Текст книги "Линни: Во имя любви"

Автор книги: Линда Холман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 31 страниц)

Глава тридцать вторая

Я закрыла широкие двустворчатые двери дома и шагнула в жаркий июльский полдень Калькутты. На голове у меня красовался пробковый шлем с широким козырьком и вуалью из плотного тюля, надежно прикрывающими верхнюю часть лица от солнца. В руках я держала зонтик. За мной следовала Малти.

Мы сели в паланкин, каждый день ожидавший у дома. Сомерс нанял четырех носильщиков, и теперь, независимо от того, собирались мы с Малти куда-нибудь или нет, они часами, день за днем стояли в саду, ожидая нас. Носильщикам разрешалось доставлять нас только в те места, которые назвал им Сомерс, – на майдан, в магазин Тайлера и в любой из английских домов. Еще я могла посещать женские собрания в клубе и брать книги в библиотеке. Сегодня я велела носильщикам отнести меня в клуб, где проводилось запланированное собрание Женского ботанического общества. Я сказала Сомерсу, что собираюсь в него вступить, однако это было неправдой.

После возвращения из Симлы я посетила одно из собраний, но любопытные взгляды остальных женщин меня раздражали. Некоторые из девушек, знакомых мне еще по путешествию на корабле, несмело мне улыбались и вежливо интересовались моим самочувствием. Никто и словом не упомянул о том, что произошло со мной в Симле. Меня напугало неподдельное участие, замеченное в глазах одной из женщин, когда я ответила, что прекрасно себя чувствую. Мне пришло в голову, что, возможно, некоторые из улыбок, попыток завязать разговор и приглашений, полученных мною со времени прибытия в Калькутту, действительно свидетельствовали о радушном приеме и желании завязать дружеские отношения. Возможно, среди англичанок была женщина, или даже несколько женщин, которые могли бы стать моими подругами, если бы я их не оттолкнула.

Теперь я смотрела на мир другими глазами и знала – это происходит потому, что я кое от чего избавилась – от некого страха, который раньше не позволял мне относиться к здешним англичанам без подозрения. Я поняла, что выстроила между собой и ними стену, чтобы защитить себя, в уверенности, что за каждым моим шагом следят, а каждый поступок обсуждают.

Однако теперь я мало интересовалась английскими леди, на них у меня не было времени. Меня занимали более серьезные вопросы.

Когда мы прибыли в клуб, Малти присела возле паланкина, намереваясь ждать меня здесь.

– Встреча продлится час, и еще час уйдет на закуски с напитками, – сказала я.

Она кивнула, и я вошла в двери, прошла по главному коридору, затем поспешила к черному ходу и вышла с другой стороны здания. Я обнаружила эту дверь неделей ранее, во время очередного похода в библиотеку. Открыв зонтик и наклонив голову, я направилась по улице позади клуба. Я махнула рукой рикше с тележкой, проходившему мимо. Он оказался костлявым невысоким мужчиной, блестящим от пота, с лицом сморщенным и коричневым, словно скорлупа грецкого ореха. Когда он подбежал ко мне, я произнесла всего одно предложение на хинди и села на жесткую доску, прибитую гвоздями к бокам шаткой тележки. Рикша схватился за оглобли и побежал вниз по все более сужающимся улочкам, огибая запряженные волами повозки и увешанных жасминовыми венками священных коров с ритуальными кругами на широких лбах. Старинные улочки извивались и петляли, переплетаясь в лабиринт, который, казалось, был призван сбивать с толку злых духов, если тем вдруг вздумается отправиться в центр Калькутты.

Рикша бежал через зловонные переулки, ловко уворачиваясь от тележек, коз, собак и кур. Крики младенцев, смех детей, вопли женщин и возгласы мужчин сливались в однообразный гул. Нищие и калеки толпились в узких проходах. Когда рикша пробегал мимо, некоторые из них пытались схватить меня за подол платья. Сточные канавы были переполнены гниющими пищевыми отходами, навозом и человеческими испражнениями. Голый ребенок, не старше трех лет, баюкал на руках мертвого, застывшего котенка, в котором копошились черви. Меня раскачивало в такт походке рикши.

