Текст книги "Роковые девчонки из открытого космоса"

Автор книги: Линда Джейвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

– В сумме, нам настоятельно потребно отправить на Землю экспедицию, дабы, э, изловить их – разумеется, нежным и любящим манером – и вернуть как их, так и космолет. Поддержите ли вы нас?

– Йей! – Сириусянин вскочил на стол, хлопнулся на руки и захлопал в воздухе всеми четырьмя своими жирными зелеными ножками. – Мы едем на Землю! Мы едем на Землю! Мы едем на Землю!

Весь зал взорвался торжествующим пандемониумом.

– Отпад!

– Дальняк!

– Нас посчитайте!

– И нас тоже!

– Когда летим?

– Что мне надеть?

– Уже приехали?

– Чего мы ждем?

– ИП, звони дом!

– Прошу вас – вы же не станете снова поднимать эту тему, правда?

– Шучу, шучу.

– Мне нужно в туалет!

– Гардеробный стресс! Гардеробный стресс! Мне в самом деле совершенно нечего надеть на Землю!

– Не надевай ничего.

– Ага!

– Поддай мне лучом, Скотти![52]52
  «Поддай мне лучом, Скотти!» («Beam me up, Scotty!») – «ложная цитата» из «Звездного пути», вошедшая в лексикон поп–культуры, хотя именно в таком виде в сериале не присутствует. Капитан Кёрк якобы обращается с ней к начальнику транспортации Монтгомери Скотту всякий раз, когда ему нужно перенестись на борт корабля.


[Закрыть]

– Йиппиии!

– Рок–энд–ролл!

§

Элизабет–Бэй, что располагается с благородной стороны от Кингз–Кросс, на первый взгляд – не особо рокенролльный пригород. Не Ньютаун, это уж точно. Если Элизабет–Бэй ходит с синими волосами, это скорее всего оттеночный шампунь. Богема Элизабет–Бэя – художники, киношники, музыканты и актеры, которые тусуются в крохотных шикарных кафе пригорода, а не делают свое дело, – тусуется там не слишком долго, ибо в большинстве своем эти люди достаточно взрослые, чтобы понимать: если вообще не будешь делать дело, долго художником, киношником, музыкантом или актером не пробудешь, – соображение, коим пока не вполне озарило их некоторых младших коллег в Ньютауне.

Однако в Элизабет–Бэе стоял самый наирокенролльнейший отельчик всего Сиднея – «Особняк Себел». В то или иное время в нем квартировали «Потрясные Тыковки», Бьорк, «Зеленый День», Аланис Моррисетт, Билли Идол, «Королева», Род Стюарт, Джо Кокер, Синди Лопер и даже инопланетоид Майкл Джексон[53]53
  Бьорк (Björk Guðmundsdóttir, р. 1965) – исландская поп–рок–певица и автор песен. «Зеленый день» («Green Day», с 1989) – американская поп–панк–группа. Аланис Моррисетт (Alanis Nadine Morissette, р. 1974) – канадско–американская поп–певица, автор песен и актриса. Билли Идол (Billy Idol, William Michael Albert Broad, р. 1955) – английский хард–рок–музыкант, певец, автор песен. «Королева» («Queen», с 1970) – английская рок–группа. Род Стюарт (Roderick David Stewart, р. 1945) – английский поп–рок–певец. Джо Кокер (John Robert Cocker, р. 1944) – английский рок–и блюзовый певец и музыкант. Синди Лопер (Cynthia Ann Stephanie Lauper, р. 1953) – американская поп–певица и актриса. Майкл Джексон (Michael Joseph Jackson, р. 1958) – американский эстрадный певец и танцор.


[Закрыть].

В это воскресенье Гостящей Рок–Звездой в «Себеле» был не кто иной как Эбола Ван Аксель, ведущий вокалист американской смерте–металлической банды «Крученый Ублюд» на последнем отрезке их гастрольного турне «Ё… Тебя Мир». Обычно Большой Эб скорее сдох бы, чем поднялся в такой час – примерно три пополудни. Но сочетание джетлага, жутких наркотиков и поклонения целого табунка энергичных молоденьких поклонниц в этот день привело его на шезлонг к бассейну на крыше – бледная волосатая колбаса, затянутая в оболочку черной кожи и в темных очках. Эб чувствовал себя хрупко и поглощал сэндвичи с устрицами и арахисовым маслом с официантской тележки, стоявшей рядом; он едва терпел довольные визги эвит, плескавшихся в воде.

