Текст книги "Последняя тайна"

Автор книги: Линн Шоулз

Соавторы: Джо Мур
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Искушение

Пасмурным вечером Папа в одиночестве шел по садам Ватикана. Мимолетное тепло осеннего дня исчезло, поэтому поверх сутаны он надел куртку. Провел время в уединенной часовне, оплакивая потерю Томаса Уайетта.

– In nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti [29]29
  Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа ( лат.).


[Закрыть], – произнес он, осеняя себя крестным знамением и моля о том, чтобы Господь даровал душе Томаса Уайетта вечный покой. Папа открыл Библию, нашел стих четвертый двадцать третьего псалма и вслух прочел:

– Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, ибо… [30]30
  Пс. 22:4.


[Закрыть]

– Удачная цитата.

Понтифик остановился и посмотрел туда, откуда донесся голос. Старец, пепельные волосы которого были почти того же цвета, что и шелковая рубашка, сидел на скамейке у дорожки. Он приподнял воротник черного пальто.

– Посидишь со мной? – спросил Старец и жестом указал на скамейку.

– Чего ты хочешь?

– Минуту твоего времени. – Он улыбнулся; слова звучали спокойно и вежливо.

Понтифик помедлил. Своим миролюбием Старец явно хотел сбить его с толку.

– Нам нечего сказать друг другу.

– Наоборот. Мы столько можем сказать друг другу, что сейчас всего и не обсудить. Поэтому приходится выбирать самое важное. – Он похлопал рукой по скамейке. – Но я настаиваю, чтобы сначала ты присел и отдохнул.

Понтифик медленно сел, закрыл Библию и положил ее на колени.

– Я удивлен, – произнес Старец. – Мое появление совсем тебя не напугало. Похвально.

– Разве я должен бояться? – Папа обвел рукой окружающие их сады. – Ты нанес мне визит на моей территории. Скорее это ты должен беспокоиться.

Старец покровительственно подмигнул:

– Один из твоих воинов погиб.

– Это случается на войне.

– За ним последуют и другие.

– Я уже спрашивал тебя: чего ты хочешь?

– Чтобы в итоге ты сдался.

– Это невозможно. Оказывается, ты не умеешь смотреть в будущее. Что, века унижения лишили тебя разума?

– Мне предъявляли и худшие обвинения.

– У меня нет времени на болтовню.

– Тебе придется найти время. Скоро на твоих руках окажется кровь очень многих, если ты допустишь, чтобы дочь Фурмиила узнала тайну.

– Что ты имеешь в виду?

– Неужели ты не понимаешь? Неужели ты так и не понял, как мне больно? Дело не в унижении, дело в мучениях и горечи потери. И ярости. Если у тебя из рук вырывают рай, приходится искать способ сравнять счет. На моем месте ты поступил бы точно так же.

– Наверное, тебе стоило задуматься об этом раньше, до того, как ты объявил себя равным Творцу. Нет, я не поступил бы так же, как ты.

– Но ведь я и был равным Ему. Мы все были равны. Все были прекрасны. И все заслуживали одного и того же. Но Ему не понравилось, когда я бросил Ему вызов. Потому и произошла эта битва. Во мне и в тех, кто перешел на мою сторону, Он увидел угрозу и не стерпел этого. И не надо льстить себе: ты такой же, как я, потому что в глубине твоей души таится ненависть, неверие и тьма. Они живут в сердце любого человека.

– Ты сказал, что на моих руках будет кровь…

– Время на исходе. Эта женщина подбирается к тайне все ближе. Я не могу допустить, чтобы она ее разгадала.

– Поэтому ты убил Томаса Уайетта? Ты боишься Коттен Стоун?

– Меня раздражает ее упрямство. Если торопить последние дни, из-за одного ее упрямства нам придется показать себя. А это само по себе отпугнет от нас многих.

– Еще раз спрашиваю: чего ты хочешь?

