Текст книги "Линни: Во имя любви"

Автор книги: Линда Холман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 31 страниц)

Глава двадцать пятая

12 марта 1832 года

Мой дорогой Шейкер,

огромное спасибо тебе за последнее письмо.Мне было очень интересно узнать, что ты заинтересовался новым гомеопатическим методом лечения, и я рада, что теперь ему найдется применение и в Англии. Индусы широко используют растения для лечения различных заболеваний.Если тебе это будет интересно, я попрошу Малти рассказать более подробно о тех из них, которые она считает лекарственными.

Через несколько дней я уезжаю в поселение в горах и хочу отправить это письмо до своего отъезда.Я отравляюсь в Симлу, которая находится в Гималаях, и останусь там на протяжении всего Жаркого сезона.Узнав, что это такое, в прошлом году, я искренне благодарна Сомерсу, предложившему мне провести следующие несколько месяцев вдали от калькуттской жары и пыли.Как мне сказали, такая поездка является обязательной для всех мэм-саиб, если только муж может себе это позволить и если леди достаточно здорова, чтобы выдержать тяготы путешествия.Нам предстоит проехать тысячу двести миль на север, сначала на весельных лодках по рекам Хугли, Ганг и Джамна, а затем нас ожидает длинный утомительный подъем в горы на паланкинах.Очевидно, что перспектива провести лето в прохладе зеленых гор кажется весьма заманчивой.Насколько я поняла, мэм-саиб без зазрения совести оставляют своих мужей изнемогать от зноя в городах, в то время как сами наслаждаются свежим, благоуханным горным воздухом.

Я очень рада, что Фейт согласилась составить мне компанию.Сомерс настоял, чтобы я путешествовала с подругой.В этом есть некоторая ирония.

Но Фейт меня беспокоит, Шейкер. Похоже, она серьезно больна.Иногда мне кажется, что она унаследовала от матери черную меланхолию, хотя, когда я осторожно пытаюсь расспросить Фейт о ее здоровье, она отказывается говорить на эту тему.Несмотря на глубокую привязанность и любовь к Чарлзу, обстоятельства их брака только усугубляют этот недуг.Когда я вспоминаю ту милую смешливую девушку, с которой познакомилась в Ливерпуле, у меня становится тяжело на сердце.Я действительно боюсь за Фейт и желаю хоть чем-нибудь ей помочь.

Надеюсь, отдых в Симле благотворно скажется на ее самочувствии.

Твой верный друг,

Линни

P. S.Джугул, или индийский беделлум, выделяет душистую смолу, которую собирают и используют для лечения водянки и болезненного воспаления суставов.

Когда я впервые предложила Фейт составить мне компанию во время путешествия в Симлу, рассказав им с Чарлзом о том, что Сомерс уже снял бунгало (правда), организовал и оплатил дорогу (правда) и согласился, что со мной поедет Фейт (ложь), Чарлз убедил жену воспользоваться предоставившейся возможностью. Подразумевалось, что сам он не может позволить себе оплатить это путешествие. Фейт сказала, что не перенесет такой долгой разлуки, но Чарлз не хотел, чтобы она провела еще один Жаркий сезон в Калькутте. В прошлом году Фейт слегла от странной лихорадки, затем ее тело покрылось нарывами и лишаями. Во время Сезона дождей ситуация только ухудшилась: нарывы превратились в язвы. Фейт металась в горячке, она очень ослабела и почти не говорила.

В конце концов она выздоровела, но утратила способность весело щебетать и улыбаться. Вместо этого Фейт часами неподвижно сидела на стуле у окна.

После того как супруги Сноу приняли мое приглашение, Чарлз сознался мне, что боится, что Фейт не переживет еще одного Жаркого сезона, если останется в Калькутте, так как она еще не оправилась от прошлогодних болезней. Сейчас при мысли о том, что его жена проведет эти несколько месяцев в приятной прохладе Симлы, Чарлз радовался как ребенок. Он хотел, чтобы Фейт снова была счастлива, чтобы она опять улыбалась, читала, спорила и рисовала птиц, за которыми раньше обожала наблюдать. Подозреваю, он полагал, что в Симле Фейт окажут более радушный прием, поскольку его не будет рядом с ней. Это было прекрасное, хотя и временное решение проблемы.

