Текст книги "Идеальная для колдуна (СИ)"

Автор книги: Лика Семенова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Амели подцепила из холодильного шкафа деревянный поднос, полный небольших круглых форм, выстланных миндальным тестом. Согласно рецепту, тесто следовало выморозить, чтобы песочные корзинки получались тонкими, рассыпчатыми и держали форму. До этого подобное удавалось только зимой, когда она выносила заготовку на чердак и выставляла прямо в окно, завернув в салфетку. Амели проверила пальцем, убеждаясь, что масло, как следует, затвердело, схватилось, переставила формы на противень и отправила в печь. Принялась за опару для сдобы, которую тоже поставила еще вчера.

Внутри все пело. И снаружи – тоже. Амели порхала по кухне, напевая все любимые песни. Даже пританцовывала. Из печи уже запахло ванилью и миндалем, наполняя кухню чудесным ароматом. Соремонда твердила, что нужна помощница. Порывалась сама. Но Амели решительно отказалась. Именно сейчас, в самый главный день, она хотела сделать все своими руками. Чтобы ручаться за каждое пирожное, за каждый пирожок. Это было важно. Пусть печева получится меньше, но все будет самым-самым. А завтра люди снова придут. И послезавтра. И через месяц. От этих мечтаний кружилась голова. Амели представляла, как сюда пойдут люди со всего города. Кумушки с корзинками, опрятные ребятишки, важные лакеи дворянских домов. Тогда и зайдет речь о помощниках.

Амели не хотела нагружать тетку Соремонду, собиралась нанять девушек в городе. А может, и пару ловких расторопных поварят. Пока была нанята за прилавок лишь Перетта – младшая сестрица Понины. Такая же чистенькая, крахмальная, с длинным лошадиным лицом. Но Перетта казалась симпатичнее, приятнее, задорнее. А когда примерила фартук и чепец с голубыми лентами, стала и вовсе милашкой. А уж как благодарила!

Встать за прилавок самой Амели все же не решилась. Отец прав – это было бы слишком. Торговля порочила дворянское достоинство, и отец очень переживал. А Феррандо и без того дразнил мещанкой и лавочницей при каждом удобном случае. Но это было лишь поводом и доставляло ему особое удовольствие. Все заканчивалось милыми ссорами и бурным примирением.

Амели станет подглядывать из кухни в специальное оконце на двери и радоваться, как бойко идет торговля у Перетты. Но дело было вовсе не в деньгах… Амели никогда в жизни не была такой счастливой. Никогда. Порой она даже осеняла себя знаком спасения, чтобы не спугнуть судьбу. Теперь все, что было раньше, казалось глупым и смешным. Все это было прошлым. Даже дикие выходки Феррандо. Она не хотела копить обиды и намеревалась стать самой счастливой. А когда родится малыш, она наймет прислугу из города, и этот дом станет живым. И ее мужу придется с этим смириться.

За мечтами Амели едва не прокараулила миндальные корзинки. Спохватилась, ухватила заслонку и вытащила противень. Невольно залюбовалась, глядя на идеальные ровные формы, запеченные до безупречной золотистой корочки. Рыжевато-коричневой у самого краешка. Внутри все ликовало, едва не звучали фанфары. Что может быть лучше идеально выполненной работы? Когда получаешь ровно то, что и должно быть?

Амели вынула корзинки из форм, составила на столе, чтобы остыли. А в печь отправилась очередная порция корзинок. Теперь совсем плоских, из пшеничной муки. Будут лимонные пироги с украшением из сливок и листиков свежей мяты. Амели вымесила сдобу, чувствуя, как тесто под пальцами становится податливым, эластичным. Положила в медный таз и поставила в тепло, накрыв влажной салфеткой.

Когда раздался знакомый шлепок мыльного пузыря, Амели только улыбнулась:

– Доброе утро, маленький брюзга!

Демон казался деланно хмурым, но завидущие глаза с жадностью шарили по столу. Он уже подкрадывался к корзинкам под шлепанье своих перепончатых крылышек. Любил печево до одури и неизменно воровал все, что плохо лежит, стоило отвернуться.

Амели выставила на стол таз со свежей вишней – тетка Соремонда еще вчера выбрала косточки, чтобы Амели не пачкала руки. Посмотрела на Орикада, поджав губы:

– Украдешь корзинку – пожалуюсь твоему господину. И будешь месяц заперт в пузыре! А Гасту будет швырять тебя по всему дому.