У Эболы Ван Акселя был фолликулярный кризис. Члены «Металлики» – вероятно, самой значимой металлической группы мира – свои волосы обрезали. Значит ли это, парился Эб, что короткие волосы ныне достовернее? Как играть тяжелый металл без волос? Чем же тогда трясти? Ушами? Он станет посмешищем. Хуже посмешища. Вообще–то Эбола Ван Аксель, тотальный гитарный герой и идол для миллионов неблагополучных и попутавших подростков, был убежден, что выглядеть он тогда будет, как агент по недвижимости. Потому что братец его, которого он терпеть не мог, носил короткие волосы и был агентом по недвижимости. Может, обриться наголо будет лучше? А если у него окажется череп с шишечкой?

Ох Господи. Эти девки заткнут когда–нибудь свои дурацкие хлеборезки? У него уже серьезная мигрень.

Эбола пребывал в мучительных размышлениях, когда заметил в воздухе что–то странное: вибрацию, вскипание, мерцание, намек на тайну, касание магии. Этакий духовно пылкий миг, который в былые времена сигнализировал бы смертным, что их сейчас примется зачаровывать нимфа, околдовывать фея, завораживать эльф, встречать в близком контакте лепрекон. Он возвещал лобовое столкновение миров, при котором ни одна из сторон не обзавелась достаточной страховкой перед третьими лицами.

Что бы оно ни было, у Эболы встал стоймя.

– Эй, – поманил он. – Кто–нибудь из вас не желает подвалить и отсосать мне?

Его проигнорировали. Все висели на бортике бассейна и зачарованно таращились на водонапорную башню, торчавшую на крыше.

– Эй?

По–прежнему без ответа. Эбола рыгнул и взметнул к губам бутылку «Дом Периньона» – уже вторую за день. Он собирался отхлебнуть, когда внимание его привлек проблеск на башне – вспышка искрящегося света. Эб поднял затененный очками взор, чтобы посмотреть, на что уставились девчонки, и вознаградился необычайнейшим зрелищем. Он быстро опустил глаза, чтобы его не затоптало стадо розовых слонов. Иногда излишества пойлоголя – страшная вещь. Эб зажмурился так, что между веками остался едва ли ангстрем, и украдкой глянул еще раз.

Вот она. Ясно, как Божий день, – а день был воистину ясен. Господня Тарелочка Фрисби на шпиле Богородицы Современного Гедонизма. Хай–хэт Несметной Ударной Установки. Фанковейший диско–шарик в целой всюхе. Сто–процентно–гарантированная–или–вернем–деньги, достоподлинная летающая тарелка.

На вершине башни пульсировала, пылала и сияла в солнечном свете «Дочдочь». Хрррр. Хррррр. Сссссс. В экстерьере блюдца, на вид сплошном, возникла трещина, расширилась и стала дверью. Из отверстия полился зловещий зеленый свет. Первой на волю выступила Бэби. Проступив силуэтом, с амазонистой статью и фигуркой, как песочные часы, она выглядела героиней японских комиксов. По бокам ее возникли Пупсик и Ляси – вариации на темы всюхинской девчонскости. В профиль особенно выгодно смотрелись их антенны. Под дверью с громким шипением открылся иллюминатор и выдохнул облако искристого лилового и голубого газа. Газ оформился в величественную лестницу, изгибом спустившуюся на крышу к бассейну.

Эбола выронил бутылку шампанского. Приземлившись вертикально донышком вниз, она эякулировала в воздух праздничным гейзером густой белой пены.

– Ёрп! Ёрп! – Между ног Бэби проскочил Ревор, кубарем скатился по ступенькам, пролетел сквозь фонтан пены и выполнил идеальное тройное сальто спиной вперед прямо в бассейн. Торпедой проскочив под водой, он выплыл между ног одной из поклонниц.

Объем легких у Ревора был превосходным, в силу чего ойой всегда был популярным гостем на вечеринках у бассейнов всей открытки.

Девчонки тем временем спустились по эфирным ступеням, которые у них за спиной рассосались. Бэби уже переоделась в крутую розовую миниюбку из поддельного меха, облегающий черный топ с люрексом, чулки–сеточки и сапоги на шнуровке по колено. Пупсик по–прежнему оставалась в черной коже, но теперь в придачу появились астероидный пояс и «Док Мартенсы». Ляси надела белую футболку, джинсы и кроссовки – «всезвездные» «Конверсы». Свои антенны она повязала цветными ленточками с бантами.

– О, бэби! – воскликнул Эбола, неуклюже вскакивая на ноги и хватаясь за ширинку.

– Да? – ответила Бэби. Откуда он узнал ее имя? Она, в свою очередь, тоже схватилась за промежность, думая: в земной монастырь…

– Фуа–а! А вы, цыпочки, тут надолго или как? Может, э–э, мы бы могли, знаете, чем–нибудь заняться?

Что он имеет в виду? Пупсик решила это выяснить. Просканировала его мозги, и антенны ее окаменели в раздражении.

