подготовиться к восхищению, которое испытываешь при встрече со сверхъестественным. От одного воспоминания по коже пробежали мурашки, как и тогда, в пустыне, при свете полной луны.

И еще запах – острый, пряный, пьянящий. И гул летящих светлячков. Он словно пронизывал тело.

Ее возбуждало осознание абсолютной власти – опасной, запретной, смертоносной. И то, как демоны кружились – прикасались к ней, пульсировали.

Все это было невероятно сексуально.

А в гостинице стало очевидно, что случившееся так же возбудило мужа. Ричард любил ее неистово, яростно, именно так, как ей и хотелось. И его яростный огонь еще больше распалил ее страсть.

Мария знала, что это такое – когда к тебе испытывают страсть, когда ты желанна. Так было до аварии. Вся ее жизнь была поделена аварией напополам. До аварии и после.

Эпоха «до аварии» была роскошной, полной денег и секса, мужского вожделения и женской зависти. Потом наступила трагическая ночь. Машина – переворот – взрыв – огонь – и боль, с которой ничто не сравнится.

Она несколько недель пролежала в отделении интенсивной терапии, и жизнь ее висела на тончайшем волоске. Когда она наконец очнулась и сознание ее прояснилось, она попросила зеркало. Она ощупывала лицо и хотела посмотреть на него. Медсестры и посетители отказывались давать ей зеркало, уговаривали подождать, и это лишь усиливало ее страхи.

Однажды ранним утром, после того как дежурная сестра провела необходимые процедуры, Мария сумела выбраться из кровати. Трубка капельницы волочилась за ней. Столик был предусмотрительно убран подальше, ведь в него было вмонтировано зеркальце. Как Мария ни вытягивала руку, к которой крепилась капельница, она не доставала другой рукой до столика. Тогда она вытянула ногу и дотронулась до металлического каркаса. Осторожно, чтобы случайно не оттолкнуть, медленно стала придвигать столик – сначала пальцами ног, потом всей ступней. Затем отступила на пару шагов, чтобы ослабить натяжение трубки. Подняла откидную секцию столика и открыла зеркало. Одного взгляда было достаточно. Мария потеряла сознание и упала.

Она очнулась на кафельном полу, штатив капельницы лежал у нее на спине. И в ту же секунду она вспомнила свое отражение. Лицо в шрамах – изувеченное, обезображенное, отталкивающее.

Неожиданно рядом оказалась стайка медсестер. Они подняли ее и отнесли на кровать.

– Не трогайте меня! – кричала она. – Я хочу умереть!

День за днем она отказывалась от еды, не хотела помогать врачам: несколько раз расцарапывала себе лицо и открывала затянувшиеся было раны. Она лежала на больничной кровати и молила Бога забрать ее.

Мария не хотела жить, и ее выздоровление затянулось, состояние снова стало критическим – но она не умерла. Она перестала ждать помощи от Бога и устремила молитвы к другим силам.

Той ночью она проснулась оттого, что кто-то держал ее за руку. Сквозь повязки и трубки систем жизнеобеспечения, сквозь лекарственный туман она разглядела старого седовласого джентльмена – у него был успокаивающий голос, он казался добрым дедушкой. Мягко и ласково шепнул: если ей действительно этого хочется, он может вылечить ее, избавить от боли и вернуть к жизни.

– Ты станешь еще красивее, чем раньше, – пообещал он.

Мария всплакнула, пока он гладил ее волосы, и опять заснула.

На следующее утро она решила, что это был сон. Но ее перевезли в частную лечебницу, и у кровати собралась команда пластических хирургов. Они обсудили с Марией, как будут восстанавливать ее тело и ее лицо.

– А кто все это оплатит? – спросила она.

Тут-то в палате и появился Эли Лэддингтон.

– Тот, кто навестил вас ночью, – мой близкий друг, – сказал он. – Он поручил вас моим заботам. Вы ведь хотите вернуться к нормальной жизни?

– Но почему вы все это делаете? – спросила Мария.

– Потому что вы нуждались в помощи, – ответил он. – Потому что вы плакали и просили помочь. И он ответил на ваши мольбы и препоручил мне. – Эли вплотную приблизился к ее кровати. – Доверьтесь мне.

Мария кивнула, глаза наполнились благодарными слезами. Эли Лэддингтон был ее спасителем.

