Текст книги "Ужасно-прекрасные лица (ЛП)"
Автор книги: Линда Чень
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)
Глава 19. Наши дни
Заканчивается одна неделя, начинается другая.
Теперь я полностью погружаюсь в тренировки, провожу весь день в студии и репетиционных залах. Я с трудом могу сказать, который час, едва помню, какой сегодня день недели. Я продолжаю напоминать себе позвонить маме и узнать, как дела, но всегда забываю в конце каждого изнурительного дня. Ещё несколько девушек выбыли, а те, кто остался, кажутся более решительными и сосредоточенными, чем когда-либо. С каждым утром напряжение нарастает; любое выступление может стать для нас последним, в любую секунду ещё одну могут отчислить.
Во время перерыва на ужин мы с Юджинией выносим подносы с едой во внутренний дворик и садимся за один из обеденных столов на открытом воздухе, чтобы поговорить и нас никто не подслушал. Несмотря на изнуряющую жару, здесь дует приятный ветерок и чудесным образом нет комаров. За последние несколько дней не было никаких новых инцидентов, и все "подозреваемые", которых нам удалось загнать в угол и задать вопросы, похоже, согласны, что всё произошедшее было "странными несчастными случаями". Ничей ответ не показался мне особенно подозрительным, но мы с Юджинией не готовы ослаблять бдительность.
– Не знаешь, нам уже починили Интернет? – спрашиваю я, снимая крышку с салата. – Я хотела поговорить с мамой по FaceTime сегодня вечером.
– Без понятия, – Юджиния опускает голову, разглядывая суши на своём подносе, словно кулинарный критик, оценивающий подачу.
– Ты не общаешься с семьёй?
– Зачем? – недоумевает она, как будто это совершенно идиотский вопрос. – Им и так прекрасно известно, где я.
– О, интересно. Чувствую там напряжение. Расскажи мне ещё, – я подпираю рукой подбородок и наклоняюсь вперёд. Юджиния демонстративно игнорирует меня, смешивая васаби с соевым соусом.
– Выскажу смелое предположение: семья не поддерживает твои мечты о карьере в шоу-бизнесе? – спрашиваю я.
– Честно? Меня это уже не волнует. Это моя жизнь. Я не собираюсь позволять им диктовать мне, – огрызается она, и я практически вижу исходящую от неё свирепую ауру. Похоже, я попала прямо в точку – родители её выбор не одобряют. – У них уже есть две другие дочери – заслуженные доктора, которыми можно хвастаться перед друзьями. Я собираюсь заниматься тем, что хочется мне, нравится им это или нет.
Какой бы неприятной стервой она ни была иногда, не могу не позавидовать решимости Юджинии.
– Жаль, что родители тебя не поддерживают, – говорю я ей. – Мама всю жизнь таскала меня на прослушивания, а только недавно я поняла, что она делала всё это для себя, а не для меня. А когда моя карьера закончилась, она как будто потеряла ко мне интерес. Она работает по 50 часов в неделю, и всякий раз, когда я пытаюсь поговорить с ней о чём-то, она просто заказывает для меня дополнительный сеанс психотерапии, чтобы ей не приходилось самой разбираться в моих чувствах, – я смотрю на тарелку с едой перед собой, вилка зависает в воздухе. – Не знаю, как простить её за это.
– Тебе и не нужно. Мы не обязаны прощать тех, кто относится к нам как к дерьму, даже если они наши родные, – говорит Юджиния.
Я медленно поворачиваюсь к ней:
– Знаешь, время от времени ты говоришь мне что-то настолько шокирующе приятное, что я уже другими глазами смотрю на всю эту историю с местью.
– Я просто констатирую факты. Всё намного проще, – она кладёт булочку в рот и тут же вздрагивает. – Фу, гадость, в ней совершенно нет риса для суши!
Краем глаза я замечаю розовую точку, движущуюся к нашему столику. Фэй пересекает террасу столовой и подходит к нам с нервным, тревожным выражением в глазах, держа поднос перед собой со всей неловкой скованностью изгоя, приближающегося к популярным девушкам.
– Можно посидеть с вами, девочки?
– Конечно! – я указываю на пустой стул рядом с собой.