– Я так не думаю, мордожоп, – прошипела она, однако признала: – Конечно, я говорю только за себя.

– За меня тоже, – подтвердила жизнерадостно Ляси.

– И за меня, – кивнула Бэби.

Блять! С тех пор, как он стал рок–звездой, ни одна цыпочка не реагировала на него так плохо. Не иначе, все дело в волосах. Подстрижется сегодня же. Наверное.

– С моей точки зрения, волосы – наименьшая из твоих проблем, – заметила Пупсик, улыбнувшись, когда трупообразная физиономия певца приняла оттенок бледности еще белее[54]54
  «Белый оттенок бледности» («A Whiter Shade of Pale», 1967) – песня английской группы «Procol Harum».


[Закрыть].

– Смотрите! – возбужденно взмахнула руками Ляси. Она вышла на балкон проверить, какой вид на гавань оттуда открывается. И заметила барельеф на стене – оргию херувимов. – Угадайте, кто тут до нас побывал?

– Четко, – восхитилась Бэби. – Очевидно, мы попали в правильное место. А куда девался Ревор?

Поверхность бассейна вскипела дорожкой пузырьков – его еще больше взбаламучивали поклонницы, сражавшиеся за внимание Ревора. Все равно Ревора они всегда предпочтут какому–то рок–звездному позеру – рок–звезды никогда не бросаются на тебя.

Если, конечно, ты не инопланетная девчонка из преисподней. Бэби почувствовала что–то у себя на ноге. То были губы Эболы. Пораженная, смотрела она, как пара розовых слизней тянет склизкий след по ее сапогу от лодыжки к колену; за ними тащилось много волос и скрипучей кожи. Бэби нежно его отпихнула. Эбола, не вставая с четверенек, воззрился на нее, и его щетинистое мурло исказилось жалкой мольбой. Бэби дернула подбородком. Смешно, подумала она, тыльной стороной ладони стирая его слюни с сапога. В этом землянине не меньше секса, наркотиков и рокенролла, чем в Джейке. Однако ее совершенно не тянет проводить на нем сексуальные эксперименты; вообще–то мысль о них ее даже отталкивает.

– Влэ–э, – сказала она.

– Используй меня, – взмолился Эбола, одурев от похоти. – Злоупотреби мной.

Ляси подступила к Эболе сзади и, утвердив сапог на его вздыбленном заду, отправила его юзом по полу.

– Еще, – выдохнул Эбола.

Ляси исполнительно воздвигла ногу ему на копчик и пожала плечами. Земляне. Страннорама.

Бэби дала остальным знак и свистнула Ревору. Тот выскользнул из коллективной хватки поклонниц. Энергично отряхнувшись и окатив водой по–прежнему ошеломленного и распростертого Эболу, Ревор подскочил к девчонкам, ожидавшим лифта. Двери разъехались, и вся компания вошла.

В лобби девонки едва не возбудили бунт эротического смятения. Обычно степенные матроны прижимались обильными ужемчуженными грудями к тощим и жаждущим грудинам носильщиков в зеленых куртках. Бизнесмены в костюмах от «Армани» неистово наскакивали на колонны, где висели памятные благодарности Фила Коллинза и Клиффа Ричарда[55]55
  Фил Коллинз (Philip David Charles Collins, р. 1951) – английский рок–и поп–музыкант, барабанщик, певец, автор песен, один из основателей группы прогрессивного рока «Genesis». Сэр Клифф Ричард (Harry Rodger Webb, р. 1940) – английский эстрадный певец.


[Закрыть], и по ним елозили. Стая поклонников «Крученого Ублюда» сшибла с центрального стола в лобби огромную цветочную композицию, дабы насладиться парой зажиточных тайваньских молодоженов в их медовый месяц и равно подарить наслаждение им.

Девчонки отметили все эти неистовства. Но поскольку иного опыта земного поведения у них не было, они просто сочли, что это нормально.

А тем временем на крыше «Себела» «Дочдочь», автоматически отключившая систему освещения «Блескоматик» после ухода хозяек, оставалась практически незаметной для прохожих. Тем же, кто поднимал голову и замечал блюдце, и мысли никакой не закрадывалось. А если и закрадывалось, все считали, что это еще одна реклама какого–нибудь модного шампуня, в которой шампунь вроде бы и ни при чем. Да и что такого реклама вообще может сообщить о мытье волос, чего ты и без нее не знаешь? Выйдя из гостиничного хаоса на пропитанную солнцем улицу, Бэби порылась в сумочке и нашла «Локатрон» устройства самонаведения. Подняла и набрала код Джейка – ЖИВЧИК 1.

