Текст книги "Модницы"

Автор книги: Линн Мессина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Складывается заговор

Когда хочется хоть ненадолго скрыться от всех, лучше всего лифт. Если повезет, проедешь в одиночестве все двадцать два этажа.

В дамской комнате по-настоящему не уединишься. Вечно ходят туда-сюда, двери кабинок низкие, так что видишь лбы сослуживиц, которые застегивают джинсы.

Однако Эллисон, Сара и Кейт здесь, похоже, как дома. Я все оглядываюсь на дверь, то и дело ожидая чьего-нибудь появления, а они сидят на столах и прихорашиваются перед нелицеприятными зеркалами.

– Время настало, – говорит Сара.

– Какое время? – переспрашиваю я. Поразительно, сколь многого я, оказывается, не знаю! Не знаю, почему время настало, не знаю, как я могу быть краеугольным камнем и что за план сместить Джейн.

Эллисон берет один из бесчисленных флаконов на столе. Она наклоняется, откидывает волосы и спрыскивает их. Сегодня на ней серые полотняные брюки и белая блузка без рукавов. Этот наряд по идее элегантный и стильный, но на Эллисон выглядит так, будто она напялила его утром, потому что все остальное было в стирке. Убирая челку, она говорит:

– Настало время нанести удар.

Я отрываю взгляд от двери. Мы сидим здесь уже десять минут, и она не открылась ни разу. Начинаю верить, что и не откроется.

– Нанести удар? – переспрашиваю я.

– Сейчас у нас как раз есть шанс, – говорит Кейт.

– Какой шанс? – Эллисон снова наклоняется и повторяет процедуру. Когда она выпрямляется, лицо у нее красное, других изменений незаметно.

– Маленький шанс, – добавляет Сара на случай, если я вдруг решу, что шанс большой.

– Маргерит Турно ни за что долго не продержится как директор редакции, – говорит Эллисон и ставит лак на место, явно довольная результатом своих усилий. – Джейн как пить дать уволит ее через два месяца.

Сара закатывает глаза.

– Два месяца? Ха! Неделя, точно вам говорю.

– Больше недели, – говорит Кейт. – Скорее месяц.

– Целый месяц? – не верит Сара.

– По меньшей мере столько потребуется на то, чтобы документы о ее приеме на работу прошли через отдел персонала, – логично объясняет Кейт. – Нельзя уволить человека до того, как его официально наняли.

Это объяснение удовлетворяет всех троих, и они поворачиваются ко мне. Я тихо-мирно сижу на кушетке, прислонившись к мягкой спинке. Краеугольный камень, хитроумный план, маленький шанс, время нанести удар – я слушаю внимательно. Не знаю почему, но внимательно.

Они смотрят на меня голодными и ждущими глазами.

– И что?

– Ты поможешь? – говорят они хором, будто команда болельщиц.

– Не знаю. А что за план?

Эллисон смотрит на остальных. Кейт бровями сигналит отрицательный ответ. Сара поддерживает ее, уже более заметно покачивая головой. Эллисон вздыхает.

– Мы не можем выдать тебе план, пока ты не согласишься помочь.

– Я не могу согласиться помочь вам, пока вы не откроете мне план.

Ни в коем случае ни во что не ввязываюсь вслепую. Это всегда плохо кончается.

Моя несгибаемая воля их раздражает, и они переглядываются, передавая друг другу целые сообщения путем хлопанья ресницами. Надо бы выйти и дать им обсудить дело наедине, но мне слишком уж удобно сидеть, и я остаюсь на кушетке. Они могут сколько угодно обмениваться ресничными сигналами, но рано или поздно все равно откроют мне план. Исход предрешен. Я краеугольный камень.

Эллисон

Редактор отдела красоты должен обладать шиком. Об Эллисон Харпер этого ни за что не скажешь. Она, конечно, старается, носит правильные сандалии (от Джимми Чу), правильные брюки (от Эммануэль Унгаро) и правильную помаду (Lip Glass от MAC). На манекене ансамбль был бы безупречный, и все же слишком она несуразна, и это выпирает.