Фэй колеблется, поглядывая на Юджинию.
Юджиния встаёт, относит свой поднос к мусорному ведру и вываливает туда всё содержимое:
– Пойду поищу что-нибудь действительно съедобное, – она поворачивается и направляется обратно в столовую, ни разу не взглянув на Фэй.
Я закатываю глаза:
– Не обращай на неё внимания. Не приведи Господь, чтобы здешняя еда не удостоилась звёзд Мишлен.
Фэй садится, и я почти слышу, как она расслабляется. Она ждёт, пока за Юджинией закроется дверь во внутренний дворик, а потом спрашивает:
– Солнышко, ты... на меня за что-то злишься?
– Что? Конечно, нет! Почему ты так думаешь?
– Просто ты проводишь много времени с Юджинией. Я всегда вижу, как вы двое разговариваете. Вы, девочки, теперь вроде как подруги?
– Ну… э-э… – я изо всех сил пытаюсь придумать простое объяснение. – Вроде того. Мы заключили что-то вроде перемирия.
Я не виню Фэй за её вопрос. Когда я впервые попала сюда, у нас с Юджинией были разногласия, но теперь мы сошлись на почве эмоциональной недоступности родителей. В условиях напряжённой конкуренции, когда я не знаю, кому доверять, я ценю то, что Юджиния совершенно не скрывает, кто она такая. Она проявляет свою агрессию открыто, а не прячет её за улыбкой, как все остальные. Она совершенно непримирима в своём выражении негатива, и это, как ни странно, стало странным утешением.
С тех пор, как я стала мишенью, я держусь на расстоянии от Фэй. Она, очевидно, поняла это. Я знаю, что это может иметь непреднамеренные последствия и задеть её чувства, но не хочу, чтобы с ней что-нибудь случилось, и для неё безопаснее оставаться в стороне.
Фэй качает головой с розовыми кудрями:
– Прости, не хочу показаться навязчивой.
– Нет, это всё из-за меня, – говорю я ей. – Ты первая подруга, которая у меня появилась за многие годы. Не волнуйся, я не брошу тебя ради Юджинии, ясно? – я склоняюсь к ней для выразительности. – Ясно?
– Ясно, – она, наконец, улыбается.
Беседа протекает легко, и как раз в тот момент, когда я решила, что успешно развеяла все сомнения, Фэй отрывает взгляд от еды и спрашивает:
– Как у тебя с Кэндис?
Я непроизвольно напрягаюсь, затем стараюсь придать лицу нейтральное выражение:
– Пока никак.
– Грустно слышать, что вы двое отдалились друг от друга… У вас, казалось, была такая искренняя дружба; это не выглядело просто игрой на камеры... – она останавливается. – Извини, не хотела поднимать эту тему.
– Всё в порядке, я могу тебе рассказать, – говорю я ей. – После того, что случилось, было так много горя и чувства вины, что мы больше не знали, как общаться. А ещё она так и не простила меня за то, что случилось с Чжин-Хваном.
Глаза Фэй округляются:
– Значит, все эти слухи о тебе и нём были правдой?
– Кое-что действительно было. Но кое-что полностью выдумала жёлтая пресса. Я знала, что это неправильно, но мне было всё равно. Тогда я была так не уверена в себе и отчаянно нуждалась в любви, поэтому позволила ему принуждать меня к тому, что мне было совсем не по душе.
– Мне так жаль, что он заставил тебя через такое пройти, – тихо говорит Фэй.
– Спасибо, – говорю я, хотя по-прежнему не чувствую, что заслуживаю сочувствия. – Я прошла через этот опыт. Хочешь совет? Если хочешь закрепиться в шоу-бизнесе, будь осторожна с теми, перед кем открываешься. Всего одна ошибка – и всё может закончиться, – я указываю на себя вилкой. – Пусть моё грехопадение станет тебе уроком.
– Понимаю, – она кивает и добавляет: – Но это так утомительно – всё время быть настороже. Не хочу думать самое худшее о каждом, кого встречаю.
– Иногда ты напоминаешь мне Мину. Она бы тоже так сказала.
Идеалистический блеск в глазах Фэй настолько знаком, что я не могу удержаться от улыбки.