Благодаря серии высококлассных операций, сделанных группой хирургов, которых Эли собрал по всему миру, к Марии вернулись красота, сила и энергия. Эли подарил ей жизнь. А взамен попросил, чтобы она стала частью жизни Ричарда. Ричард сбился с пути, и она должна была помочь ему вернуться. Подтолкнуть в нужную колею и поддерживать в работе над делом своей жизни. Стать его опорой и вдохновением.

И вот теперь, пять лет спустя, она летела в самолете после чудесного путешествия, такая красивая, что не многие женщины могли с ней сравниться, и помогала мужу преображать мир. Она всем была обязана Эли. И от всей души желала отблагодарить его.

– Миссис Гапсбург, – окликнула ее стюардесса, заставив выйти из забытья. – Вашему супругу звонит мистер Лэддингтон.

Мария посмотрела на мужа, погруженного в глубокий сон.

– Не надо его будить. Я поговорю сама.

– Я так и решила. – Девушка указала на телефонную трубку рядом с подлокотником кресла.

– Привет, Эли.

– Где Рамджал?

Его голос был резким, как лезвие ножа, и Мария тут же поняла – случилось неладное.

– Он вышел в уборную, Эли, – солгала она.

«Догадался ли он, что она солгала?»

– Ты знаешь, что напечатано на обложке сегодняшнего выпуска «Национального курьера»?

Мария почувствовала, что на коже собираются капельки пота. Случилось что-то очень скверное. Она не ответила, ожидая продолжения.

– Те самые фотографии. – Его слова продолжали резать, словно бритва.

– Не может быть. Люди Ричарда забрали фотографии и уничтожили их. Разве что у них были копии…

– Мария, это не игрушки. Пока дела идут хорошо, нас не будут трогать. Но если мы провалимся, нам окажут такую помощь, масштабов которой ты даже не представляешь.

– Эли…

– И уверяю тебя: эта помощь тебе очень не понравится.

Джин

Коттен поднялась к себе в квартиру в Форт-Лодердейл. Томас Уайетт с ее сумкой шел сзади.

– Вот он, мой дом, – сказала она, отпирая замок.

Уайетт зашел следом и поставил сумку у тахты.

– Тут воняет плесенью. Извини. – Она сняла с плеча сумку с ноутбуком и поставила на кофейный столик. – Но когда живешь у океана, с этим ничего не поделаешь. За все приходится платить. Сейчас открою окно и хоть немного проветрю.

– Не сомневаюсь, что мне придется сделать то же самое. Я живу в квартире монсеньора Дучампа на этой же улице. Хочу быть ближе к тебе.

Коттен улыбнулась.

– Чертовски приятно слышать, Томас.

– Я хотел сказать, что это моя работа. – Он покачал головой. – Похоже, я несу чушь.

– А ты не продолжай, не то еще больше запутаешься. – Коттен влезла на диван, перегнулась через спинку, раздвинула жалюзи и распахнула окно.

– Так-то лучше. Хорошо, что сейчас осень, а не середина лета, иначе пот катился бы с нас ручьями.

– Так ты решила, что скажешь редактору «Газетт»?

– Если честно, нет. Я могу рассказать правду, но не представляю, что из этого выйдет. Ведь в «Курьере» опубликуют материал этой Стар. Может, он уже лежит в супермаркетах. – Она встала с дивана. – Присядь. У тебя есть минутка?

– Ну, я здесь именно поэтому, – ответил Уайетт.

Коттен забралась с ногами на другой конец дивана.

– Конечно, в самолете мы уже сто раз перебрали все про эту нитку с иголкой, но я по-прежнему ничего не понимаю. – Она сделала глоток. – Все-таки мне кажется, что никакого отношения к шитью или прядению это не имеет. Мы посмотрели в Интернете все, что касается техники шитья. Но эта версия ни к чему не привела. Кроме того, ты сказал, что твой пращур был врачом, а не портным. Может, это как-то связано с хирургией? Не стоит ли поискать про технику накладывания швов и операций конца девятнадцатого века?

Уайетт почесал подбородок.

– Неплохая идея. Может, он намекал, где спрятана табличка, с помощью медицинской терминологии того времени.

– Или она попросту спрятана в больнице.

– Или в медицинском университете. Знаешь, ты права. Медицина и иглы – вещи связанные. А портновское дело – это слишком очевидно. Я поищу информацию о хирургии девятнадцатого века – вдруг наткнусь на что-нибудь, что называлось «вдеть нитку в иголку».

– А как ты думаешь, зачем он вообще украл эту табличку?

