Текст книги "Чудес не бывает"

Автор книги: Лев Жаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

–Потому что у тебя хорошо получается, – сказал я, возвращаясь.

В маленькой комнатке стало тесно. Поначалу рыцари стеснялись обстановки и Винеса, но тот так уморительно рассказывал анекдоты и так заразительно смеялся сам, что ребята быстро оттаяли. А выпив, разошлись сами, заговорили в полный голос, что-то болтали и хохотали над шутками Винеса, подчас сальными.

Я не ожидал от братца. Не мог и подумать, что он душа компании, способен нормально веселиться.

Сам я тихо нашел под столом принцессину лапку и так и сидел, млея.

Тук! Тук! Тук!

А это кто? Кажется, свои уже все на месте?

–Сиди, я открою! – крикнул мне Винес и встал, но пошатнулся и плюхнулся обратно.

–Ладно уж, – сказал я и вышел в коридор.

Там стоял Арбин, улыбаясь.

–Э… – умно сказал я. – Дед?

–Решил, что лучше я посижу в веселой компании, чем снова слушать крики дежурных, потерявших целый курс, – с удовольствием выговорил хитрый старик. – Ну-ка, посмотрим, кто тут у нас?

Появление ректора поначалу повергло шумную компанию в мертвую тишину.

Но пьяные мальчишки долго не выдержали, да и Винес затянул разухабистую песню, его поддержал сам Арбин, и веселье покатило по новой.

Тук.тук.тук.

Я вышел и рванул дверь. Тут вариантов быть не могло.

Однако серьезный взгляд отца меня все же слегка отрезвил.

–Поговорить? – повторил я.

Но не успел ответить, как выскочил Винес и утащил Эмира в комнату. Оттуда я услышал его удивленное восклицание: Арбин! И радостное кудахтанье девчат.

–Налить Высшему Магу Магической Лиги! – надрывался братец.

Шум стоял такой, что я удивился только, как не прибежали соседи с другой улицы.

Я вошел и сел на свое место.

Сидели мы уже плечом к плечу, по двое на одном стуле. Линда фирменным стихотворением вызвала гитару, и Винес распевал в полный голос матросские песни, а Тики и девушки краснели. Первый курс, наоборот, радостно подхватывал самые непристойные строки.

Впрочем, братец с редкостным тактом подбирал свой репертуар, заметил я. Я посадил немного упирающуюся принцессу себе на колени и смотрел на мир из-за ее плеча, сквозь рыжую паутину. Я уткнулся носом в ее шею и вдыхал мягкий запах мяты и лимона.

Компания расслабилась, головы качались в такт песне или лежали на плечах соседей, изредка подносились к губам бокалы, без шумных тостов, глаза полузакрыты. Только Эмир с того конца стола смотрел на меня, открыто, спокойно, серьезно. Прядь седых волос съехала, прикрыв правую бровь.

Он смотрел… а я смущался и утыкался в золотистые кудряшки. Тонкие бледные губы его твердо сжаты, впалые щеки, длинный прямой нос, чуть сведенные к переносице брови, голова чуть наклонена вперед и влево…

Я не мог вынести его взгляда и прятал глаза. О чем он хотел со мной говорить? Я боялся открыться в этот момент, ведь Оле так близко, от нее так пахнет мятой и лимоном, она такая теплая, мягкая. Чувством наслаждения ее близостью я не хотел ни с кем делиться, даже с отцом. Потом, когда они уйдут, может быть…

"…Нам дворцов заманчивые своды

не заменят никогда свободы,

не заменят никогда свободы!…" – гремели рыцари.

Где-то далеко часы пробили полночь.

Эмир встал, подошел к Арбину, что-то ему шепнул, тот немного удивленно кивнул. Они обнялись, и Эмир вышел.

Я осторожно снял принцессу с колен и выскочил следом.

Отец уже открыл дверь.

Я остановился, не зная, как к нему обратиться. Эмиром называть не хотелось, а отцом – язык не поворачивался.

–Может, пойдем на кухню? – как-то глупо спросил я.

Он едва заметно улыбнулся – самым уголком губ.

–Мне пора.

–Ну… тогда… увидимся?

–Возможно. Бывай, Юхас. – он хлопнул меня по плечу и вышел.