Волоски в бровях обиженно дрогнули:

– Не пожалуешься. Ты не такая злая.

Амели улыбнулась:

– Может и не пожалуюсь… если мы с тобой договоримся.

Демон насторожился:

– Это еще о чем?

Амели окинула взглядом несуразное голое тельце с трогательным сиреневым пушком. Орикад давно не вызывал такого ужаса, который внушил своим первым появлением. Он был забавным. И вовсе не таким пакостным и злым, как хотел казаться.

– Я стану оставлять тебе пирожные, а ты немедленно наденешь панталоны. Как и положено в приличном доме.

Демон вытаращил глаза. Они стали огромными, как блюдца.

– Я – демон! Колдовская сущность! Мне не положены какие-то там панталоны.

Амели пожала плечами:

– Ну, как знаешь, колдовская сущность. Тогда ступай, ничего не получишь. А станешь воровать – пожалуюсь.

Орикад сцепил ручонки на груди, надулся. Какое-то время возмущенно пыхтел, но все же исчез. Амели лишь улыбнулась. Наверняка знала, что он снова появится и начнет торговаться. Но панталоны отныне останутся неизменным условием. Это было прекрасной идеей. И даже Феррандо не посмеет возражать.

Амели уварила ягоды с мукой и разложила слоем по корзинкам. Осталось взбить белки с сахаром в пышную пену для мягкой меренги и отправить в печь еще раз, чтобы зарумянилось. Она уже раскладывала белковую массу, когда вновь раздался знакомый шлепок. Амели едва не выронила ложку. Демон явился в панталонах, подозрительно напоминавших расцветкой голубые портьеры в покоях Амели. Назло! Но теперь это казалось такой мелочью! Орикад выглядел странно, но невероятно умилительно.

Амели улыбнулась:

– Ну, вот! Теперь ты настоящий кавалер.

Он сцепил ручки, важничая:

– Где мои пирожные?

Амели подвинула к нему крайнюю корзинку:

– Забирай. Заслужил. Но увижу без штанов – и больше не получишь.

Демон проворно схватил пирожное и тут же исчез.

Амели улыбнулась сама себе, посмотрела на часы в полированном дубовом корпусе. Восемь утра. А впереди предстояло еще столько работы, что рассиживаться было некогда.

К полудню Амели уже не чувствовала ног, но это была такая приятная усталость, что внутри все наполнялось томительным теплом. Она опустилась на табурет и окинула взглядом стол: стройные ряды идеальных пирогов и пирожных с белыми шапочками меренги и взбитых сливок, румяные пирожки самой разной формы, вафли и сахарное печенье с глазурью. Все уже стояло в лотках, и можно было нести в лавку.

Перетта уже несколько часов хозяйничала в торговом зале. Натирала полированный прилавок, расставляла свежие цветы в вазах, бесконечно мела полы, хотя в этом не было никакой необходимости. Она постучала в дверь, приоткрыла:

– Госпожа, у меня все готово. Я выглядывала в окно – там уже люди собираются. Я еще два дня назад потихоньку кому надо шепнула, что мы сегодня открываемся. Все ждут.

Амели насторожилась:

– Надеюсь, ты не говорила, чья лавка?

Перетта покачала головой:

– Нет, госпожа. Вы же запретили, разве я могу. Просто рассказала, что нанялась. И что пирожные здесь уж больно вкусные.

Амели кивнула, поднялась, понимая, что очень хочет умыться и переодеться:

– Тогда расставляй лотки, открывай ставни в лавке. А я переоденусь и вернусь.

Вот теперь с головой накрыло волнение. Амели не находила себе места и едва усидела на табурете, пока Мари убирала волосы.

– Что же вы, барышня? Нельзя так переживать – смотреть больно. А вам, в вашем положении, так и вовсе никак нельзя.

Амели обернулась:

– А вдруг им не понравится?

Мари нахмурилась, пожала плечами:

– На мельнице всем понравилось. Вам ли переживать?

Амели нервно терла руки:

– То – на мельнице. Приехали и уехали… А здесь…

Мари воткнула в прическу последнюю шпильку, положила ладони на плечи Амели, успокаивая:

– Все будет хорошо, госпожа. Так, что лучше и не надо. Руки у вас золотые, так чего же еще надобно? А хотите, с вами пойду. И рядом буду.