«Тебя не стошнит, тебя не стошнит», – приказала я самой себе. На тележке не было навеса, и каждый раз, когда мы выбирались из узкой улочки к перекрестку, обжигающий ветер поднимал в воздух удушливые тучи красно-бурой пыли, не давая мне открыть зонтик. Солнце жгло мой пробковый шлем, желудок сводило судорогой. Я пожалела, что не съела ни одного из воздушных пирожных, принесенных мне Малти вместе с ромашковым чаем перед нашим уходом. Но сейчас я не смогла бы сделать даже глоток прохладного чая.

Наконец жилистые ноги рикши замедлили свой бег, и я увидела, что мы выехали из трущоб в более спокойный район. Маленькие деревянные домики с крошечными садиками казались приятно чистыми после увиденной ранее грязи.

Я внимательно разглядывала каждый из них, пока не заметила дом, весь оплетенный японской жимолостью. Я крикнула рикше, и он остановился, тяжело дыша. Я соскользнула с сиденья, однако у меня закружилась голова, и мне пришлось схватиться за треснутый бок шаткой тележки, чтобы не упасть.

Когда звон в ушах утих, я посмотрела на рикшу, стоявшего между оглоблями. Он назвал цену. От меня не укрылось его исхудалое лицо и желтоватые белки глаз. Я заплатила, не торгуясь, и он изумленно перевел взгляд с лишних монеток у себя на ладони на мое лицо.

Подойдя к дому, я тихонько позвала через циновку, закрывавшую вход:

– Нани Меера?

Мне тихо ответили, я отодвинула циновку в сторону и вошла в дом. В комнате было темно из-за занавешенных окон и почти прохладно. Какое-то время я не могла ничего разглядеть, однако вскоре заметила движение в углу комнаты. Когда глаза привыкли к тусклому освещению, я увидела красивую молодую женщину в ярком бирюзовом сари с рисунком из орхидей, сидящую, скрестив ноги, на чистом, устланном циновками полу. На руках она держала полненькую маленькую девочку, совершенно голую, если не считать шнурка-амулета, повязанного вокруг ее талии. Карие глаза малышки были подведены сурьмой и казались неестественно большими на маленьком круглом личике. Девочка спокойно лежала, пока ее мать круговыми движениями втирала в ее тело блестящее масло. Женщина вопросительно взглянула на меня.

– Я надеялась найти здесь Нани Меера, – сказала я на хинди. – Меня направили к дому, поросшему жимолостью, на этой улице.

– Вы пришли туда, куда нужно, – ответила женщина по-английски. – Нани сейчас вернется. Пожалуйста, садитесь и подождите ее здесь.

Она снова вернулась к ребенку.

– Спасибо, – сказала я, присаживаясь на один из двух огромных плетеных стульев с мягкими подушками и удивляясь безупречному произношению женщины.

Здесь еле слышно пахло сандалом. Рядом с одним из многочисленных узких окошек висела «музыка ветра», сделанная из длинных тонких медных прямоугольников и синих овальных бусин. Как только через полуоткрытые жалюзи проникал ветерок, они сразу же отзывались нежным звоном. Возле двух стульев стоял низкий комод из тика, украшенный резными птицами и цветами. На комоде я заметила простую белую глиняную миску, которая до краев была наполнена серой отшлифованной галькой. Между гладкими камешками возвышались великолепные оранжевые нарциссы. Вход в другую комнату был завешен длинными прочными нитями из стеклянных бус цвета янтаря. Рядом стоял высокий буфет, тоже из тика, но почти без украшений, за исключением двух ручек, вырезанных из слоновой кости в форме крошечных длиннохвостых обезьянок.

Девочка прикрыла глаза от удовольствия, ей явно хотелось спать. Когда женщина посмотрела на меня, я заметила, что ее глаза были удивительного фиолетового цвета, с тем переливчатым оттенком, который встречается на гроздьях садовой персидской сирени. Я натянуто улыбнулась, все еще чувствуя головокружение, и уже хотела попросить стакан воды, когда бусы в дверном проеме закачались с мелодичным звоном. В комнату вошла высокая стройная женщина в ослепительно белом сари, вышитом по краю тонкой золотистой нитью. Женщина была немолода, однако держалась с королевским достоинством, выпрямив спину и высоко подняв подбородок. В ее черных волосах выделялась одна широкая, совершенно белая прядь, а карие глаза светились добротой.

