Текст книги "Линни: Во имя любви"

Автор книги: Линда Холман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 31 страниц)

– Я так и сделаю.

Словно я вообще могу чем-либо шокировать Сомерса Инграма. Все равно он никогда не узнает о шраме.

– Спасибо за мудрый совет, миссис Уотертоун.

Затем мы с Сомерсом поднялись в роскошный церемониальный паланкин с шелковыми занавесками и покрытыми серебром шестами и отправились обратно на улицу Алипур, в холостяцкую квартиру Сомерса – остальные молодые джентльмены временно съехали, – где мы должны были жить, пока мой муж не найдет для нас дом.

Я была измучена церемонией и необходимостью целый день изображать из себя взволнованную, застенчивую невесту. Сомерс был очень пьян, хотя пока что держался на ногах. Когда чапраси провел нас в дом, навстречу вышли кансане и невысокая женщина, которые, видимо, нас ждали. Женщина опустилась на колени у моих ног в ритуальном приветствии. Она была одета в простое белое сари с синей окантовкой.

– Это твоя айя, Линни, – сказал Сомерс заплетающимся языком.

Женщина поднялась и встала передо мной, все еще не поднимая головы.

– Я иду спать, – сообщил Сомерс. – Она покажет тебе твою комнату. Полагаю, твои вещи уже доставили.

Он не мог сосредоточить на мне взгляд и пьяно моргал.

Я кивнула. Хотя я и знала, что не интересую его в физическом плане, однако неожиданно почувствовала странную грусть. Сейчас я бы предпочла бессмысленную близость опустошающему одиночеству.

– Тогда спокойной ночи, – сказал мой муж и зашагал нетвердой походкой по коридору. Его кансане следовал за ним, вытянув руки, словно собирался поймать его в случае, если Сомерс упадет.

Мы с айей молча стояли, пока я не вспомнила, что она ждет от меня указаний.

– Пожалуйста, отведи меня в мою комнату.

Она развернулась и мягко затопотала босыми ногами в направлении, противоположном тому, в котором направился Сомерс. Айя открыла дверь в тускло освещенную несколькими свечами спальню и, все еще не говоря ни слова, помогла мне раздеться и надеть ночную сорочку, а затем расчесала мне волосы. После этого она принесла душистой воды, чтобы обмыть мне лицо, руки и ноги. Затем айя разостлала постель и, когда я легла в нее, накрыла меня одеялом и опустила москитную сетку. Если она и считала странным то, что юная невеста проводит свою первую брачную ночь в одиночестве, то ничем себя не выдала.

– Ты говоришь по-английски? – спросила я.

Впервые айя взглянула мне в глаза сквозь частую сетку, и я услышала несмелое: «Да, немного». Ее голос оказался тихим и мелодичным. Из темноты за окном раздался далекий вой шакала и последовавший за ним лай бродячих собак.

– Мэм-саиб желает, чтобы я осталась?

Я моргнула, услышав свой новый титул.

– Да, – сказала я ей, отворачиваясь. Мои глаза обожгли слезы. Я снова задумалась о том, что не давало мне покоя уже две недели: правильный ли я сделала выбор?

– Да, пожалуйста, останься, – повторила я твердым голосом, не поворачиваясь к ней.

Но когда женщина задула свечи, мое бездонное одиночество стало еще глубже. Айя бесшумно устроилась на циновке в углу комнаты.

– Как тебя зовут? – спросила я.

– Малти.

– У твоего имени есть какое-нибудь значение?

Какое-то время она молчала, затем тихо произнесла:

– Это такой маленький цветок. Очень маленький и очень красивый.

– О.

Воцарилась тишина. Затем я заговорила снова:

– Хотя все называют меня Линни, мое настоящее имя – Линнет. Это такая птичка. Тоже маленькая.

– Очень хорошо, мэм-саиб.

И так мы лежали вместе в темноте – маленький индийский цветок и маленькая английская птичка.

