Текст книги "Плата за любовь"

Автор книги: Лидия Лукьяненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Глава семнадцатая

Маша была теперь рада, что вовремя порвала с Андреем. И совсем не из-за Павла.

Однако все по порядку. Папа все-таки приехал к ним. Привез вкусной домашней снеди, соленья, варенья и большую фотографию Павлика.

– Ух ты, – обрадовалась Маша. – Паша, посмотри какой у меня сын. Нравится?

– Очень, – ответил муж, рассматривая фото. – Приколоть к стенке?

– Да. Сделай, пожалуйста.

Павел пошел за кнопками, а Маша стала распаковывать сумки. Папа, сидя за столом, пил чай с наскоро сделанными бутербродами.

– Ты извини за угощение. Мы только с работы. Что же ты не предупредил?

– Да, понимаешь, вызвали по работе. Вчера позвонили, я сегодня утром и выехал. Мать всю ночь пироги пекла. Через день уже назад. Работы много – больных. Вот весной выберем недельку и нагрянем. – Папа улыбался Маше, а она с жалостью смотрела, как он постарел. Седины прибавилось и выглядит усталым.

– Как мама, Павлик?

– Все хорошо. Павлик стал так по-взрослому рисовать. С ним занимается наш художник-оформитель из Дома культуры. Говорит, у мальчика талант.

– Да что ты!

– Да. Я вот должен кое-что купить, тут у меня записано: краски, кисти. Серьезное дело. И знаешь, что еще? Мы купили пианино.

– Господи, за какие деньги?

– Ну, недорогое, конечно, старенькое, но играет.

– Павлику?

– А кому же еще. С ним Лидия Арсеньевна – помнишь ее? – занимается.

– Она ведь уже на пенсии.

– Да. У нас с ней бартер. Она с внуком занимается, а я провожу ей сеансы иглоукалывания.

– Боже, как я соскучилась по Павлику, не могу! Все, через неделю приеду.

– Пока не торопись. У нас такой грипп свирепствует! В автобусе можешь подхватить. Знаешь, у нас школьник умер. Родители сами дома лечили. Сгорел мальчишечка от высокой температуры. Пока меня вызвали… Прихожу – а уже все. Вот такие дела. Я наших из дома не выпускаю. Даже учителям сказал – не надо пока. Так что у нас каникулы. Сейчас Павлик книжки читает.

– Паша уже читает?

– А ты думала? Как-никак осенью в школу.

У Маши сжалось сердце. Она все пропустила. Ее единственный сын растет без нее. Вот уже и читает, и рисует, и на пианино играет, а где же она, мать? Чем занималась все это время? Мужа искала? Работу? Она сидела, рассматривая портрет сына, который Павел прикрепил над письменным столом, и сердце щемило. Нужно было растить его самой. Забрать сюда, отдать в детский сад. «Да? – возражала первая ее рациональная часть. – А ты забыла, как он болел маленьким? Папа его вытащил, он ведь врач. И закалил. А ты смогла бы водить его в художественную или музыкальную школу? У тебя нормальная работа появилась не так давно». – «Но ведь живут же другие с детьми, и работают при этом, и воспитывают», – говорила вторая половина. Получается, что когда она рассталась с мужем, то автоматически потеряла и ребенка. Но что вздыхать, все случилось, как случилось. Ему там лучше. Вот если бы она нашла такого мужа, как ее отец, тогда можно было бы забрать сына. А сейчас, пока Павел не зарабатывает, об этом не может быть и речи.

Папа с Павлом поговорили в кухне. Потом она их уложила спать. А сама еще долго думала о сыне и плакала.

На следующий вечер папа предложил ей съездить вместе с ним к его дочери от первого брака. Хотя ее папа приходился ей отчимом, Маша никогда о нем так не думала, она его очень любила. И, конечно, согласилась поехать с ним, тем более что помнила его дочку. Они виделись, когда Маше было лет десять. Ей запомнилась рослая русая девочка, которая была выше ее, хотя и младше.