Я видел, как он быстро и легко шагал прочь, и что-то мешало, что-то было не так. Надо было что-то сказать, крикнуть, сделать! Остановить его, признаться, что… что…

Он исчез вдалеке, растворился в темноте, и силуэт его стер падающий снег. Я скинул защиты и уловил отголосок его устремленных вперед шагов. Конечно, я люблю его… Но сказать? Не могу. Да и поздно. Даже эха его напряженных чувств я не мог уловить, сколько ни старался.

Я вернулся в комнату и обнаружил, что Арбин наводит порядок. Винес двигал на место стол, ребята собирали посуду, девчата складывали ее в корзинку, а Тики спал в кресле, привалившись к спинке, запрокинув голову и приоткрыв рот.

Я подошел и прикрыл его пледом. Потом помог шепотом ругающемуся Винесу убрать стол, занозив при этом руку. Пока Оле вытаскивала из меня занозу, Арбин засветил лампу, перенес мальчишку на кровать в спальню и выгнал первокурсников в коридор одеваться.

Всем в прихожей было не поместиться, поэтому мы с Винесом и девушками подождали, когда ребята выйдут на улицу, и только после этого смогли одеться сами.

Девушки накручивали шарфы, а мы с братцем дежурно переругивались:

–Сам неси эту корзину!

–Ты притащил столько вина, ты и уноси бутылки!

–Я нес вино, и будет справедливо, если ты унесешь бутылки!

–Я понесу посуду!

–Да разбей ты ее!

–Сам разбей!

Я еле успел удержать Винеса, чтобы он не кинул корзинку с фарфором на каменный пол.

–Я имел в виду бутылки, дурья твоя башка!

–Сам дурак, – не отставал пьяный Винес.

–Ну, вы идете? – позвала Линда, притоптывая на морозе сапожками. Оле прикрывала щеку шарфом от ветра, еще дальше толпились рыцари, над ними возвышался Арбин, и его борода развевалась на ветру.

–Что, холодно? – спросил я.

–Еще как! – дружно ответили мне.

Я вздохнул и, выйдя последним, запер дверь. В голове постепенно прояснялось, окружающее обретало четкость, выступая из плавающей однородной реальности. Мир проступал сквозь опьянение. Когда пьян, то все одинаково. Теперь и звезды проступали из-под гонимых ветром облаков, и я их видел, и они кололи глаза.

Винес шел впереди и травил души мальчишек пиратскими байками. Они шли за ним, как дети за Крысоловом, раскрыв рты.

Следом шагали подружки, обнявшись и о чем-то шепчась, иногда оглядываясь на меня и заливаясь смехом.

Мы с дедом понемногу отстали.

–Ты поговорил с отцом?

–Нет, не успел.

–Жаль.

–А что?

Арбин был мрачен.

–Нескоро вы теперь увидитесь. Если вообще Господь сподобит.

–Что такое? – заволновался я.

–Держи, – он вытащил из кармана плотный лист, квадрат со стороной в две трети ладони. Я с замиранием сердца взял его.

На меня глянули серьезные серые глаза; такой же легкий наклон головы влево и чуть вперед, сжатые тонкие губы, седая прядь сползает на бровь. "Сыну от отца", размашисто стояло на другой стороне. Без подписи.

Я вспомнил конец одной детской книжки. Отлетающий медальон, сверкнувшая золотой молнией цепочка и пронзительная тоска – неужели все?!

Дикий вопль не выпустил предательскую слезу.

Я вскинул голову и увидел, что со всех сторон на нас движется нечто. Безумные существа из пьяного бреда больного волшебника, приплясывая, окружали нас. Все, что я успел уловить, – скрюченные гротескные силуэты. К крику Винеса прибавились вопли мальчишек.

–Боже! – сказал дед, зачарованно глядя на их ни на что не похожий танец.

Винес выхватил из посоха клинок и встал в позицию. Первокурсники испуганно сбились в кучу, девчата стояли, оглядываясь, раскрыв рты.

Я был испуган и растерян. Что за бред? – это была моя единственная мысль. Что за бред, откуда такое могло взяться, этого нет ни в одном учебнике демонологии!

–Женщин в центр! – крикнул я, наконец, когда бред приблизился настолько, что стало возможным разглядеть поразительное их безобразие. Меня затошнило от некоторых выразительных деталей. – Кольцевая оборона! Винеса тоже в центр!