Глава двадцать третья

Наша супружеская жизнь началась спокойно. В первый день Сомерс сообщил мне, что я должна устраивать приемы два раза в неделю и принимать все присланные нам приглашения. Пары, приходившие к нам на званые обеды, кажется, страстно желали, чтобы их включили в список приглашенных, – все-таки мистер Сомерс Инграм занимал высокое положение, и теперь, когда он наконец женился и мог устраивать у себя приемы, многие хотели погреться в лучах его славы.

Работа моего мужа мало меня заботила: мы оба совсем не интересовались тем, как каждый из нас проводит время, хотя иногда Сомерс возвращался таким уставшим, что становилось ясно – он несет большую ответственность.

Составлять меню и давать указания повару оказалось несложной и совсем не утомительной задачей. На званых вечерах нам с Сомерсом приходилось изображать идеальную супружескую пару. Мы оба были великолепными актерами. Иногда, улыбаясь ему через акр ослепительно белой шелковой скатерти и сверкающего при свете свечей столового серебра и слушая смех наших гостей, я почти верила, что мы действительно такие, какими стараемся казаться. Сомерс был просто очарователен в обществе, и я чувствовала, как меня окутывают яркие лучи его обаяния. Но когда за последним гостем закрывалась дверь, очарование исчезало и Сомерс уходил в свою спальню, прихватив с собой бутылку. Я возвращалась в свою комнату, вдруг осознав, что у меня затекла шея, а лицо болит от маски, которую я постоянно должна была носить.

Временами, когда я была слишком уставшей, моя маска сползала. Сомерс первым замечал это и бросал на меня строгий взгляд. Думаю, через некоторое время остальные тоже стали обращать на это внимание: часто, когда я сидела со своей стороны стола, все головы были повернуты к Сомерсу, словно меня не было в комнате.

После одного особенно утомительного вечера Сомерс повернулся ко мне, и я застыла, ожидая выговора.

– Ты сегодня, наверное, очень устала, Линни? – спросил он неожиданно тихим голосом.

Я кивнула.

– Да, очень. Это было заметно?

Он говорил со мной почти с уважением, и я постаралась ответить ему тем же.

– Я правда очень старалась, Сомерс. Но майор Коутон так много говорил, что через некоторое время стало очень тяжело изображать интерес к его рассказу.

– Мне сегодня тоже нелегко пришлось, – сказал мой муж со вздохом.

Я неожиданно почувствовала к нему симпатию, так как мы впервые пришли к соглашению, и коснулась его рукава.

– Нам обязательно принимать у себя так много людей и делать это так часто?

– Боюсь, что да. Мы вызовем всеобщее неодобрение, если не будем придерживаться общепринятых правил. – Сомерс посмотрел на мои волосы. – У тебя сегодня красивая прическа.

– Малти попробовала сделать что-то новое, – ответила я.

Куда подевались его надменность и тяга к словесным перепалкам, в которых мы пытались перещеголять друг друга?

– Ну, тогда спокойной ночи, – сказал Сомерс, но в его голосе прозвучало какое-то сомнение, которое я почти – почти – приняла за отчаяние. Я подумала о том, как одиноко бывает мне в потоке ежедневных празднеств и визитов, среди людей, которым на меня наплевать. В тот момент я в неожиданном порыве чувств обняла Сомерса и положила голову ему на грудь.

Сомерс немедленно меня оттолкнул.

– Зачем ты это сделала? – спросил он голосом, которым обычно делал мне замечания.

– Я не знаю, – честно ответила я. – Я почувствовала… А мне не следовало этого делать?

Неужели он питал ко мне такое отвращение, что не мог стерпеть простого прикосновения?

Сомерс не ответил и вышел, оставив меня на пороге. Вскоре до меня донеслись приглушенные звуки исторгаемого обратно ужина.