§

А в Ньютауне тем временем Джейк и Тристрам пытались убедить Сатурну и Небу, что миска чили, оседлавшая демаркационную линию холодильника, на самом деле отчасти принадлежит им по праву местонахождения. В этот момент устройство в заду Джейка вдруг испустило тихий атональный бип.

– Фу, – заметила Неба.

– Мистер Натурал[56]56
  «Мистер Натурал» («Mr. Natural», 1974) – альбом англо–австралийской поп–группы «Bee Gees».


[Закрыть], – спел в ответ Джейк, нимало не смутившись, и почесал зад.

– Ну все, – объявила Сатурна. – Никакого чили вам, мальчики. А то еще хуже будет.

– А мне–то за что? – обиделся Тристрам. – Я же не пердел. Нечестно, как не знаю.

§

Зарегистрировав сигнал, «Локатрон» вспыхнул огоньком. Бэби сняла показания. Расстояние от «Особняка Себел» в восточных пригородах Сиднея до Ньютауна в глубине западных для землян представляло собой геморроидальный путепровод. Но для стаи межгалактических чужих девчонок с реактивным приводом то была всего лишь рокада напрямик.

– Если вам, девочки, не хочется заняться чем–нибудь другим, – сказала Бэби как можно безмятежнее, – я бы на самом деле снова нашла того землянчика. У меня такое чувство, что мы с ним еще не вполне закончили.

– Как скажешь, – покладисто ответила Ляси, облизываясь на серого котенка. Затем котенок обернулся тигром, сексуально рыкнул и, снова котенок, потерся о ее ноги.

Пупсик пожала плечами. Глупый землянчик. Но никогда не скажешь заранее, кого еще можно встретить по дороге.

Ревор заскочил в наплечную сумку Бэби, и девчонки двинулись по Элизабет–Бэй–роуд, впитывая солнечные лучи. Поразительная звезда, это австралийское солнышко. Его ежедневное расписание прибытий и отъездов побуждало само небо к бунту и праздникам. Пока солнце висело, краски пели и плясали на сверкающих пляжах, зеркальные башни делового центра подмигивали сооружениям из песчаника, что тепло тлели под ними, а по жилам землян струилась чисто австралийская смесь физической энергии и чувственной апатии. Его воздействие на чужиков было еще драматичнее. Все три теперь явственно пульсировали эротической энергией: солнечный свет пропитывал им кожу, придавал страсти взорам и оставлял глянцевую росу на губах. Кроме того, они казались не такими зелеными, что в имеющемся контексте, быть может, не так уж и плохо.

Перейдя небольшой парк, они оказались в самом сердце Кросса – магнита для мерзавцев и отбросов всех мастей. В лиловом «валианте» мимо пронеслась компания гонад.

– Хой! – заорал из окна один. – Вы с откелевой планеты?

Девчонки озадаченно переглянулись. Неужели так заметно?

– Нефон, – ответила Ляси.

– Дай лизну ранку, – крикнул другой, и машина умчалась. В воздухе растаял след грубого хохота.

– Вы слыхали? – спросила Пупсик. – Лизнуть Уран? То есть – кому придет в голову облизывать Уран? Тошнотная планета.

Когда они проходили мимо стриптизных точек, книжных магазинов для взрослых и дверных проемов, увешанных плакатами, сулившими ДЕВЧОНОК ДЕВЧОНОК ДЕВЧОНОК, зазывалы свистели, сексуальные работницы орали ура, байкеры газовали и мужчины по всей улице падали на колени. В «Чужой планете» – галерее видеоигр – на головах подростков сами собой вращались бейсболки, виртуальные злодеи выползали из своих экранов и сдавались, а пластиковые пулеметы перековывались в пластиковые орала прямо перед изумленными взорами игроков.

Прошли, вероятно, те дни, когда любой экипаж чужих, севший на Землю, мог рассчитывать, что их примут как богов или посвятят им монументальные храмы и наскальные росписи в пещерах. Однако роковые девчонки из открытого космоса все равно производили довольно сильное впечатление.

Девчонки миновали перекресток Уильямс–стрит. Там возник крайний хаос: как водители, так и пешеходы забыли, куда направлялись, и двинули за ними. Теперь все они подходили к пожарному депо «Кингз–Кросс». Незаметная дверь вела с улицы в пункт обмена шприцев и проверки на вензаболевания. Женщина с пустыми глазами совала доллар в торговый автомат в дверном проеме. Девчонки сгрудились вокруг нее – их захватил процесс. Что это за игра?

– О, бэби, – приветствовала Бэби женщину, хватая ее за промежность.

С грустью приходится сообщить, что остались еще земляне, являвшие иммунитет к шарму чужих.

– Отъебитесь, коблы, – рявкнула женщина, тыча в кнопку, помеченную ярлыком «приступ». Девчонки, не замечая ее раздражения, смотрели, как выскочил тонкий черный пластиковый контейнер, и машина чирикнула:

– Спасибо за покупку.