Сработала мышечная память, наверное. Потому что лица мальчишек выражали такой ужас, при котором невозможно ни одно сознательное действие. Кто-то затолкал рвущегося в бой моего брата за спины первокурсников, к девушкам. Они от моего знакомого возгласа немного пришли в себя и держали братца за руки, пока ребята быстро группировались, плечом к плечу, взяв в круг и меня с дедом.

Мгновение подумав, я плечом вжал деда в центр. Он не сопротивлялся и с интересом следил как за нами, так и за окружающими нас.

Я чувствовал, как дрожит прижавшийся ко мне слева Муся, как спокоен стоящий справа Эрл. Я оглянулся. С той стороны круг возглавлял Роман, значит, все нормально.

Боевая позиция привела в чувство рыцарей.

–Ребята, держим оборону. Никого наружу не выпускать! Роман, ты за главного, если что.

Только теперь я позволил себе разглядеть то, что плясало вокруг нас. Приходилось постоянно сглатывать и всячески сдерживаться. Мусю тоже сотрясали рвотные судороги, однако он держался. Молодец.

Какие-то они призрачные? Но омерзительные, что не хочется разглядывать.

Они молчали, что пугало, совершенно бесшумно они выделывали такие прыжки, тряся наростами, что голова кружилась.

–Это галлюцинации, Юхас, – раздался сзади голос Арбина. – Или нечто в этом роде. Они нематериальны, но опасны. Могут загипнотизировать или просто свести с ума.

–Закрыть глаза! – крикнул я.

Большинство послушалось. Только ругался Винес да дед что-то бормотал.

Я не думал: был не в состоянии, но надо было что-то срочно делать. Перед глазами начинало плыть, улица за спинами галлюцинаций сливалась в цветные пятна. Тошнило все сильнее, как будто я перекружился на карусели. Я уже с трудом удерживал голову.

–Что делать? – спросил я Арбина. – Мне плохо.

Эрл и Мусяк, не сговариваясь, подперли меня плечами, когда я пошатнулся. Я потряс головой. Не помогало.

–Надо бы привести в чувство его хозяина, – задумчиво сказал дед.

–Как?!

Ответа не последовало.

Какая-то наглая тварь ткнула перекрученным пальцем мне в лицо, и перед глазами полыхнула, взрываясь, радужная волна. Потом снова появилась черная улица с молчаливо выплясывающими полупрозрачными существами.

Ткнувшая меня тварь получила от Винеса посохом через наши головы, но дерево прошло сквозь уродливую морду. Винес едва удержался на ногах.

–Я же сказал, что это галлюцинации, – кротко заметил сзади Арбин.

–Может, закрыть глаза и просто пройти сквозь них? – предположил кто-то из ребят.

–Неизвестно, насколько это безопасно – лезть в середину заклинания, – возразил дед.

Я пытался нащупать, откуда растет скачущий образ. Ничего знакомого, кроме ощущения той же недоделанности, непрофессионализма, невыработанности стиля… и в то же время – сила, фантазия! Больная, по всей видимости.

Но если у тварей был канал связи, то здесь – ничего. Хозяин, кем бы он ни был, не контролировал свои сны.

Сны? Вполне возможно! Они не говорят, во сне тоже обычно все слова воспринимаешь сразу в голове, а не ухом, значит, сны?

Что это меняет? Что-то меняет, дайте только сообразить, вспомнить. Разбудить, но кого, как? Изменить сон? Опять же как? Ведь не руками!

Я сосредоточился и попробовал отодвинуть границу безумных плясок. А то они прыгали уже по нашим ногам и собирались залезть на головы, не меньше.

Ноги освободились, но голова заболела, как будто великан проверял ее на спелость… Знакомое ощущение, откуда я его знаю?

Я отодвигал гадостных плясунов дальше, дальше… в глазах мелькают белые точки… голова кружится…

Да, когда я вернулся от Псоя! Мы сидели у деда в кабинете, у Эмира дергался глаз, у меня было наваждение, я вспомнил запах жасмина. Что мне это дает? Отец положил ладонь мне на затылок, и наваждение прошло. А сейчас?

Я глянул на портрет. На миг замерла пляска: я ее не видел. Строгий холодный взгляд на миг протрезвил меня.

