Текст книги "Линни: Во имя любви"

Автор книги: Линда Холман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 31 страниц)

Глава девятнадцатая

На следующее утро после знакомства с Сомерсом Инграмом я спросила Фейт, знает ли она его. Она призналась, что они знакомы и что он показался ей очаровательным.

– Я слышала, он занимает важную должность в компании, – сказала она. – О нем все говорят, ведь он в свои годы уже поднялся так высоко. Кроме того, мистер Инграм из богатой семьи. Злые языки болтают, что это именно благодаря деньгам своего отца он добился такого стремительного взлета в карьере. Но нельзя верить всему услышанному.

Я кивнула.

– Линни, а почему ты спрашиваешь?

– Вчера я познакомилась с ним, – ответила я. – По-моему, он слишком заносчив.

– Ничего подобного, Линни. Уж если кто и заносчив, так это мистер Уайтингтон. Тебе приходилось с ним разговаривать?

Она продолжала болтать о других холостяках, но я ее не слушала. Мне не давал покоя вопрос: что же такое приходилось скрывать мистеру Инграму и когда наши пути снова пересекутся?

Это произошло во время бала, устраиваемого в «Калькутта Клаб». В число приглашенных входила почти вся элита Калькутты – более трехсот человек. Мое расписание танцев было заполнено уже на две недели вперед. Я надела бальное платье, заказанное по настоянию Фейт еще в Ливерпуле, – золотая парча и муаровый шелк, – накинув поверх кружевную косынку, чтобы прикрыть низкий вырез лифа. Оглядев себя в полный рост в зеркале при мерцающем свете свечей, игравшем на дорогой ткани, я увидела, что выгляжу просто замечательно.

Я сильно изменилась с того дня, когда с ужасом не могла отвести взгляда от зеркала в доме Шейкера после той кошмарной ночи, когда он спас мне жизнь. Волосы снова обрели пышность и блеск, глаза стали ясными, а лицо посвежело. Когда айя укладывала мне волосы, я уже знала, что Сомерс Инграм тоже придет на бал. Как только мы прибыли туда, я поймала себя на том, что ищу его глазами. Хотя я не видела мистера Инграма на приеме и во время обеда, он возник сразу же, как только начались танцы, и вежливо мне поклонился.

– Мисс Смолпис, – произнес он, и меня снова поразили его осанка, гладкость его кожи, его полные губы. – Миссис Уотертоун, могу ли я позволить себе удовольствие станцевать с мисс Смолпис?

Он протянул мне руку в перчатке.

Миссис Уотертоун оживилась, всматриваясь в мое расписание.

– Но, мистер Инграм, я не вижу здесь вашего имени.

– Ну пожалуйста, миссис Уотертоун! – взмолился он. – Конечно, если только мисс Смолпис не возражает.

– Миссис Уотертоун, – протянула я, глядя на нее. Мне хотелось с ним потанцевать – очень хотелось.

– Ну конечно, моя дорогая. Когда появится ваш расстроенный партнер, я передам ему ваши извинения.

Мы плавно кружились в вальсе. Мистер Инграм говорил не переставая, так что мне не составляло труда поддерживать беседу. Он восхищался достойной организацией бала, рассказывал о проблемах со своим кансане и о спортивном мероприятии, которое недавно посетил.

– Вы великолепно танцуете, сэр, – сказала я ему. Одна моя рука лежала у него на плече, другую же он крепко держал в своей руке, затянутой в перчатку.

– Спасибо, мисс Смолпис, – поблагодарил мистер Инграм и придвинулся чуть ближе. Я почувствовала, как его бедро прижалось к моему. Никто из холостых мужчин не вел себя со мной так дерзко – большинство из них держало более чем приличную дистанцию.

– А вот я чувствую неуверенность в ваших движениях. Вам скучно танцевать или просто не хватает практики?

Его нелестное замечание меня потрясло. Я резко остановилась.