Через три месяца после того, как состоялась наша с Сомерсом свадьба, Фейт вышла замуж за Чарлза Сноу. И хотя она обручилась в такой же спешке, как и я, их свадьба была совсем не такой роскошной, как моя. Она представляла собой простой обмен клятвами в церкви и небольшой прием после церемонии. Бедная миссис Уотертоун – она, должно быть, прокляла тот день, когда открыла свой дом для гостей: менее чем за год ей пришлось сдерживать непомерный пыл прямолинейной и своенравной миссис Листон, заниматься организацией моей свадьбы и столкнуться с ужасным скандалом, разгоревшимся вокруг Чарлза и Фейт, в который она невольно оказалась вовлечена, что негативно отразилось на ее репутации.

Когда отец Фейт приехал в Калькутту, через три недели после того как мы с Сомерсом поженились, Чарлз уже сделал Фейт предложение, и она его приняла. Я услышала всю эту историю от досужих сплетников, поскольку Фейт по-прежнему не отвечала на мои приглашения. Я думала о ней каждый день. Скучала и не желала верить, что Фейт может так легко отказаться от нашей дружбы. Иногда я ловила себя на том, что представляю себе, как бы она посмеялась над каким-нибудь недоразумением, как бы ей понравилась прочитанная мною книга. Я постоянно мысленно разговаривала с ней.

Сразу же после приезда отец Фейт запретил ей выходить замуж за Чарлза Сноу. Сначала никто не знал, почему мистер Веспри был так категоричен, однако вскоре стремительно поползли слухи: Чарлз оказался англоиндийцем, но скрывал этот факт, пока они с Фейт не объявили о помолвке. Чарлз рассказал невесте о своей наследственности. Фейт однажды созналась мне (когда мы снова начали разговаривать), что она и не подозревала, какие сплетни и какое пренебрежение это может повлечь за собой. Неизвестно, кто впервые упомянул об индусских корнях ее избранника, но Чарлз, будучи честным человеком, не стал ничего отрицать. Кроме блестящих черных волос, в его внешности ничто не указывало на то, что его мать, которая умерла при родах, была индианкой. Мистер Веспри пришел в ярость, узнав о позоре, которым его дочь могла покрыть доброе имя семьи, выйдя замуж за полукровку. Говорят, он крикнул Фейт на ступенях «Калькутта Клаб», что проклянет ее, если она решит вступить в брак с Чарлзом.

Именно тогда Фейт возобновила нашу дружбу. Она пришла к нам в дом, даже не прислав записки, и стояла в холле, без перчаток, со слезами на глазах спрашивая моего совета. Я молча обняла ее, и она ответила на мои объятия. У меня словно камень упал с души, и хотя я искренне жалела свою подругу, но все же почувствовала невольную радость.

Когда мы сели в гостиной, я, отослав слуг, решила откровенно поговорить с ней.

– Ты его любишь, Фейт?

– Да, Линни. Я никогда не думала, что смогу испытать такое чувство. И, конечно, никто – абсолютно никто – меня не поддерживает. И хотя я очень сильно надеюсь на обратное, я пойму, если ты поступишь так же.

Нижняя губа Фейт обветрилась, и она постоянно прикусывала шелушащуюся кожу зубами.

– Но мне почему-то кажется, что ты сможешь меня понять, и я пришла к тебе, надеясь, что, увидев меня у порога, ты пустишь меня в дом. Я не стала посылать записку, боясь отказа.

– Я поддерживаю тебя, Фейт, – тихо сказала я.

Я лучше, чем кто бы то ни было, знала, как порой важно следовать велению своего сердца.

– Если брак с Чарлзом – это то, чего ты хочешь, тогда я на твоей стороне.

На лице моей подруги появилось выражение облегчения.

– Я больше не могу обходиться без твоей дружбы, Линни, даже несмотря на то что я пойму, если ты решишь не возобновлять наши отношения после того, как я себя вела.

Она расплакалась. Я вынула из рукава носовой платок и протянула его Фейт – она, кажется, не захватила с собой даже сумочки.