– На самом деле, знаешь что? Я беру свои слова обратно, – говорю я ей. – Забудь всё, что я тебе наговорила. Не позволяй циничным сучкам вроде меня сокрушить твой дух. Миру нужно больше таких оптимисток, как ты.
Улыбка Фэй становится шире, и на одно спокойное мгновение это снимает весь стресс от соревнований и навязчивых параноидальных мыслей, гложущих меня на задворках сознания.
Стеклянная дверь во внутренний дворик снова открывается. Я поднимаю взгляд и вижу Ханну, которая выходит во внутренний двор с подносом еды в руках. Фэй машет ей, и я рассеянно откусываю ещё несколько кусочков от своей еды. Когда Ханна подходит ближе, я замечаю, что что-то не так.
Она движется так, словно находится в трансе, слегка покачиваясь из стороны в сторону, волоча ноги. Её губы шевелятся, как будто она разговаривает с нами.
– Что с тобой? – кричит Фэй.
Руки Ханны обмякают, и её поднос падает на пол, еда летит в разные стороны. Я отодвигаю стул и встаю.
– Это не я... – еле слышно бормочет Ханна.
Тело напрягается от этих ужасно знакомых слов. Она сказала то, что я думаю?
– Ханна, что случилось?! – Фэй тоже встревожена, мы обе подбегаем к ней.
Ханна не отвечает. Кажется, она нас даже не видит. Она поворачивается и смотрит на своё отражение в стене из оконных стёкол.
– Это не я, – стонет она, прижимая тыльную сторону ладони к щекам.
В другой руке она по-прежнему держит нож. Внезапно её ослабевшие пальцы сжимаются в кулак вокруг рукояти. Она подносит нож к лицу.
– Ханна! – мои глаза широко распахиваются, и я бросаюсь вперёд, но не успеваю подбежать к ней вовремя.
Ханна с силой вонзает нож себе в лицо, проводя лезвием от виска к подбородку. Позади меня во дворе раздаётся полный ужаса крик Фэй.
– Это не моё лицо! Это не моё лицо! – вопит Ханна, вонзая лезвие и оставляя на коже неровные красные порезы.
Температура моей крови резко падает. Сердце подскакивает к горлу.
Всё повторяется.
То же самое сказала Мина перед тем, как упала с балкона.
Добежав до Ханны, я хватаю её за запястье, заставляя прекратить увечить себя. Окровавленный нож падает на траву.
– Беги за помощью! – кричу я, борясь с конечностями Ханны и пытаясь удержать её. Фэй окаменело стоит рядом со мной. – Фэй! Беги скорее за врачом! – кричу я ей.
Она испуганно моргает, затем бросается бежать через внутренний дворик, бешено лавируя между стульями и столами, и ныряет обратно в здание.
Ханна падает на колени, а я опускаюсь рядом с ней, заключая её дрожащее тело в крепкие медвежьи объятия, в ужасе от того, что она может снова причинить себе боль. Ханна извивается и корчится, кровь льётся из порезов толстыми блестящими лентами, пачкая мне футболку. Теперь, когда я смотрю на неё поближе, я вижу, что её и без того широкие глаза, стали гораздо шире, с паутинистыми прожилками. Её щеки кажутся выше, подбородок острее.
Я в панике поднимаю глаза, чтобы проверить, удалось ли Фэй кого-нибудь позвать, но со своего места на земле не вижу, что делается в окнах столовой.
На другой стороне огромной лужайки появляется тень. Человек.
– Помогите! – кричу я. – Мне нужна помощь!
Огни внутреннего дворика не проникают так далеко в темноту. Света хватает только на то, чтобы я разглядела, что фигура за деревьями – девушка, одетая в знакомое бело-розовое платье. Короткие волосы, лицо скрыто в тени. Ханна слабо стонет у меня на руках.
– Минни? – голос срывается на дрожащий, испуганный шёпот. – Это ты?
Призрачная фигура не двигается. Она смотрит на меня через двор, затем поворачивается, неестественно двигая кривыми ногами так же, как и когда гналась за мной и Юджинией по коридору.
Она проходит через лужайку и неторопливо приближается к зданию. Вытянув длинную тонкую руку, она открывает стеклянную дверь и заходит внутрь.