Они позвонили в массивную дверь, на которой была табличка с полуистертой надписью, и им открыл дверь… Андрей. Увидев Машу, он опешил, но потом выбежала красивая светловолосая девушка и обняла сначала папу, потом ее. Затем они раздевались, снова обнимались. Удивленные возгласы, вопросы. За всем этим растерянность Андрея осталась незамеченной. А Маша чувствовала себя так неловко, что ее напряженность бросалась в глаза, хотя отец с дочкой были заняты исключительно друг другом. Сначала все ужинали, пили вино, ели пиццу. Потом папа с Леной разговорились в другой комнате, а они с Андреем остались за столом. Повисло неловкое молчание.

– У тебя красивая жена, – заметила Маша, не зная, что еще сказать.

– Да, – согласился Андрей. – А как твой муж?

– Не такой красивый, – натянуто улыбнулась она, но напряжение не ослабло.

Андрей тоже понимающе улыбнулся и потянулся за бутылкой.

– Давай выпьем еще вина.

– Давай.

– За тебя, – поднял он бокал.

Папа остался ночевать у них, а Машу проводил до метро Андрей. Она ехала в полупустом вагоне и понимала, что некоторые поступки просто невозможно исправить. Сколько бы ни прошло времени, она всегда будет помнить, что спала с мужем своей сестры. Пусть не родной, пусть Маша не знала ничего о сестре. Но факт остается фактом. А если бы узнал папа? Она в ужасе зажмурилась. Вот оно – самое страшное. Самое глупое и неисправимое – наши собственные ошибки.

На следующий день она провожала отца. У них так и не нашлось времени спокойно поговорить.

– Папа, ну как тебе мой муж, понравился?

Папа задумчиво на нее посмотрел, словно взвешивая слова.

– Да парень как парень. Вежливый, не глупый. Но что-то в нем меня настораживает. Ты не замечала за ним ничего странного?

– Вроде нет.

– Не знаешь, не было ли у него нервных срывов?

– Ну, папа, что ты во всем клинику ищешь!

– Да? Ну, ладно, не бери в голову. Пока, дочь. Приезжайте к нам через месяц, и к Лене заходи. Пока.

И он уехал.

А Маше стало так невмоготу и так захотелось с кем-то поговорить, что она поехала к Ольге. Та встретила ее довольно радушно, так, словно они вчера виделись. Она была в теплом махровом халате, с отросшими до плеч и собранными в пучок волосами, отчего лицо казалось худым и бледным. Маша, возбужденная, не обратила сразу на это внимания, а выпалила свою новость.

– Ты представляешь, она – моя сестра! Я чуть не умерла, когда его там увидела!

– Ну, не умерла же, – успокоила ее Оля. – И как она тебе?

– Очень красивая, похожа на папу в молодости. Высокая, светловолосая, глаза большие. Они так подходят друг другу – она и Андрей. Даже похожи, как брат и сестра. Боже, какая я дрянь! – поднесла она руки к щекам.

– Есть дряни и похуже, – усмехнулась Оля. – Прямо все вокруг родственники – куда ни кинь.

– Слушай, почему ты такая бледная? Болеешь, что ли?

– Почти. – Она встала и потянулась за чайником. – Будешь чай или кофе? Я сегодня только купила, а то гости тут всякие ходят, а кофе нет.

Маша присмотрелась и ахнула:

– Ты что – беременна?

– Как видишь.

– От кого?

– Не поверишь.

– Расскажи.

– Сейчас, попьем чаю, уложу Лизу, потом и поговорим. Ты не торопишься?

– Да чего уж, сто лет не виделись.

На кухню прибежала Лиза в теплом байковом платьице, с косичками. Маша кинулась ее тискать.

– Какая ты большая стала, просто невеста. Стой, у меня же шоколадка есть! – И она бросилась рыться в сумке.