Эллисон тридцать два, на три года больше, чем мне. В последние месяцы ее бодрый характер стал портиться. Эллисон снова обошли с должностью старшего редактора – на этот пост специально сманили человека из другого модного журнала, – и она начинает кое-что понимать. Понимать, что будущее может и не сложиться, и что, несмотря на красивые глаза, она не Элизабет Беннет. Эллисон Харпер не героиня своего собственного романа. Она Шарлотта [3]3
  Элизабет Беннет, Шарлотта – героини романа Джейн Остен «Гордость и предубеждение».


[Закрыть], второстепенный персонаж, она обменяет свои мечты на компромисс, но не факт, что это поможет. Если до сих пор она верила, что в прошлой жизни была Клеопатрой, то теперь начинает понимать, что была никем, безымянной рабыней, чье существование не оставило следа в истории.

Наблюдать за этим жутковато и неприятно, и я хожу в туалет длинным путем, чтобы обойти ее клетушку. Поздними вечерами, когда редакция почти пустеет, я слышу, как она по телефону пересказывает лучшей подруге сегодняшние неприятности. Озадаченным голосом она жалуется, что ей не поручили статью в рубрике «Между нами, девочками» («Ну-ка расскажите мне о своем режиме красоты: что сначала, тушь или тени?») или даже интервью для «Стильного мужчины» («Если бы пришлось выбирать между кожей и замшей, что бы вы выбрали и почему?»). Она сердито говорит Грете, что ей опять поручили рекламную заметку, которую запихнут к промышленным пресс-релизам. Не для этого она училась в университете Колумбии.

Эллисон винит Джейн в том, что ее карьера застопорилась – наблюдение вполне точное. Джейн выбирает сотрудников не по навыку и заслугам, как другие менеджеры. Она нанимает красивых редакторов, которые не умеют писать, и выгоняет некрасивых, которые умеют. Ассистентов она подбирает как аксессуары, и мы все сочетаемся – высокие, худые и с прямыми каштановыми волосами до подбородка.

Журналом она управляет как французским двором XVII века. Говорить полагается только тогда, когда к тебе обращаются, глаза в присутствии Джейн не поднимать. У нее почти патологическая потребность требовать покорности, и если бы это не противоречило требованиям совета по охране труда (смотри раздел «Травмы повторяющегося напряжения»), мы бы у нее все регулярно преклоняли колени. Ее интерес к «Моднице» продержится ровно столько же, сколько рост спроса, и как только продажи хоть чуть-чуть упадут, она уйдет. Она сбежит с тонущего корабля, и журнал начнет долгий спуск к банкротству. Достаточно посмотреть на закрывшийся «Путешественник» и отчаянно барахтающееся «Лицо». Вклады в хороших сотрудников и создание фундамента для многолетнего успешного издания журнала в ее планы не входят. После Джейн хоть потоп.

Неудивительно, что крестьяне начинают бунтовать.

Краеугольный камень

Я краеугольный камень, и вот почему: Джейн меня уважает, так как Алекс мне обязан.

– Как это обязан? – говорю я.

– Так. Обязан, – возражает Эллисон.

– Нет, не обязан.

Я всего лишь младший редактор и не могу сделать одолжение даже себе самой.

– Нет, обязан. Номер со сменой имиджа за прошлый май, – доносится из туалетной кабинки голос Сары.

– Со сменой имиджа? – Пытаюсь вспомнить хоть какой-то контакт с Алексом Келлером, но ничего не приходит в голову. По той простой причине, что мы никогда не встречались.

Слышна спускаемая вода, и выходит Сара, застегивая брюки капри.

– Да-да, прошлый май, – говорит она и открывает воду, чтобы вымыть руки.

В том майском номере, кроме обычного набора балов и вечеринок, был специальный раздел «Измени свой имидж и жизнь», но с Келлером я никак не пересекалась.