– Хочу домой, – бормочет Ханна у меня на руках.
Глава 20. Два с половиной года назад
Безусловно, быть знаменитостью классно ещё и потому, что получаешь приглашения на вечеринки других знаменитостей.
Мы на вечеринке по случаю 16-летия такой же звезды Авы Кван в ночном клубе, который она арендовала по этому случаю, и хотя большинство завсегдатаев вечеринок выглядит примерно нашего возраста, в этом девственном дайкири, который я потягиваю, определённо присутствует ром, пряный и сиропообразный, обжигающий горло горячими шлейфами.
Музыка достаточно громкая, чтобы её можно было почувствовать, звуковое торнадо сотрясает внутренности, как маниакальный хрип. Наверху вспыхивает светомузыка и лазеры, выбрасывая потоки неона. Волны людей прыгают и танцуют, а ди-джей на сцене размахивает кулаком и манипулирует головокружительным треком. Я была на множестве концертов, но сейчас первый раз сижу в настоящем клубе для взрослых, даже если технически это вечеринка по случаю дня рождения другого подростка. Бурлящая энергия подобна зажжённой динамитной шашке, пылающей в груди, угрожая разорвать меня на куски в любую минуту.
Кэнди сидит рядом со мной в баре со стаканом в руке, мерцающие нити её серёжек скользят по плечу при каждом повороте головы. Она скрещивает ноги, вырез юбки опасно открывает бёдра. Она наклоняется поближе, чтобы что-то сказать сквозь рёв вечеринки, тёмные дымчатые глаза томно моргают, и все остальные яркие, волнующие вещи, происходящие вокруг нас, перестают привлекать моё внимание.
Некоторое время назад мы потеряли Мину из виду, когда солист инди-группы, которому на вид на добрых 10 лет больше нашего, сбежал с ней на танцпол. В глубине души я понимаю, что нам, вероятно, следует пойти и найти Мину, но не могу сосредоточиться ни на чём, кроме ослепительной улыбки Кэнди за ободком её бокала, такой лёгкой и раскованной, как будто она наконец-то освободилась от всех давящих на неё ожиданий. Мы делаем большие глотки наших разноцветных напитков, затем обмениваемся бокалами, чтобы попробовать коктейли друг у друга. Кэнди снова пытается мне что-то сказать, её обнажённая рука скользит по моей.
– Что? – кричу я в ответ.
Она указывает на толпу позади себя, а потом хватает меня за руку и стаскивает с барного стула, оставив наши напитки. Мы протискиваемся сквозь скопление потных тел, пока не оказываемся в центре всего этого. Музыка непреодолимым давлением давит на череп, сотрясает грудь, от неё звенит в ушах. Вместе мы свободно падаем в ритм, позволяя волне шума увлечь нас за собой, смеясь и крича вместе с толпой.
В перерывах между вспышками светомузыки к Кэнди сзади подкрадывается мальчик. К моему шоку, вместо того чтобы оттолкнуть его, Кэнди позволяет ему положить руки себе на бёдра и потанцевать.
Внезапно я понятия не имею, что делать. Я прекращаю танцевать, замираю неподвижно, в то время как вокруг меня продолжают вздыматься стены из плоти. Мальчик утыкается лицом в изгиб шеи Кэнди, и она откидывает голову назад, её глаза томно закрываются.
Моё лицо горит. Я не уверена, шокирована ли я, смущена, расстроена, или мозг просто перегрелся от танцев и алкоголя и того, что заживо поджаривается в этой человеческой печи. Ладонь парня на бедре Кэнди начинает перемещаться, смело подбираясь к подолу её юбки. Во мне вспыхивает вулканическая ярость. Я протягиваю руку и оттаскиваю Кэнди от него.
– Убери от неё руки! – я пытаюсь перекричать грохочущую музыку.
– Какого хрена? Мы просто танцуем! – кричит он в ответ.
– Ты пытался засунуть ей руку под юбку, грёбаный ублюдок! – я толкаю его достаточно сильно, чтобы он потерял равновесие и врезался в человека позади себя.