Я встала, приветственно сложив руки перед грудью, и поклонилась. Женщина ответила на ритуальное приветствие, и я увидела, что ладони у нее окрашены хной.

– Я Линни Инграм, – сказала я на хинди. – А вы Нани Меера?

Женщина кивнула.

– Да, это я. – Она ответила по-английски, как и молодая женщина.

– Чарлз говорил мне о вас, – произнесла я.

Лицо Нани Меера словно осветилось изнутри.

– Ах. – Она печально улыбнулась. – Его счастье длилось так недолго. И Фейт, его бедная маленькая рыжеволосая пташка… Я видела, что ее дух болен. Я пыталась поговорить об этом с Чарлзом, но он не желал меня слушать.

Голос Нани Меера напоминал тихий шепот ветра, колышущего высокую траву.

На миг я закрыла глаза. Ее слова о том, что она тоже знала о болезни Фейт, странным образом меня успокоили.

Мы промолчали несколько секунд, словно почтив память Фейт. Затем я снова заговорила.

– Я видела Чарлза вчера.

– Он очень сильно страдает. Чарлз часто приходит сюда, однако я мало чем могу ему помочь.

Встретиться с Чарлзом без ведома Сомерса оказалось нелегкой задачей, но, тщательно продумав план и обменявшись множеством записок, мне это удалось. Чарлз ждал меня у практически безлюдной чайной комнаты, которую посещали внештатные сотрудники компании. Мы смотрели друг на друга, и слезы катились у нас по щекам.

Чарлз похудел, и его мятая одежда висела на нем, как на вешалке. Его волосы выглядели так, словно сегодня он забыл причесаться, а лицо казалось небритым. Когда мы смогли взять себя в руки, Чарлз провел меня к столику возле окна и нам удалось побеседовать. Однако у нас не было необходимости притворяться. Чарлз взял меня за руки и попросил рассказать ему о каждой минуте, проведенной с Фейт в Симле. Что она говорила и как выглядела. Я попыталась приободрить его счастливыми воспоминаниями, но знала, что мое присутствие причиняет ему боль. Я сказала ему, что Фейт целыми днями говорила только о нем, с огромной любовью, что она строила планы их дальнейшей жизни и предполагала, что они никогда не расстанутся. Мне пришлось солгать Чарлзу. Я знала, что не должна говорить ему о том, что Фейт держала от него в секрете, – о том, что она носила его ребенка, – так как это лишь усилит его страдания. Он заставил меня подробно описать последние минуты ее жизни, сказав, что не сможет успокоиться, пока не узнает об этом, и я придумала еще одну ложь о том, что гибель Фейт была легкой и безболезненной. Что падение длилось всего лишь долю секунды и смерть наступила мгновенно. И что Фейт пела, наслаждаясь прогулкой, буквально до самого несчастного случая.

Когда у Чарлза наконец иссякли вопросы, а у меня слова, я спросила у него, как можно найти Нани Меера. Он не спрашивал, каким образом я узнала о ней и по каким причинам мне необходимо с ней встретиться.

Затем мы расстались, и Чарлз посмотрел мне в лицо блестящими от слез глазами. Я знала – и понимала, что он тоже это знает, – что для нас обоих будет лучше, если эта встреча окажется последней.

Нани Меера повернулась к другой женщине.

– Йали, пожалуйста, принеси арбуз для миссис Инграм.

Женщина молча встала, переложила ребенка с колен и исчезла за янтарными бусами. Из другой комнаты тут же донеслись тихое пение и звон кухонной утвари.

– Расскажите мне, пожалуйста, о цели вашего визита, миссис Инграм, – попросила Нани Меера, опускаясь на другой стул и жестом предлагая мне снова сесть.

– Пожалуйста, называйте меня Линни, – сказала я, сев на край стула и теребя черную шелковую оборку подушки.

– Мне трудно говорить об этом, – созналась я наконец. – Я никому не рассказывала о…

Я замолчала, потому что в комнату вернулась Йали, неся белую тарелку с толстыми алыми ломтями арбуза и еще одну, с плоским, покрытым сахарной глазурью печеньем.

– Вы можете продолжать. Йали – моя помощница и дочь, – с улыбкой сказала Нани Меера. Молодая женщина улыбнулась в ответ, поставила поднос на комод и ушла. По другую сторону бус снова раздалось пение.