Женщина, показав девчонкам средний палец, повлеклась со своим призом прочь, к скверику за углом. Пожарный, вышедший на перекур ко входу в депо, с интересом наблюдал за девчонками.

– Четко, – сказала Ляси и нажала ту же кнопку. У чужих с машинами получается. Как–то связано с силой электротока, текущего по их синапсам. Именно поэтому, как часто сообщается «наблюдателями», когда чужие или их летательные аппараты появляются в округе, машины не заводятся, а картинки на телеэкранах рассыпаются в статику. С такой властью над механическим миром – ни денег, ни забот. Из автомата выскочила похожая упаковка. Ляси выудила ее из лотка и развернула. А после того, как все изучили шприц, в ней содержавшийся, поворковали и поцокали над ним языками, она закинула иголку в рот и сжевала.

От такого зрелища пожарный выронил сигарету, которая подпалила кусок мусора. Тот, в свою очередь, перелетел через дорогу в соседнее кафе и приземлился на груду бесплатных газет выходного дня, тоже ее поджегши.

К тому времени, как официант загасил пламя посредством «эккоччино»[57]57
  «Эккоччино» – австралийский заменитель капуччино, делается из смеси ячменного и цикориевого порошков «Экко».


[Закрыть], девчонки были далеко. Они не очень поняли, отчего вся эта суматоха. Земляне едят животных и овощи, чужики запускают зубы в минералы. Будет довольно смешно, если не сказать – грубо, как вы считаете? – поджигать ресторан всякий раз, когда чужой заметит, как землянин зарылся ряшкой в миску пасты?

§

Тристрам брел по Кинг–стрит в поисках своего близнеца. Торкиля он нашел перед витриной их любимой лавки старьевщика «Пятый шарф». Брат стоял, скрестив руки на груди, и пялился в витрину. На Торкиле были такие мешковатые хлопковые штаны с низкой ластовицей, что в народе известны под названием «говноловы», и мамбо–теологическая футболка, изображающая нисхождение на Землю трехглазого рок–бога чужих. Оливковое чело Торкиля было нахмурено, а крупные черные глаза полуприкрыты в созерцании аквамаринового боа из перьев, которое по случаю почти в точности шло к цвету его волос.

– Ё, бра, – приветствовал его Тристрам. – Пейджер я брату своему или как? Время джема.

– Ты как прикидываешь? – ответил Торкиль. – Мне абсолютно необходимо это перьевое боа или что?

– Что.

– Что?

– Ты спросил «или что», и я отвечаю. Что. Типа, тебе это перьевое боа не нужно.

– Точно. Тогда ясно. – Торкиль развернулся на пятках и вошел в лавку – и не прошло и минуты, как вышел, обернув боа вокруг шеи. – Ну? – сказал он. – Ты чего здесь тусишь? Нам надо домой и репетировать.

Тристрам покладисто развернулся к дому.

– Эй! Эй, – окликнул его Торкиль. – К чему спешить? Кроме того, не знаю, как ты, а мне нужен хавчик. Бабло есть? Я все свое потратил вот на это. – И он помахал Тристраму концами боа. Выскочило перышко, и оба посмотрели, как оно улетает. Приземлилось оно посреди улицы, где его моментально переехал грузовик. Торкиль рассмеялся. – Четко, – сказал он. – Мне с самого начала показалось, что перьев в нем слишком много. Ну?

– Что ну?

– Бабки е?

Тристрам покачал головой:

– Дупло. Я только что проверял. А следующее пособие только завтра.

– Тошнотина, – вознегодовал Торкиль. – Как правительство ожидает, что мы будем бюджетировать наши средства, если с самого начала дает нам так мало, а? Скажи ты мне.

– Ничего я тебе не скажу, – ответил Тристрам, выуживая из кармана кожаной куртки пакетик «Молтизеров»[58]58
  «Молтизерз» – фирменное название шоколадного драже с пористой начинкой производства филиала компании «Марс».


[Закрыть] и протягивая брату. Они уже шли к дому. Братья пожинали обильный урожай взглядов. С идентичными близнецами так обычно и бывало – даже с теми, кто не предпринимал дополнительных усилий и не красил волосы в ярко–лиловый и синий цвета и не завязывал их в ряды крохотных узелков, похожих на розовые бутоны а ля Бьорк в период «Яростно счастливой»[59]59
  «Яростно счастливая» («Violently Happy», 1993) – песня Бьорк с альбома «Debut».


[Закрыть]. К тому же, конечно, дело еще было в платьице Тристрама и перьевом боа Торкиля.