– На, ешь на здоровье. Погоди, что это? – Маша достала вслед за шоколадкой фотографию.

– А! Вот, Оль, посмотри. Это мне сестра подарила.

Оля взяла фотографию и внимательно рассмотрела ее.

– И это – жена Андрея?

– Да, а что?

– Это моя одноклассница – Ленка Щетинина. Ты, что же, тоже Щетинина?

– Была. До замужества. Папа меня удочерил.

– Точно – тесен мир, – покачала головой Оля. – Ну что, Лиза, ты поела? Тогда в ванную и спать. Я тебе уже постелила.

– И ты хорошо ее знаешь?

– Да. Мы даже дружили одно время, классе в восьмом. У нее дед – известный профессор.

– И как она тебе?

– Ты знаешь, неплохая девчонка. Андрею повезло.

– А тебе это с кем так повезло? – кивнула на ее живот подруга, переводя разговор в другое русло.

– А меня, Машенька, Бог наказал.

– За что это?

– Может, за тебя…

Глава восемнадцатая

Надо было бросать работу. Февраль выдался такой гололедный, а она все бегала по просмотрам. Но ведь столько возилась с этими клиентами, жалко отдавать свой заработок в чужие руки! И вот на тебе, на ровном месте поскользнулась и так грохнулась, что домой вернулась ни живая ни мертвая. С трудом доползла до дивана, легла. Болел ушибленный бок и как-то нехорошо тянуло внизу живота. Сначала ее бил озноб, потом она согрелась, и глаза стали слипаться.

– Лиза, доченька, сделай себе чай и бутерброд с сыром. Я сегодня так шлепнулась, что у меня внутри все переворачивается.

Сквозь сон она слышала, как дочь, сопя, возилась в кухне. Засвистел чайник. Потом зазвонил телефон.

– Алло, – ответила Лиза. – Она не может подойти. Лежит. Ей плохо. Она упала, ударилась, и у нее в животе все перевернулось. Да. Пока.

– Лиза, – улыбаясь, позвала Оля. – Кто звонил?

– Я думала: дедушка, а это какой-то чужой дядя, – виновато сказала Лиза.

– Нужно спрашивать.

– Я же не знала.

Лиза принесла чай с неумело сделанными бутербродами, но Оля не смогла проглотить ни кусочка. Выпила чаю и снова уснула.

Проснулась она от звонка, теперь уже в дверь. Видно, не будет ей сегодня покоя.

– Лиза, спроси кто.

– Мама, это дядя Игорь.

– Открой.

Он был такой красивый и цветущий, как с картинки журнала мод «Лыжная пора». В волосах – тающий снег, бело-голубой свитер, оттеняющий цвет глаз, румянец во всю щеку, ни дать ни взять – рождественская открытка.

Игорь по-хозяйски разделся в коридоре и присел на диван, где лежала укрытая пледом Олька. С той же непринужденностью он поцеловал ее в щеку и положил руку ей на живот. От такой наглости она настолько опешила, что даже не стала убирать ее. Под его ладонью живот ожил, и эти легкие толчки успокоили Олю. В комнате был полумрак, и она не видела, а скорее почувствовала тот восторг, который отразился на его лице, когда он сказал шепотом:

– Привет. Ну, как ты?

– Нормально.

– У меня машина внизу. Хочешь, съездим в больницу?

– Не надо.

– Я звонил знакомому врачу, он сказал, что это может быть опасно.

– Ерунда. Полежу, и все пройдет.

– Но он ведь знает…

– Это я знаю. Не забывай, что я уже рожала, в отличие от твоего доктора. Чем меньше к ним ходишь, тем лучше.

– Ты точно себя хорошо чувствуешь?

– Точно, только есть хочется.

– Сейчас придумаем. – Он быстро пошел в кухню.

Это же надо – приехал, волнуется. За ребенка, конечно. Она снова закрыла глаза и сразу провалилась в короткий, но бодрящий сон. Когда она проснулась, в приоткрытую дверь вливался поток света, в котором возникла смеющаяся мордашка Лизы.