Но Сомерс, узнав о том, что я предложила Фейт сопровождать меня, пришел в ярость. Я знала с самого начала, что так будет и что я могу пострадать от последствий своего поступка, но решила пойти на риск. Я специально не говорила ему об этом до вечера перед отъездом. Сомерс как раз собирался пойти в клуб, когда я остановила его в дверях и все рассказала.

Сомерс нахмурился.

– Тебе, должно быть, хорошо известно, что я уже договорился с миссис Партридж о том, что она будет тебя сопровождать. – Он комкал в руках шляпу, оставляя на мягком сукне глубокие следы от пальцев. – Ты не имеешь права принимать решения, не посоветовавшись со мной. Я переговорил с полковником Партриджем еще месяц назад. И раз уж миссис Партридж все равно едет, она охотно согласилась жить с тобой в одном бунгало и быть твоей…

– И следить за каждым моим шагом, Сомерс?

– …компаньонкой. Мы же договорились, что ты едешь в Симлу со спутницей. А ты снова позоришь фамилию Инграм, водя дружбу с этой женщиной. Ты должна найти способ от нее избавиться.

Сомерс взялся за дверную ручку, словно вопрос был решен.

Я потянула его за рукав.

– Я не могу этого сделать. Я уже пригласила Фейт, а она согласилась со мной поехать, так что уже поздно что-либо менять. Мы поедем втроем, независимо от твоего решения. – Я задержала дыхание.

Любая провокация с моей стороны вызывала у Сомерса вспышку ярости. Но иногда я замечала, что по какой-то необъяснимой причине нарочно его дразню. Я знала, на что иду, когда делала ему замечания в присутствии посторонних или не обращала внимания на его приказы, касающиеся домашних дел. Я словно хотела узнать, как долго можно испытывать его терпение, прежде чем Сомерс выйдет из себя, и в то же время ощущала извращенное наслаждение, изводя его. Теперь, оглядываясь на свое прошлое, я понимаю, что хотела таким образом привлечь его внимание – даже если это приносило мне только беспокойство и страх физической боли. Я хотела хоть как-то до него достучаться, и, возможно, это был единственный способ заставить моего мужа обратить на меня внимание.

Услышав мои последние слова, Сомерс схватил меня за руку и сильно дернул. Он ударил меня в челюсть кулаком и, когда я упала, ушел, так сильно хлопнув дверью, что портрет короля Вильяма Четвертого, висевший на стене в позолоченной раме, упал на каменный пол рядом со мной и стекло, покрывавшее его, разбилось.

Утро 15 марта – как раз в середине месяца – выдалось теплым и туманным. Мы с Фейт, Чарлзом и миссис Партридж стояли на грязном берегу реки и наблюдали за тем, как наши сундуки и ящики грузят на длинную плоскую баржу, которой предстояло везти наших слуг и багаж на протяжении трех недель. Местом для сна слуг и команды должен был служить самодельный навес в задней части судна. Фейт, миссис Партридж и я собирались плыть на весельной плоскодонке поменьше – чем-то среднем между баржей и плавучим домом.

Миссис Партридж была раздражительной жеманной женщиной, которая казалась мне слишком назойливой и неприятной, но она ехала в Симлу уже в третий раз и могла оказаться полезной во время путешествия и по прибытии на место. Ее муж ни в чем не уступал ей в чопорности и снобизме. Его предыдущий пост в армии – год назад мистер Партридж оставил службу – не прошел для него бесследно и сделал его высокомерным и самодовольным. Мы с Сомерсом время от времени встречались с Партриджами на приемах, и я сразу же невзлюбила их обоих.