Перед ними остановился мальчишка и ткнул пальцем:

– Вы, парни, что – близнецы?

Оба смятенно заозирались.

– Простите? – сказал Тристрам. – Вы здесь видите кого–то еще?

Торкиль тем временем принялся кривить лицо и похлопывать по нему, пристукивая ногами по тротуару. Не отрывая взгляда от паренька, Тристрам присоединился к брату – стал прищелкивать пальцами, стучать себе по голове и чпокать губами. Кто как, а близнецы были перкуссивны. Они составляли ритм–секцию «Боснии». Тристрам играл на басу, а Торкиль – на барабанах. Иногда Торкиль играл на басу, а Тристрам – на барабанах. Вообще–то они могли играть на чем угодно. На своих телах, на листовом стекле витрин, на крышках мусорных баков, фонарных столбах, макушках двенадцатилетних оболтусов. И они играли.

К тому времени, когда братья закончили, прохожие, включая мать паренька, накидали к их ногам мелочи на $6.35.

– Легко, как не знаю, – заметил Тристрам, когда они прыгучей походкой двинулись на приступ своей любимой ливанской лавки, подсчитывая монеты.

Вскоре Торкиль тыльной стороной ладони уже стирал с губ соус чили, а Тристрам дожевывал остатки фалафеля.

– Сколько времени? – спросил Торкиль.

Тристрам посмотрел на часы. Двадцать минут четвертого.

– Поздно, как не знаю, – провозгласил он приговор.

– Ну так двигай костями, филон чертов. – И Торкиль махнул боа на Тристрама. – Так чем Джейк оправдывался, когда вот так вот исчез вчера ночью? Что с ним случилось? Или я должен сказать, кто с ним случилось?

– Очевидно, чужие. – Тристрам воздел бровь.

– В смысле – чужие, как в иностранцах? – Торкиля охватило смятение.

– Нет. Чужие, как в дудудуду дудудуду. – Тристрам исполнил тему «Сумеречной зоны».

– Чужие, как в дудудуду дудудуду?

– Чужие, как в дудудуду дудудуду. Говорит, они проводили над ним сексуальные эксперименты. – Пальцем Тристрам обвел себе ухо – всюхин знак, обозначающий чокнутого, как не знаю.

– Ага, ну да, – рассмеялся Торкиль. – Я вот чего не понимаю про чужих. Зачем им ради этого тащиться на Землю? Им что, в открытом космосе не хватает секса? О, добдень, Джордж. – Они остановились там, где Джордж нависал брюхом над своим кладом. – Чего у тебя там?

– «Оживители Животиков». А ты который?

– Торк. Торкиль.

– Точно. – Джордж по очереди ткнул жирным пальцем в каждого. – Торкиль. Синий. Тристрам. Лиловый. А без цветовой кодировки вас кто–нибудь различает?

– Не–а. Даже мы сами, – жизнерадостно признал Торкиль.

– Как только я начинаю развивать в себе хоть чуточку индивидуальной личности, – пожаловался Тристрам, – он просто поворачивается ко мне, вдыхает поглубже и – ууп, все улетает. Всасывается ему в ноздри и сразу в кровь. И потом она становится как бы и его. Жуть.

– Херня, – возразил Торкиль, слегка щипая брата за руку. – Это ты. Человеческий «гувер»[60]60
  «Гувер» – товарный знак пылесосов с подвесным мешком для пыли производства одноименной американской компании, основанной в 1908 г.


[Закрыть].

Медленно полируя деталь машины тавотной тряпкой, Джордж пристально разглядывал близнецов. На Тристраме снова было платьице. Интересно. Они ему как–то сказали, что папа у них был египтянин. Впоследствии в одной из своих книжек Джордж прочел, что египтяне традиционно верили, будто близнецы как–то связаны со звездой Сириус.

– А вы оба когда–нибудь думаете о чужих? – робко поинтересовался Джордж.

Торкиль глянул на Тристрама. Это что? Международная Неделя Чужих?

– Постоянно, Джордж, – с непроницаемым видом ответил он. – Вообще–то мы в данное время в чужих и врубаемся. Судя по всему, они прошлой ночью похитили Джейка.

Если бы у Джорджа на голове остались хоть какие–то волосы, они бы все встали дыбом.

– Что?

– Торк! Трист! Тащите сюда свои ебицкие задницы! – Голос Джейка грохотал из соседнего дома через весь двор. – Чоп–чоп.

Эта его татуировка. Джордж собирался что–то сказать, но его перебил Тристрам:

– Надо идти. – Он пожал плечами. – В следующий раз поболтаем, Джордж.

– Ага, – подтвердил Торкиль. – Папа зовет. – Он взял брата за руку. Они повернулись и скипнули домой.

Джордж шмякнулся задом наземь. Все происходит. Он был в этом уверен.