Мирэне, толку-то?!

Я посмотрел на улицу сквозь гадость.

Стало легче, но мельтешение мешало. Я сосредоточился на темных домах, пытаясь разглядеть детали. Опасно или нет, а надо выбираться отсюда. С боем не прорваться, но если не обращать внимания?

–Попробуйте не смотреть на них, не концентрироваться, – предложил я. – Просто не обращайте внимания. Смотрите на что-нибудь сквозь них. Тогда ваше сознание перестанет воспринимать их как что-то реальное, и вреда от прохождение через них будет меньше. Это реально, дед? – я оглянулся.

–Это возможно, – кивнул старик. Потом скинул капюшон. – Если удастся выйти из круга, я попробую применить одну маленькую штучку…

–А почему не сейчас? – не сдержался я.

–Не паникуй, – строго ответил дед. – Потому что тогда и вас заденет.

–Чем твой способ отличается от простого закрытия глаз? – спросил Винес.

–Понятия не имею, – ответил я честно. – Просто с закрытыми глазами хорошо разыгрывается фантазия. А когда ты перестаешь их отчетливо видеть, твое сознание придает им меньше внимания. Понимаешь? Когда ты не хочешь о чем-то думать, ты думаешь об этом все больше и больше, запрещенные мысли сами лезут в голову. А если ты концентрируешься на чем-то другом, направляя энергию не на то, чтобы не думать, а на то, чтобы думать о другом… Чувствуешь разницу?

–Примерно, – сказал Винес. – Ну, смотри, братец, если ты нас загубишь своими теориями…

–Может, постоять здесь до утра, пока хозяин этого безобразия не проснется? – подала голос Оле.

–Молодец, девочка! Единственная по-настоящему здравая мысль, прозвучавшая нынче, – тепло заметил Арбин. – Только, согласись, как-то неприятно торчать тут всю ночь. Посмешище.

–Сражаться с галлюцинациями – тоже смешно, – с горечью заметил Винес. – Так что, все открывают глаза и пялятся сквозь эту гадость?

–Мы не сражаемся с ними, а не обращаем на них внимания, – твердо сказал я. – Только так. И не сдвинемся с места, пока хоть один из нас боится этих снов разума.

–А куда идти? – скептически поинтересовалась Линда, открывая глаза.

–Вперед, – не подумав, ляпнул я.

–Ну-ну.

–Подумай еще раз, братец, – подбодрил Винес и вскрикнул:

–Эй, кто меня ущипнул?!

Я подумал еще раз.

–Бред какой-то, – вынужден я был согласиться вскоре. – Тогда самые крепкие встают вперед и идут, остальные по мере сил идут за ними. А те, сзади, пусть пляшут себе.

–А если они не дадут пройти через себя? – спросил кто-то.

Паникеры несчастные.

–Что они сделают? Они же нематериальны.

–Просто отступят…

–Достаточно на первое время, – сказал я, чтобы прекратить пустые разговоры. – Если что, подумаем по дороге.

Я чувствовал себя почти нормально. Голова не кружилась, только немного тяжести в затылке.

Я встал вперед и замолчал, следя за общими эмоциями. Страха почти не было, в основном, замешательство.

И мы пошли.

Один раз ударил колокол, и гул его далеко разнесся над равниной.

Мы шли. Я до боли в глазах вглядывался в конец улицы, в звезды, куда угодно, лишь бы не в эту безумную пляску… Нет, не то, не так… Просто вглядывался в мир, пытаясь увидеть и запомнить его черты, его лицо, движения… нет, только не движение… его неподвижность, молчаливость и неподвижность в заснеженном городе, черные руки улиц на белом одеяле, под черным небом, гулким, как колокол, но хрупким, колким, как осколки стекла, бокала, разбитого нами с принцессой на счастье, тайком ото всех, на каменный пол, со звоном, с тихим мгновением звона, мелькнувшим, едва долетевшим до слуха, осевшим на губах соленой остротой поцелуя…

Негромкий хлопок.

–Одно старое заклинание против ночных страхов, – небрежно сказал дед, поправляя рукава мантии.

Кажется, я пропустил что-то выдающееся, судя по выражению благоговейного восторга и ужаса на лицах рыцарей. Лица старшекурсников были спокойнее. Нет, сдержаннее. Жаль, я опять остался в стороне, увлекшись воспоминаниями.