У каждой из нас было по три дорожных сундука (одежду аккуратно упаковали, переложив фланелью и вощеной бумагой). Кроме того, имелся один общий огромный ящик с постельным бельем и полотенцами, два поменьше – для кухонных принадлежностей и посуды – и большой саквояж, вмещавший мои книги, писчую бумагу и принадлежавший Фейт альбом для набросков. Еще мы взяли с собой один сундук с теплой одеждой для слуг, непривычных к холодному горному воздуху. Из слуг нас сопровождали наши айи, дгоби и два уборщика; к тому же на время путешествия мы наняли повара и проводников.

– Вещей ужасно много, – сказал Чарлз. – Не могу себе представить, как все это будут переправлять по узким горным тропам.

Миссис Партридж фыркнула.

– Обычно женщины берут с собой в два раза больше.

– Когда приедешь, напиши мне, как только сможешь, и сообщи, как вы добрались, – попросил Чарлз, встревоженно глядя на Фейт и, возможно, поэтому производя впечатление юного влюбленного.

– Я уже говорила тебе, что именно так и сделаю, – ответила Фейт. – Пожалуйста, постарайся не волноваться. Сейчас все туда едут. Мы будем в безопасности.

Ее перчатки были застегнуты неправильно, а волосы утратили прежний блеск.

Мы все посмотрели на миссис Партридж, стоявшую на берегу и кричавшую на невысокого мужчину, присевшего на один из наших сундуков:

– Прочь! Немедленно встань! Тебе нельзя сидеть на нашем багаже!

Мужчина не обращал на нее никакого внимания. Пока миссис Партридж его бранила, он сидел, скрестив руки на груди, и смотрел совсем в другую сторону.

– Кроме того, – добавила я, – никто и не осмелится нас беспокоить, пока миссис Партридж рядом.

Чарлз рассмеялся как мальчишка, но затем заметил синяк у меня на подбородке. Он ничего не сказал, только обнял Фейт. Я наклонилась и занялась поводком Нила, однако сама тайком наблюдала за тем, как Чарлз целовал Фейт на прощание. Он нежно прикоснулся к ее губам, а затем прильнул лицом к ее шее, словно хотел напоследок еще раз ощутить ее запах. Фейт обхватила его руками, и они стояли, не обращая внимания на окружающих. Мне стало понятно, как сильно они любят друг друга. Я почувствовала короткий укол сожаления, вспомнив о своем прощании с Сомерсом.

Сегодня рано утром, прежде чем уйти на работу, он заглянул ко мне в комнату. Я еще лежала в кровати. Сомерс встал у двери, делая вид, что застегивает жилет.

– Ну, – сказал он наконец, – удачного путешествия.

– Уверена, что таким оно и будет.

– Тогда удачи.

– Удачи, – эхом откликнулась я, и он ушел.

Сейчас, стоя на скользком берегу Хугли и слушая выкрики грузчиков, я сделала глубокий вдох, а затем медленно выдохнула, прогоняя из головы образ Сомерса. Меня не будет дома пять месяцев – по месяцу на путешествие туда и обратно и три месяца в Симле. Я чувствовала такое же волнение, как и в день прибытия в Калькутту. Теперь у меня действительно появится возможность открыть для себя Индию, которую мне так хотелось узнать.

Первые несколько дней, если берег не зарос моондж – высокой жесткой травой в два человеческих роста, я часто просила барочников подогнать баржу ближе к берегу, чтобы я могла спрыгнуть с нее и немного пройтись пешком. Рядом со мной радостно резвился Нил, хотя мне и приходилось держать его на поводке, после того как он чуть не убежал, погнавшись за каким-то грызуном. Я предлагала Фейт прогуляться со мной, но она предпочитала сидеть на небольшом плетеном стуле, привязанном к барже, и смотреть на воду. Она все больше и больше замыкалась в себе, и я отчаянно хотела вернуть прежнюю Фейт. Она была моим единственным другом, и, несмотря на то что я скрывала от нее свое прошлое, это даже каким-то странным образом еще больше нас сближало. Фейт всегда верила мне – в то, что я была той, за кого себя выдавала, – и кем действительно стала, – и ее вера наполняла меня незнакомой прежде гордостью. Я не могла представить свою жизнь без Фейт: когда-то она служила мне якорем, а теперь я сама удерживала ее от падения во тьму. Я решила, что время, проведенное в зеленой Симле, развеет ее печаль. Симла, несомненно, напомнит ей дом, и, быть может, я снова узнаю в Фейт ту жизнерадостную девушку, встреченную когда-то давно на лекции о бабочках.