– Понятия не имею. Папа и Джон тоже не понимают. Но, судя по записке, он так хотел поделиться содержанием таблички со всем миром, что пошел на воровство. Мне бы хотелось узнать о нем побольше, но нас разделяет слишком много поколений. Впрочем, в Великобритании у меня есть дальние родственники – может, они сумеют восполнить недостающие звенья.

– Ощущение такое, что нас ждет путешествие в Англию.

– Вполне возможно.

– Держу пари, ты никогда не предполагал, что впутаешься в такую безумную историю.

– Это правда, – рассмеялся Уайетт.

– Впрочем, я тоже, – призналась Коттен. – Еще три года назад у меня была обычная скучная жизнь. Сейчас я дорого бы дала за эту скуку.

Несколько секунд Уайетт молчал – казалось, он глубоко задумался.

– Коттен, можно спросить кое-что?

– Ну, давай. То есть ты спрашивай, только вот отвечу ли я…

– Почему ты все это делаешь? – Он закашлялся. Коттен догадалась, что он старается не перейти некую грань, чтобы не задеть ее, и одновременно хочет найти вразумительные ответы на вопросы, которые любого могут поставить в тупик. – Пожалуйста, пойми меня правильно, Коттен. Я всего лишь…

Она подняла руку вверх.

– Нет, ты меня не обидел, если ты об этом. Томас, когда я говорю, что это загадка для меня самой, я говорю чистую правду. Я не просила такой судьбы. Но три года назад мне сказали, что я единственная могу остановить солнце и зарю. Все прояснилось, когда Джон Тайлер догадался, что я неправильно поняла смысл этих слов. Не «солнце», а «сын», то есть «Сын зари» – так в Библии именуется Люцифер. И примерно тогда моя жизнь перестала быть обыденной. Насколько я понимаю, они собирались клонировать Христа, используя ДНК Его крови из Святого Грааля. Считается, что Люцифер хотел отомстить Господу за то, что его и других падших ангелов низвергли с Небес. И с помощью этой ДНК он собирался сотворить Антихриста. Когда мы с Джоном должны были уничтожить клон, то как бы поменялись ролями. Джон был – и остается – человеком несгибаемой веры. Мне далеко до него. А я была слабой, я сомневалась, не верила ни во что духовное – я привыкла все неудачи сваливать на то, что Бога нет. В лаборатории, когда надо было принимать решение, Джон понял, что неспособен уничтожить эмбрион – ведь существовала вероятность, хоть и ничтожная, что это действительно Иисус Христос. Вера не позволяла ему совершить убийство и святотатство. А ученый в нем задавался вопросом: а вдруг Второе пришествие должно быть именно таким, а не как нас учили в воскресной школе. – Коттен уставилась в стену. Воспоминания были такими живыми, что ее передернуло. – А я просто сражалась за свою жизнь – за наши жизни. У меня не было знаний и ответственности священника. И когда их планы были разрушены, все стали говорить, что я герой. А я этим пользовалась, как могла, и сделала журналистскую карьеру. Так продолжалось до скандала с «костью». Наверное, я сама виновата. Я была слишком самоуверенной. Хотя мой провал подстроили, по большому счету это не так уж важно. Публика капризна. Когда ты на вершине, тебя все любят, а когда падаешь, твое имя тут же забывают. Может, я никогда не верну свое имя. Но я действовала ради выживания. И продолжаю так действовать. Ну что, я хоть как-то ответила на твой вопрос?

– Почти. Но у меня такое чувство, что проблема несколько глубже. Впрочем, пока хватит. Спасибо за откровенность, – произнес Уайетт.

Коттен посмотрела на него. Она дала ему достаточно пищи для размышлений на эту ночь. Но что происходит в душе у него? Ведь о нем она почти ничего не знает.

– Знаешь, я теперь чувствую себя голой. Ты знаешь обо мне все, а я о тебе – ничего.

– Мне особо нечего рассказывать.

– Да ладно, Томас. Я тоже хочу чем-нибудь поживиться. А то мне кажется, что я муха под микроскопом. Чаши весов не уравновешены. Расскажи о себе. Тогда мы сравняем счет.

– Ну ладно. Родился я…

– Нет-нет. Анкетные данные ни к чему. Расскажи страшную тайну. И тогда мы будем квиты.

– Какую, например?

Коттен призадумалась.

– Например, почему ты не пьешь джин? С этого и начни.

Уайетт беспокойно заерзал.

– Не нравится запах, – ответил он и потянул себя за мочку уха.