– Мое поведение, должно быть, показалось тебе странным, когда я так бурно отреагировала на сообщение о твоей свадьбе. Я была очень напугана… – Фейт помолчала, словно размышляя, стоит ли продолжать, затем сделала глубокий вдох. – Моя милая Линни, я так боялась, что меня отошлют домой. Я надеялась на то, что Чарлз сделает мне предложение, и затем, когда ты объявила, что выходишь замуж, а я… Мне так жаль, Линни! Пожалуйста, прости меня! С тех пор как Чарлз предложил мне стать его женой и я узнала, насколько глубоки его чувства ко мне, я стала совсем другим человеком. Я счастлива, Линни, счастлива, как никогда. Меня не заботят угрозы отца. И мне все равно, даже если Чарлза понизят до внештатного сотрудника и наш уровень жизни значительно ухудшится. Глядя на его лицо, я понимаю, что мне наплевать на все это. Я люблю его, а он любит меня.

Фейт тяжело вздохнула.

Я взяла ее за руки.

– Фейт, тогда ты должна выйти за Чарлза. Как часто, в конце концов, человек влюбляется и ему отвечают взаимностью?

Она попыталась улыбнуться.

– Я знаю, что правильно поступила, решив поговорить с тобой. Я понимаю, что вела себя невыносимо, с тех пор как мы покинули Ливерпуль, Линни. Ты всегда была такой бесстрашной и сильной. Что бы я ни говорила тебе в гневе, знай – я никогда не взяла бы с собой никого другого. Ты сможешь меня простить?

Я улыбнулась.

– Конечно. И я так рада за тебя, Фейт, – произнесла я. – Мы с тобой всегда будем друзьями.

– Но ты ведь стала такой уважаемой леди, а Чарлз… Ну, теперь мое положение в обществе гораздо ниже твоего, – сказала Фейт.

– Я не допущу, чтобы это встало между нами. – Я щелкнула пальцами. – И мне плевать, если кто-то будет сплетничать о нашей дружбе.

Она обняла меня в порыве чувств.

– Линни, разве это не чудесно – быть так сильно и искренне любимой? Только подумай! Мы обе стали мэм-саиб в Калькутте. Ты когда-нибудь мечтала о такой жизни?

– Нет, – искренне ответила я. – Никогда.

Итак, Фейт предпочла выйти замуж за Чарлза, несмотря на запрет отца, который лишил ее наследства и возможности вернуться к прежней жизни в Ливерпуле. Мне нравился мистер Сноу. Он был деликатным и довольно привлекательным. Избранник Фейт работал комиссионером в одной из мелких контор компании, но, как только там узнали о его происхождении, Чарлза сразу же понизили в должности до внештатного сотрудника. Теперь он получал лишь часть того жалованья, которое ему платили раньше. Сразу после свадьбы английское общество отвернулось от Фейт, и приглашения на званые обеды и праздники прекратились. Положение в обществе и светская жизнь много значили для моей подруги, но я надеялась, что она сможет с этим справиться, поддерживаемая любовью Чарлза. После замужества она расцвела.

Но я совершила ошибку, включив чету Сноу в список приглашенных. Мы с Сомерсом были женаты уже четыре месяца, и он часто позволял мне составлять этот список, выбирая из предложенных им фамилий. Однажды я пригласила двух девушек, которых мы с Фейт хорошо знали. Они уже обручились с молодыми людьми, которых Сомерс одобрил и которые раньше работали с Чарлзом, до того как он впал в немилость. Еще в числе приглашенных была одна замужняя пара постарше, которых Сомерс знал чуть ли не со дня своего приезда в Индию и которые могли взять на себя роль сопровождающих для помолвленных пар. Я пригласила Чарлза и Фейт, не сказав об этом своему мужу.

Когда в гостиной объявили о прибытии мистера и миссис Сноу, в комнате воцарилась мертвая тишина. Я поспешила поприветствовать их. Фейт потрясающе выглядела в цветастом поплиновом платье и яркой красно-коричневой нижней юбке, которая, конечно же, прекрасно гармонировала с цветом ее волос. Однако глаза Фейт были широко открыты, и в них читалась нерешительность. Чарлз с неестественно прямой спиной стоял рядом с ней.