Мы вышли из вод Хугли, и теперь наше путешествие продолжалось через дельту Ганга и огромный, изобилующий болотами лес Сандербанс, название которого, как мне сказал один из барочников, означало «прекрасный лес». Река теперь пахла иначе – землей. Время от времени, когда мы проплывали мимо невидимой деревни, ветер доносил до нас запах паленого навоза. Я продолжала выбираться на берег при каждой возможности, но однажды миссис Партридж заметила бамбуковую палку с привязанной к ней веткой, воткнутую в топкую землю.

– Ты! Ты! – завопила она, указывая пальцем на мужчину, стоявшего с шестом на носу баржи.

Он был здесь главным и умел немного говорить по-английски. Мужчина повернулся к ней, и миссис Партридж показала на бамбуковую палку.

– Что это такое?

Мужчина посмотрел на нее.

– О, леди-саиб, это просто знак.

– Какой еще знак?

– Другие люди предупреждают нас, что в этом месте тигр унес человека себе на обед, – беззаботно ответил он.

– Остановите баржу! – проревела миссис Партридж.

Я улыбнулась Фейт и закатила глаза.

– Мне жаль, леди-саиб, но мы не можем остановиться. Иначе нас ударит баржа, идущая следом за нами. Мы должны все время плыть вперед.

– Миссис Инграм! – закричала миссис Партридж, выкатив глаза. – Немедленно возвращайтесь обратно!

Ее вопль потревожил и согнал с дерева отдыхающую там большую стаю летучих мышей, которые, хлопая крыльями, устремились восвояси.

Я взяла на руки Нила, подбежала к реке и запрыгнула на баржу.

– Миссис Партридж, судя по всему, эта палка находится там уже несколько месяцев. Я уверена, что мы в безопасности, – сказала я.

– Вы больше и шагу не ступите с этой баржи, – отрезала миссис Партридж. – О чем я только думала? В Сандербансе водится королевский бенгальский тигр. Я не позволю вам стать добычей дикого зверя, пока вы находитесь под моим надзором.

– Под вашим надзором? – переспросила я.

– Миссис Инграм, – произнесла миссис Партридж, выпятив грудь, – я здесь старшая, и на мне лежит ответственность за безопасность путешествия. Вам, молодым женщинам, недавно оказавшимся в Индии, порою нелегко осознать, что поведение, привычное в Англии, здесь недопустимо. Вы останетесь на барже, о прогулках не может быть и речи. И, миссис Инграм, прикройте лицо козырьком от солнца. У вас покраснел нос.

Мы продолжали наше путешествие, направляясь вниз по извилистому Гангу. Я наблюдала, как барочники часами без устали грациозно отталкивались шестами от дна. Когда на нашем пути встречались деревни и небольшие города, река на короткое время превращалась в оживленную дорогу, по которой сновали баржи и лодки, всегда переполненные мужчинами и мальчишками. Когда селения оставались позади, мы проплывали мимо небольших заболоченных полей риса, на которых женщины в подоткнутых до бедер сари окучивали неуклюжими мотыгами каждое растение. Встречались поля побольше, с желтой горчицей и высоким, разросшимся джутом. Здесь коричневая река была совсем безлюдной. Иногда я видела заостренную голову старой черепахи или тупоносую морду магера – крокодила, следящего за нами полуприкрытыми глазами. Но б'ольшую часть времени неподвижную поверхность реки тревожили только пузырьки, испускаемые какими-то подводными созданиями, и неожиданно появляющиеся жуки-водомерки.