– Ничем он мне не обязан.

– Карла Хейден, – говорит Кейт и выжидающе смотрит на меня.

Имя кажется мне смутно знакомым, но и только. Кто она, знаменитая актриса, стилист-парикмахер или новая сотрудница «Модницы»? Имена занимают в моем мозгу маленький и редко используемый участок.

– Карла Хейден, – кивает Сара. Она вытирает руки бумажным полотенцем, швыряет его в урну и плюхается на кушетку рядом со мной. Меня обволакивает запах ее духов, цветочного, явно дорогого аромата.

– Невысокая, полноватая, тусклые темные волосы, – добавляет Эллисон, будто такие детали могут подтолкнуть мою память.

По мне, так это описание половины мира. Я непонимающе смотрю на них.

– Ей меняли имидж в майском номере.

Сара поворачивается ко мне с раздраженным вздохом.

– Ты одела ее в то платье от Хлоэ с косым кроем и сделала светлые тона в волосах.

– Ах да, Хлоэ, – говорю я, наконец вспоминая. Они сами виноваты, что мне потребовалось столько времени. Если бы догадались принести с собой майский номер, мы бы во всем разобрались еще пять минут назад. – Ее звали Карла Хейден?

– Карла Хейден Келлер, – говорит Эллисон.

– Карла Хейден Келлер? – повторяю я тупо.

– Карла Хейден Келлер, – кивает Кейт.

– Он что, женат? – Я пытаюсь представить, какая женщина выйдет за вздорного бородавчатого тролля. Невысокая и полноватая, с тусклыми темными волосами как-то не подходит.

– Она его сестра, – с усмешкой поправляет меня Сара. Она отбросила часть фамилии, чтобы сбить Джейн со следа.

– Сестра? – По Келлеру никогда не скажешь, что у него есть братья и сестры, так что мы их и не учитывали, гадая насчет его биографии. Как-то неприлично теперь их предъявлять, вполне в его духе. – Я не знала, что у него есть сестра, – раздраженно говорю я. Нам бы следовало знать о сестре.

– У него их две, – объявляет Кейт.

– Вот паршивец, – говорю я, пытаясь привыкнуть. Сестры должны были бы очеловечить юного Алекса. – Наверняка они старше. Наверняка старшие, властные и злые, как сводные сестры Золушки.

Сара качает головой.

– Они моложе.

– Черт. – Я не представляю, как у такого ужасного человека могут быть младшие сестры. Это кажется невозможным.

– Так ты понимаешь, почему он тебе обязан?

Я меняю людям имидж двадцать – тридцать раз в год. Никто никогда еще не воспринимал это как одолжение.

– Нет.

– Ты изменила ее жизнь.

Именно такую ерунду мы пропагандируем в журнале, но это неправда. Счастье не зависит от того, какую тушь для ресниц ты покупаешь.

– Я изменила ее волосы.

– Через два дня после того как она вышла отсюда со светлыми тонами в волосах и платьем от Хлоэ, Карлу Хейден Келлер пригласили ведущей «Поколения Игрек» на канале «Метро». На вечеринке «Метро» она встретила известного финансиста Элистера Конкорана, который немедленно в нее влюбился. Через два месяца они поженились, купили дом в Вестчестере и теперь ждут первого ребенка, – говорит Эллисон с широкой улыбкой.

– Вот видишь, – говорит Кейт, – Алекс Келлер тебе обязан.

Алекс Келлер

В редакции всем есть что порассказать про Алекса Келлера. Хотя никто этого отъявленного мизантропа в глаза не видел, мы все имели с ним дело. Он вечно раздраженно вешает трубку, шлет хамоватые и-мейлы с нетерпеливыми ответами или царапает резкие записочки, которые обижают стажеров до слез.