– Уверяю вас, Линни, я выслушаю любую историю и не стану вас осуждать. – Нани Меера окинула меня изучающим взглядом. – Вы что, желаете избавиться от ребенка, которого носите под сердцем?

От неожиданности у меня открылся рот, а руки непроизвольно потянулись к животу.

– Нет.

Я опустила взгляд, затем снова посмотрела на Нани Меера.

– Но ведь это еще неясно. Я не уверена, что беременна. Пока не уверена.

– Пожалуйста, успокойтесь. Это работа всей моей жизни. Я вижу то, что недоступно остальным. Так значит, этот ребенок желанный?

– Да. – Я инстинктивно почувствовала, что ей можно доверять. – Но он не от моего мужа.

– Вы в этом уверены?

– Да.

– Вашему мужу известно о ребенке?

– Нет. Он не должен знать. Пока.

– Тогда чем я могу вам помочь?

– Я хочу, чтобы мой муж подумал, что это его ребенок. У меня нет другого выхода.

– А что насчет его отца?

Я сделала глубокий вдох.

– Он… он принадлежит другому миру. Мы никогда больше не сможем быть вместе. Моему мужу неизвестно о его существовании.

– Если ваш муж не подозревает о настоящем отце ребенка, тогда в чем же трудность? Почему он должен решить, что ребенок не его?

Замолчав, я принялась разглядывать обезьянок из слоновой кости на дверцах буфета.

– Мой муж не прикасается ко мне. Он получает удовольствие с другими мужчинами. Наш брак никогда не был полноценным.

В этой женщине было нечто такое, отчего правду было говорить гораздо легче, чем я предполагала.

Нани Меера оглядела мои волосы, лицо, руки, неподвижно лежащие на коленях.

– Его лингам не имеет силы с тобой?

– Да. Кроме тех случаев…

Она ждала.

– …когда он причиняет мне боль – когда он меня избивает, то хочет взять меня, грубо, как животное, однако ему никогда не удается… преуспеть в этом.

Нани Меера покивала, постучав по подбородку указательным пальцем.

– Думаю, я смогу тебе кое-чем помочь, но остальное будет зависеть только от тебя.

Нани Меера подошла к высокому буфету, открыла дверцы и пробежалась пальцами по многочисленным маленьким ящичкам, помеченным неразборчивыми знаками.

– В Индии много известных и малоизвестных лекарственных растений. Некоторые из них можно использовать как во благо, так и во вред.

Она выбрала один из ящичков, выдвинула его и достала длинную плоскую жестянку, затем взяла белый квадратный лоскут льняной ткани. Нани Меера отодвинула крышку жестянки и положила в центр лоскута большую щепоть коричневого порошка.

– Что это?

– Это гашиш, легкий афродизиак, изготавливаемый из индийской конопли. Он обеспечивает продолжительность любовного акта.

Она открыла другой ящичек и повторила свои действия.

– Толченые семена баньяна[41]41
  Баньян (баниан) – индийский фикус (название нескольких видов фикусов с огромной кроной и большим количеством ложных стволов, образовавшихся из воздушных корней-подпорок).(Примеч.ред.)


[Закрыть] – это тоже афродизиак. И теперь… – Нани Меера добавила в снадобье еще один порошок. – Совсем чуть-чуть растертых листьев дурмана. Это очень сильный яд, с ярко выраженным успокоительным действием, поэтому его нужно использовать очень осторожно.

Нани Меера завязала ткань в маленький тугой узелок и отдала его мне.

Я глядела на мешочек.

– Убедись, что твой муж примет все это количество за один раз. Он англичанин, поэтому, я полагаю, он употребляет алкогольные напитки?

Я кивнула.

– Высыпь порошок ему в выпивку и тщательно размешай. Он ничего не заметит, а алкоголь усилит эффект. Как только он выпьет, ты должна сделать все, что необходимо, чтобы привести его в то состояние, о котором мы говорили. Он может немного удивиться, однако без труда справится со своей задачей, и, возможно, даже несколько раз.

Я снова кивнула.

– Ты сейчас на раннем сроке беременности? Шесть или семь недель?

– Да.