– Игорь, мама проснулась.

Уже и Игорь! Быстро.

Он зажег настольную лампу и притащил поднос с едой. Хорошо, что свет не яркий, она сейчас, наверное, выглядит ужасно. Лиза сразу же включила телевизор и уселась в кресло смотреть «Санта Барбару». На подносе Оля увидела тарелку с жареной картошкой, стакан сока, хлеб и банку красной икры – невиданная роскошь.

– А Лиза…

– Не волнуйся, мы с ней уже поужинали, не стали тебя будить. Ты ешь. Картошка еще теплая, я ее укутал.

– Как укутал? – спросила она с полным ртом. Картошка была вкусная. И сок – вкусный, а икра! Просто потрясающая!

– Полотенцем. Так делает моя мама, – ответил он, и Ольга с удовольствием отметила, что, оказывается, он может обходиться без своего наглого тона. Икра была такая вкусная, сочная и соленая, что не было сил оторваться, и она чуть не съела всю банку, но вовремя остановилась, вспомнив о Лизе. Запила соком и снова улеглась.

– Спасибо.

Игорь унес поднос в кухню, и, услышав шум воды, Оля поняла, что он моет посуду. Это было так приятно: и то, что он приготовил ей ужин, и то, что моет посуду, – право, ради этого стоило упасть. Женским чутьем Оля понимала, что, пока она лежит вот так – беспомощная, слабая, он будет заботиться о ней. Поэтому, хотя она чувствовала себя уже хорошо, и не подумала вставать. Ей так хотелось, чтобы он еще немного поухаживал за ней.

Он действительно пришел, сел рядом и взял ее за руку.

– Как это тебя угораздило?

– Возвращалась с просмотра.

– Тебе не нужно больше работать.

– А кто за меня будет работать, может быть, ты? – Ей приятно было чувствовать себя слабой и милой, но это уже слишком. Она забрала руку.

– Тебе сейчас нужно думать о ребенке, я ведь сказал, что дам денег сколько нужно.

– А я тебе ответила, что я детьми не торгую. Ты не получишь его, так что не надо зря тратиться. Я не трогала твоих денег. Можешь забрать.

– Я буду давать деньги в любом случае, – процедил он, и Ольга поняла, что переборщила.

«Санта Барбара» закончилась, и Лиза пересела к ним.

– Мама, тебе понравилась картошка? Мы с Игорем готовили, – гордо похвасталась она.

– Очень, а чем ты помогала? – Оля любовно убрала дочке выбившуюся прядь за ушко.

– Я перемешивала и солила, а Игорь чистил и резал.

– Молодец. Только надо говорить: дядя Игорь.

– Не надо. Я так и говорила. А он сказал – просто Игорь. Вот!

Игорь улыбнулся Лизе, и маленькая кокетка засмущалась.

– Ты, кажется, говорила мне, что умеешь чай делать? – Игорь явно хотел отослать девочку.

– Умею. Сделать? – Он кивнул, и Лизу как ветром сдуло.

– Ловко ты с ней, – удивилась Оля. – Она вообще-то чужих сторонится.

– Значит, я не чужой. Умею я обращаться с женщинами, что ж поделать, – всех возрастов и сословий.

– От скромности ты не умрешь.

– Не дождешься. Слушай, у меня к тебе дело. Я хочу снять у тебя комнату.

– Зачем?

– Как зачем? Жить негде.

– Что, жена выгнала?

– Да я с ней и не жил. Снимал жилье. А сейчас мне отказали. Вот я и подумал: у вас три комнаты, места много. Я буду платить, и тебе не придется работать.

– Как это я чужого человека в дом впущу… – начала она и растерялась. В постель, значит, можно, а в дом нельзя.

Эти же слова, видимо, вертелись у него на языке, и он так многозначительно покивал головой, что она смешалась.