Дверь его кабинета закрыта. Через покрытое морозными узорами стекло никогда не видно света, и, если бы из-за двери не доносился непрерывный ритм диско, можно было бы подумать, что там никого нет. Когда ты хочешь что-то ему передать, то полагается следовать установленному порядку. Кладешь это в его ящик для входящих документов возле двери, стучишь дважды и уходишь. Обернешься секундой позже, и ничего уже нету. Весь процесс покрыт тайной, и ощущение такое, будто летишь на метле в страну Оз.

Алекс Келлер – редактор светской хроники в «Моднице». Каждый месяц он заполняет дюжину страниц фотографиями с премьер, гала-концертов, благотворительных мероприятий и торжественных открытий. Все счастливые вечеринки похожи друг на друга, и когда смотришь на фотографии, то праздник у Живанши ни за что не отличить от благотворительного мероприятия, организованного фондом борьбы с раком груди. Возьмите стандартную схему любой свадьбы, на которой вы были, прибавьте пару тысяч свечей, вот и выйдет раздел Алекса Келлера. Только имена другие.

Моментальные снимки, которые лишь слегка отличаются от фотографий в школьных выпускных альбомах, обычно сопровождаются кусками текста с описанием события. Остроумный, шутливый и почти разговорный стиль Келлера, от которого никогда не веет скукой, напоминает обычные колонки сплетен, только без вечных напоминаний о сексе и жадности.

Поскольку жизнь таинственного Келлера, окруженная «шиком и блеском», никак не объясняет его враждебности к сотрудникам, нам остается только гадать. Мы сочиняем теории о его родителях (слабый отец, тираническая мать), детстве (его вечно задирали хулиганы), росте (комплекс Наполеона) и личной жизни (отсутствует). Его гнев на все человечество можно объяснить лишь одним: он коротышка с проблемами, у которого не сложилась личная жизнь. Поскольку Келлер ни разу не выглянул из своей норы, чтобы оспорить этот вывод, с годами рассказы становились все фантастичнее и фантастичнее. На месте человека образовался миф, и мы так хорошо знаем его детали, что иногда забываем, что это только выдумка.

Что и происходит, когда Сара, Кейт и Эллисон составляют свой план. Они не учитывают, что Алекс Келлер может оказаться вовсе не сердитым карликом, который хочет отомстить доминантной материнской фигуре.

Заговор

Я не знаю, как Джейн ко мне относится, но слово «уважение» тут явно не к месту. Ладно, это я оставляю при себе: хочется услышать их план, и они вот-вот все мне расскажут.

– Великолепная идея принадлежит Эллисон, – говорит Кейт, – так что она должна решать.

Эллисон улыбается и краснеет – не привыкла к тому, чтобы ее идеи называли великолепными.

– Ну, не знаю, – нерешительно говорит она, глядя на соратниц. – Мы же решили, что скажем ей, только если она согласится помочь.

– Виг обязательно согласится, – говорит Кейт. Она за то, чтобы все раскрыть. Кейт не осторожный конспиратор, она авантюристка, готовая сломя голову броситься в дело. – Как только узнает план, она поможет. Я уверена.

Сара не убеждена, но она передала ответственность Эллисон и вполне этим довольна.

– Что бы вы ни решили, я поддержу.

Эллисон ломается под грузом независимости и поворачивается ко мне.

– Ладно, но ты должна поклясться, что, если не захочешь помочь, ты никому не расскажешь о нашем плане.

Я соглашаюсь, потому что почти уверена – планируют они что-то вроде того, чтобы подлить растворитель в шампунь Джейн, надеясь, что она подаст в отставку от унижения, когда лишится волос.

– В галерее в Сохо скоро будет выставка, – медленно говорит Эллисон, все еще сомневаясь во мне. – Один из новых английских художников, Гэвин Маршалл. Знаешь, из тех, кто делает надувную мебель из коровьих кишок и называет это искусством. Его последняя работа – серия под названием «Позолоченная лилия», но британская пресса назвала ее «Иисус-трансвестит», и это отражает самую суть, – объясняет она. – Этот Гэвин одевает статуи Иисуса в модные платья. В Англии выставка имела огромный успех, но дело щекотливое, и ни один модный журнал про нее не посмел писать. Так вот, мы собираемся убедить Джейн сделать статью. Потом последует скандал, призывы к бойкоту, и издателю придется ее уволить, чтобы умиротворить рекламодателей и консервативных верующих.