–Что ж, Юхас, это была работа зрелого мага, – сказал дед как ни в чем не бывало, подхватывая меня под руку. – Проводи нас немного.

Я не понял, имел он в виду себя или меня?

Дойдя до ворот и распрощавшись со всеми, я понял, что веселье закончилось и начинается работа. Средней приятности, я бы сказал. Гулять ночью по улицам, зимой – никакого удовольствия. А значит, надо напрячься, натянуть капюшон до самого носа – и начать вышагивать.

Хорошо, что не надо кричать, что все спокойно.

Хотя есть у меня маленькое подозрение.

Наверняка сегодня не будет ничего. Скорее всего, на эту ночь неведомый шутник исчерпал запас шуток.

К тому же можно, не мудрствуя лукаво, обнаружить закономерность: нечисть проявляла к Винесу особый интерес. Не помню, сколько именно покусала тварь горожан, но то, что до братца она (он, оно?) пыталось добраться уже третий раз, – несомненно. И, пожалуй, даже больше трех. Иначе он вряд ли бы обеспокоился настолько, чтобы идти ко мне просить помощи.

Сегодня, конечно, он был мил. Но пришел не попить-поесть? С разговором пришел, да не удалось. Вино? Может, чтобы разговорить меня: в прошлый раз я с ним был неласков.

Беспокоился братец, еще как! И не только о Тики, о себе тоже.

Впрочем, это не мои проблемы, пусть сами выясняют отношения. Мое дело – научить мальчишку владеть собой настолько, чтобы он мог справиться с фокусами любой сложности. Если же у него есть отец, то пусть он жизни и учит.

Снег давно перестал падать, небо расчистилось, и резко похолодало. Что я только ни делал, чтобы согреться! Бегал, думал о неприятных вещах, совершал прыжки с переворотами на уровне второго этажа. Часов около пяти я наступил на горло собственной совести и ушел.

По дороге домой я сообразил, что надо было разделить ночные бдения на две части: с полуночи до двух, когда возвращаются запоздалые, и с пяти до семи, когда идут на работу самые ранние и возвращаются те, кто оставался до утра. Ведь не будет же нападающая на людей тварь шататься по городу тогда, когда все спят и на улицах пусто?

Я представил себе, как мы с нечистью прочесываем город с разных сторон, подпрыгивая от холода, и мне стало смешно.

Придя домой, я заглянул в спальню, нашел там разметавшегося во сне Тики. Прикрыл его одеялом кое-как, после чего пошел устраиваться на диване. Может, развести огонь в камине и пододвинуть диван поближе к нему? Нет, сил не осталось, да и тепло: дом прогрелся за день.

Я остановился. Прогрелся за день, но должен был вымерзнуть за ночь! Неужели?… Я бросился к камину.

По углям бегали струйки огня! Молчаливые, деловитые, без шипения и потрескивания.

Я подцепил кочергой клетку за кольцо и приподнял. Так и есть, на меня смотрят две недовольные красные мордочки, шипастые, зубастые, очень симпатичные. Намного симпатичнее, чем в книжке. Умные, я бы сказал, мордочки.

–Ну что, ребятки, ожили? – спросил я. Они смотрели на меня, не моргая. – Ничего, все будет хорошо, – я поворачивал клетку, пытаясь разглядеть пол саламандр. Если бы они расплодились, то можно было бы устроить целую систему отопления и не жаться к камину каждую ночь, не подкладывать в кровать грелку, не ходить по дому в шерстяных носках. – Как вам тут, нравится? Угля хватает?

Я бормотал скорее для себя, потому что они с людьми не общаются. Неизвестно даже, понимают ли меня. Правда, эти, кажется, понимали, что я говорю, но на ответ не собирались размениваться.

–Ладно-ладно, – сказал я и опустил клетку в угли, слегка ее закопав. – Грейтесь, обустраивайтесь. Живите, в общем. Клетка не тесная?

Я не был специалистом по разведению саламандр. Может, сходить к кастелянше в замок и спросить у нее? А вдруг окажется, что частным лицам нельзя держать этих волшебных зверей, и у меня их отберут? Нет уж. Пусть здесь остаются.

Только бы Тики не проболтался.