– Сэр, по-моему, вы совсем не следите за своими словами, – возмущенно сказала я.

Мне не понравился его намек на то, что я, должно быть, не занималась регулярно танцами в престижных салонах и в бальных комнатах. Я вспомнила Мэг Листон и ее признание в неумении танцевать.

– Не все столь талантливы, как вы, мистер Инграм, – добавила я, теперь уже с дерзкой ноткой в голосе. – И некоторые предпочитают тратить свое время на более интеллектуальные и культурные занятия.

Я заметила, что его глаза расширились, и добавила:

– По правде говоря, ваши слова свидетельствуют о том, что вы больше склонны к оттачиванию техники исполнения, а интеллектуальная сторона вас мало интересует.

Он открыто и приятно рассмеялся.

– Хорошо сказано, мисс Смолпис. Вы действительно поставили меня на место. Конечно же, вы прекрасно танцуете. Я позволил себе эту дерзость только потому, что почувствовал, как вам скучно здесь, и мне стало интересно, как вы отреагируете на замечание, более грубое, нежели все те любезности, которыми мы вынуждены обмениваться каждый раз во время танца.

Меня пронзило удивление, поскольку он в точности описал то, что я чувствовала. И у него хватило нахальства… нет, мужества заговорить об этом. Значит, мне не удавалось полностью скрывать свои чувства.

Мы снова закружились в танце.

– Так значит, вы меня испытывали? Это так?

Мистер Инграм улыбнулся.

– Ну, можно и так сказать. И, мисс Смолпис, я приятно удивлен тем, что вы прошли это испытание. У вас есть выдержка, которой не хватает многим юным леди, которых я здесь встречал. А еще у вас есть характер – у вас до сих пор горят глаза. Должен высказать свое восхищение тем, как вы метали в меня молнии.

Теперь он откровенно флиртовал. За несколько секунд он умудрился перейти от оскорблений к комплиментам. Я не знала, как себя вести с таким мужчиной, как Сомерс Инграм.

– Чем вы занимаетесь в компании, мистер Инграм? – спросила я, глубоко дыша.

– Я работаю главным аудитором, – сказал он.

Я понятия не имела, что это могло означать.

– Как чудесно.

– Вы так думаете? Почему? Мне интересно узнать: что такого «чудесного» вы могли найти в моей работе?

Он что, снова читал мои мысли? Да как он осмелился поставить меня в столь неловкое положение? Большинство мужчин просто приняли бы комплимент и рассказали мне о своей работе, таким образом я бы выяснила, чем именно они занимаются. Они не стали бы интересоваться моей реакцией.

– Вы же понятия не имеете о том, чем занимается главный аудитор, или я не прав?

Я прищелкнула языком и шаловливо улыбнулась. В конце концов, я тоже умею флиртовать.

– Мистер Инграм, вы просто невыносимый человек.

– О, мисс Смолпис, перестаньте. Это вам не идет.

– Что именно?

– Эта напускная обида. Почему вы назвали мою работу чудесной, если вы не знаете, что это такое, и, стало быть, она вас совсем не интересует?

Прежде чем я успела ответить, танец закончился, и мистер Инграм отвел меня обратно к миссис Уотертоун.

– Вы не будете столь любезны позволить мне снова потанцевать с мисс Смолпис? – спросил он.

– Многие молодые джентльмены хотят потанцевать с ней, – сказала миссис Уотертоун, обмахиваясь моим расписанием. – Мисс Смолпис не должна проявлять бестактность по отношению к ним.

– Ну конечно же, – согласился мистер Инграм и снова поклонился. Я испытала легкое разочарование, смешанное с облегчением из-за того, что он больше не будет ставить меня в неловкое положение своим непредсказуемым поведением.

– Тем не менее, – добавила миссис Уотертоун, – к концу вечера она освободится.

Мистер Инграм склонился над моей рукой, которую до сих пор не выпустил, и прижался губами к перчатке.

– Я с нетерпением буду ждать этого момента, – сказал он и ушел.