– И как вы убедите Джейн написать об этой выставке? – спрашиваю я. План у них на самом деле интересный и творческий, но я сомневаюсь, что из него что-то выйдет. Может, Джейн Макнил и тираническая эгоманьячка, но она не из лесу вышла. Она достаточно журналов выпустила, чтобы распознать опасную территорию. У нее годы опыта в журнальном деле, так что ей не надо объяснять, что мало кому из знаменитостей захочется быть под одной обложкой с Христом в платье от Диора.

– Тут-то ты и нужна, – говорит Сара.

– Я?

– Ты, – говорит Кейт.

– Я?! – С чего они взяли, что я могу повлиять на Джейн?

– Ты краеугольный камень, – кивает Эллисон.

Я тупо смотрю на нее; разговоры о моей краеугольно-каменности начинают мне надоедать.

Помолчав немного, явно не понимая, на чем остановить свой рассказ, пока я не дала согласие, Эллисон продолжает:

– Нам надо, чтобы ты убедила Келлера внести открытие выставки Маршалла в расписание ноябрьских вечеринок.

– И пусть он впишет побольше знаменитостей, – говорит Кейт. – Джейн не заинтересуется, если будет мало знаменитостей.

На самом деле и одной знаменитости вполне хватит, чтобы привлечь внимание Джейн. Но у плана есть крупные недостатки.

– Ее это не убедит.

– Это только первая стадия, – говорит Эллисон.

– Вот как?

Сара кивает.

– Есть и другие стадии.

– Сколько всего?

Эллисон закрывает глаза и молча прогоняет в уме свой план.

– Четыре, – говорит она. – Четыре стадии. На второй ты должна привлечь к Маршаллу внимание Джейн.

– Да, но только это надо сделать очень непринужденно. Она не должна знать, что ты хочешь, чтобы она о нем узнала, – добавляет Сара.

– Мы хотим, чтобы Джейн думала, что открыла секрет, – говорит Кейт.

Так-так, интересненько.

– И зачем?

– Понимаешь, если Джейн узнает – совершенно случайно, – что новый директор редакции собирается предложить, чтобы «Модница» спонсировала прием в честь Гэвина, а может, еще и сделала о нем статью, то она захочет украсть эту идею, – говорит Эллисон.

Это похоже на типичное поведение Джейн, но кое-что у них не укладывается в логическую цепочку.

– Джейн наверняка разузнает про Гэвина и сразу поймет, что для нас он слишком спорная фигура.

– Конечно. Если одна из нас предложит прием в честь Гэвина, – соглашается Сара. – Но если она решит, что это идея Маргерит, то ничего выяснять не станет.

Тут явно какие-то обстоятельства, которых я не знаю.

– Почему не станет?

– Они уже больше пятнадцати лет соперничают, – говорит Эллисон. – Джейн и Маргерит работали младшими редакторами в «Выскочке» и соревновались за интервью, сюжеты и сенсации. Они обе метили на должность старшего редактора, и, когда вакансия открылась, ее заняла Маргерит. После этого у Джейн дела шли все хуже. Через полгода она уволилась.

Этот набор фактов меня изумляет.

– Откуда ты все это знаешь?

Эллисон улыбается.

– Правило стратегии номер один: знай своего врага.

А я и не знала, что у нас война.

– Так что, видишь, если мы сможем убедить Джейн, что Маргерит что-то планирует у нее за спиной, чтобы обойти ее в глазах издателя, она сделает все, что может, чтобы помешать, – расчетливо говорит Кейт. – И какие бы сомнения она ни питала насчет такого проекта, их быстро задавит желание отнять идею у соперницы.