Фейт время от времени читала, но ни разу не достала свой альбом для зарисовок. Однажды днем, когда миссис Партридж спала в постройке в задней части лодки, а мы с Фейт сидели в креслах, моя подруга заговорила со мной:

– Линни, когда у тебя будет ребенок? Вы с Сомерсом женаты уже больше года.

Я наклонилась, чтобы почесать Нила за ухом.

– Я не знаю.

– Разве ты не ждешь этого с нетерпением?

Я подумала о детях англичан – тех, кто выжил, несмотря на трудные роды, жару и болезни. Почти все они были бледными и апатичными. Посещая уроки поло и верховой езды и учась отдавать приказы своим айям, они всегда были одеты как взрослые и носили крошечные пробковые шлемы. Как сообщила мне Мэг Листон вскоре после нашего приезда в Калькутту, в Индии не было детей старше шести лет. Я вспомнила многочисленные маленькие могилы на кладбище при церкви Святого Иоанна. Я вспомнила о моей крошке Фрэнсис, покоящейся под падубом. Я знала, что, приняв предложение Сомерса о замужестве, я тем самым лишила себя возможности еще когда-нибудь ощутить, как во мне растет ребенок.

– Линни, ты хочешь родить ребенка? – спросила Фейт, когда я не ответила.

– Полагаю, что все в руках судьбы, – ответила я, обрадовавшись тому, что за поворотом реки показалось селение и у меня появилась возможность сменить тему разговора.

В конце каждого дня, когда мы останавливались на ночь и баржи вставали на якорь, барочники выстраивались в очередь перед миссис Партридж, и она вкладывала в загрубевшие руки каждого из мужчин обещанное количество рупий. Затем они спрыгивали с плоскодонки и отправлялись на баржу к слугам, где им выдавали по деревянной чашке риса, приправленного карри, чаппати[28]28
  Чаппати – тонкие лепешки из пресного теста, заменяющие индусам хлеб.(Примеч.перев.)


[Закрыть] и миску с фруктами. Если мы делали остановку вдали от поселений, барочники просто ложились спать на открытой палубе, отпугивая москитов с помощью дымящихся жаровен. Для нашей безопасности несколько човкидаров дежурили ночью, сменяя друг друга и не спуская глаз с нашей «флотилии». Если же мы устраивали привал недалеко от города после еды, некоторые из мужчин тихо исчезали. На следующее утро я замечала, что, несмотря на то что количество барочников оставалось неизменным, сами они, кроме главного човкидара, постоянно менялись.

Достигнув места слияния Ганга и Джамны, наши баржи направились по Джамне. Наконец мы миновали Дели. На позолоченных куполах и острых шпилях храмов и мечетей города играло солнце. До нас доносились приглушенные расстоянием звуки, знакомые мне по жизни в Калькутте: звон колоколов и монотонные напевы, выкрики и смех. Спуски к реке были заполнены стоящими и сидящими людьми, в самой реке купались и стирали одежду. Сидевший на плечах у отца ребенок помахал нам рукой. Я помахала ему в ответ. Когда город уже скрывался из виду, закатное солнце окрасило его белые здания во все оттенки желтого и оранжевого.

Река, становившаяся все более и более спокойной, наконец привела нас к маленькому селению, где баржи остановились. Здесь можно было нанять повозки и животных, а также людей, которые будут нести нас в паланкинах. Путешествие по воде заняло три недели, и теперь мы были готовы преодолеть оставшееся расстояние по суше.

Час спустя мы стояли на узкой дороге, которая, кажется, вела прямо в горы. Слуги погрузили тяжелые сундуки и ящики на повозки, запряженные неуклюжими волами.

– Садитесь в паланкины, – распорядилась миссис Партридж.