§

А девчонки уже приближались к вечно популярному «Кафе Да Вида»: уставленные латтэ столики, выплеснувшиеся на тротуар, посетители, что балабонили и смеялись, интриговали и замышляли. В этом конкретном кафе все были подающими надежды, бывшими или даже практикующими киношниками, писателями или артистами. Что придавало разговорам уровень театральности: тут драма отношений, там трагедия карьеры, а посреди – грубый фарс.

– У меня есть идея для фильма. – Ревностный молодой человек с конским хвостом и черными прямоугольными очками склонился над столиком к своему другу. Как и все в этом кафе, одеты они были целиком в черное.

– Ну? – Друг отвернулся, чтобы выдохнуть дым, и заметил девчонок. – Эгей. Марти, потерпи минутку. Боеготовность – цыпочки.

Марти нахмурился:

– Ты слушаешь, Брет, или как?

– Ага, слушаю, – вздохнул тот. – Что, я не могу слушать и смотреть одновременно?

– А можешь?

Брет опять вздохнул и склонил голову так, чтобы, по крайней мере, видеть девчонок боковым зрением.

– Выкладывай. – Они зеленые или это игра света?

– Кино про парня, ему за двадцать, городской уличный тип, он стремится преодолеть свое отчуждение и скуку через наркотики, алкоголь и секс.

Брет поморщился:

– Уже было. А кроме того, это не искусство. Это жизнь.

– Ай, спасибо, – ответил Марти, слегка задетый. – Но пока ты сразу не списал меня со счетов, вот тебе побочная сюжетная линия. – И он сделал паузу для пущего эффекта.

– Ну?

– О том, как блондинам – то есть, натуральным блондинам, не шампуневым блондинам – ужасно трудно культивировать надлежащие бородки, в особенности такие, гусеницами, или треугольные штуки под нижней губой. Если даже у них достаточно растительности на лице, чтобы получилось, результаты едва видны, и они в итоге страдают от невероятного тренд–ангста.

Брет на минутку задумался.

– Вот теперь дело говоришь, – кивнул он. И украдкой бросил взгляд через плечо. – Ох, мужик, – сказал он. – Ты только прикинь.

Марти прикинул.

– Мне кажется, они зеленые, Брет.

– Эй, – пожал плечами его друг. – У нас мультикультурное общество. Приветик, – кинул он девчонкам.

– Хой! – объявила Ляси, жизнерадостно хватаясь за промежность своих джинсов и высовывая кончик иглы между зубов. Ее огромные серые глаза сверкали из–под спутанных волос. – Вы с откелевой планеты?

– С Марса, – чуть не подавился Брет. – А вы? – Она только что подержалась за свою промежность?

– С Марса? – Бэби потрясла красочной головой и погрозила ему пальчиком. – Отъебитесь, коблы, – рассмеялась она. – Вы совершенно не похожи на марсианина. Марсиане – просто тупые микробы. Доисторичество. Холодное и скалистое. – Она протянула руку и погладила кожу у него на руке. Брета будто окунули в ванну теплого молока и облизали кошкой. – А ты не холодный и не скалистый. Нет, ты не марсианин. – Она игриво поднесла пальчик к носу Марти. – И ты тоже. – У Марти сложилось отчетливое впечатление, что она взяла его лицо себе в рот целиком и пососала. Он задрожал. – Ты просто землянин, – продолжала Бэби, кокетливо разглаживая крохотную полоску розового меха на своих экстраординарных бедрах. – Не то чтобы я что–то имела против землян. Мы любим землян, не так ли, девочки?

Ляси задышала, как собака, которой предложили стейк на косточке.

Пупсик пошаркала по мостовой.

– Мне скучно, – объявила она. А чтобы подчеркнуть, развернулась и применила то, что в кикбоксинге известно под названием «крутящего заднего кулака», к кирпичной стене за столиком Марти и Брета. С легким хрустом стена переоформилась. Двое мужчин за соседним столиком оказались близки к обмороку. Еще один обнаружил у себя мгновенную эрекцию. Пупсик осмотрела свою руку, сдула пудру штукатурки и кирпичных осколков. После чего откинула голову и захохотала. Дьявольские рожки волос затряслись в такт. Капуччино вскипели и запенились в чашках, по салатам «Цезарь» поплыли анчоусы, а сэндвичи с турецким хлебом поднялись, дабы исполнить танец живота.

Марти и Брет онемели. Все в кафе притихли. Их коллективное зрение насытилось серебристым светом, а в ушах будто бы зазвенела симфония треугольников. Все до единого ощутили, что влюбились. Всех до единого охватило такое томленье, что от физиологии все заболело, и все посмотрели друг на друга свежими взорами смятения и желанья. Всем стало немного твердо, немного влажно.