– Я хочу, чтобы ты вмешался.

– Если я вмешаюсь, это спасет те жизни, о которых ты говорил?

– Сделай так, как будет лучше для всех. Убеди ее остановиться, развернуться, сдаться. Если она будет продолжать, это лишь причинит ей еще больше боли. И в конце концов она сделает больно человеку, которого любит больше всех.

– Если я сделаю то, о чем ты просишь, что получу взамен?

– Абсолютную власть.

– У меня и так много власти.

– Богатство, какого не было ни у одного короля.

Понтифик указал на папский дворец:

– А это что такое, по-твоему?

– Ты слишком узко мыслишь. Ты даже представить себе не можешь, что я могу тебе дать. Это за рамками твоего воображения.

– Да, я обычный человек и никогда не претендовал на большее.

– Тогда я дам тебе мудрость и ум, и ты превзойдешь всех великих мыслителей прошлого и настоящего.

– А сам ты знаешь эту тайну? Ту тайну, которую ищет она?

– Да.

– Расскажи, и я сделаю то, о чем ты просишь.

Старец громко засмеялся.

– Что тут смешного?

– Я не глупец.

– Знаешь, о чем я думаю? – спросил Папа.

– Просвети меня.

– Я думаю, что у тебя безвыходное положение. И все равно – ты должен понимать, что нет такого искушения, на которое я поддался бы.

– Я не буду предлагать дважды.

– И еще я понял, что совсем скоро Коттен Стоун нанесет тебе очень болезненный удар.

– Взгляни на свои руки. Видишь кровь? Сможешь ли ты пережить это?

Понтифик встал и повернулся к Старцу спиной.

– Уходи прочь, – сказал он.

Когда он обернулся, чтобы повторить приказ, скамейка уже опустела.

Халк

Лестер Риппл сгреб все, что лежало на карточном столе у телевизора, и разложил это в коридоре, ведущем в спальню, поделив на три кучки. Надо было освободить пространство для работы. Свободное пространство – свободный разум.

Он сел на складной стул и разложил на виниловой столешнице три фотографии. Рядом положил увеличительное стекло с подсветкой.

Обнаружив в мужском туалете эти фотографии, он не мог дождаться, когда окажется дома. Он определенно не хотел, чтобы в первый день на новой работе кто-нибудь увидел, как он роется в мусорном ведре в уборной. Но одного взгляда на эти снимки хватило, чтобы приковать его внимание. Доктор Эванс наверняка решил, что он кретин, у которого бардак в голове, потому что весь день, пока его вводили в курс дела, он постоянно возвращался мыслями к фотографиям. Риппл был способен думать лишь о том, как бы взглянуть на них еще разок. Он запомнил, что одна часть чего-то, напоминавшего толстый кусок стекла, была покрыта глифами или петроглифами, но поразила его нижняя часть.

Неужели это оно, и ему не показалось?

Когда рабочий день закончился, он пулей полетел по коридорам и выскочил из здания университета. В портфеле лежали три фотографии. Дома он рассмотрит их не торопясь.

Риппл склонился над первым снимком и поднес к нему увеличительное стекло. Провел пальцами по рядам линий и точек. В мозгу словно нажали кнопку «пуск», и мысли понеслись быстрой чередой.

Числа. Математические символы. Числа, символы и слова? Уравнения. Кусочки. Фрагменты. Да-да, и числа, и символы, и слова. Они шли подряд, а мозг обрабатывал их, как сверхмощный компьютер.

Внезапно Риппл откинулся на спинку и убрал увеличительное стекло. Дыхание сбилось, словно он только что взбежал по лестнице.

Халк. Вот что. Он нарисует Невероятного Халка зеленым фломастером и подождет, пока в голове все встанет на свои места.