– Пожалуйста, пожалуйста, проходите, – сказала я и повернулась, чтобы посмотреть на остальных приглашенных. На их лицах не было приветливых улыбок, никто не здоровался с Чарлзом и Фейт. Сомерс повернулся к супругам Сноу спиной и громко заговорил с одним из джентльменов о каком-то несущественном деле, задавая тон сегодняшнего приема.

Это было ужасно. Я попыталась вовлечь Фейт и Чарлза в общий разговор за столом, однако оба они держались очень скованно. Поймав мрачный понимающий взгляд Чарлза, я устыдилась того, что поставила их с Фейт в такое неловкое положение.

Когда последний из гостей ушел, Сомерс повернулся ко мне.

– Как ты осмелилась так со мной поступить?! – прорычал он. – Из всех идиотских, неуместных…

– Только не говори мне, что ты тоже пляшешь под эту дудку, Сомерс, – устало сказала я. – Ты же сам говорил мне, что подумывал о том, чтобы жениться на Фейт, когда мы только приехали в Индию. И это именно она привезла меня сюда, она…

Но он перебил меня.

– Эти грязные полукровки! Знаешь, они все на одно лицо. И этот чирикающий акцент! Они все время кланяются и пресмыкаются перед тобой, но никогда не упустят случая ударить тебя в спину. Метисы! – фыркнул он. – Если в тебе есть примесь индийской крови, ты никогда не сможешь удержать свое происхождение в тайне. Рано или поздно оно все равно выплывет наружу.

– Пока ты не знал о происхождении Чарлза, тебе ничто не мешало с ним общаться, – сказала я. – И он говорит не хуже, чем ты.

– Я всегда подозревал, что с ним что-то не так, – ответил Сомерс. – Точно так же, как догадывался о том, что ты что-то скрываешь, с тех пор как впервые тебя встретил. Я всегда чую обман. Ты должна была это понять.

Он повернулся, чтобы уйти в свою комнату, однако задержался.

– Больше никогда меня так не унижай. Тебе все понятно?

– Да, – ответила я.

Сомерс постоял на месте еще несколько секунд, пристально глядя на меня, затем широкой походкой, выдававшей его раздражение, зашагал в свою комнату и захлопнул за собой дверь.

На следующий день я послала Фейт записку с просьбой прийти сегодня ко мне после ленча, когда Сомерс будет на работе. Она вернула записку, написав на ней большими буквами: «ДА».

Когда Фейт пришла, я взяла ее за руки.

– Я так сожалею о вчерашнем вечере, Фейт. Пожалуйста, прости меня. Я и представить себе не могла, что к вам так несправедливо отнесутся.

Она сжала мои ладони.

– Все в порядке. Чарлз не хотел приходить, но я убедила его, надувая губы и заставляя его чувствовать себя виноватым. Я говорила ему, что ты – моя единственная настоящая подруга в Калькутте и что если он не пойдет, то я никогда ему этого не прощу. Теперь я об этом жалею. Как и ты, я понятия не имела, что наше присутствие будет встречено в штыки.

Мы вместе сели на диван, все еще держась за руки. На тот момент нам было больше нечего сказать.

15 июля 1831 года

Дорогой Шейкер,

спасибо, спасибо, спасибо! Я и передать тебе не могу, как бешено у меня стучало сердце, когда я получила твое письмо.Я сразу же узнала почерк мистера Уорса.Это так мило сего стороны — писать для тебя. Он по-прежнему сам ведет всю документацию?

Меня очень опечалило известие о смерти твоей матери.Я хорошо понимаю, каким трудным для тебя выдался этот год, ведь миссис Смолпис нуждалась в постоянном внимании.Хорошо, что Селина Брансвик и ее мать пришли к тебе с соболезнованиями.Фейт всегда прекрасно отзывалась о Селине, восхищаясь ее добродетелями и способностями к музыке.