Амели покачала головой:

– Не надо, я справлюсь. У тебя свои дела.

Мари не спорила. Она никогда не спорила и не возражала. Она была идеальной, чтобы там не говорил Феррандо.

Амели вернулась в пекарню, выглянула в окно, в щель приоткрытых ставень. Она не открывала их с самого утра, чтобы не заглядывали в окна. У дверей, впрямь, собралась целая толпа. И дети, и взрослые. Но как же было беспокойно на душе… Утром Амели была так счастлива, а сейчас охватила необъяснимая тревога. Она сама не знала, почему так боялась, но внутри холодило, будто пробиралась зимняя стужа. Но нужно было решаться, иначе ради чего все труды.

Амели приоткрыла дверь в торговый зал и кивнула Перетте:

– Открывай.

Глава 59

Амели прикрыла дверь в торговый зал на задвижку и замерла у крошечного смотрового оконца, забранного резной заслонкой. Создатель, как же было страшно. Она так ждала этого мига, когда порог ее кондитерской переступят покупатели. Теперь чувствовала себя так, будто шагала в пропасть. Пальцы заледенели, на лбу выступила испарина. Амели жадно смотрела, прикусывая губу.

Перетта прошагала к входной двери, отворила и поспешила за прилавок. Непременно хотелось видеть, кто зайдет первым. Это казалось важным. От волнения даже подташнивало. Наконец, на пороге появилась дородная румяная мещанка с красным лицом. Широким, щекастым. Белоснежные крылышки чепца делали его еще шире. На согнутой руке болталась пустая корзинка. За суконную юбку цеплялся мальчонка лет четырех, до смешного похожий на кудрявого карапуза с вывески. Он округлил глаза и приоткрыл розовый рот, вставал на цыпочки, стараясь заглянуть в лотки. Амели сочла это добрым знаком – все будет только хорошо.

Мещанка поджала губы, огляделась, будто только и делала, что искала изъяны. Двигалась как-то бочком. Наконец, замерла у прилавка. Долго молчала, ткнула пальцем в сторону сложенных горкой скрученных вафель:

– Свежие?

Перетта улыбнулась:

– Только с огня, сударыня.

Мещанка вновь поджала губы. Казалось, она возложила на себя роль ревизора.

– А это? Что это? – она указала на лоток, прямо на стойке.

– Пироги с вишней и мягкой меренгой на миндальном тесте, сударыня. Очень ароматные и вкусные.

Казалось, тетка вот-вот развернется и выйдет без покупки. Если первый покупатель ничего не возьмет – это плохой знак. Так говорят…

– А это?

– Сладкие пирожки с томлеными яблоками и корицей, сударыня.

– Мне вот это, – мещанка указала на пирог с вишней. – И вафель. Три штуки.

Перетта кивнула, положила вафли в салфетку и уложила в протянутую корзину. Лопаткой подцепила пирог.

– Сорок луров, сударыня.

Тетка поджала губы. На мгновение показалось, что она передумает, услышав цену, и все вернет. Та порылась на поясе, достала кожаный кошелек на тесемках и отсчитала монеты. Но зажала в кулаке, подалась вперед:

– Уж, не вы ли хозяйка?

Перетта покраснела, покачала головой:

– Что вы, сударыня, я наемная.

Покупательница не торопилась расплачиваться, так и зажимала монеты в руке:

– А кто хозяин? Я здесь всех лавочников знаю.

Перетта замялась:

– Хозяйка – моя госпожа.

– Здешняя? Или приезжая?

Все это походило на допрос. Город – есть город. Амели предполагала, что начнут выспрашивать да вызнавать, но не думала, что так скоро и так прямо. Вот какая им разница? Кто да как? Какая разница, если вкусно и хорошо? Она хотела сперва заслужить хорошую репутацию своей работой. Но, казалось, ее личность интересовала гораздо больше ее пирогов.

Перетта нервничала. Старалась улыбаться, как и полагалось, но улыбка выходила натянутая:

– Здешняя, сударыня.

Тетка кивнула. Она даже не заметила, что мальчик отцепился от ее юбки и подошел к самому прилавку. Встал на цыпочки, пытаясь дотянуться до крайнего пирожного в лотке. Еще немного, и он просто свалит его на себя. Потом отвлекся, облизывая пальцы, подошел к апельсиновому дереву в кадке, стал обрывать листья и засовывать себе в рот.