Ну да как-нибудь.

Сон, вытесненный возрождением саламандр, вернулся. Кое-как поддерживая веки – чтобы обо что-нибудь не споткнуться, – я добрел до дивана и заснул.

Второй день самостоятельной жизни начался с отвратительной ссоры: Тики, проспавшись, сунулся меня будить с утра. Я же, не разобравшись и, если честно, не соображая ничего – после трех часов сна! – на беднягу накричал. Когда меня будят, а я спал мало, я зверею. Пожалуй, это единственный случай, когда я абсолютно не способен себя контролировать, отсылаю всех без разбора.

Тики обиделся и собрался уйти, хлопнув дверью. Это хлопанье так ярко стояло у него в сознании, что я предслышал его, предощущал, как сотрясется моя лачуга. Я едва успел поймать мальчишку, когда он хватался за ручку входной двери и рвал ее на себя. Вернее, я поймал дверь, не дал ей открыться.

Все утро мы посвятили выяснению отношений, причем самым некрасивым образом: кричали друг на друга в голос. Он обзывал меня (от Винеса набрался?), обвинял в бесчувственности, я пытался довести до его сознания, что он-то спал всю ночь, а я в это время ходил по морозу! Это не повод для того, чтобы кричать на него, стоял на своем Тики. Но зато это повод, чтобы не будить меня, возражал я. Так я же не знал, защищался парень. Но ведь ты мог и сообразить, что я сюда за этим и приглашен, чтобы ночью, слышишь, ночью заниматься всякой ерундой! Почему ерундой, обиделся он. Потому что какой-то идиот балуется, а я из-за него не сплю по ночам, а теперь мне еще и с утра не дают поспать! Ну и спи, надулся Тики. Ты меня уже разбудил, сказал я, я теперь из-за наших криков два дня спать не смогу. Почему? Потому что терпеть не могу выяснений отношений. Почему? Потому что слишком ясно, ярко, четко, сильно чувствую и близко к сердцу принимаю всю ту временную злобу, которую в таких ссорах каждый стремится вылить на оппонента. Кого? Противника. А почему временная? Потому что на самом деле в жизни никто из ругающихся так не думает и не чувствует. Но моменты ссоры обида усиливает все неприятные чувства, вспоминаются старые обиды, недомолвки, все это взрывается в тебе, и ты от взрыва слепнешь и глохнешь, слышишь только свою обиду, свое неисполненное желание, тебе плохо, и хочется, чтобы и другому было так же плохо, а лучше, чтобы еще хуже, чтобы он почувствовал и понял, как тебе плохо. И ты начинаешь говорить самые неприятные слова, лишь бы побольнее ударить. Получается скверно. Ну да, подумав, согласился Тики. Прости. Не за что, сказал я. Давай займемся делами, раз ты меня все равно разбудил. Ты можешь еще поспать, а я пока тут посижу тихо, сказал он. Нет уж, сказал я. Я же сказал, что воспоминания о наших воплях не дадут мне уснуть. Любые острые ощущения сгоняют с меня сон. Так что не думай, что тебе удастся отвертеться от работы.

–Я и не думаю, – надул он губы.

–Вот и прекрасно. И вообще пойдешь сегодня со мной. Чтобы знал на будущее. А сейчас сходи и принеси воды.

–Почему я?

–Потому что я так сказал. И потому что я не знаю, где тут колодец.

Ворча под нос не хуже старика Арбина, мальчишка обмотался моим шарфом, как я ему велел, взял в руки ведро и скрылся.

Я задумчиво обходил домишку с тряпкой. Вытирать и мыть все заново мне не хотелось. Не так уж тут и грязно. Вчера ведь я все вымыл. Ладно, не буду сегодня ничего прибирать, завтра. А сейчас надо придумать завтрак и занятие для Тики. Будем считать, что я принял его в ученики официально.

Почти все занятия с Тики до этого дня были групповыми, то есть с первокурсниками. Теперь я займусь им основательно. Составить, наверное, надо программу? Схожу в замковую библиотеку и наберу учебников для первого курса… Нет, это он все будет учить, когда поступит в Школу, а сейчас чем заняться? Где бы достать программу средней школы? Я ее совсем не помню!

Тики вернулся, поставил ведро в кухне на скамейку.

–Давай умываться, – сказал я.