Прошло уже более четырех месяцев, с тех пор как я стала замужней дамой — мэм-саиб. Мой муж Сомерс получил наследство, которое позволило ему приобрести для нас дом на улице Чоурингхи спустя два месяца после свадьбы.Дом находится в одном из тщательно спланированных районов Калькутты, недалеко от реки, которая радует нас прохладой. Это оштукатуренная вилла, окруженная молодым садом. Она очень милая, однако слишком просторная.Сомерс с удовольствием взял на себя заботы по дому, обставляя комнаты английской мебелью и украшая их коврами и безделушками, которые мне не очень нравятся.

Но я обожаю широкие веранды в задней и передней половинах дома.Веранды просто незаменимы в Жаркий сезон, который сейчас в самом разгаре. Дуют знойные ветры. Мне сказали, что они являются предвестниками Сезона дождей, который начнется уже через месяц.Солнце, которому я так радовалась по прибытии в Индию, превратилось в жестокого грозного хозяина.Его лучи такие яркие, что кажется, будто от них выгорают деревья, дороги, сады, камни и даже наши лица.Ни к чему невозможно притронуться — так все раскалено солнцем. Оно буквально жалит кожу.Воздух невыносимо влажный и горячий.Я вся покрыта сыпью.Насекомые здесь просто не поддаются описанию.Даже слова (когда я нахожу силы говорить) словно тают, едва вылетев изо рта, и растворяются подобно сахару, теряя при этом свое значение.

Но несмотря на это жестокое небесное светило, чем сильнее жара, тем слаще становятся фрукты, красивее и ароматнее цветы.

Я не выхожу из своего логова, пытаясь охладиться всеми возможными способами.Тут в каждом доме есть специальные, установленные над головой опахала — панкха, —хотя они только перегоняют влажный горячий воздух и от них мало пользы. Татти —тростниковые ширмы на окнах и на дверях —постоянно смачивают водой в надежде охладить проникающий сквозь них ветер.Кроме того, у меня еще есть термантидот — конструкция, которая должна разгонять охлажденный воздух по комнате, —но, несмотря на оглушающий грохот, от него тоже мало толку.

Когда Сомерс бывает дома, мы наносим светские визиты. Здесь существует своего рода принудительная система увеселений —с пригласительными билетами и обязательными ежедневными походами в гости между одиннадцатью и двумя часами дня —как раз когда солнце находится в зените, — которая мне кажется откровенно скучной.Но когда Сомерса нет дома (что случается довольно часто, когда он отправляется охотиться на кабанов или ездит по служебным делам в другие представительства компании —в Бомбей или Мадрас), о, Шейкер, тогда я открываю для себя мир Индии, хотя, конечно, мне приходится держать свои похождения в секрете. Возможно, это рискованно, но мне так удобнее.Теперь я ясно вижу, что мне всегда приходилось скрывать от других большую часть своей жизни, и, скорее всего, так будет всегда.

Когда Сомерса нет дома, я отклоняю все приглашения и вместо этого остаюсь дома, убираю толстые ковры и хожу босиком, наслаждаясь прохладой каменного пола.Я постоянно читаю —здесь есть небольшая, но очень хорошая библиотека при клубе, и я там частый гость.Я не отдаю приказов повару, отчего у него портится настроение.И стараюсь меньше есть постоянно присутствующее на столе мясо —оленину, говядину, баранину, телятину и птицу —и другую обильную английскую еду, которую так упорно старается приготовить наш бедный повар (часто с забавными результатами).

Я уверена, слуги считают меня сумасшедшей, за исключением моей любимой айи Малти (ее имя —это название маленького душистого цветка, и оно ей очень подходит).Слуги делают вид, что не смотрят на меня, когда я босая танцую по дому, надев одно из сари Малти и распустив волосы, питаюсь рисом, миндалем, дыней, манго и иногда — карри. Они осмелели настолько, что — по моему требованию — разговаривают со мной на хинди, когда «господина саиба» нет дома.Мои познания в языке стали гораздо глубже.