– Все в порядке! Санни, Солнышко, – Кэнди тянет меня обратно за локоть. – Я в порядке, у меня всё под контролем.
Она снова подходит к мальчику и на этот раз наклоняется, чтобы сказать что-то ему на ухо. Когда Кэнди отступает назад, мальчик начинает танцевать с ещё большим энтузиазмом, его тело дико двигается, как у марионетки, которую дёргает музыка.
– Что ты ему сказала? – спрашиваю я.
– Я велела ему танцевать так сильно, как он только может, и не останавливаться в течение следующих трёх часов, – смеётся Кэнди, как будто просто над кем-то пошутила.
Я таращусь на неё, разинув рот, но прежде чем успеваю попросить о возможной отмене своего приказа, она подходит ко мне вплотную и обнимает меня руками за шею:
– Видишь? Всё под контролем.
Кэнди наклоняется, пока наши лбы не соприкасаются, её длинные ресницы задевают мне чёлку при каждом моргании.
– Я никогда не видела, чтобы ты так огрызалась на кого-то, – отмечает она. Пауза, а потом она улыбается и добавляет: – Ревнуешь?
– Я… что?! – вскрикиваю я, ощетинившись от смущения. – Мне просто не хотелось, чтобы тебя лапали!
Кэнди снова смеётся, и тогда я понимаю, что она, вероятно, уже хорошо напилась.
– Если хочешь потереться с первым попавшемся парнем, давай придумаем какой-то сигнал, кодовое слово, или что-то в этом роде, – говорю я ей.
Читать ей нотации вряд ли возымеет действие, когда она возвышается надо мной. На этих дурацких шпильках она стала чертовски высокой.
Она наклоняется к моей щеке и прижимается губами к моему уху:
– Если я когда-нибудь снова попаду в неприятности, ты ведь придёшь мне на помощь, верно?
От каждого её вздоха по телу пробегает электрическая искра.
– Кстати, о неприятностях, может, нам пойти поискать Мину? – я пытаюсь собраться с мыслями, которые, кажется, растаяли, превратившись в душную кашицу. – Давай убедимся, что с ней всё в порядке?
– Пусть сначала эта песня закончится, – говорит Кэнди. – А теперь заткнись и потанцуй со мной.
Кэнди кладёт мне руки на шею.
Мои руки скользят по её талии.
Она начинает двигаться напротив меня, сначала медленно, несмотря на стремительный ритм музыки. Толпа обрушивается на нас, и Кэнди прижимается ко мне всем телом. Наши бёдра покачиваются, соприкасаясь. Её руки начинают блуждать, обвивая мой затылок, поглаживая лопатки, скользя вниз по бокам, и жар поднимается так быстро, что мне кажется, что голова вот-вот воспламенится.
Я понимаю, что её слова, сказанные раньше, были правдой.
Я не хочу, чтобы Кэнди танцевала с кем-то ещё.
Не хочу, чтобы она вот так прикасалась к кому-нибудь ещё.
Я хочу...
Пальцы Кэнди нащупывают мои. Она сцепляет наши руки, поднимает их вверх, навстречу перекрещивающимся потокам света, каскадом ниспадающим с потолка. Мы танцуем до тех пор, пока ноги не превращаются в желе, пока мы едва можем держаться на ногах, прижавшись друг к другу, чтобы не упасть.
Я не знаю, который час, когда нас высаживают у моего дома. Охранник бросает на нас слегка встревоженный взгляд – мы бредём по вестибюлю босиком, держа туфли в руках, с потёкшим от пота макияжем, маниакально смеясь ни над чем и над всем. Мина повисла между мной и Кэнди, одной рукой обнимая меня за плечи, а другой – Кэнди. Она перестаёт смеяться вместе с нами и теряет сознание, пока мы поднимаемся на лифте с первого этажа в пентхаус.
Мамы нет дома, вероятно, она на другой голливудской вечеринке, усердно ищет своего следующего "бывшего". Мы с Кэнди проводим Мину через холл и гостиную в мою комнату, укладываем её на кучу мягких подушек на полу, а потом вместе падаем на кровать, безуспешно пытаясь вести себя тихо.
– Тс-с, тс-с! – Кэнди закрывает мне рот рукой. – Не надо будить Мину!