Лестер Риппл схватил с дивана последний номер «Международного журнала теоретической физики», вынул из стаканчика зеленый маркер и вернулся к карточному столику. Чтобы подписаться на журнал, ему пришлось экономить весь год; подписка обошлась в 1800 долларов с мелочью, но журнал выполнял сразу две задачи. Риппл читал его и рисовал в нем.

Лестер нашел страницу, на которой еще не было набросков, и принялся рисовать. Постепенно на полях возник Халк с такой гримасой, словно пытался поднять чудовищный вес.

Тут же полегчало, хаотические мысли упорядочились, информация методично выстраивалась в логически выверенные структуры. Он мурлыкал себе под нос песню из «Топ-Гана». Эпизод, где Том Круз и его друзья-пилоты поют ее, один из самых любимых. Может, вечером стоит еще раз посмотреть этот фильм. Он пересматривал его чаще всех.

Риппл нарисовал только голову, лицо и левую часть туловища Халка, но этого было достаточно. Если понадобится, он еще раз сделает перерыв и дорисует правый бок.

Он снова взялся за фотографии и принялся делать заметки на клочке бумаги, который упал на пол, когда он разгребал стол. Вскоре он понял, что для всех заключений и расчетов на этом листке не хватит места.

Риппл побежал на кухню. Там, под полкой для столового серебра, был шкафчик, набитый блокнотами с линованной бумагой. Ему нужно было много блокнотов.

Еще там был пластмассовый стаканчик с остро заточенными карандашами и точилка в виде Бэтмена. Он взял три блокнота, три карандаша, точилку и вернулся к столу.

Через три часа Риппл встал и принялся ходить вокруг стола.

Кто написал это? Кто повторил его нитяную теорию? Да, это развернутая версия, записанная в виде комбинаций ключевых слов и уравнений квантовой механики. Некоторые части читались как цельные предложения, но потом к ним примешивались сложные уравнения, и все это было записано в трехмерном бинарном коде. Самым трудным при расшифровке оказалось понять, где этот код соответствует языку, а где – математическим формулам. Очень хотелось расшифровать, последние фрагменты, но это было невозможно – они были засвечены вспышкой. Но он не сомневался: что бы там ни было написано, это лишь подтверждало его теорию.

Итак, она перед ним, его же нитяная теория, выцарапанная на непонятной стеклянной глыбе, и теория эта доказывает существование множественных параллельных миров, творимых энергией мысли и находящихся в одном временн о м отрезке. Нитяная теория гласила, что каждая мысль отражается в мире, в котором мы живем, а в силу этого – и во всем космосе. Все вероятности уже случились. Все результаты уже существуют. Кто-то параллельно с Рипплом доказал взаимосвязь и взаимопроникновение материи, энергии, души и духа. Как и в его теории, здесь прокладывался мост между квантовой механикой с ее квантово-волновым дуализмом и законами классической физики. Риппл уже ответил на вопрос: если электрон может одновременно находиться в двух местах, почему мы так не можем? Если освободить разум, дать возможность пересмотреть понятие реальности, ответ очевиден.

Риппл снова сел и взглянул на фотографии и свои записи. Затем перевернул первый снимок и прочел номер телефона и имя.

Громким, уверенным голосом он произнес:

– Здравствуйте, мисс Стоун. Говорит доктор Риппл с факультета антропологии Иллинойского университета.

Он повторил это вступление еще два раза и отправился на кухню к телефону.

– Эванс даже не взглянул на них, Тед, – говорила Коттен по мобильному телефону, открывая дверь в номер. – Я оставила ему снимки, но вряд ли он станет тратить на них время. Извини, что пустила твои деньги на ветер.

– Ничего, все мы иногда заходим в тупик, – ответил Тед Кассельман. – Ты же знаешь, это издержки нашей профессии. Кто там еще у вас с Томасом Уайеттом в списке экспертов?