– А супруг?

Перетта нахмурилась:

– Чей супруг?

– Вашей хозяйки.

Перетта готова была провалиться сквозь землю. То и дело бросала беспокойные взгляды на дверь, за которой стояла Амели. Никто не предполагал настолько бесцеремонных вопросов.

К счастью, мать, наконец, заметила ребенка, который уже набил полный рот листьев, охнула и кинулась к нему. Отвесила звонкий шлепок и, наконец, положила монеты на прилавок:

– Имейте в виду, милая: если мне не понравится – я молчать не стану. И всем расскажу.

Перетта виновато улыбнулась:

– Вам понравится, сударыня. Уверяю вас.

Мещанка, наконец, развернулась и вышла.

В торговый зал ввалились сразу несколько человек, и лавка тут же наполнилась гомоном, будто ожила. Перетта выдохнула – Амели это ясно видела. Она и сама выдохнула. Казалось, единственное, чего можно было ждать от этой любопытной тетки – это неприятностей.

Кажется, торговля задалась. Люди входили и выходили с покупками. Никто больше не интересовался хозяином. Перетта без устали сновала за прилавком, и к шести часам лотки почти совсем опустели. А Амели все это время простояла у смотрового оконца, не в силах отойти ни на минуту. Казалось, что она может упустить что-то важное.

Только теперь она позволила себе расслабиться и поняла, насколько устала, буквально валилась с ног. Она присела на табурет, прислонилась к стене. Но это была приятная усталость, а внутри разливалось такое тепло, такое умиротворение. И как же было хорошо… Настоящее признание наступит тогда, когда станут поступать постоянные заказы из богатых домов. А они обязательно будут. И нужно будет задуматься о работниках.

Амели приоткрыла дверь в лавку, кивнула служанке:

– Закрывай. Ты просто умница.

Перетта кивнула, пошла к двери, но ее буквально сшибло. Недавняя мещанка ворвалась в лавку, как солдат в захваченный форт. Она прошагала к прилавку, швырнула остатки пирога, завернутые в салфетку:

– Верните мне мои деньги. Сорок луров, милая моя. И еще двадцать – за ущерб.

Перетта потеряла дар речи, даже попятилась. Наконец, опомнилась:

– Что стряслось, сударыня?

Мещанка вытаращила глаза, уперла кулаки в бока:

– Она еще спрашивает! Торгует незнамо кто, а у дитя потом живот болит. Платите, или я и до Конклава дойду!

Перетта покачала головой, кровь совершенно отлила от щек:

– Быть такого не может, сударыня.

Тетка наступала:

– Так я, по-вашему, вру! И дите мое врет!

Амели с ужасом увидела, как открылась входная дверь, и в лавку начали заходить люди. Мещанка раструбила по всей Седьмой площади. Толпа наступала на несчастную Перетту, которая отступала за прилавком все дальше к стене. Она все время смотрела на дверь в кухню, будто звала на помощь. Это было уже слишком. Бедная Перетта ни в чем не провинилась.

Амели чувствовала, как внутри все забурлило, жар прилил к щекам. Она дернула дверную ручку и вышла в зал:

– Что здесь происходит, сударыня?

Тетка даже вздрогнула от неожиданности, повернулась:

– Стало быть, вы и есть хозяйка?

Амели задрала голову, будто готовилась к бою:

– Я и есть.

– Так от ваших поганых пирогов у меня теперь дитя хворое.

Амели хмыкнула, покачала головой:

– Я за свои пироги отвечаю, сударыня. За каждый. Дитя ваше от того хворое, что за ним лучше приглядывать надо. Ваш мальчик мне все дерево оборвал, листву жевал. И кто знает, чего успел съесть после. Следить за ребенком лучше надо.

Тетка опешила. Какое-то время приглядывалась к Амели, даже щурилась. Обернулась к остальным:

– А это не дочка ли господина Брикара? Та, что за колдуна пошла?

Амели похолодела.

– Да, она самая.

– Она и есть.

Тетка хищно улыбнулась, выкатила глаза:

– Вот, значит, как. А я сразу недоброе почуяла. Я такое сразу чую! Муж, значит, в реку швыряет, да посмеивается, а жена решила весь город потравить! Даже девку торговать наняла, лишь бы не прознали.