Но он так и не вернулся, и я не видела его среди приглашенных. Я испытала нечто вроде досады… Нет, не досады, так как это значило бы, что мне чего-то не хватало. Скорее всего, чувство, испытанное мною, когда мистер Инграм не вернулся к последнему танцу, имело нечто общее с той неудовлетворенностью, которую я ощущала, сидя взаперти с Фейт и Уотертоунами на Гарден-Рич, в то время как Индия была совсем рядом.

Я поняла, что думаю о том, когда снова смогу увидеть Сомерса Инграма, – но не желала быть рядом с ним. Скорее меня в нем что-то беспокоило.

Через некоторое время, в январе, мы снова встретились на званом вечере в «Калькутта Клаб». Сейчас загар мистера Инграма еще больше потемнел, словно он много времени проводил на свежем воздухе. В присутствии других людей мы обменивались фразами на стандартные темы: погода (прохладная и приятная), архитектура (реконструкция нескольких залов в Доме писателей), индийская политика (слухи о возникших трудностях с правительством Раджи в Майсуре), новости из дома (увлекательные перспективы парового судоходства).

Когда остальные приглашенные разошлись и мы обнаружили, что остались одни и стоим возле высоких дверей, я решила сделать ему комплимент.

– Вы очень хорошо выглядите, мистер Инграм, – сказала я. – Вы занимались каким-нибудь спортом?

– Всю прошлую неделю я провел на охоте, наслаждаясь восхитительной погодой, которая, боюсь, недолго продержится. Мы должны использовать для прогулки любую возможность. Вы любите ездить верхом, мисс Смолпис?

Я провела пальцем вдоль манжета платья.

– Не совсем. Я еще ни разу не сидела на лошади.

– Я думаю, вам хотелось бы выбраться на природу, почувствовать солнце и ветер Прохладного сезона, проскакать галопом по окрестностям и осмотреть их. У вас ведь еще не было такой возможности?

Если бы он только знал, как мне хотелось это сделать!

– Может, вы согласитесь присоединиться к небольшой компании? Несколько моих друзей и леди, таких же как вы, и сопровождающие нас мистер и миссис Вэймаус планируют выехать на природу на следующей неделе.

– Не думаю, мистер Инграм. Огромное вам спасибо за ваше приглашение, но…

– Пожалуйста, отбросьте напускную скромность, мисс Смолпис. Я уже говорил, что это вам не идет.

– Я вовсе не пытаюсь выглядеть скромницей, – возразила я с раздражением.

– Правда? Тогда в чем же дело? Вы знаете, что ваше лицо полностью вас выдает? Вы же почти сердитесь. Я вижу, вы сейчас боретесь сами с собой. Что вам мешает принять мое предложение? Ну же, мисс Смолпис! Я хочу знать правду. Я же вижу, что вам приятно мое общество.

Эта его нахальная самоуверенность действительно меня разозлила. Я почувствовала, как краснею от гнева.

– Леди не нуждаются в объяснениях по поводу своего решения, – отрывисто произнесла я.

– Леди также никогда не забываются, – парировал мистер Инграм. – Кажется, вы повысили голос? – Он притворно ахнул.

– Я не в восторге от ваших манер, сэр, – ответила я, на этот раз тихо. – И могу заверить вас, что я не забываюсь. Никогда.

Он раздражающе насмешливо поднял бровь.

– Неужели?

Мистер Инграм пристально посмотрел мне в глаза, затем прошептал, касаясь губами моей щеки:

– Я вам не верю.

Я почувствовала тепло его дыхания, а затем он уж чересчур нахально положил руку мне на предплечье и погладил его поверх рукава.

У меня в ушах зашумела кровь. Его лицо было совсем рядом с моим, на нем появилась легкая улыбка. Это была снисходительная улыбка человека, который полагал, что я такая же глупышка, как и все остальные девушки, что я сейчас сознание потеряю от его близости и упаду в обморок прямо на его руки. Мистер Инграм казался мне привлекательным, но я ненавидела его за нахальство и уверенность в собственной неотразимости.