– На Эванса мы возлагали больше всего надежд. – Коттен положила пустую папку у кровати. – И я считаю, что это пустая трата времени и денег – летать по всей стране и искать того, кто взялся бы за эти фотографии. – Она опустилась на кровать. – Кроме того, я хочу поехать на похороны Томаса. Я чувствую, что должна.

– Но это ведь уже ничего не изменит.

– Я знаю, но так будет правильно. Мы только начали узнавать друг друга… Я уверена, что если бы случилось наоборот, он обязательно пришел бы попрощаться. Как только вернусь – сразу возьмусь за сюжет. Но мне надо слетать туда.

– Помочь тебе чем-нибудь? Может, заказать гостиницу?

– Тед, ты хуже родного отца. Я уже большая девочка и умею ходить по улицам сама.

– Я просто забочусь о тебе, детка.

– Скоро позвоню, – пообещала она и нажала отбой.

Ну вот, зря только потратила время, думала она, сбрасывая туфли и ложась на спину. Ясно, что остальные специалисты по хипу поведут себя точно так же. А ей сейчас нужно лишь одно – хорошо отдохнуть.

Зазвонил мобильник. Коттен открыла его, думая, что зачем-то перезвонил Тед. Но код вызова был местный – Чикаго.

Христофор Колумб

Коттен оглядела сидевших в «Старбаксе» – она искала человека в бейсболке с вышитым Койотом Вилли. Лестер Риппл сказал, что по кепке она его узнает. Но пока не было видно никакого Вилли.

Тут ее довольно сильно хлопнули по плечу, и она обернулась.

– Вы мисс Стоун? Я Лестер Риппл, из Центра андских исследований факультета антропологии Иллинойского университета.

Слова прозвучали так, словно он их отрепетировал. Потом он чихнул, сморщив нос, и протянул ей руку. Это был невысокий коренастый человек лет тридцати, со светлыми волосами, торчавшими из-под кепки, и слезящимися глазами. Под мышкой он держал потрепанный портфель.

– Рада познакомиться, Лестер, – поздоровалась Коттен, пожимая ему руку. – Прошу извинить, что не совсем поняла вас, когда мы говорили по телефону.

Лестер часто закивал.

– Я… я тут занял местечко.

Он развернулся и двинулся вперед, сталкиваясь буквально с каждым, кто попадался на пути.

– Извините. Извините.

Вот это и называется «слон в посудной лавке», думала она, следуя за ним. У него даже рубашка с одного бока вылезла из штанов, а надевая ремень, он пропустил сзади несколько петель. Классический ботаник.

– Вот тут. – Он выдвинул для нее стул.

На пол полетел листок бумаги, лежавший на сиденье. Коттен заметила, что на нем было написано слово «спасен», подчеркнутое три раза. Другой листок, тоже со словом «спасен», лежал по центру круглого столика, прижатый чашкой с нетронутым кофе.

– Я тут уже сижу какое-то время, – сказал Лестер. – Не хотел, чтобы мое место заняли, пока я хожу в туалет. – Он поднял листок с пола, уселся напротив Коттен и сказал: – Значит, так. Вы ведь знаете про Христофора Колумба? – Он закатил глаза. – Хотя, конечно, все знают про Христофора Колумба. А знаете ли вы, что разум воспринимает только то, что считает возможным?

Риппл уставился на нее, явно ожидая реакции.

Коттен покачала головой.

– Простите, но я не очень понимаю.

Лестер прижал ладони к глазам.

– Да-да, конечно. Есть у меня такая проблема.

Может, не стоило соглашаться на встречу с этим типом. Это не просто чудак – это самый настоящий сумасшедший.

– Стало быть, так, – начал он. – Я занимаюсь квантовой физикой, то есть изучаю мир на квантовом уровне. Кванты еще меньше, чем атомы. Там, в квантовом мире, не действуют законы нашего мира, и наоборот. В квантовом мире есть такое явление, которое мы называем суперпозицией, – это значит, что одна частица может находиться в двух или более местах или в двух или более состояниях одновременно. Это потому, что атом, к примеру, – не предмет, а лишь тенденция. Квантовая физика и занимается расчетом возможностей, и каждую секунду существует весь набор возможностей. И только когда сознание выберет одну из этих возможностей, та реализуется. – Он начал что-то писать на салфетке. – Вот смотрите.