Амели покачала головой и даже отступила на шаг:

– Все не правда. Вздор вы говорите.

Та повела бровями:

– Вздор? Так разве же муж не колдун? Уловы в Валоре тоже вздор? Или вздор, что бедное дите животом мается?

Амели сглотнула, сжала кулаки:

– Мой муж здесь ни при чем. И пироги мои хорошие. Вкусные пироги!

Тетка кивнула:

– Хорошие, да не долго. А ты смотри, хозяюшка, а то ненароком ночью двери кто соломкой обложит, да запалит. Чтобы неповадно было. Не надо добрым людям твоей поганой стряпни.

Амели сцепила зубы, чувствуя, что вот-вот упадет в обморок. Только этого не хватало на глазах этих бессовестных, злых людей. Она сглотнула, задрала подбородок как можно выше и процедила, угрожающе сжав кулаки:

– Подите все вон. Вон!

Глава 60

Перетта захлопнула входную дверь с таким грохотом, что Амели содрогнулась всем телом. Ухватилась за стену, чувствуя, что подкашиваются ноги. Она опустилась на ступеньки у двери в кухню и коснулась груди – было нечем дышать.

Служанка подбежала, опустилась на колени, прямо на пол:

– Госпожа! Дурно, госпожа? Воды?

Амели обессилено кивнула:

– Да, воды.

Перетта вскочила, кинулась в кухню и вернулась с глиняной кружкой:

– Вот, госпожа. Пейте, пейте. Сейчас отпустит.

Амели залпом осушила кружку, утерла рукой взмокший лоб. Посмотрела на Перетту, чувствуя себя совершенно растерянной:

– Как же так? Милая Перетта, как же так?

Слезы уже жгли глаза. Служанка опустилась рядом на ступеньку, обняла, как добрая подруга, поглаживала Амели по спине:

– Не печальтесь, госпожа. Не печальтесь, Создателем прошу. Вам никак нельзя.

Амели покачала головой, закрыла лицо ладонями и шумно дышала, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. Она расплакалась навзрыд. Громко, отчаянно. Внутри бурлила такая обида, что казалось, если ее не выплакать – разорвет грудную клетку. Перетта так и поглаживала ее по спине в робкой попытке успокоить, но останавливать не решалась, понимала, что горю нужен выход. Это было естественно.

Амели несколько успокоилась. Теперь слезы были тихими, просто катились из глаз. Она отняла ладони от лица, посмотрела на служанку:

– Воды. Еще воды. И… сыщи Мари.

– Где? Где сыскать, госпожа?

Амели опомнилась, понимая, что Перетта, которая никогда не выходила за пределы кухни, ни за что не найдет горничную. Она покачала головой:

– Постой, не надо Мари. Воды. Еще.

Перетта вновь бросилась в кухню, вернулась уже с кувшином. Налила, подала кружку:

– Вот, госпожа.

Амели снова жадно выпила, чувствуя, как прохладная жидкость наполняет желудок. Стало легче, тошнота отступала, а горе стало тихим. Но таким отчаянным. Скребло внутри, будто крючком.

Она отдала кружку:

– Спасибо, милая. – Амели вздохнула, подняла голову: – Орикад!

Демон появился со знакомым шлепком. В панталонах. Но сейчас это не вызвало умиления или раздражения.

– Орикад, сыщи Мари. Пусть тотчас сюда придет. Пусть несет успокоительные настойки.

Демон выслушал на удивление серьезно. Лишь шлепал крылышками и моргал. Но взгляд огромных желтых глаз был сосредоточен:

– Я мигом, госпожа.

В других обстоятельствах Амели удивилась бы такой сговорчивости и любезности, но сейчас на это не было сил. Она буквально разваливалась на части. Вся радость испарилась, как летучий эфир. Тело было ватным, казалось, размякли все кости. Она прислонилась спиной к стене и не сразу заметила остолбеневшую Перетту. Та зажала в кулаках фартук и стояла с приоткрытым ртом, все еще смотря на то место, на котором только что шлепал крылышками демон.

Амели едва шевелила губами:

– Не бойся. Это Орикад – демон моего мужа.

Перетта сглотнула, с трудом разжала пальцы. Она изо всех сил пыталась держать лицо, но это не выходило. Слишком велико было удивление. Перетта лишь кивала, но в глазах плескался ужас.