– Тебе придется тщательно следить за собой и не перенапрягаться, чтобы не родить преждевременно, как это часто случается с англичанками. Можно обмануть твоего мужа на месяц или чуть больше, однако, если ребенок родится здоровым слишком рано, даже у самого несведущего мужчины могут возникнуть вопросы. – Она посмотрела мне в глаза. – Ты сказала, что отец ребенка принадлежит другому миру. Если он индус, тогда ребенок может родиться…

– Он не индус, – перебила я ее, думая о темных глазах и волосах Дауда, о его светлой коже в тех местах, где она не была тронута солнцем.

Мне оставалось только молиться, чтобы несходство ребенка с Сомерсом не было слишком явным. К счастью, у моего мужа тоже были темные глаза и черные волосы.

– Хорошо. Как ты добралась до моего дома? – спросила Нани Меера.

– Я наняла рикшу. Это все, что мне удалось найти. Мой визит сюда должен оставаться тайной.

– Открытая повозка – это не самое лучшее средство передвижения в такую жару. Я попрошу Йали сходить за закрытым паланкином.

Нани Меера прошла сквозь зазвеневшие бусы, и я услышала, как они с дочерью перешептываются. Затем Нани снова появилась передо мной с большим стаканом водянисто-белой жидкости.

– Это кокосовое молоко.

Я пригубила приятный на вкус напиток.

– У вас очень красивая дочь. Я ни у кого не видела таких глаз.

– Ее отец был англичанином, владельцем чайной плантации недалеко от Дарджилинга, – сказала Нани Меера.

– Он ваш муж?

Нани Меера улыбнулась.

– Нет. Как и ты, Линни, я полюбила мужчину из другого мира.

Она снова села, и я последовала ее примеру.

– Я была айей у его детей, хотя уже тогда занималась врачеванием. Его жена умерла от болезни, как и многие другие англичанки в Индии, – совсем как Фейт. Спустя некоторое время мы с ним стали… любовниками.

Плач ребенка Йали в соседней комнате отвлек Нани Меера от воспоминаний. Она моргнула и посмотрела на мой стакан.

– Пей. Это тебя успокоит.

Ее руки по-прежнему неподвижно лежали на коленях.

– Я родила Йали. На плантации жил надсмотрщик, англичанин, вместе со своей женой-индианкой. Вскоре после рождения Йали у него родился сын, но мать умерла при родах. Я вырастила ребенка как молочного брата Йали и полюбила его, словно своего собственного сына.

Она улыбнулась мне.

– Конечно, это был Чарлз.

Снаружи раздался звон колокольчиков, и Нани Меера посмотрела в сторону двери.

– Пойдем, – сказала она, поднимаясь и протягивая мне руку. – Твой паланкин уже здесь.

Я поставила пустой стакан, взяла ее за руку и крепко пожала.

– Спасибо вам, Нани Меера, – произнесла я, открывая сумочку. – Скажите мне, сколько я вам должна.

Я положила в сумочку узелок со снадобьем и достала деньги.

Однако женщина покачала головой.

– Это мой подарок тебе как другу Чарлза. Я желаю, чтобы у тебя все прошло удачно с твоим мужем, – добавила она и отодвинула в сторону циновку, прикрывающую вход. – Надеюсь, у тебя все получится.

– От этого зависит мое будущее и будущее моего ребенка, – ответила я.

Глава тридцать третья

Возвращаясь в клуб от Нани Меера, а затем домой с Малти, раскачиваясь в паланкине, я остро чувствовала, как уходит время. Время было моим врагом, ведь я знала – со дня на день Сомерс мог объявить мне, что уезжает на несколько недель на охоту, и тогда мой план обречен на провал. Я должна была действовать сегодня же, сразу после обеда.

Я вошла в столовую, когда Сомерс как раз доедал десерт. Держа в руках небольшой поднос с наполненным на треть стаканом, я подошла к нему. Сомерс отодвинулся от стола.

– Китматгар приготовил для тебя бренди, – сказала я, протягивая ему стакан.

Узкие брюки туго обтягивали его промежность. Я знала, что должна сделать, чтобы пробудить к жизни то, что за ними скрывалось. В моем горле словно образовался тяжелый комок, сотканный из боязни ожидавшей меня физической боли, в случае если Сомерс отреагирует так, как мне нужно… и страха, что он вообще не отреагирует. Он взял стакан, пристально глядя на меня.

– Теперь ты ведешь себя как прислуга?

Я с досадой прищелкнула языком.