–Холодной? – удивился он.

–А ты какой обычно умываешься?

–Холодной, – смутился он.

–Так что за вопросы?

–Ну… я думал…

Я махнул рукой. Бедный мальчик, лишенный заботы и внимания в доме с больной, беспомощной матерью, думал, что у меня он улучшит образ жизни. Ну что поделаешь, если в тринадцать лет так важно, чтобы вода была теплая, а взрослые все разрешали?

–Грей себе воду, – сказал я. И пошел за пузырьком с бритвенным зельем, которым меня заботливо снабдила Линда. Ее моя щетина раздражала. Да ради Мирэна, мне не трудно.

Набрав в ковшик ледяной воды, я повертел пузырек в поисках инструкции. Нет. И как мне узнать, какое это зелье, быстрое или обычное? Если передержу, опять пойдет раздражение по щекам и подбородку. Ну, черноглазка, не могла подписать! Я в задумчивости почесал щетину…

Тики устроил маленький пожар, так как разогреть воду решил в деревянной миске.

–Тики! – сказал я ему строго. – Все, что можешь сделать без магии, делай без магии. Особенно дела по дому.

Он посмотрел на меня злыми глазами и пошел разжигать плиту.

–А где спички?

–Возьми углей в камине. Только клетку руками не трогай, она горячая, – бросил я, осторожно размазывая зелье по щекам.

–А ты откуда знаешь?

–Потрогай, если хочешь.

Он ушел в гостиную, откуда скоро донесся его изумленный радостно-испуганный вопль.

Выждав две минуты, я стал смывать белую пену водой с льдинками, постанывая. В Замке вода всегда теплая! Зачем героя изображаю? На ученика это не произвело, похоже, никакого воспитательного воздействия.

Я вытер лицо полотенцем, пошел в комнату.

Тики сидел перед камином и смотрел в клетку, не отрываясь.

–Кто это?

–Саламандры, – сказал я, подходя. – Руку покажи.

–А что такое? – спросил он, поджимая правую кисть.

–Ладно уж, давай, – хмуро потребовал я.

Не дождавшись, сел рядом и сам повернул сопротивляющуюся руку ладонью вверх. Так и есть, ожог, достаточно сильный. Видимо, схватил не клетку, а самого зверя.

Я сходил к мешку с вещами и, покопавшись, достал баночку с дедовой мазью. Густо нанес на ладонь мальчишке, завернул взятым там же бинтом. Подумал немного и подзатыльник решил не давать.

–Будешь умываться одной рукой. Иди на кухню, живо.

–Так нельзя говорить, – возразил он, вставая.

–Как-нибудь, – вздохнул я.

На тренировках он был собран и делал все, что скажут, с нужной скоростью. Теперь же приходилось повторять несколько раз, чтобы он хотя бы услышал, что я от него жду.

За здоровую руку я отвел его на кухню, кинул в печку горсть раскаленных углей, раздул огонь, поставил ведро на плиту. Тики вырывался и бормотал что-то про то, что он взрослый и все может делать сам.

–Оно и видно.

Я оставил его совершать умывание. Надо бы развести большой огонь в камине в гостиной, позавтракать, а потом продолжить разбирать чердак. Неизвестно, что еще вытащит Тики, если попадет туда без присмотра.

В Школе завтрак готовить не надо было. А тут – надо. А я не умею. Смешно.

Пришлось немного поколдовать.

Когда Тики с чистым лицом и мокрой челкой вернулся, я усадил его за стол, посмотрел, с каким аппетитом он уплетает бутерброды, и сам съел парочку. Потом мы два часа сидели на чердаке, замерзли и спустились вниз. Сделали себе еще по бутерброду, и я уложил ученика на диван релаксировать.

–Каждый день по полчаса минимум, – сказал я. – Не спать!

Сам я сел рядом, просматривая снесенные с чердака старые книги. Были там довольно интересные, были так себе.

–Защиты убери, – сказал я по возможности ровно, потому что он уже начинал дышать ровно и глубоко.

–Не хочу, – дернулся он. – У меня голова будет болеть.

–Я тоже уберу.

–Да? – он удивился, даже открыл глаза и приподнял голову, чтобы посмотреть на меня.

–Лежи, – сурово сказал я. – Да.