Ляси взяла ложечку из блюдца Марти, осмотрела ее на свету и сунула в рот. Чуточку рыгнула – крохотный металлический динь, прозвеневший мягко и отдаленно, словно колокольчик под водой.

– Будем? – предложила она.

– Самое время, – отозвалась Пупсик.

§

Бадабадабадабадабадабабум. Бадабадабадабадабадабадабабум. Бададабум. Бададабум. Татататата. Бумтаба. Бумтаба.

Вуууунннекаданкаданк.

Вававававава.

Тристрам оторвался от своего баса с сомненьем на физиономии.

– Не полегче ли нам с вавой?

– Не–а, – покачал головой Джейк. – Слишком много вавы не бывает.

– Твоя песня.

– Начнем сверху?

– Снизу начать не получится. – Торкиль поднял высоко над головой свои палочки.

– Ага ага ага. Тут все комедианты.

Через три недели у «Боснии» был назначен сейшак в «Сандрингаме», и Джейк написал новую песню «Ермолка на большой палец», которую им сейчас надо было прогнать. Кое–кто сказал бы, что звучала она, в общем, как все остальные песни, написанные Джейком, хотя, по мнению Джейка, этот Кое–Кто в подобном случае проявил или проявила бы себя рок–филистером, гитарным неучем, человеком, не отличающим «Слепых арбузов» от «Потрясных тыковок», «Безбрачные ружья» от «Теории Пистолета–Одиночки»[61]61
  «Слепой арбуз» («Blind Melon», с 1989) – американская рок–группа. «Безбрачные ружья» («The Celibate Rifles», с 1982) – австралийская рок–группа. «Теория пистолета–одиночки» («Single Gun Theory», с 1986) – австралийская электронная группа.


[Закрыть]. В любом случае, значения это не имело, поскольку этот Кое–Кто все равно никогда не ходил на сейшаки в «Сандо».

Бадабадабададабадабум, делали барабаны. Тссссссс, делали цимбалы. Ухуууукуукууукикуукикуу длдлдланвава, делала гитара. Вниз, в подвал делал ноги Игги в поисках мира и покоя, а также дамского общества. Игги нравился рокенролл, но есть же пределы, и, как ни ужасно признавать это в контексте подразумеваемых взаимоотношений хозяина и его любимца, у Игги имелись свои стандарты и вкус.

Кроме того, следует отметить, что Игги располагал причудливой манерой спускаться по лестнице. На верхней ступеньке он распластывал свое толстенькое бультерьерье тельце по полу, раскидывал лапы по бокам и высоко задирал подбородок. Затем, крутя педали задними лапами, сталкивал себя с края и, словно псовый скейтборд, жестко пумкал вниз по узкой лестнице, хрипло постанывая по дороге. В то время как эта очевидно неудобная и потенциально болезненная привычка озадачивала Сатурну и Небу, мальчики моментально и интуитивно поняли ее и оценили. То был крайне эффективный, хоть и слегка опасный способ чесать себе яйца. Вообще говоря, даже завидный, хоть и не очень рекомендуемый людям.

Бадабадабадабадабум.

Неслышимый за лязгом и визгом боснийского опыта, из подвала донесся задышливый визг:

– Игги! Прекрати! Прекрати!

Новые визги и смешочки.

– Сатурна! Ты его только раззадориваешь… ой… ооооххххх… ннннннн!

§

Вперед, вперед шагали девчонки. Вот они дошли до перекрестка. Ляси ткнула Бэби локтем и подбородком показала на машину, стоящую прямо за углом. В большом старом «бьюике», примостившемся у обочины, расположились двое толстых мужчин в скверных костюмах и с еще более скверным словарным запасом. Один передавал толстую пачку денег другому – человеку с хорошим положением в полицейском участке Кингз–Кросс и плохой привычкой к кокаину.

Позже служащие Независимой Комиссии Против Коррупции будут потеть, материться и качать головами, проигрывая пленку с записью транзакции, заснятую тайной камерой из бардачка. Предполагалось, что пленка станет ключевой уликой для крупного ареста, но содержала она следующие таинственные сцены: Жирняй Один достает пачки налички из потертого «дипломата». Наличка – старые пятидесятидолларовые банкноты – увязана в пачки по десять. Жирняй Два довольно щерится и протягивает руку. Жирняй Один уже собирается подмазывать ладонь, когда деньги – и это видно лишь в суперзамедлении со множеством стоп–кадров – распадаются на пиксели, каждый из которых, в свою очередь, дезинтегрируется в крохотные фракталы золота, зелени и белизны, которые затем рассыпаются в искры цветного света, что разлетаются каскадами прочь друг от друга и рассеиваются в пустоту.