– Да ну? Мне даже неважно, расскажешь ты правду или нет. Придумай что-нибудь. Хоть что-то.

Уайетт наклонился вперед и сложил руки на коленях.

– У меня мать была алкоголичкой и пила джин. Я терпеть не мог, когда она дышала перегаром. Даже сейчас от запаха джина внутри все переворачивается. Когда мать напивалась, она становилась другим человеком. Она не могла бросить, стыдилась своего пьянства и пыталась покончить с собой так часто, что я и сосчитать не могу. Резала вены, принимала большие дозы снотворного, которое ей прописал неумный врач, съезжала на машине с пирса. Отец долго терпел, потом решил, что с него хватит. Она часто звонила ему на работу, плакала и говорила, что сейчас покончит с собой. Сначала он мчался домой, но со временем попривык и в конце концов просто вешал трубку и занимался своими делами. Я его понимаю, хотя по отношению ко мне, ребенку, это было нечестно. На ней лежала обязанность заботиться обо мне. Сколько раз бывало в младших классах, что я стоял у школы после уроков и ждал, когда она за мной придет. А если она не приходила, я не шел к директору, как нормальный ребенок. Я отправлялся домой сам, надеясь, что этого никто не увидит. Держал все в тайне. И иногда заставал дома такое, что… – Уайетт глубоко вздохнул. – Я старался скрыть от всех ее алкоголизм, потому что понимал: все станут ее презирать. А ведь в трезвом виде мама была яркой и удивительной женщиной. – Он откинулся назад и посмотрел на Коттен. – Теперь ты знаешь, почему от джина меня воротит.

– Печально, – произнесла Коттен, жалея, что заставила его рассказывать. – Зря я на тебя давила. Я-то думала, что ты поведаешь забавный случай из студенческой жизни. Я была не права.

– Ничего, все в порядке, – сказал Уайетт. – Ну что, квиты?

– Квиты, – ответила она тихо, почти шепотом.

Наступило молчание, которое прервал телефонный звонок. Коттен взяла трубку:

– Ясно. Уже спускаюсь.

– Что такое? – спросил Уайетт.

– Почтальон оставил у дежурного посылку для меня. Я сейчас.

И Коттен быстро спустилась вниз, не зная, почему спешит – чтобы взять посылку или поскорее вернуться к Уайетту.

– Прикольные марки, – сказал дежурный, вручая посылку.

Она была вдвое меньше обувной коробки, обернута в упаковочную бумагу и обвязана грубой бечевой. Марки были иностранные – на каждой изображение ламы. Посылка из Перу.

– Спасибо, – сказала Коттен, забирая коробку.

Она взглянула на адрес. Посылка была адресована Майте – так звали ее у инков. Передать через Коттен Стоун.

Коттен поднялась по лестнице, по пути разрывая обертку.

– Подарок? – спросил Уайетт, когда она вошла.

Коттен открыла коробку и ахнула.

– Что там?

– Возможно, ответы на все наши вопросы.

Супергерой

Томас Уайетт вскочил на ноги.

– Так что именно?

– Талисман. – Коттен вытащила пучок темно-серых перьев кондора, у основания пучка – белые перья поменьше. Узкой кожаной лентой они были привязаны к основе – пустой кости кондора.

– Странный подарок.

– Это напоминание, – сказала Коттен. – В Перу я познакомилась с шаманом, который обучил меня одной штуке – думаю, ты назвал бы ее медитацией, хотя на самом деле все серьезнее. Я в этом по-прежнему новичок. – Она передала талисман Уайетту. – А это напоминание о том, что я должна упражняться.

– И это ответ на все наши вопросы?

– Мой приятель шаман, пожалуй, считает именно так. Но я имела в виду кое-что другое. – Коттен вытащила маленький фотоаппарат «эльф». – Он был у меня в Перу.

– Его забрала полиция Куско?

– Нет, – ответила Коттен и рассказала, как ее спас Ячаг и что в деревне она носила местную одежду.

– Я чуть не забыла про него. Фотоаппарат лежал у меня в кармане брюк, когда я убегала из лагеря Эдельмана. А моя одежда осталась в деревне Ячага. Наверное, он отыскал ее и отправился в город, чтобы послать фотоаппарат по почте. Да, это стоило ему немалых хлопот.

Она показала Уайетту наклейку с адресом, которую прилепила сзади фотоаппарата.

– Если честно, я почерпнула эту идею из передачи про путешествия. Естественно, надо, чтобы повезло и вещь нашел честный человек. Мне повезло.