Я придвинула лицо чуть ближе к нему.

– Мистер Инграм, – прошептала я чуть слышно.

Он медленно повернул голову, чтобы я могла говорить ему на ухо. Я дрожала от переполнявшего меня негодования.

– Уберите от меня свои чертовы руки! – добавила я, вложив в свои слова столько злобы, сколько смогла.

Он резко отдернул голову, словно я дала ему пощечину. И в этот момент я поняла, что наделала – и чего от меня добивался Сомерс Инграм. Последние два месяца я вела себя как леди, за которую себя выдавала, – невзирая на внутреннюю борьбу. А этот мужчина заставил меня забыть о том, кем меня здесь считают: он бросил мне вызов, а я глупо попалась на его удочку.

Сомерс Инграм смотрел мне прямо в глаза, и то, что я там увидела, заставило меня моментально их закрыть. Как я могла быть такой дурой? Я же так старалась…

– Я правильно вас понял, мисс Смолпис? – спросил он, отпуская меня, и отступил на шаг назад с выражением триумфа на лице. По его лицу было ясно, что он добился того, на что надеялся.

– Я… Я… – Я прижала перчатки к пылающим щекам. Между тугими завязками моего корсета выступил пот.

Мистер Инграм огляделся по сторонам, убедившись, что за нами никто не наблюдает, и взял мою ладонь в свою, ненавязчиво, но все равно чересчур интимно. Он провел большим пальцем по моей ладони, и от этой ласки я задрожала. Затем он произнес тихим и довольным голосом:

– Моя дорогая мисс Смолпис, последний раз со мной подобным образом говорили в турецких банях в восточной части Лондона.

Мне было нечего сказать.

Мистер Инграм выпустил мою руку и отошел на почтительное расстояние.

– Мисс Смолпис, я нахожу вашу… прямоту выражений освежающей. Я и сам не чураюсь простого языка, в подходящей обстановке. Значит, это был твердый отказ от моего приглашения?

Я развернулась и ушла, шурша юбками и надеясь, что произвожу достойное впечатление.

Тридцать первого января Клаттербаки устраивали вечер игры в карты, на который были приглашены Уотертоуны и мы с Фейт. У меня было отличное настроение. Сегодня днем мне удалось уговорить Фейт ускользнуть со мной с майдана на целых полчаса. Обычно бдительная миссис Уотертоун сегодня отвлеклась, потому что встретила здесь старую подругу, жившую в поселении на севере страны, и они увлеклись беседой. Мы с Фейт сидели напротив них на скамейке, затем я вежливо прервала их разговор и попросила разрешения погулять по майдану вместе с Фейт. Миссис Уотертоун рассеянно кивнула.

Как только мы оказались вне ее поля зрения, я потащила Фейт к дорожке, ведущей к выходу. Затем провела ее мимо рядов рикш и паланкинов. Фейт колебалась, но я крепко держала ее за руку.

– Линни, Линни, остановись. Куда мы идем? – спросила она, раскрасневшись от волнения.

– Я не знаю. И это прекрасно, – засмеялась я.

– Но нам нельзя, Линни. Что, если нас кто-нибудь увидит? Что, если с нами что-то случится? Что, если кто-то…

Я не обращала внимания на ее несмелые протесты, и через несколько минут мы оказались на рынке. Цветы – я узнала среди них розы и бархатцы – лежали беспорядочными кипами, за ними шли фрукты и овощи, которых я раньше никогда не видела. Я остановилась перед одной из тележек и стянула перчатку, чтобы потрогать лежащие передо мной гладкие продолговатые плоды; некоторые из них были цвета слоновой кости, другие – темно-красные. Сидевший возле тележки мужчина в тюрбане вскочил на ноги и протянул мне блестящий пурпурный плод. Я покачала головой – нет, нет – и медленно сказала ему на хинди, что у меня нет денег, но он осторожно вложил мне плод в руки и сделал приветственный жест. Я поняла, что это подарок. Я благодарно склонила голову, и он с достоинством кивнул.