– Я встретила китматгара в холле. Я всего лишь пытаюсь исправиться, Сомерс.

Он сделал большой глоток.

– Что ты пытаешься сделать? Играть роль образцовой жены? Раньше ты себя этим не утруждала.

Это будет просто, теперь я была уверена. У него просто руки чесались избить меня со дня моего возвращения из Симлы.

– Ты идиот, – сказала я, уперевшись руками в бока и выпуская на свободу позабытую шлюху из Ливерпуля. – Ты никогда не давал мне шанса, ведь так? Да ты просто надменный дурак, который ворчит на меня, как бы я ни старалась.

Сомерс осушил стакан и со стуком поставил его обратно на стол. Его глаза загорелись, в них появился огонек, совсем как у Нила, когда я брала в руки его любимый мячик.

– Да как ты смеешь? Ты что, забыла, откуда пришла? Забыла, что я для тебя сделал?

Он отбросил со лба упавшую прядь, пригладил усы. Его рука дрожала. Неужели зелье подействовало так быстро?

– Я устала от твоих угроз, Сомерс, от указаний, что я должна делать и чего не должна. Впредь я буду поступать так, как мне нравится.

Я снова говорила как шлюха с Парадайз-стрит.

Он сузил глаза, но я успела заметить расширенные зрачки. Да, зелье подействовало. Сомерс сжал кулаки.

– Не прикасайся ко мне, – сказала я, самодовольно улыбаясь. – Не смей ко мне притрагиваться.

Этот вызов возымел действие. Я попятилась к двери и бросилась через холл к своей спальне, захлопнула дверь и придерживала ее изнутри.

– Вон! – рявкнула я на мальчика, раскачивающего панкха, и тот выбежал на веранду.

В дверь вломился Сомерс. Сила удара сбила меня с ног. Он возвышался надо мной.

– Неблагодарная сука! – прошептал мой муж.

Затем он сбросил пиджак и повесил его на спинку стула. Снял свое золотое кольцо, спрятал его в карман жилета и закатил рукава. Сомерс подошел ко мне, мимоходом подобрав возле туалетного столика длинный кожаный поводок Нила.

Я заставила себя вскрикнуть.

– Нет, Сомерс! Не бей меня!

Он намотал конец поводка на ладонь. В этот момент я бросилась к кровати, упав на нее лицом вниз. Раздался свист разрезающего воздух поводка. Сомерс что-то бормотал, но я не смогла разобрать слов. Он хлестнул меня сзади по бедрам. Одежда немного смягчила удар. Чем сильнее я кричала и умоляла его прекратить, тем яростнее становились удары. Наконец Сомерс резко перевернул меня на спину, и я увидела, что брюки у него расстегнуты. В следующий миг он заставил меня раздвинуть колени, задрал вверх нижние юбки и сорочку и сорвал с меня панталоны. Затем, зажав в руке свой член, он со странным выражением, в котором в равных долях сочетались удивление, триумф и похоть, с силой направил его в меня. Мне показалось, что моя плоть разорвалась.

– Так тебе нравится? – спросил Сомерс, прижимая меня за плечи к кровати и ритмично работая бедрами. – Именно этого ты хотела с тех самых пор, как только положила на меня глаз, я прав, шлюха?

Он закрыл глаза и запрокинул голову, вонзаясь в меня с такой яростью, что я забеспокоилась о ребенке, – но мне нельзя было его останавливать. Как и предсказывала Нани Меера, Сомерс, казалось, не знал усталости, руки, поддерживавшие на весу его тело, дрожали. Я закрыла глаза, желая, чтобы все поскорее закончилось, и пытаясь скрыться в том укромном уголке моего сознания, в котором я пряталась все годы работы на улице. Но я больше не могла найти это место. Я не могла заставить себя не воспринимать действительность. Исчезла невидимая броня, помогавшая мне сохранять рассудок и жить дальше, когда я была ребенком, а затем и молодой женщиной.