Коттен посмотрела на салфетку. Похоже на уравнение, но с тем же успехом это могут быть бессмысленные каракули душевнобольного.

– Мистер Риппл, вы…

– Лестер. Называйте меня Лестер.

– Лестер, если вы хотите, чтобы я поняла, вам придется объяснять простым языком.

– Не хотите кофе – латте, мокко, что-нибудь еще?

– Нет, спасибо. Может, чуть позже.

– Я тоже не пью кофе, но пришлось взять чашку, чтобы занять столик. Я взял без кофеина, на тот случай, если все-таки придется его глотнуть. – Риппл скомкал салфетку и яростно почесал макушку, отчего волосы стали торчать во все стороны.

Ну и тип, подумала Коттен. И все-таки этот человек казался искренним, гениальным, пусть и чересчур странным.

Он положил перед собой другую салфетку, старательно нарисовал куб и придвинул салфетку к ней.

– Посмотрите внимательно. С какой точки вы на него смотрите? Снизу вверх, сверху вниз или сбоку?

– Сверху, – сказала она, глядя на Риппла.

– Нет-нет-нет. Вы не на меня смотрите, а на куб, – произнес он, словно задыхаясь.

Терпение истощалось, но Коттен уставилась на куб – и тут вдруг ее точка зрения изменилась. Она подняла глаза и улыбнулась.

– А теперь я смотрю на него сбоку.

– Ну? Теперь понятно?

– Это просто оптическая иллюзия, – сказала Коттен.

– Точно! – Риппл хлопнул ладонями по столу. – Я ничего не менял в рисунке – просто все возможности существуют одновременно. А ваше сознание определяет, какая из перспектив становится реальностью – тем, что вы видите. Вот что такое на самом деле наш мир – набор возможностей, или, как вы сказали, иллюзий. Реальность – это иллюзия. А иллюзия – реальность, но только если вы примете ее и станете ее участницей.

Коттен откинулась на спинку стула. Она стала смутно понимать, о чем он говорит.

– Я понимаю, что вам трудно это осмыслить и принять. Итак, вернемся к Колумбу. Из истории известно, что когда корабли Колумба приближались к островам Карибского моря, местные жители просто не увидели их. Почему? Да потому что не могли себе их вообразить, у них не было понятия о трехмачтовом корабле весом в сотню тонн. Шаман смотрел на море, видел волны, расходящиеся перед носом корабля и понимал, что там движется нечто. Но его разум был не в состоянии воспринять сам корабль. Когда же он долго смотрел на горизонт, корабли, в конце концов, приобрели очертания. И он смог их увидеть. И как только шаман описал их остальным, и они сосредоточились, то увидели их тоже.

– Но ведь это легенда, – сказала Коттен.

Риппл пожал плечами.

– Любой специалист по квантовой физике поймет эту закономерность, только ему трудно будет ее объяснить. Я уже говорил: в квантовом мире атом может находиться в двух или нескольких местах одновременно. И это совершенно точно документировано. Это вам не история про Колумба. Но целая пропасть лежит между квантовым миром и тем, что мы видим невооруженным взглядом. Почему, к примеру, этот стол не может находиться одновременно в двух, трех или тысяче местах, как могут частицы в квантовом мире?

Риппл снова вытер лоб.

– Не имею ни малейшего понятия, – ответила Коттен, беседа все больше и больше захватывала ее.