Еще я научилась ездить верхом.И снова мне пришлось хранить уроки втайне —как я могла объяснить знатным леди Калькутты то обстоятельство, что ни разу не ездила на лошади? Английские дети, даже самые маленькие, учатся этому чуть ли не с пеленок.Я разыскала конюшню вдали от клуба, с терпеливым конюхом —англоиндийцем, которого не волновала моя неопытность, и за несколько месяцев научилась довольно уверенно чувствовать себя в седле.Я пока не пыталась осваивать прыжки или что-то более сложное, чем рысь, кантер[27]27
  Кантер – лошадиный аллюр – легкий неторопливый галоп.(Прим.перев.)


[Закрыть] или галоп, однако теперь я могу ездить на лошади, не привлекая к себе лишнего внимания.

Порой я исследую Калькутту под предлогом покупок. Какое мне до них дело, Шейкер? Ты знаешь меня достаточно хорошо, чтобы понять, что это излюбленное занятие всех английских мэм-саиб оставляет меня глубоко равнодушной.Вместо этого я даю своей наперснице Малти — которая, кажется, обожает меня только за то, что ей приказали заботиться обо мне, —список покупок, большую корзину и чеки.Она едет на базар и покупает все необходимые продукты или отправляется в магазин Тайлера, с его сверкающим столовым серебром, мерцающим фарфором, хрусталем, драгоценностями и другими английскими вещами. Ей нравится делать покупки, благодаря этому она чувствует свою важность.Малти говорит, что другие айи завидуют ей, так как их мэм-саиб никогда не поручают им такие важные дела.

Пока Малти занимается покупками, я исследую город.Я хожу на открытые базары. Самый большой из них —это Боу-базар, с его жизнерадостным, однако несколько запущенным обилием лотков.Я видела здесь такие вещи, о существовании которых и не догадывалась, вещи, которые не описаны ни в одной из книг, которые я изучала, прежде чем приехать сюда.Тут есть забавные идолы и незнакомые ткани, ароматные специи, душистые смолы и огромные оплетенные стеклянные бутыли с маслом и розовой водой.Тут можно купить настоящую слоновую кость из Цейлона и рог носорога, привезенный из Занзибара.Здесь я чувствую себя в полной безопасности —все мэм-саиб пользуются в Индии негласным и, подозреваю, неискренним, но всеобщим уважением. Неискренним —потому что у индусов просто нет другого выбора.Это уважение рождается не из восхищения, а напрямую связано с цветом кожи.Меня это несколько беспокоит, и еще я поняла, что Индия — это страна, где все зависит от того, кем ты родился.

В общем, жизнь здесь мало отличается от жизни в Англии.

Полагаю, тебе уже известно, что Фейт вышла замуж, ее свадьба состоялась вскоре после моей.Я знаю, что она писала об этом Селине, и надеюсь, что та сообщила тебе эту новость.Я стараюсь как можно чаще видеться сФейт. Ее здоровье оказалось довольно хрупким. Муж Фейт, мистер Сноу, – доброжелательный, серьезный и в то же время очень заботливый человек, который ее боготворит.Несмотря на счастливый брак, Фейт с трудом переносит жизнь в Индии.Она поговаривает о возвращении домой в следующем году, что, на мой взгляд, довольно хорошая идея, однако прежде Фейт необходимо поправить свое здоровье, чтобы выдержать тяготы путешествия.

Еще раз спасибо тебе за письмо, Шейкер.Я не теряла надежды получить от тебя весть с тех самых пор, как уехала из Ливерпуля, — около года назад.Твое письмо словно распахнуло передо мною двери в твой дом.

И еще раз, Шейкер, прими мои искренние соболезнования по поводу смерти твоей матери.

Всегда твоя,

Линни

P. S.В будущем твои письма придут точно по адресу, если ты отправишь их на имя миссис Сомерс Инграм (теперь ко мне обращаются именно так).