Коттен нажала кнопку, но, как и следовало ожидать, блок питания был разряжен.

– Слава научно-техническому прогрессу. Попробуем план «Б». – Она сняла панельку и вытащила карту памяти. – А теперь надо просто подключить мой ноутбук к принтеру.

Когда все было готово, Коттен вставила карту в порт принтера, и картинки стали скачиваться на компьютер.

На мониторе выстроились в ряд уменьшенные копии картинок. «Козырный снимок» в Мачу-Пикчу с Ником и Полом, разные фотографии лагеря, горы, три фотографии таблички и снимок Пола, который ест куи.

Коттен кликнула по первому снимку таблички.

– Черт… Чуть-чуть не влезло. Не все знаки видны. – И нажала на следующую картинку. – Вот. Вот это что-то похожее на глифы. – Она указала на верхнюю часть таблички. – Это текст, про который Эдельман говорил, что здесь предсказывается Потоп. – И сдвинула картинку вниз. – Видишь линии и точки? Письменность, похожая на хипу.

– Вроде того, – ответил Уайетт.

– Эдельман говорил, что большинство антропологов считают хипу просто системой счета, но некоторые полагают, что хипу – это еще и своего рода трехмерный язык. Что-то вроде компьютерного.

Коттен выбрала последний снимок и покачала головой. Там виднелась большая часть текста, остальное заслонял блик.

– Была ночь, и пришлось снимать со вспышкой. Табличка отсвечивала, вот и получился блик.

– Но хоть что-то видно, – сказал Уайетт.

– Не совсем то, что хотелось бы.

– Ну, на безрыбье и рак рыба.

Коттен взглянула на него.

– Терпеть не могу эту поговорку.

– Хорошо. Это лучше, чем ничего.

Коттен запустила пальцы в волосы и закрыла окно с картинками.

– Ну и что мы с ними будем делать?

– Для начала надо их распечатать, – ответил Уайетт.

Коттен распечатала фотографии, подключилась к Интернету и ввела в строку поиска слово «хипу».

– Может, удастся отыскать специалистов, которые считают, что хипу выполнял функцию языка. Должен найтись человек, который сумеет это прочитать.

Лестер Риппл сидел за золотисто-желтым карточным столом, заваленным бумагами. Примерно столько же бумаг валялось по всему полу, словно прямоугольные сугробы. Каждый лист был исписан математическими формулами вперемежку с изображениями героев комиксов.

Пальцы Риппла так цепко держали карандаш, что ногти побелели. Он что-то бубнил, стараясь, чтобы карандаш поспевал за ходом его мысли. Иногда такое на него находило. Он называл это потоковым мышлением – по аналогии с потоковым видео, но с той разницей, что все происходило у него в голове. Главное, успеть записать.

Карандаш затупился, но не хотелось прерываться и точить его. Через минуту придется дать мозгам передышку – тогда и карандаш заточит. Дойдя почти до конца листа, Риппл неожиданно остановился. Поток формул лился слишком быстро, так быстро, что они накладывались друг на друга. Пора притормозить.

Риппл заточил карандаш пластмассовой точилкой в виде головы Бэтмена. Стружки падали на стол. Риппл сдвинул их к куче, оставшейся с прошлого раза. Вот еще одна проблема. Слишком много отходов. Как использовать карандашную стружку?

Лестер Риппл сдул графитовую пыль и попробовал грифель указательным пальцем. Острый. Это хорошо. Чем острее карандаш, тем точнее расчеты. Он еще несколько раз потрогал грифель. Карандаш готов, а вот он – нет. В голове царил беспорядок, числа и математические символы кружились в беспорядке. Он начал рисовать на узких полях.

– Спайдермен, – произнес он вслух и улыбнулся. Спайдермен и ему подобные могут все. Например, привести в порядок мозги Риппла.

Телефонный звонок перепугал его так, что карандаш сломался в руке. Перед тем как взять трубку, он взял более длинный кусок сломанного карандаша и разломил его, чтобы получились три части. Довольный и освобожденный, он подошел к телефону, висевшему на стене в кухне.

– Риппл у аппарата.

Он снял очки и потер нездоровый глаз. Дома он предпочитал носить очки вместо контактных линз.

Он слушал собеседника, стараясь дышать спокойно. Поднес ко рту ладонь и стал дышать в нее. Под конец разговора повторил:

– Да. В четверг в восемь часов. Спасибо.

Повесил трубку и, шатаясь, вернулся к карточному столу.

Он получил работу.