– Что это такое? И что ты собираешься с ним делать? – спросила Фейт, стараясь держаться поближе ко мне.

– Я не знаю ответа ни на один из твоих вопросов, – сказала я. – Но я просто не могла обидеть его отказом.

Мы шли по узким проходам между базарными рядами, вдыхая запахи масла, на котором что-то жарили, чеснока и табачного дыма. Я узнала имбирь и гвоздику, но кроме них здесь было еще множество других пряностей, названия которых были мне неизвестны. В один миг нас окутывал дивный аромат сандалового дерева, а в следующий – резкая вонь паленого коровьего навоза. Фейт зажала нос перчаткой. Когда мы проходили мимо жаровен, на которых женщины готовили какие-то продолговатые куски теста, я поняла, что голодна и ужасно хочу попробовать то, что они сначала лепили в руках, а затем бросали на плоские разогретые сковороды и жарили. Я слышала доносящиеся до нас обрывки чужой музыки, исполняемой на незнакомых инструментах, звяканье колокольчиков и скрип запряженных волами повозок.

Я неожиданно остановилась, и на меня сзади налетела Фейт. Стоя неподвижно, я закрыла глаза и прислушалась.

– Почему ты остановилась, Линни? Ты знаешь обратную дорогу к майдану? О Боже, посмотри только на этого ребенка! Он что, здесь совсем один?

Открыв глаза, я увидела голенького мальчика двух лет, который ковылял по утоптанной земле. К его запястью был привязан красный шнурок. Я проследила за шнурком и увидела, что другой его конец привязан к запястью молодой матери, прижимавшей к своему сари младенца. Она торговалась с продавцом за отрез ярко-желтой ткани, который держала в другой руке.

– Нет. Смотри, вон там его мать.

Мальчик подошел прямо ко мне, остановился и посмотрел на меня. Его маленький кулачок сомкнулся на крапчатом поплине моего платья. Я улыбнулась и погладила его по головке. Волосы мальчика были на ощупь как шелк.

– Не прикасайся к нему, Линни, – глухим голосом произнесла Фейт. – Ты можешь чем-нибудь заразиться.

– Это всего лишь ребенок, Фейт, – сказала я. – Ты только посмотри, какой он хорошенький!

– Все равно, какой стыд! На нем совсем нет одежды!

Ребенок смотрел на блестящий пурпурный плод у меня в руке. Он выпустил мое платье и потянулся к нему обеими ручками. Глаза у мальчика были огромными, черными и блестящими. Он захныкал, как хнычут дети во всем мире, когда хотят что-то получить. Я вложила плод в его протянутые ладошки. Когда мальчик брал его, шнурок на его запястье натянулся. Я взглянула на его мать и встретила ее обеспокоенный взгляд. Я улыбнулась ей. На лице женщины отразилось облегчение, и она улыбнулась мне в ответ.

Фейт дернула меня за рукав.

– Линни, мы должны отыскать дорогу обратно. Прошло уже много времени. Миссис Уотертоун может отправиться на поиски и скоро выяснит, что нас нет на майдане.

– Хорошо, хорошо, – сказала я, бросив еще один взгляд на ребенка, который ковылял на маленьких кривых ножках к матери, смеясь и протягивая ей плод.

Я инстинктивно разобралась в местоположении рядов на рынке – он почти не отличался от того рынка в Ливерпуле, через который я в детстве ходила каждый день.

Фейт облегченно вздохнула, когда впереди показались аккуратные очертания майдана.

– Ну разве мы не проказницы? – сказала она, радуясь, что мы удачно пережили приключение, которое было, по ее мнению, невероятно смелой выходкой.

От хаоса рынка остались только слабые воспоминания о звуках и запахах.