– А вот я нашел ответ. Это часть моей нитяной теории. – Риппл достал из портфеля коричневую папку и вынул оттуда три фотографии. – И то же самое сказано здесь, на этих снимках, которые вы сами и сделали. Все мои вычисления и объяснения зашифрованы тут. – Он ткнул пальцем в один из снимков. – Вы сказали, что ее нашли на раскопках в Перу. Как это?

– Я не знаю, как это, но именно там нашли эту табличку. Я сама видела, как ее доставали из-под земли. – Коттен помолчала и сложила руки на коленях. – Все, что вы мне сейчас рассказали, Лестер, очень интересно, но я сомневаюсь, что на табличке написано именно это. У меня есть основания полагать, что там содержится нечто большее, чем постулаты нью-эйджевской физики.

Лицо Лестера сморщилось, правый глаз заслезился.

– Но там действительно написано именно это. С помощью трехмерного бинарного кода. Очень замысловато. Кое-где – математические формулы, кое-где – слова.

– Тогда скажите, что в той части, где слова.

– Скажу, – отозвался Риппл. – Там сказано, что все возможности существуют одновременно, и так далее.

– И все?

– Ну да. Правда, я не разглядел две последние линии – там блик от вспышки.

Снова пустая трата времени, подумала Коттен.

– Уверена, что в научном сообществе найдутся люди, которые с радостью вас выслушают.

Риппл вытер лоб рукой.

– Мне можно оставить снимки у себя? – спросил он.

– Да, конечно. У меня есть копии. Спасибо, что потратили на меня время, Лестер. А теперь мне пора бежать. Мне еще надо выписаться из гостиницы и успеть на самолет в Вашингтон.

– Ах да. Правительственные дела, я полагаю, – произнес он, и разочарование отразилось в каждой черточке его лица.

– Похороны, – сказала она.

– Ох, простите.

Коттен встала.

– А что, по-вашему, там должно было быть написано? – спросил Риппл.

– Как мне остановить Армагеддон.

«ЗИГ-Зауэр»

Ричард Гапсбург вел взятый напрокат «бьюик лакросс» по Массачусетс-авеню в сторону Обсерватори-серкл. Три автомобиля отделяли его от мишени – пассажира на заднем сиденье серого «вольво». Ричард был зол, потому что перед этим упустил возможность сделать выстрел – не решился сразу и потерял несколько секунд, когда цель была открыта. А если он провалит дело, Эли преподнесет ему на блюдечке его собственные гениталии.

«ЗИГ-Зауэр Р226» лежал на пассажирском сиденье рядом с ним. Снайпер из Ричарда никудышный, но ему навязали это задание против воли. Он предлагал Эли нанять киллера, но тот отверг эту идею. Видимо, Эли не хотел привлекать посторонних, боясь возможных утечек. И еще – Ричард был уверен, что Эли снова его испытывает.

Ричард следовал за «вольво» по 14-й улице и шоссе 1. Он не мог подъехать ближе и выстрелить на ходу. Ну как можно одновременно вести машину и точно стрелять?

Ричарда не беспокоило, что кто-нибудь запомнит номер его машины и через фирму по аренде выйдет на него. Машину он брал по поддельным документам. Кроме того, повесил поверх номера другой, поддельный. Так что проблема не в том, что его могут выследить, а в том, чтобы не промахнуться.

Все то время, что он ехал по шоссе I–395 и аллее Джорджа Вашингтона, он обдумывал свой план. Впереди еще одна удачная возможность – аэропорт Рональда Рейгана.

Он увеличил скорость, обогнал две машины и наконец оказался прямо за «вольво», в нескольких футах. Голова цели виднелась через заднее стекло.

«Вольво» повернул к обочине, где прилетевшие пассажиры ждали автобусов и такси. Ричард поставил машину сразу за ним. Приоткрыл окно своего «бьюика» и высунул в щель полуавтоматический пистолет, прикрыв его выпуском «Спортс иллюстрейтед».

Из машины вышел водитель и открыл заднюю дверцу.

Цель показалась, и Ричард нажал на курок.