Теперь я знала, каким может быть половой акт между мужчиной и женщиной. Я познала нежность и разделила радость любви с Даудом. Звериная же похоть Сомерса обернулась жестоким насилием. С того дня, когда меня впервые изнасиловал мистер Якобс, я ни разу не чувствовала себя такой оскверненной, словно любовь Дауда снова сделала меня чистой и изгнала прочь все ужасные воспоминания. Я кусала губы, пока не почувствовала вкус крови, терпя неистовое насилие Сомерса, которое, кажется, продолжалось целую вечность. Наконец он напрягся всем телом, а затем со стоном рухнул на меня, содрогаясь и хрипло дыша мне в ухо. Вскоре он затих, его дыхание стало ровным и успокоилось. И вдруг совсем исчезло.

Я попыталась выползти из-под него, но Сомерс словно стал тяжелее. Его тело казалось странно безвольным, хотя я все еще чувствовала его внутри себя. Что, если он умер? Что, если Нани Меера добавила в снадобье слишком много дурмана и я его убила?

– Сомерс, – сказала я, пытаясь оттолкнуть его. – Сомерс!

Толчок вышел достаточно сильным, и он скатился с меня. Сомерс лежал на боку. Я сильно ударила его по лицу, и тогда он издал слабый звук. Его веки затрепетали.

– Поднимайся, – тихо и холодно произнесла я. – Вставай и выметайся отсюда.

– Что? – пробормотал он и открыл глаза. Его зрачки казались огромными и черными, лицо неестественно покраснело. Поводок был по-прежнему намотан на ладонь.

– Ты получил удовольствие. Теперь уходи.

Сомерс сел, глядя на мое платье и нижние юбки, задравшиеся выше бедер, на порванные панталоны, свисающие с одной ноги. Мои волосы, мокрые от пота, прилипли к щекам.

Сомерс с трудом встал с кровати, рывками размотал поводок и выронил его. Затем натянул кальсоны и брюки, застегнул их дрожащими пальцами. Он попытался заговорить, облизнул губы и прокашлялся.

– И все-таки ты не железная, – сказал он. – Я довел тебя до слез.

Я прикоснулась к лицу, оно было мокрым. На губах ощущался соленый привкус.

– Не следует злить меня, Линни, – продолжал мой муж. – Может быть, в конце концов ты это поймешь.

Я одернула платье и повернулась на бок.

– Мне нужна Малти, – тихо произнесла я. – Пришли ее ко мне. Мне необходимо помыться, чтобы избавиться от твоего семени.

Сомерс ушел и появился только вечером следующего дня, осунувшийся и помятый. Мы не разговаривали целую неделю.

В первых числах сентября я уже сидела в растрескавшемся кожаном кресле в кабинете доктора Хаверлока. Доктор оказался стариком со слезящимися глазами, на его пиджаке и на галстуке виднелись жирные пятна. Очень насыщенный цвет лица свидетельствовал о предрасположенности к апоплексии. Доктор чистил ногти небольшим скальпелем. Он проработал здесь уже больше двадцати лет, о чем мне сообщила миссис Уотертоун, когда я созналась ей, что должна показаться врачу.

Она с сияющим лицом схватила меня за руки.

– Так значит, это?..

– Полагаю, что да, – ответила я.

Ее очень обрадовала эта новость. По правде говоря, она единственная из всех женщин по-прежнему приглашала меня к себе в гости. Я думаю, несмотря на все неудобства, которые я ей причинила, она испытывала ко мне симпатию.

– Я уже начала о вас беспокоиться. Этот климат создает определенные трудности… Вы должны проявлять осторожность и ни в коем случае не перетруждать себя. На вашем месте я легла бы в постель и оставалась там до окончания срока.

Доктор Хаверлок откинулся на спинку своего потертого кресла.

– Чем я могу вам помочь?

– Я уже довольно продолжительное время плохо себя чувствую по утрам, – сказала я дрожащим голосом, глядя в пол. – И иногда совсем без причин у меня начинает ужасно кружиться голова. А сегодня утром, когда я почувствовала запах бекона, который мой муж ел на завтрак, я…

– Довольно, – прервал меня мистер Хаверлок. – Полагаю, вы ждете ребенка.

Он взял солидную щепоть нюхательного табака из небольшой лакированной табакерки, стоявшей на столе, и шумно втянул ее носом.

– Это ваш первенец?

Я кивнула.

– Еще есть вопросы?

На этот раз я покачала головой.

– Но… но вам же не придется меня… осматривать? – спросила я, старательно изображая на лице смущение.

– В этом нет никакой необходимости. Симптомы вполне ясны. Нужно только подсчитать, когда ваш ребенок появится на свет. Когда у вас последний раз были месячные?