– У миссис Уотертоун случилось бы несварение желудка, если бы она узнала, где мы только что были.

– Будет лучше, если она никогда об этом не узнает, – ответила я Фейт и улыбнулась.

Сквозь новый образ моей подруги снова пробивалась прежняя Фейт. Я надела перчатки и поднесла одну из них к лицу. На ней остался слабый запах дыма и специй, запах Индии, которую я хотела узнать. Я взяла Фейт под руку, и мы поспешили к миссис Уотертоун.

Когда позже мы прибыли в дом Клаттербаков, меня все еще переполняла радость испытанной сегодня днем свободы. Там было несколько приглашенных, и через пару минут у дверей на веранду я встретила мистера Инграма. Увидев его, я почувствовала не только легкое удовольствие от встречи, но и беспокойство – я не желала с ним разговаривать и не хотела, чтобы он на меня многозначительно смотрел, провоцируя на глупости. Я боялась, что он испортит мне настроение. На данный момент я нуждалась только в глотке свежего воздуха. Комнаты были переполнены, и в них нельзя было продохнуть от женских духов, а еще от запаха олеандра, жасмина и цветов королева ночи, стоявших повсюду в огромных вазах.

Но мистер Инграм не упустил возможности заговорить со мной, несмотря на то что я не глядела в его сторону.

– О, мисс Смолпис, очень приятно снова с вами встретиться, – сказал он.

Ну просто само воплощение вежливости.

– Мне тоже приятно, сэр, – ответила я, стараясь говорить нежным голосом и не смотреть ему в глаза.

В воздухе повисло напряжение.

К нам подошел молодой стройный слуга в белых накрахмаленных брюках и тюрбане. В руках он держал серебряный поднос с гранеными бокалами, наполненными алой жидкостью. Бокалы подрагивали и еле слышно позвякивали, касаясь друг друга. Я заметила струйку пота, стекавшую у слуги из-под тюрбана. Он направился к нам, протягивая мне поднос, но глядя в сторону мистера Инграма.

– Вам кларет или, может быть, мадеры? – спросил меня мистер Инграм.

– Нет, благодарю вас, – отказалась я, но слуга не двинулся с места.

Наконец мистер Инграм взял себе бокал. Юноша все еще чего-то ждал. Мистер Инграм отпустил его, что-то тихо проговорив на хинди.

В этот самый миг хозяйка дома захлопала в мясистые ладоши, объявляя, что теперь мы должны разбиться на пары для игры в вист.

– Мисс Смолпис, я ненадолго отлучусь из дома, чтобы выкурить сигару. Меня мало интересуют игры, в которых не делают высоких ставок.

Мистер Инграм просиял своей заученной улыбкой и поставил полный бокал на ближайший столик.

Я смотрела, как он выходит в открытую дверь. Он вел себя так, словно десять дней назад между нами не произошло ничего неприятного. Я глубоко вдохнула, уверяя себя, что воспитание не позволит ему упомянуть о моем вульгарном поведении.

Я сыграла несколько партий в вист, но испытывала нервозность и раздражение. Я почувствовала, что сейчас прокушу себе язык насквозь, если миссис Клаттербак еще раз спросит, что у нас козыри, или пожалуется, что ей снова достались только не фигурные карты и ни одной «картинки». Я отказалась от следующей игры, выскользнула через открытые двери на веранду и проследовала по широким каменным ступеням в сад. Сад был прекрасным, с прямоугольными клумбами, на которых росли высокие, по грудь, каны и лилии и большое «храмовое дерево»[25]25
  «Храмовое дерево» – гингко двулопастый.(Примеч.ред.)