Амели поспешила ее утешить:

– Он безобидный, разве что характер скверный.

Перетта вновь кивала. Кажется, наконец, пришла в себя:

– Вам полегчало, госпожа?

Амели не ответила. Посмотрела в участливое лицо служанки:

– Все прахом… Не стоило даже начинать. Ведь никто не считал эту затею хорошей… Ни мой отец, ни мой муж… Даже матушка… Не будет кондитерской, Перетта. Они были правы.

Та вновь села рядом, поглаживала Амели по руке:

– Все будет, госпожа. Слухи улягутся – и все будет. Я снова встану за прилавок, а вы будете распоряжаться в кухне. Наймем самых расторопных поварят…

Амели покачала головой:

– Спасибо тебе. Спасибо… Но они боятся моего мужа. Ненавидят. Через него ненавидят меня.

Перетта опустила голову, не зная, что возразить.

В кухне хлопнула дверь, раздались быстрые мерные шаги, следом – легкая дробь каблучков. На пороге показался Феррандо и тут же опустился рядом с Амели:

– Создатель! Что здесь произошло?

Он требовательно смотрела на Перетту, ожидая от нее объяснений, а та снова остолбенела и комкала фартук. Казалось, появление Феррандо поразило ее больше присутствия демона.

Мари присела с другой стороны и тут же стала совать под нос пахучую склянку:

– Вдохните. Вдохните, барышня. Враз полегчает. Ну же, миленькая!

Амели послушно втягивала пряный резкий запах, и в горле потеплело. Пробралось куда-то к вискам, снимая напряжение. Мари сосредоточенно вглядывалась в ее лицо и убрала склянку, заметив добрую перемену. Впрямь стало спокойнее. Внутри уже не клокотало, не скребло крючком. Мари накапала в кружку, плеснула воды, подала:

– Глотните, барышня.

Амели выпила все до капли, посмотрела в лицо Феррандо:

– Тебя отвлекли…

Он поцеловал ее в висок, притягивая к себе:

– Конечно, нет. – Снова посмотрел на Перетту: – Так вы скажете, сударыня, что здесь произошло?

Мари участливо кивнула:

– Говори, как есть, не бойся.

Перетта вновь и вновь комкала фартук:

– Люди напраслину возводят, господин.

Мари поправила:

– Мессир.

Но та лишь побледнела.

Амели кивнула:

– Говори все.

Перетта передала случившееся во всех подробностях, едва ли не до каждого сказанного слова. И про реку, и про отраву. Опустила голову, будто ждала брани. Помолчала какое-то время, потом добавила, осмелев:

– Я только после смекнула, что знаю ее.

– Кого? – Феррандо не понял.

– Эту мещанку, мессир. У нее булочная у Волосяного переулка. Так себе булочная, мессир. Она в хлебы опилки подмешивает. Она оттого и пришла, что про новую лавку прознала.

– Опилки?

– Да, мессир. И беднякам продает по целому луру.

Феррандо кивнул:

– Потом расскажешь мне, где ее лавка. Больше не будет опилок.

Он поднялся, подхватил Амели на руки. Она обвила руками его шею, прижалась. Только теперь поняла, что этот кошмар закончился.

Феррандо принес Амели в покои, уложил на кровать. Велел Мари раздеть госпожу. Амели не противилась. Она чувствовала себя опустошенной, уставшей настолько, что не могла пошевелить рукой. Мари подоткнула подушки, помогая удобнее сесть на перинах. Феррандо опустился рядом. Взял руку Амели, поцеловал кончики пальцев:

– Они не заслуживают твоего труда. Но они станут приходить, если ты этого хочешь. Это больше не повторится. Никто из них больше не посмеет открыть рот и сказать хоть что-то, что огорчит тебя.

Амели горько улыбнулась, покачала головой:

– Ты можешь каждого в этом городе заставить ходить в мою кондитерскую. Но я не хочу этого, Феррандо. Так – мне не нужно. Я хотела, чтобы они приходили потому, что хотят приходить. Потому что у меня вкусно, потому что приготовлено с душой. Не из страха. Не по принуждению. Не по твоему колдовству. По собственному желанию. – На глаза вновь навернулись слезы. – Только тогда это имеет цену. Они боятся тебя – это не исправить.