Она разместилась на набитом соломой матрасе внутри одного из одноместных паланкинов и застегнула занавески на пуговицы. Фейт последовала ее примеру. Я забралась в тот паланкин, который предназначался для меня, но не стала задергивать занавески. Как только четверо носильщиков подняли его на плечи, меня сразу же отбросило назад. Дорога вела круто в гору, и в паланкине невозможно было сидеть. Я легла на спину (рядом со мной, положив голову мне на грудь, примостился Нил) и стала смотреть на грубую каменную стену, тянущуюся вдоль дороги. Сквозь трещины в ней проросли крошечные алые цветы и лишайники, свидетельствующие о прохладе.

Возле русла пересохшего ручья носильщики затянули ритмичную монотонную песню, прерываемую их тяжелым дыханием. Прислушавшись, я с удивлением поняла, что песня была о миссис Партридж и в основном состояла из замечаний по поводу ее обширного зада и голоса, такого же пронзительного, как у гиены в течку. Интересно, насколько хорошо миссис Партридж знала хинди?

На протяжении шести дней нас поднимали вверх по крутым горным тропам. На ночь мы останавливались и устраивались на ночлег в палатках или в простых придорожных хижинах, построенных из тростника предыдущими английскими путешественниками.

По ночам я любила выходить из палатки или хижины и сидеть у костра. Сумерки сгущались очень быстро, птицы смолкали, и лес вокруг нас казался необитаемым. Сладкий запах дыма отгонял москитов. Незамысловатая еда казалась вкуснее всего, что мне приходилось есть в лучших домах Калькутты. Я хорошо спала и по утрам просыпалась сильной и бодрой.

Наконец мы приблизились к Симле и остановились в нижней части предгорья, овеваемые горным ветром. Как только носильщики отдохнули, мы начали подъем. Я больше не могла оставаться в паланкине, поэтому вылезла из него и пошла пешком. Холмы поросли алыми рододендронами, яркими, как огонь. Когда мы, поднимаясь по горной дороге, окруженной темными соснами, добрались до границы города, я была очарована его величием.

Горное поселение, широким полумесяцем огибавшее гору Жако, было построено на высоте семи тысяч футов над уровнем моря. Здания здесь напоминали английские дома. Тут было много деревянно-кирпичных коттеджей, но все они несли на себе отпечаток Индии. По крытым черепицей крышам карабкались обезьяны, а в густых рощах кричали майны[29]29
  Майны – птицы семейства скворцов.(Прим.ред.)


[Закрыть] и сороки. Я увидела шпили церквей и крытые навесы индийского базара. Миссис Партридж знала дорогу к нашему снятому на три месяца бунгало. Как и большинство остальных строений, оно носило исковерканное английское название «Констанция-коттедж».

В отличие от нашего шумного дома в Калькутте бунгало оказалось небольшим деревянным оштукатуренным домиком с крытой тростником крышей. Внутри располагались три спальни, столовая и большая гостиная с нехарактерным для Индии камином. Кухня, как обычно, ютилась в отдельной небольшой постройке за домом, недалеко от хижин слуг. Я бегала от окна к окну, раскрывая деревянные ставни. Из гостиной и из маленькой спальни в передней части дома открывался вид на огромные величественные вершины Гималаев, увенчанные снежными шапками, на фоне синего неба. Из столовой и двух спален побольше в задней части дома виднелись пологие, покрытые деревьями холмы, спускающиеся в коричневую равнину, а вдали тонкими коричневато-желтыми ленточками вились Сатледж[30]30
  Сатледж – река на территории Пакистана, Индии, Китая.(Прим.перев.)


[Закрыть] и Ганг.

– Ну разве здесь не чудесно?!

– Да, да, ты права, – согласилась Фейт, и я, подчиняясь порыву, схватила ее за руки и пустилась в пляс. Но она не пошевелилась, не отрывая глаз от гор.

Миссис Партридж неодобрительно посмотрела на меня, хромая, вошла в самую просторную из спален и захлопнула дверь. Затем до нас донесся тяжелый вздох и скрип деревянной кровати. Фейт сделала движение, словно мои руки причиняли ей боль, и я ее отпустила. Она вошла во вторую спальню в задней части дома и бесшумно закрыла за собой дверь.