[Закрыть] с нежными, словно высеченными из мрамора цветами, испускающими дурманящий запах. На небе сияла полная белая луна. Я остановилась, чтобы воткнуть себе за ухо цветок. Меня вдруг переполнило странное чувство, словно я вот-вот взлечу вверх, к звездному ночному небу. Ощущение оказалось непривычным, но приятным. Я улыбнулась, вспоминая торговца, подарившего мне плод, и шелковистость волос того ребенка, а затем вдруг раскинула руки и закружилась в свете луны. Я чувствовала, как что-то холодное, темное и жесткое внутри меня растворяется и исчезает, и осознала, что это странное чувство было счастьем. Я счастлива, думала я. Я в саду, в Калькутте. Я Линни Гау, и я больше не мечтаю о другой жизни. Это и есть моя жизнь.

– Я счастлива! – выкрикнула я в темноту сада. Слова показались мне яркими, круглыми и серебряными, словно они отражали луну.

Кажется, я ни разу за всю свою жизнь не дышала полной грудью, она всегда была напряжена. Теперь же, выдохнув слова «я счастлива», я наконец смогла расслабиться и сделать полноценный вдох.

Я остановилась и замерла, стоя на освещенной луной траве. Мне не хотелось возвращаться в шумную и душную гостиную. Я медленно зашагала по тропинке, ведущей к жилищам слуг – простым сарайчикам, жмущимся друг к другу, откуда доносился монотонный гул голосов и ритмичный стук барабана. Возле одной из хижин сидела молодая женщина и, опершись спиной о шершавую стену, кормила грудью ребенка. Увидев меня, она вскочила и попыталась одновременно прикрыть голую грудь своим сари и поприветствовать меня. Младенец, оторванный от соска, тоненько закричал.

– Пожалуйста, – сказала я на ломаном хинди, – пожалуйста, продолжайте.

Направляясь дальше по извилистой тропинке, я проходила мимо мужчин и женщин, которые сидели на корточках вокруг стоящих на земле свечей и тихо разговаривали. При моем появлении все они вскакивали и замолкали. Я улыбалась им, зная, что смущаю их своим присутствием, но мне было все равно. Оставалась еще одна хижина, и в свете луны, благодаря которому все было видно отчетливо, словно днем, я заметила за ней узкую тропинку, которая, видимо, поворачивала обратно к дому. Я обрадовалась, что не придется возвращаться и снова беспокоить слуг.

Хижина стояла на некотором расстоянии от остальных. Когда я проходила мимо открытой двери, знакомые звуки совокупления заставили меня остановиться и заглянуть внутрь. В полумраке я различила на циновке две ритмично двигающиеся фигуры. Мне следовало продолжить свой путь, но я стояла, слушая хриплое учащенное дыхание любовников. В этот момент меня осенило, что это вовсе не мужчина и женщина, как я предполагала, а двое мужчин. Мои глаза достаточно привыкли к темноте, чтобы увидеть, что один из них стоял на коленях, опираясь на локти. Его изящное стройное тело было темным и блестело от пота. Другой, крупнее и более крепкого сложения, стоял на коленях позади первого. Он был одет в белую рубашку, жемчужные пуговицы на которой поблескивали, пока он настойчиво вклинивался в партнера, обхватив его худощавые бедра руками.

Прежде чем я успела уйти или хотя бы отвести взгляд, мужчина, исполнявший активную роль, повернулся ко мне, и я поняла, что смотрю в лицо Сомерса Инграма. Он резко прекратил движения, и звуки барабана, доносившиеся откуда-то сзади, вдруг показались мне оглушительными. Другой мужчина – теперь я узнала в нем молодого слугу из гостиной – тоже повернул голову к двери и испуганно вскрикнул. Мистер Инграм отодвинулся от него, и юноша откатился в сторону, схватив свою рубашку и набросив ее себе на лицо.

Было слишком поздно притворяться, будто я ничего не видела.

– Мне так жаль, что я вам помешала, – сказала я. Слова звучали нелепо и почти смешно. – Я, правда, ужасно сожалею, что я… заблудилась.

Мистер Инграм смотрел на меня, даже не пытаясь прикрыться. Было заметно, что он все еще возбужден.