Читая какое-то пособие, наткнулся на такую запись на полях: "Магия – сродни искусству. Магия – это состояние души, порыв, который способен изменить мир. В каждое волшебство ты вкладываешь душу, каждое заклинание должно быть неповторимо и единственно в своем роде, только тогда ты достигнешь желаемого. Только истинный художник способен стать великим магом, только тот, кто не измеряет душу скупыми словами, а всю ее отдает, сливает себя и мир и создает тем нечто новое…". И ниже: "хорошо бы прекрасное…"

Я зачитал это вслух и добавил от себя:

–По-моему, хорошее объяснение, почему не стоит магией лишний раз пользоваться в быту. То же самое, что упоминать имя господа твоего всуе.

После положенных полчаса мы оделись и пошли в лес. Там мы встретили ребят с первого курса, мучающихся головной болью. Не всех: почти половина после вчерашнего проспала утренние занятия и была за то наказана.

У меня было странное чувство, что Тики еще рано учиться ходить по измерениям. Поэтому, отговорившись отсутствием остальных, я вновь отложил дело на неопределенный срок.

Занимались мы сегодня снами и галлюцинациями. Пока Тики релаксировал, я вычитал кое-что интересное, и теперь экспериментировал на рыцарях.

Они восприняли мои поиски с юношеским энтузиазмом, не поинтересовавшись, опасно ли это, разрешено ли? Я бы на их месте обязательно спросил. А так моя ответственность возрастает. Беру риск на себя, так сказать.

Но что остается делать? Вдруг им доведется столкнуться с дрянью вроде вчерашней, а никого из старших поблизости не окажется? Тем более что никто и на последующих курсах им не объяснит, что делать в таком случае, ведь сны и галлюцинации не входят в официальную программу. Разве что спецкурс кто догадается поставить, но то вряд ли.

Может, конечно, оказаться, что такого не повторится, и моя наука им в жизни не пригодится. Но ведь половина из того, что нам преподавали, даже большая часть, мне не нужна в нынешней работе. И вряд ли пригодится.

Значит, пусть себе учатся хоть чему-нибудь. Во-первых, все веселее, чем то, что им дают в Школе, во-вторых, какая никакая практика запретной магии. С этой магией хитро: не позанимаешься какое-то время – теряешь сноровку, стиль. Пусть будет.

Если честно, какая разница, какой иллюзией себя тешить, если эта иллюзия не приносит окружающим вреда?

Когда стемнело, я отправил мальчишек в Замок (не дай Мирэне, опять опоздают на ужин!), а сам с Тики отправился домой, готовиться к ночной работе. Хотя что там готовиться?

Нет, надо, надо. Подумать, насколько эффективны ночные простотакхождения. И замерзания.

Хорошо иметь домик, но работу надо сделать.

Правда, пока что, кажется, жалоб не поступало со стороны жителей. Значит ли это, что нападения закончились? А как объяснить то, что случилось ночью? Или ночные гости предпочитают магов? Это вероятно. Тогда и винесово беспокойство объяснимо, если он пришел к такому же выводу.

Но мне не нравился такой вывод. Не знаю, почему, но не нравился. Было в нем что-то… сложное.

По дороге Тики все же получил от меня подзатыльник, когда решил оправиться на дерево.

–Терпи. Такой мороз на улице! Отморозишь хозяйство, детей не будет.

–Ну и что, – зло пробормотал он.

–Это тебе сейчас все равно. А потом вспомнишь.

–Вспомню, – пообещал он.

–Прекрати, пожалуйста, демонстрировать мне свой характер, – попросил я. – Это неприятно. И не улучшит наши отношения. И еще на будущее: хороший взрослый – не тот, который тебе все разрешает.

–А какой? – исподлобья глянул мальчишка.

Я замолчал, а он не стал добиваться ответа.

Я раздумывал о том, что был не совсем прав. Тики просто дулся. Или нет?

Он опять закрылся, да и я после недолгих колебаний сделал то же. Вечно мы друг от друга отгораживаемся. А потом удивляемся, что нас не понимают.

Я вдруг ощутил сильное беспокойство. Куда ушел Эмир, что мы не скоро увидимся? Нескоро – это как? В ближайшую среду он читает законы Лиги первому курсу! Или нет? Надо бы завтра сходить к деду и узнать подробности.