Феррандо молчал. Так и держал ее за руку, легко поглаживая большим пальцем.

– У меня не будет кондитерской. Я так решила. У нас большой дом… Красивый сад… Вид на реку… Чего еще нужно? Я буду помогать на кухне тетушке Соремонде. Буду готовить для тебя. Мне этого хватит, чтобы быть счастливой. И скоро родится малыш – у меня прибавится хлопот. Все это вздор… Все это не нужно.

Феррандо склонился, легко коснулся губ. Провел кончиками пальцев по щеке, смахивая проступившие слезинки:

– У тебя будет кондитерская, любовь моя. Лучшая в городе. И люди придут, как ты и хочешь – по собственному желанию. Я тебе обещаю. Просто немного потерпи. А пока отдохни, ты устала. – Он отстранился, кивнул Мари: – Следи, как следует, за госпожой.

Та с готовностью присела в поклоне:

– Конечно, мессир, можете быть спокойны. Ни на миг не отойду.

– Орикад!

Демон тут же появился:

– Что угодно, мессир?

– Найди Гасту, передай, я велел седлать коня.

Амели с беспокойством приподнялась на подушках:

– Куда ты?

– В Конклав.

– Зачем?

– Потом узнаешь.

Он снова легко коснулся ее губ и вышел.

Глава 61

Кондитерская больше не открывалась. Амели велела Гасту убрать вывеску, и дом на Седьмой площади стал просто домом. Она за последние дни ни разу не спускалась в подвал – бросила все, как есть. Старалась не думать. Но глодала такая тоска. Будто вычерпали что-то внутри, что-то важное. Мари развлекала, как могла, лезла из кожи вон, стараясь угодить, рассмешить. Амели была благодарна ей и ни за что не хотела бы видеть рядом какую-то другую девушку. Нет, Феррандо все же был не прав. Мари получилась настоящей, живой, с большим сердцем. И то, что она никак не соответствовала каким-то его идеалам – вовсе не проблема Мари. Феррандо мечтал о химере, требовал невозможного. Люди не обязаны соответствовать чужим идеалам. Нужно быть собой. Всегда собой. Но жить по совести, не желать другому зла. Гармония внутри и порождает в человеке совершенство.

Время близилось к полудню. Солнце висело в чистом небе прямо над головой. Август выдался жарким, но разогретая листва в саду уже давала тот приятный сладковатый запах скорого увядания. Цветы высохнут, апельсины и померанцы займут свое место в оранжерее. Сад станет напоминать опустевший дом. Знакомый, но холодный и чужой.

За рекой надрывались колокола. По воде стелился протяжный плотный гул.

– Чего они трезвонят, Мари? Не знаешь?

Та пожала плечами:

– Не знаю, барышня. Стало быть, свадьба, или оглашение какое. Третий день уж трезвонят.

Колокола отмерили положенное количество ударов, и стало тихо. Где-то в листве запищала пеночка. Амели обогнула оранжерею, встала у обрыва, у каменного заграждения. Город заливало светом, черепичные крыши казались как никогда яркими, шпиль собора святого Пикары на утесе горел нестерпимой белизной.

Чужой город. Отныне совсем чужой. Она не нужна этому городу, а город не нужен ей. Так и будет. Амели до слез сощурилась на блики на речной ряби, отвернулась:

– Пойдем, сходим в колодец.

Мари недоуменно пожала плечами:

– Зачем?

– Хочу взглянуть на статую.

Мари кивнула:

– Как угодно, барышня.

Они с трудом продрались сквозь заросли. Казалось, все здесь было заброшено окончательно. Надо попросить Феррандо поставить статую в саду, где-нибудь в самом дальнем углу, за деревьями, чтобы Амели могла изредка приходить и любоваться. Не на себя. Она уже не видела в изваянии себя. Замечала лишь безупречную работу и идеальные линии. Такая красота не должна стоять в подвале.

Амели легко перелезла через бортик и пошла по ступеням, держась за влажные камни. Мари юркнула следом. Придерживала ее за юбку и только и твердила:

– Не оступитесь, барышня!

Теперь не было страха, не нужны были свечи. Амели спустилась до самого дна, толкнула дверцу, утопленную в толще стены. Прошла в темноте и толкнула дверь в мастерскую. Но ее встретила кромешная непроглядная тьма. Не было окна с колонной, не было залитого солнцем деревенского пейзажа. Не было ничего. Амели обернулась, различая смутный силуэт Мари в дверях.