– В начале июля, – опустив глаза, солгала я.

Доктор принялся изучать засаленный календарь.

– Значит, ребенка ожидайте в последних числах марта.

Мистер Хаверлок встал, выпрямился и достал из кармана жилета круглые серебряные часы. Он щелчком открыл крышку и посмотрел на циферблат.

– Ну вот и все, миссис… как вы назвались?

– Инграм. Миссис Сомерс Инграм.

Лицо доктора Хаверлока прояснилось, и он впервые взглянул на меня с интересом. Он отряхнул с рукава табачные крошки.

– Ах да, Сомерс Инграм. Ну… Ну тогда, полагаю, эта новость сделает вашего мужа счастливым.

– Да.

Я забрала перчатки и ридикюль и направилась к двери. Доктор Хаверлок последовал за мной.

– Если у вас возникнут какие-либо неприятные ощущения, сразу же обращайтесь ко мне.

Теперь, после упоминания имени Сомерса, голос доктора потеплел.

– Старайтесь как можно больше отдыхать. Не ешьте острого, и никаких расстройств или истерик. Через семь с половиной месяцев все закончится.

Он по-отцовски улыбнулся, похлопав меня по плечу.

– Роды – это довольно грязное дело, но без этого, боюсь, не обойтись.

Я заставила себя улыбнуться.

– Спасибо вам, доктор Хаверлок.

Он открыл передо мной дверь.

– Миссис Инграм, когда начнутся схватки, пошлите за помощью к одной из наших женщин, не доверяйте этим индийским повитухам.

– Ну конечно же, доктор Хаверлок, – ответила я сладким голосом. Но как только за спиной тяжело захлопнулась дверь, моя улыбка исчезла.

* * *

Вечером, когда я рассказала обо всем Сомерсу, его лицо отразило целую бурю эмоций: удивление, испуг, подозрение.

– Как это? Ты ждешь ребенка?

– Разве ты забыл, Сомерс? Та ночь, поводок Нила, когда ты…

Он поднял вверх ладонь.

– Хорошо, хорошо. Проклятье! Я не хочу ребенка, Линни. Я же сказал тебе, что у нас не будет детей.

– Ты также сказал, что никогда ко мне не притронешься.

Он сел, вытянув ноги.

– Я совсем не заинтересован в том, чтобы становиться отцом.

Я ждала.

– Ладно, – произнес Сомерс наконец, – все равно теперь с этим уже ничего нельзя поделать. Может, хоть это тебя наконец успокоит.

Я кивнула.

– Возможно.

18 сентября 1832 года

Милый Шейкер,

мои поздравления вам с Селиной.Я очень обрадовалась, узнав о вашей помолвке.Ты не написал, когда вы собираетесь пожениться. Надеюсь, скоро?

Я возвратилась из Симлы намного раньше, чем предполагалось.Уверена, новость о трагической смерти Фейт уже дошла до Ливерпуля.Это так ужасно, Шейкер, и я не уверена, что когда-нибудь сумею оправиться от этого удара.Я вспоминаю о ней каждый день.Я говорила с ее мужем.Я все время молюсь за него, ведь он добрый и хороший человек, который очень любил Фейт и теперь убит горем.

Как здорово, что ты можешь отправиться в Лондон, чтобы брать некоторое время уроки у известного доктора Фредерика Квина[42]42
  Фредерик Херви Фостер Квин (1799—1879) – известный врач-гомеопат, обладавший большим влиянием. В 1849 г. основал в Лондоне гомеопатический госпиталь, который впоследствии стал именоваться Лондонским королевским гомеопатическим госпиталем.(Примеч.ред.)


[Закрыть].Я с нетерпением буду ждать известий о его гомеопатической практике на Кинг-стрит (насколько я помню, она начинается уже в этом месяце) и о том, чему ты там научишься.

Несмотря на окутывающий меня саван печали —и, я уверена, Селина чувствует себя так же, —из-за смерти Фейт, я не сомневаюсь, что бедняжка желала бы нам счастья.Кажется, тебя заинтересовали и порадовали новые возможности медицины, а Селина станет для тебя чудесной спутницей жизни.У меня тоже есть маленькая радостная новость.Я жду ребенка и очень счастлива по этому поводу.