– Не знаю, зачем ты это придумал, – пробормотала она…

– Не волнуйся, меня днем никогда не будет, я буду только приходить ночевать. Могу спать хоть на этом диване.

Значит, каждую ночь он будет в соседней комнате.

– Ты что, боишься меня?

– Вот еще. Да живи на здоровье. – Вообще-то она не думала соглашаться, а вот брякнула такое.

– Тогда договорились.

Игорь стал жить у нее. Хотя жить, это сильно сказано. Действительно – приходил ночевать. И чаще всего очень поздно, когда они уже спали. Вернее, спала Лиза, а Олька всегда с невольным трепетом ждала его возвращения. Он входил очень тихо (Оля дала ему ключ) и почти всегда сразу ложился. Если она и ждала от него каких-то действий, то напрасно – он никогда не тревожил ее.

Наступил март, еще более холодный, чем февраль, казалось, зима напоследок решила наморозить всех по полной программе. Оля иногда по несколько дней не выходила из дому. Игорь приносил продукты, баловал их всякими вкусностями. А сам ел редко. Только завтракал – кофе, бутерброд. Она перестала работать и от постоянного сидения дома набрала вес, живот заметно округлился, ноги стали отекать, а характер портиться. Она раздражалась по пустякам и скучала от вынужденного безделья. В те редкие вечера, когда Игорь приходил пораньше, они иногда подолгу сидели, пили чай и разговаривали. В принципе, он был довольно уживчив, легок и только временами напускал на себя язвительность. Да и Олька частенько сама была в этом виновата. Он хорошо ладил с Лизой, и девочка, похоже, привязалась к нему.

Посмотреть со стороны – ни дать ни взять обычная семья. Игорь приносил деньги, продукты, она готовила, убирала, но в их отношениях всегда присутствовала неопределенность, даже напряженность.

Он не навязывал ей своего общества, не приставал с нежностями, а ей этого, стыдно признаться, ой, как хотелось. Но Игорь держался на расстоянии и без умысла, а может, намеренно дразнил ее этим. Иногда по утрам, когда она видела его, обнаженного до пояса, в ванной за бритьем или умыванием, ей невольно хотелось оказаться в его объятиях. Несколько раз она едва сдержалась от желания прикоснуться к нему, хотя и стеснялась своей раздавшейся фигуры и распухших лодыжек. Олька твердила себе, что он не может интересовать ее, что он ей не нужен, но вопреки всему ее влекло к Игорю все больше и больше. Теперь она не могла себе позволить ходить в старом халате, нечесаной до обеда. Вдруг он вернется раньше? Оля стала носить спортивные шерстяные брюки и длинный широкий свитер, отчасти скрывавший фигуру, и даже сделала стрижку.

Она, конечно, слышала расхожее мнение, что беременным нельзя стричься. Хотя, собственно говоря, почему? С Лизой она не только стриглась, но даже делала химическую завивку. Стрижка получилась симпатичная, пышный затылок и коротенькая челка делали лицо круглее и моложе.

Когда Игорь увидел ее впервые с новой прической, в его лице промелькнул живой интерес, и он не поскупился на комплименты. Но Олька ждала от него не просто слов, а воскрешения былого огня в глазах. Однако ничего такого не увидела. Она расстроилась и даже поплакала тайком. «Стоило росным ладаном мыться». Она не понимала причины изменения его отношения к ней. Ведь она нравилась ему, действительно нравилась, не зря же он захотел жить у нее.

Впрочем, чему удивляться, решила она, он никогда не скрывал, что больше всего его интересует ребенок, а вовсе не она. Принять такое объяснение его безразличия было нелегко, но Оля устала ждать знаков его внимания. Она твердо решила выбросить из головы все свои нелепые надежды – и ей сразу стало легче.