– Сама ты "тс-с"! – смеюсь я в тёплую ладонь Кэнди.
Это забавно, потому что у нас обеих сорвался голос от криков за ночь, и мы едва можем произносить что-то громче хриплого шёпота. Кажется, мы не можем перестать смеяться, наши плечи трясутся от усилий сдержаться. Постепенно мы спускаемся с высоты, смех переходит сначала в хихиканье, а потом в глубокие, спокойные вздохи.
– Иногда мне кажется, что всё это просто сон, – говорю я в темноту. – Как будто я завтра проснусь и снова просто стану никем.
– Мы станем такими знаменитыми, что ты никогда не будешь никем, – говорит Кэнди. – После концертного тура по стране мы отправимся в мировой тур. Мы будем везде. Мы завоюем весь мир.
– От этого ты будешь счастлива? – шепчу я.
– Я счастлива, когда я с тобой, – шепчет она в ответ.
Мы больше не в переполненном клубе. Какой бы эффект ни оказало на меня полстакана дайкири, он наверняка прошёл. Воздух в комнате прохладный, а на мне крошечное коктейльное платье, под которым большая часть кожи открыта, но я вся горю – сильнее, чем раньше. Жар поднимается по шее, обжигая щёки. Я снова смотрю на губы Кэнди, желая протянуть руку и провести большим пальцем по её пухлой нижней губе. Я хочу прижать руку к её сердцу и почувствовать, бьётся ли оно так же быстро, как у меня.
Она до боли красива.
Рука Кэнди ползёт по простыням, дотягиваясь до моего лица. Я таю в её прикосновениях, её пальцы путешествуют по моей челюсти вниз к подбородку.
Она приподнимает мне лицо, наклоняется и прикасается своими губами к моим.
Огромные, дикие чувства вспыхивают во мне. Прежде чем я успеваю распознать хоть одно из них, я уже целую её в ответ. Её рука обвивается вокруг моей талии, притягивая наши тела друг к другу, пальцы на моем лице зарываются в волосы. Такое чувство, что меня сбрасывают с огромной высоты, я падаю к ней, неизбежная гравитация, всё быстрее и быстрее...
Лежащая на полу Мина внезапно издаёт низкий стон и садится.
Мы резко отстраняемся друг от друга, хватая ртом воздух.
– Мне что-то нехорошо... – ворчит Мина.
Мы обе поворачиваемся к Мине, не совсем понимая, что она видела, а чего нет. Плечи Мины вздрагивают. Её лицо болезненно искажается. Она зажимает рот рукой и изо всех сил пытается подняться, и мне требуется больше времени, чем следовало бы, чтобы осознать, что ей плохо.
– О, чёрт! Держись, Минни!
Мы с Кэнди выскакиваем из постели и едва успеваем оттащить Мину через коридор в туалет. В ту секунду, когда я поднимаю крышку, Мина падает на колени и выплёскивает свои кишки в унитаз.
Остаток ночи мы по очереди растираем Мине спину на холодном кафельном полу, ни одна из нас не вспоминает, чем мы занимались до того, как Мина так некстати нас прервала.
* * *
Мы не говорим о поцелуе ни на следующий день, ни ещё через день.
Выходные приходят и уходят без единого звонка или сообщения от Кэнди.
Когда мы возвращаемся в студию на следующей неделе, Кэнди находится в своём обычном рабочем режиме. Она профессиональна и сосредоточена. Рядом со мной она ведёт себя так же, но каждый раз, когда наши взгляды встречаются слишком надолго, она первой отводит взгляд. После недели, в течение которой мы обе избегали этого, тревожные вопросы вторгаются в мои мысли.
Что чувствует Кэнди?
Она расстроена?
Не сожалеет ли она о произошедшем?
Поцелуй случайно не был пьяной галлюцинацией?
Каждый раз, когда я хочу затронуть эту тему, то теряю самообладание. В моменты неопределённости я обращаюсь к Кэнди за советом. Кэнди всегда требуется время, чтобы тщательно обдумать свои мысли, прежде чем их высказать. Именно этим я и занимаюсь. Я не настаиваю. Я даю ей время. Я следую её примеру и не говорю ни слова, хотя только об этом и думаю.