Коттен Стоун продиралась сквозь переполненный зал ожидания вашингтонского Национального аэропорта Рональда Рейгана. На плече висела дорожная сумка, Коттен смертельно устала от перелета и была обескуражена после поездки в Чикаго, встречи с доктором Эвансом и чудаковатым, но заинтриговавшим ее Лестером Рипплом. Она внутренне готовилась к похоронам Томаса, по-прежнему болезненно переживая его гибель. Лучше кого-либо она знала, что падшие ангелы шлют ей предупреждение: сдайся, остановись. Но она не имела ни малейшего намерения слушаться. Да и Томас не допустил бы этого. И она не хотела, чтобы его смерть оказалась напрасной.

У Коттен был забронирован номер в гостинице Джорджтауна. Сразу после похорон она собиралась созвониться с Тедом и снова приняться за расследование. Ни в коем случае нельзя его подводить. Он и так поставил себя под удар, взяв ее в Си-эн-эн. Под угрозой карьеры их обоих.

В конце зала народу было поменьше, Коттен замедлила шаг и стала искать монсеньора Дучампа, который обещал ее встретить. И вдруг замерла – взгляд упал на высокого мужчину в нескольких ярдах от нее. На нем были джинсы, черный свитер с высоким воротом и плотный замшевый пиджак. Его улыбка сияла в толпе. В одну секунду она узнала эти глаза.

– Джон! – прошептала она и побежала к нему. Бросив на землю сумки, крепко обняла его за шею. – Поверить не могу, что это ты.

Джон Тайлер обнял ее, а пассажиры обходили их кругом.

Коттен отпустила его.

– Извини. Меня могут неправильно понять – зачем-то бросаюсь на шею архиепископу. – Она подняла глаза к потолку. – Спрашивается, зачем?

Джон обхватил ее руками и прошептал:

– Привет, Коттен Стоун.

– Привет, Джон Тайлер.

Еще секунду они стояли, обнявшись. Как же уютно ей вот так, когда голова лежит у него на плече, когда он так близко. От легкого запаха одеколона, смешанного с запахом его кожи, на нее нахлынули воспоминания.

Наконец Коттен отпустила его и отступила на шаг. Вытерла слезы с глаз.

– Как я рада, что ты здесь.

– Я тоже. – Он подхватил ее сумку и ноутбук. – Идем. Меня ждет машина. – И направился к дверям.

Когда они вышли, Джон указал ей на серый с металлическим отливом «вольво», припаркованный у обочины. Они подошли ближе, и Коттен узнала человека, который стоял у машины.

– Здравствуйте, мисс Стоун, – произнес монсеньор Дучамп, открывая ей дверь.

– Много воды утекло после Нью-Мексико, монсеньор, – сказала Коттен. – Рада снова видеть вас. – И села назад.

– Взаимно, – ответил Дучамп. – Ваше преосвященство! – Он кивнул Джону, и тот залез в машину рядом с Коттен.

Секунду спустя «вольво» влился в поток машин.

Ричард заехал на территорию торгового центра и припарковал машину. Сердце по-прежнему бешено колотилось, гулко отдаваясь в груди. Он не попал в Тайлера и не знал, куда улетела шальная пуля. Он не видел, чтобы кто-нибудь падал. Когда он стрелял, глушитель пистолета и шум аэропорта сделали выстрел беззвучным. Никто и бровью не повел. Он швырнул пистолет вместе со спортивным журналом на сиденье, нажал на газ и умчался из аэропорта.

Все-таки он промахнулся.

Эли это не понравится.

Ричард вышел из машины, снял фальшивый номерной знак и выбросил в ближайшую мусорку. Снова сел в машину, откинул спинку и включил радио. Настроившись на станцию классической музыки, установил нужную громкость и откинулся на сиденье, закрыв глаза. Нет, он не создан для такого.

Ричард Гапсбург понял, что с него хватит.