Она начала больше заниматься Лизой, возобновила прогулки, делала гимнастику для беременных и читала все подряд. Боже, как давно она не читала! Готовила в основном для Лизы. Сама чуть клюнет – и все (вес и так большой), ела много фруктов, овощей. К Игорю стала относиться как он того и заслуживал – без лишних эмоций. Живет у нее квартирант, подумаешь, большое дело. Все-таки деньги, да еще и охрана. Перестала ждать его возвращения, даже стала избегать: пораньше ложилась или делала вид, что спит, если слышала звук поворачиваемого в замке ключа; не вставала с постели, пока он не уходил. Собственно говоря, Оля обиделась, чисто по-женски обиделась. Влюбленная женщина все может простить – грубость, вспыльчивость, ревность, но только не равнодушие. Не сразу, но Игорь заметил перемену в ее поведении. Однажды он пришел пораньше, присел в кухне, где Олька читала, и, улыбаясь, стал испытующе наблюдать за ней. Она сделала вид, что увлечена чтением, и нарочно не сразу отреагировала на его присутствие.

– Может, поужинаем? – отвлек он ее вопросом.

– Я не хочу, – оторвалась она от книги, – а ты посмотри, что есть в холодильнике.

– А горячего ничего нет?

Это было впервые за все время его пребывания в квартире. Олька подняла на него удивленные глаза.

– Ну, обычно ты не ешь, когда я готовлю.

– Обычно не ем, а сегодня хотелось бы.

– Приготовь сам. – Она снова уткнулась в книгу.

Игорь негромко рассмеялся.

– Ты чего?

– Да нет, ничего. Давно не видел тебя.

– А зачем тебе меня видеть?

– Ты стала меня избегать.

– Тебе показалось.

– Не думаю. Поначалу ты смотрела на меня ТАКИМИ глазами! А потом сникла. Обиделась?

– С чего бы?

– Обиделась, обиделась. Я ведь вижу.

– И что ты видишь?

– Что ты снова стала прежней. Той независимой сексуальной девчонкой, которая не боялась разгуливать в откровенном платье, а не плаксивой беременной дамой.

– Может, ты скажешь, по чьей вине эта дама беременна? – сузила она глаза, и крылья ее тонкого носа знакомо затрепетали.

– Все, брейк, – примиряющее поднял он руку. – Я действительно что-то приготовлю.

Ольга взяла книгу и ушла в спальню. На ее губах играла затаенная улыбка. Все ясно, мальчик. Нам нравится только недоступное, независимое и не наше. То, что можно взять голыми руками, – зачем оно нам? Без труда добытое – не ценится. Но в одном он прав – она отупела от своей влюбленности и забыла, что мужчину нужно держать в постоянном напряжении, а не разочаровывать однообразием.

Постучав (он всегда стучал), Игорь заглянул в комнату.

– Ужин готов. Составишь мне компанию?

– Я не хочу есть. Может, Лиза.

– Я заглянул к ней. Она уснула одетая.

– Пойду раздену.

– Уже.

Они заглянули в комнату к Лизе. Девочка спала в своей постели. Ее вещи аккуратно висели на стульчике. Оля тихо прикрыла дверь. Игорь взял ее за руку и повел в кухню. На столе стояли два прибора, салат, сыр, ветчина и фрукты. И все это было освещено светом двух больших красных свечей, которые Ольга держала на полке в комнате и не зажигала уже сто лет.

– Очень красиво, – честно сказала она. – Романтический ужин?

Игорь молча достал бутылку вина и налил в два бокала.

– Это «Сангрия», очень легкое вино. Думаю, немножко тебе не повредит.

Оля отпила ароматное, больше похожее на морс вино, а Игорь тем временем положил немного салата на ее тарелку.

– Оцени.

– Вкусно, – сказала она, попробовав. Салат и вправду оказался вкусный, в нем были и овощи, и мясо, и еще что-то, что именно, она даже не поняла.

– Давай выпьем за тебя, Оля, за твое возвращение.

– Возвращение куда?

– Возвращение в себя. Я рад снова видеть тебя прежней.

– Ты не знал меня прежнюю.