– Совсем темно, барышня.

Амели инстинктивно щелкнула пальцами. Она уже привыкла обходиться без огнива и лучин. Под потолком дрогнули тусклые желтые всполохи, и вскоре мастерскую залило неверным светом подвешенного к потолку на цепях фонаря в стеклянной колбе.

Здесь было совершенно пусто. Лишь пара грязных бочек у стены. Обломки засохшей глины. Окно было словно наглухо заложено кирпичной кладкой. Оставался лишь пустой каменный подоконник и тонкая изящная колонна между стрельчатыми арками. Деревянной подставки, в которой Феррандо хранил свои склянки, тоже не было.

И статуи не было. Лишь в углу валялась знакомая холстина.

Амели охнула, посмотрела на Мари, будто ждала от нее объяснений:

– Где статуя?

Та растерянно пожала плечами:

– Не знаю, барышня. Ничего не слыхала.

– И Гасту ничего не говорил?

Амели панически боялась, что Феррандо разбил ее. Если это так – она расплачется.

Мари смущенно опустила голову:

– Да с чего бы мне господин Гасту что-то говорил?

Амели даже рассмеялась:

– Будто я не знаю, что ты вечерами к нему под лестницу бегаешь.

Мари побледнела, как полотно:

– Барышня, я… – она опустила голову, не зная, как оправдаться. Мари не умела врать. – Простите меня, госпожа. Но господин Гасту…

Амели кивнула:

– Он тебе нравится…

Мари порывисто подбежала и кинулась в ноги:

– Простите, барышня!

Амели подняла ее, придерживая за руки:

– Что ты! Что ты, милая! За что? Вставай, отряхнись.

Мари поднялась, отряхивала юбку, как и велели. Несмело подняла глаза:

– Так вы не сердитесь?

– Конечно, нет! Но если обидит – сразу скажи.

Мари смущенно улыбнулась:

– Что вы, барышня. Разве ж он обидит? Он только с виду такой грозный.

Амели промолчала. Кто знает, может, Мари и права. Сама Амели уже давно не боялась горбуна и будто смотрела другими глазами. Но… слишком многое изменилось.

Они поднялись из колодца, вышли на парковую дорожку. Теперь Мари краснела нежным румянцем смущения, и это было очень трогательно.

– Вы расстроились, барышня? Что изваяния нет?

Амели честно кивнула:

– Да. Очень.

– Так, может, переставили? Нужно поискать.

Амели покачала головой:

– Не сейчас. Я устала. И есть хочется… А где мой муж? Я его с утра не видела.

Мари пожала плечами:

– Не знаю, барышня. У них с господином Гасту в последнее время одни сплошные тайны.

– Тайны? Какие?

Мари лишь сокрушенно покачала головой:

– Ничего не знаю.

* * *

Амели проснулась, едва серый рассвет пробивался сквозь щели в ставнях. Мужа рядом не было. Либо его не было в доме, либо он ночевал у себя. Это казалось уже неправильным. Амели привыкла засыпать и просыпаться рядом с Феррандо. Даже если он допоздна засиживался в своей лаборатории, утром все равно оказывался рядом. Сейчас даже подушка была нетронутой.

Читай на Книгоед.нет

Амели села в кровати, откинула одеяло.

– Мари!

Было слышно, как горничная копошится в гардеробной. Она впорхнула с широкой улыбкой:

– Доброе утро, барышня. Как спалось?

Амели пожала плечами:

– Сама не знаю. Где мой муж? Его не было?

Мари покачала головой:

– Не было. И господина Гасту тоже. Но там такая красота, барышня! Такая красота!

Амели помотала головой, пытаясь стряхнуть липкий сон:

– Какая? Где?

– В гардеробной! Опять мессир прислал!

Любопытство взяло верх. Амели накинула капот, сунула ноги в домашние туфли и вошла в гардеробную. Туалет был на манекене. Небесный атлас, вышитый диковинными серебряными цветами и отделанный тончайшим серебряным кружевом. Рядом на столике лежал в футляре гарнитур с аквамаринами и жемчугом. Небывалая нежнейшая красота, от которой спирало дыхание. Амели инстинктивно тронула кружево, коснулась камней.