Я поспешила прочь, обнаружив, что дышу с трудом. Я не знала, почему все это так меня потрясло – меня, которая не только видела извращения во всевозможных проявлениях, но и сама в них участвовала. Я проклинала себя за решение прогуляться. Недавнее приподнятое настроение исчезло, ему на смену пришло смущение и раздражительность. Я вытащила из-за уха цветок и бросила его на землю. Я не могла разобраться, расстроило ли меня то, что я узнала о пристрастиях Сомерса Инграма, или то, что он заставлял меня испытывать неловкость во время наших разговоров, хотя на самом деле его интересовали мужчины, а не женщины? Он никогда не питал ко мне интереса, и я поняла, что обиделась.

Мне удалось пройти совсем немного, когда Сомерс Инграм догнал меня. Под его ногами хрустели раковины дорожки.

– Мисс Смолпис?

Я повернулась к нему. Он привел себя в порядок и был так же аккуратен и опрятен, как и раньше в гостиной.

– Не думаю, что нам есть о чем говорить, сэр, – сказала я, подняв подбородок.

– Пожалуйста, позвольте мне проводить вас обратно в дом, – произнес он и крепко взял меня за руку.

Когда я попыталась выдернуть руку, мистер Инграм сжал ее еще сильнее, так, чтобы мне не удалось вырваться. Я пошла быстрее, но он вынудил меня к медленному прогулочному шагу.

– Мисс Смолпис, – сказал он. – Нам нужно откровенно поговорить.

Я презрительно фыркнула.

– Вы что же, думаете, что я собираюсь о чем-то с вами разговаривать?

Мистер Инграм выпустил мою ладонь, но теперь держал меня за предплечье. Он повернулся ко мне лицом.

– Видите ли, – произнес он, явно не заботясь о том, желаю я его слушать или нет, – то, что только что случилось, подтверждает мои опасения о вас. То, чему вы стали свидетельницей… Увидев меня с моим Ганимедом, вы повели себя совсем не так, как отреагировала бы любая другая молодая леди вашего круга. Вы не закричали от ужаса и не упали в обморок. Вы не потеряли дар речи и не задрожали, чего следовало бы ожидать от молодой английской девственницы, увидевшей то, что большинство из них не могут себе представить даже в самых изощренных эротических фантазиях – так как все они берегут невинность. Я видел выражение вашего лица – или, вернее, отсутствие всякого выражения, когда вы застали нас… скажем так, fragrante delicto[26]26
  Fragrante delicto – на месте преступления, с поличным(лат.).(Примеч.перев.)


[Закрыть]. На вашем лице читалось безразличие. Что наталкивает меня на мысль, что вы не были шокированы или хотя бы напуганы. Так, словно вы уже видели то, чего никогда не должна видеть молодая леди из приличной семьи. Разве я не прав?

Его ладонь обжигала меня сквозь тонкий шелк рукава.

Я знала, что стою над пропастью: еще один неверный шаг, и я в нее упаду.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – в мой голос вкралась нотка отчаяния.

– Все это, в сочетании с вашими словами, которые удивили меня во время нашей прошлой встречи, заставляет задуматься.

«Он знает, он знает» – звенело у меня в голове, громко, словно церковный колокол.

– С вами все в порядке, мисс Смолпис? Возможно, вы все-таки пережили потрясение? Вы выглядите напуганной. – У него хватило наглости улыбнуться.

Я выдернула свою руку, подобрала юбки и побежала прямо по сырой траве, не думая о туфлях. Я вернулась в гостиную, нашла тихий уголок и села, глубоко дыша и обмахиваясь рукой, пытаясь восстановить дыхание. Я все время смотрела на дверь веранды, ожидая, что оттуда в любой момент появится Сомерс Инграм, и думая, удастся ли мне в таком случае сохранить самообладание. Я допустила слишком много ошибок в его присутствии и была напугана.

Но он так и не вернулся, и спустя полчаса я с благодарностью взглянула на миссис Уотертоун, которая решила, что нам пора уходить.