– Ей будет не до логики, – настаивает Сара. – Главная забота у нее – ожидание удара в спину от Маргерит.

– Я это гарантирую, – говорит Эллисон. Гарантировать что бы то ни было невозможно.

Просто иногда удается сократить степень риска. Смещение Джейн Макнил не кажется мне надежным замыслом. План у них хороший – куда лучше, чем я думала, – но он слишком зависит от особенностей человеческого характера. Никто не знает, как Джейн будет реагировать на Маргерит. С тех дней в «Выскочке» прошло больше десяти лет, и Джейн, когда-то всего лишь младший редактор, теперь возглавляет самый успешный женский журнал в истории. Время и успех как раз из разряда тех вещей, что лечат старые обиды.

Я говорю заговорщицам, что подумаю пару дней и скажу им, но это всего лишь вежливость. Я не склонна к революциям – как бы мне ни хотелось свергнуть старый режим, за оружие я не возьмусь.

Твоя глупая жизнь

Дот Дрексель разговаривает журнальными заголовками. Так и чувствуешь, как на тебя летят заглавные буквы.

– Коньковый бег на лыжах: твой новый любимый вид спорта, – говорит Дот, когда я вхожу в ее в кабинет. Хотя она уже пять лет как старший редактор, кабинет ее опрятен и пуст, без малейших личных деталей. Если бы Дот пришлось выбираться отсюда ночью во время военного переворота, она собралась бы за несколько секунд, не оставив следов. Ей не нужно было бы возиться с цветами, фотографиями в рамках и забавными бесполезными мелочами, которыми завалены столы у других.

Я сажусь и пытаюсь вспомнить свой старый любимый вид спорта – что-то же должен этот коньковый бег на лыжах заменить. Ничего не получается.

– Забудь о сноубординге, – говорит она и вручает мне буклет с фотографиями покрытых снегом вершин и пылающих каминов на лыжных курортах, – теперь все звезды спешат заняться новой соблазнительной альтернативой.

Сноубординг никогда не производил на меня особенного впечатления, так что забыть его несложно, но почему-то я сомневаюсь, что его соблазнительная альтернатива надолго останется у меня в памяти. Мой мозг – проходной двор для модных тенденций.

– Уже забыла.

– Отлично. – Она довольна моей уступчивостью. – Сделай мне пятьсот слов о самых модных нарядах для конькового бега на лыжах. Обзвони дизайнеров и получи список знаменитых клиентов. Мы будем снимать только те комплекты, при которых есть имена покупателей. Начни с Версаче – кажется, у них есть линия теплой спортивной одежды. А для внесения Идеального Оттенка Игривости позвони «Санрио» и узнай, не делают ли они коньковые лыжи с символикой «Хелло, Китти». Нам нельзя упускать из виду читательниц моложе двадцати пяти.

Микросовещание закончено, и я встаю. Встав, гадаю, зачем вообще садилась.

– Я сразу этим займусь, – говорю я деловито и озабоченно. Таковы правила игры, напоминаю я себе. Мы ведь здесь не журналистикой занимаемся.

– А что такое коньковый бег на лыжах? – не удерживаюсь я, уже выходя из кабинета. Обычно приходится изображать знакомство с подобными загадочными темами во время совещаний и потом сразу бросаться в Интернет за разъяснениями. Сегодня мне неохота притворяться. Сегодня мне хочется, чтобы мне все объяснили. Я не знаю, откуда взялась такая раздражительность, и впервые в голову мне приходит, а не дошла ли я до ручки. Может, пять лет пустоты – это мой предел.

Такое невежество заставляет Дот тяжело вздохнуть.

– Это самое яркое впечатление, которое ты упускаешь, – говорит она веско перед тем, как снять трубку.

Тут она ошибается. Самое яркое впечатление, которое я упускаю, далеко не так невинно, как коньковый бег на лыжах – спорт, сочетающий полезную для сердца тренировку на выносливость, как в лыжном кроссе, и возбуждение горных лыж.