Всю неделю я едва могу сосредоточиться на работе или на репетициях нашего тура. Когда мы с Кэнди снимаемся вместе в какой-нибудь сцене, приходится всеми силами отгонять воспоминания о том, как я прижималась к ней, о затяжном ощущении её пальцев в своих волосах, о том единственном лёгком вздохе, сорвавшемся с её губ, прежде чем мягкий жар её губ накрыл меня.
Мне это не приснилось. Всё определённо было наяву.
Я хочу, чтобы это случилось снова.
Но Кэнди по-прежнему не готова это обсуждать, и поэтому я продолжаю хранить молчание. Наконец, спустя ещё два мучительных дня, Кэнди подходит ко мне.
– Солнышко, мы можем поговорить?
В её глазах застыло спокойствие, которое выводит меня из себя.
– Да, конечно, – киваю я.
Я так долго ждала этого разговора, но теперь, когда момент настал, я чувствую лишь панику и непреодолимое желание броситься наутёк.
Мы находим маленькую незанятую боковую комнату, и Кэнди закрывает за нами дверь. Она указывает на стулья, но я напряжённо стою, не в силах заставить себя сесть.
– Я хочу извиниться, – начинает она. – Я много размышляла, и о некоторых вещах, как мне кажется, нужно сообщить тебе.
– Понятно, – говорю я, моргая.
Паника в груди начинает сжиматься.
– Нам не следовало столько пить, нужно было остановиться. Мне жаль, что я подвела тебя.
Паника заостряется, превращаясь в копьё, проникающее внутрь.
– Мне не следовало... – она делает паузу, чтобы собраться с мыслями. – Наверное, от выпивки мы слегка слетели с катушек.
Острие проникает до конца и начинает закручиваться. Это больно. Это действительно больно.
– Я кое-чего не рассказывала тебе о благословениях девы, – слово "благословения" звучит зловеще, совсем не похоже на ту романтическую историю, которой она делилась с нами раньше. – Её дары могут очаровывать и привлекать других. Иногда это влечение может перерасти в опасное помешательство, навязчивую идею...
Шок на моём лице от того, что она отнесла меня к той же категории, что и того сбрендившего поклонника, пытавшегося её убить, должно быть, помешал ей закончить фразу.
Неужели она так обо мне думает?
Неужели я похожа на того ненормального поклонника – просто безмозглая, загипнотизированная фанатка?
Неужели она считает, что чувства, которые я испытываю к ней, неискренни?
– Будет лучше, если мы не будем переходить черту, – заключает она с чувством завершённости. – Наша карьера только начинается. Это не стоит риска, понимаешь?
Я не понимаю.
Не понимаю, как она может быть такой невозмутимой, когда сталкивает меня спиной со скалы. Не понимаю, как она может думать, что всё это обман, что меня просто притягивала какая-то сверхъестественная сила, когда она прямо там, со мной, чувствовала то же самое.
Не так ли?
Её голос звучит так уверенно. Она приняла решение. Кэнди умнее меня, более зрелая. Она тщательно обдумывает ситуации, а я обычно просто иду напролом. Если она думает, что испытывать чувства друг к другу – это переходить черту, то так оно и есть. Если она обеспокоена тем, что это повлияет на наши карьеры, то, вероятно, так и будет. Если она считает, что случившееся было ошибкой, значит так оно и было.
– Я... – я не могу придумать, что сказать в свою защиту. – Ну, наверное…
– Мне жаль, Солнышко, – снова извиняется она. – Не хочу, чтобы ты чувствовала, будто что-то изменилось, – с каждым словом её голос звучит все дальше. – Ты по-прежнему мне дорога.
Видимо, недостаточно дорога.
Сколько бы я ни работала, как бы сильно ни старалась, этого недостаточно. Почему меня всегда недостаточно?
Ты в безопасности. Я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось.
Я слепо ей поверила. Я не понимала, что обещание не действует, если вред исходит от самой Кэнди. Когда мы вместе выходим из комнаты и в тишине возвращаемся на съёмочную площадку, обида поглощается бездной оцепенения.
Боль прошла.
Я ничего не чувствую.
Я и сама ничто.