– Но то, что я успел узнать, нравилось мне больше, чем уныние, в котором ты пребывала последнее время. Я знаю, – жестом остановил он слова возражения, готовые сорваться с ее губ, – знаю, что тебе пришлось пережить. Тебе здорово досталось, и в этом я тоже отчасти виноват. Если можно считать виной то, что мужчину и женщину потянуло друг к другу так, что они даже не успели познакомиться. Хотя я считаю, мы познакомились и узнали друг о друге больше, чем просто имена.

Ольга молчала. На нее вдруг снизошло умиротворение. Ей было хорошо, спокойно и легко на душе.

– Я не хочу, чтобы ты страдала от этого. И помогу тебе, чем только смогу.

Ясно. Он хочет расставить все по местам, объяснить, что ничего не может предложить ей, кроме помощи.

– Спасибо, – честно ответила она. – Я не вправе ничего от тебя ожидать. Большинство мужчин в такой ситуации вообще не появились бы. Я ни в чем тебя не виню. Ну, был бы на твоем месте Андрей, что изменилось бы? За все в жизни надо платить. И я рада, что за свои ошибки расплачиваюсь я, а не мои дети.

– А может, это не ошибка?

– Что именно?

– Все. Может, наш сын будет на редкость талантлив? А наша встреча предопределена свыше?

– Возможно, – с деланным равнодушием согласилась Оля, не понимая, к чему он клонит.

– Ты так не считаешь?

– Я знаю, что, когда садишься в трамвай без билета и думаешь, что едешь бесплатно, ты платишь самую высокую цену. Ты не можешь просто ехать, мечтать, читать, тебе не придет в голову никакая гениальная мысль, потому что ты все время опасаешься, не придет ли контролер. Ты постоянно начеку, ты нервничаешь, решаешь, что сказать, если поймают, через какую дверь удобнее удрать. Я говорю это со знанием дела: одно время у меня было хобби ездить без билета, потом – просто не было денег. И я точно знаю, что плата за проезд есть всегда. То, что произошло со мной, – это моя плата за проезд. И ты тоже платишь за свой билет, иначе не был бы здесь.

– Не нравится мне эта троллейбусно-кондукторная тема, – нахмурился он.

– А я и не обязана говорить только то, что нравится тебе, – парировала Ольга.

Они замолчали. Игорь доел салат. Потом достал из дипломата сверток и передал ей. Оля развернула. Это было ее платье. То самое.

– Ты же купил его своей девушке.

– Это не моя девушка, – улыбнулся он, – я купил его тебе.

– Зачем?

– Оно тебе идет. Скоро ты сможешь его надеть. Сколько осталось?

– Семь недель. Торопишься одеть меня на панель? Спасибо за подарок.

Да что это с ней? Он впервые пытается с ней поговорить, а она все портит.

Где-то у соседей заиграла музыка – новая лирическая песня, очень модная, самый свежий хит.

– Потанцуем? Я тебя приглашаю.

Ольга пожала плечами, но встала. Игорь бережно обнимал ее за плечи, из-за выпирающего живота они танцевали на некотором отдалении друг от друга. Это был их первый танец. Но малышу внутри нее не понравилось столь тесное прикосновение, и он взбрыкнул.

– Ого, какой сильный, – засмеялся Игорь, и голос его был таким счастливым, что Оля подняла к нему лицо, вглядываясь. А он поцеловал ее, так поцеловал, как ей раньше мечталось, – нежно, страстно, бережно. Музыка закончилась, а они все стояли, обнявшись.

Это был самый лучший, самый романтический вечер. Однако назавтра почему-то все стало по-прежнему. Он так же приходил поздно, не ужинал и сразу шел спать. А потом вообще не пришел ночевать. Эту ночь Оля спала плохо. Все прислушивалась, не заскрипит ли входная дверь. На следующий день он тоже не явился и не позвонил. Оля и нервничала, и злилась. Ведь можно хотя бы предупредить! А вдруг действительно что-то случилось? Сейчас и убить запросто могут!