Я не стала описывать Шейкеру некоторые подробности своей жизни. Я не рассказала ему о моих визитах на кладбище возле церкви Святого Иоанна, побоявшись, что он усомнится в моем душевном здоровье. Мне кажется, что для некоторых английских женщин визиты на кладбище становятся навязчивой идеей. На кладбищенских воротах написано: «Здесь кончается слава мирская». Тут я нашла покой, вернувший мне воспоминания о моей маме и моей малышке. Здесь было похоронено так много – слишком много – детей, умерших от холеры, от энтерита, от оспы, от лихорадки, от… непостижимой и в то же время ужасной Индии. Но, несмотря на печаль, меня охватило умиротворение. Когда начались дожди, омывшие надгробные камни и очистившие от пыли надписи, а из трещин полезла молодая поросль, кладбище стало поистине священным местом.

Были и другие вещи, свидетельницей которых я оказалась, но о которых я не стала писать Шейкеру. Одно из них – это сати. Несмотря на запрет, изданный правительством за год до моего приезда, я случайно натолкнулась на дымящиеся остатки погребального костра, где какая-то вдова сожгла себя. Судя по возрасту двух мальчиков, плачущих у кучки темной золы, и обугленных человеческих останков, она была совсем молодой. Я смотрела на детей, думая, понимают ли они, что их мать принесла себя в жертву не только ради их отца – ее смерть гарантировала ему счастливое перерождение, – но и ради них. Теперь, когда их мать заняла свое место на небесах, у ног отца, все состояние семьи по закону полностью переходило детям. Мне стало интересно, есть ли у них сестры, и если есть, то какая судьба их ждет.

В другой раз, стоя в тени храма, я увидела толпу людей, которая тащила к поляне, расположенной между двумя храмами, человека, чьи руки и ноги были крепко связаны полосами ткани. Его заставили опуститься на колени и положить голову на большую деревянную плаху.

– Чоор, чоор, – бормотала быстро собирающаяся толпа, и я поняла, что этот человек – вор.

Затем погонщик привел на поляну дрессированного затейливо разукрашенного слона, с колокольчиками, звенящими на массивных ногах животного. Толпа замолчала. По команде погонщика слон занес над головой вора огромную морщинистую ногу. Медленно, почти аккуратно, тяжелая нога опустилась, размозжив череп вора о плаху. Я не могла отвести взгляда. Благоговейная тишина продолжалась, пока слона не увели обратно, затем толпа начала расходиться. В этот же миг двое судр, неприкасаемых, поспешили убрать тело с кровавым месивом выше шеи. Остальные люди расступались перед ними широкой просекой. Судры прошли совсем рядом со мной, волоча за собой ужасную ношу, и меня стошнило. Затем я вытерлась краем подола и направилась к аллее, которая должна была привести меня обратно к базару.

Там я купила немного бетеля и принялась жевать густую вязкую смесь из специй, листьев и орехов, чтобы успокоить желудок. Я слушала, как сморщенный слепой старик играл на ситаре: его музыка была непривычной для моего слуха, однако не лишенной приятности. Закончив, старик поднял голову к небу, и я увидела слезы, катившиеся по его грязному лицу, в то время как его губы улыбались. Я присела возле него на корточки и вложила в его руку остатки бетеля. Старик взял меня за руку, пробежался пальцами по ладони и запястью и беззубо прошептал благословение. Я вздрогнула от отвращения, и еще от зависти. Да, ему не нужно было ничего, кроме его ситара и тепла солнечных лучей. Он знал свое место в мире и смирился с ним.

Несмотря на то что судьба привела меня в безопасное место – прекрасный дом, где я ни в чем не нуждалась, – временами ко мне возвращалось странное чувство. Что за опустошающая боль терзала меня, обеспеченную и всеми уважаемую мэм-саиб?

Уходя от слепого старика, я ругала себя за эти эгоистичные мысли.