Он появился на четвертый день – живой и здоровый. Оля стирала в ванной. Она повернулась в его сторону, когда он вошел, но ничего не сказала, а, поджав губы, продолжала стирать.

– Пошли чай пить, – через минуту позвал он, – я торт принес.

Ольга никак не отреагировала.

– Мама, пошли есть торт, – скомандовала Лиза и потащила Ольгу в кухню. Там она получила от Игоря самый красивый кусок с розочкой.

– Ой, там «Санта Барбара» началась, – через минуту всполошилась Лиза и умчалась с тортом в комнату.

– Я не буду, – отодвинула Оля свой кусок, – и так, боюсь, раскормила его как слона. Не разродишься потом.

– Разродишься, куда ты денешься, – улыбнулся Игорь.

Но Ольга не склонна была шутить.

– Ты мог хотя бы позвонить?

– Так получилось, что не смог.

– Если ты ездил к жене, то разве там не было телефона?

– Я ездил не к жене, но и ты мне не жена, так что оставь свой тон, – недовольно поморщился он.

– Ты живешь в моем доме, – начала заводиться она, – это элементарная вежливость. А то сиди и думай, не зарезали ли тебя в парадном.

– Я сам кого хочешь зарежу, – усмехнулся он.

– Откровенное заявление. Вот что значит – пускать незнакомого человека в дом…

– Или в постель… – Теперь он был тем неприятным Игорем, который изводил ее насмешками. – Но мне приятно, что ты волновалась обо мне.

– Да пошел ты…

– Жаль, что ты почти на сносях, а то получила бы за свое «пошел», – жестко сказал он, но Ольгу это не остановило.

– Слушай, не умеешь себя вести, так выметайся отсюда. Устроил себе ночлежку!

– Отчего ты бесишься? Ревнуешь, что ли? – Он откровенно издевался.

– Да нужен ты мне! Я не понимаю, почему ты сюда таскаешься? Это мой ребенок, мой и только мой! Я могу записать его на свою фамилию, и ты вообще не будешь иметь на него прав. Так что не надейся.

– И все из-за того, что я не ночевал три ночи, – вздохнул с улыбкой Игорь. – Представляю, каково жилось твоему мужу. Не зря он сбежал!

– Догнать не хочешь?

– Если ты еще раз скажешь это, я уйду и больше не приду.

– Ну и уходи! Мне вообще непонятно, зачем ты здесь живешь, раз…

– Раз не пристаю к тебе? Это ты хотела сказать?

– Нет.

– Это. Так вот, я, по твоему выражению, таскаюсь сюда не из-за безумной любви к тебе, как ты решила. А из жалости.

– Что?

– А ты как думала? Что ты единственная и неповторимая? Я катаюсь сюда через весь город и сплю на твоем горбатом диванчике из жалости. Чтобы вы с дочкой с голоду не умерли, чтобы ты не родила на улице, когда упадешь еще раз, чтобы не наделала глупостей от отчаяния!

– Все ясно. – Ольга поднялась, и голос ее зазвенел. – Я не нуждаюсь в твоей жалости. Это я тебя пожалела, думала, тебе правда негде жить.

– Неужели я похож на мужчину, которому негде ночевать? Или у которого нет женщин?

– Убирайся, и чтобы я тебя не видела! Я ненавижу тебя и никогда не позволю даже подойти к моим детям.

– Оля! – Его лицо стало серьезным, он попытался взять ее за руку.

– Выметайся! – одернула она руку. – Немедленно! Я сошла с ума, если после всего терплю тебя в своем доме!

– Ты пожалеешь.

– Ты что, оглох? – И она швырнула торт со стола. – Убирайся!

Торт разлетелся на куски, хлопья крема испачкали стены и занавески.

– Ну, ты и стерва, – только и сказал он. Хлопнула дверь, и она поняла, что он больше не придет.