Текст книги "Чудес не бывает"

Автор книги: Лев Жаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

Правда, это не значит, что если я увижу табличку "по газонам не ходить", я тут же пойду топтать траву. По газонам я не хожу из принципиальных соображений. Другое дело – когда я спешу. Нет, по газону не пойду, даже если очень тороплюсь, но можно придумать другие обстоятельства. Я вообще слишком завишу от обстоятельств. Если б умел, завидовал бы людям, имеющим столь твердые убеждения, что никаким обстоятельствам их не сломать.

Улыбка Винеса, блеск его прищуренных глаз, бодрость походки – все говорило о предстоящей драке.

Очень не люблю, когда меня вынуждают.

Этот же явно намерен сразиться. Не подначит, так возьмет на "слабо", но без драки не уйдет. Со мной.

Не люблю законы жанра, но и не умею их нарушать. Раз должны мы определить свой статус, кто сильный, кто слабый, кто плохой, кто хороший, кто свой, кто чужой…

Неприятен мне Подлиза. Но его упорство и уверенность в выбранном пути мне импонируют.

Но у меня явное преимущество – я мастер защиты. Он хоть изовладейся всем оружием мира, я могу спать, пока он им орудует.

Да и вообще я не любитель подраться. И в морду дам только в крайнем случае, причем собственноручно приложу кулак к физиономии гада, а бренчать оружием – ерунда, никакого удовлетворения.

Не говоря о том, что Винес увидит, что мы умеем. Это даст ему в руки лишний козырь, совершенно лишний.

Я чувствовал, что я шел туда, куда совсем не хотел идти, как бы не сам шел, а какая-то невидимая сила… и так далее.

Я задумался над тем, что, возможно, теория творца, который нами управляет, имеет в основании реальные ощущения. Хотя лично мне всегда не нравилось утверждение, что мир создал единый бог. Наш мир скорее представлялся мне творением пьяных сатиров, упившихся до полного беспамятства. И утром, в похмелье, забывших о давешней проказе напрочь. Так и существуем мы с тех пор фантазией пьяных сатиров. Недаром многие религии выставляют козлоногих в неприглядном свете: мелко и пошло мстят.

Подлиза решил отомстить? Ему свойственно такое стремление. За неудавшуюся кампанию с первокурсниками, еще за что-нибудь? Захотел показать, что с ним связываться не стоит? Возможно. Тогда тем более не стоит показывать ему нашу силу.

Все наши занятия с оружием – это тренировка умения ловить стрелы, ножи, копья – все то, что не отразишь руками.

Но Винес, кажется, решил, что мы голой магией ходим на все, что способно колоть и рубить. Он был не прав, но не знал этого. И когда он вставшую в позицию Линду несколькими взмахами прижал к дереву острейшим лезвием на сонной артерии, я это только-только сообразил.

–Один-ноль в мою пользу, – произнес он и пошел на принцессу, вращая вытянутым из посоха длинным клинком, только солнце бликами сделало кольцо.

Оле сообразила отлететь – а что еще ей оставалось? Руками против шпаги?

Я видел, как Винес распластал длинное тело в броске, оттолкнувшись остатком посоха, лезвие блеснуло мельком под ногами рыжей – она инстинктивно подпрыгнула в воздухе – и как она приземлилась горлом прямо на острие!

Я успел опередить ее на тысячные доли секунды, кинув часть своей защиты между кожей и клинком.

Подлиза держал руку в отводе, он явно намеревался слегка приопустить ее, чтобы только инерция приземления прижала горло к острому кончику, но не проткнула. Оле же ударилась подбородком о мою защиту, голова ее запрокинулась, и она откинулась назад. Быстро сгруппировавшись, отлетела назад, приземлившись на том краю поляны.

Подлиза кинул в меня блеск из-под мгновенного прищура.

–Два – ноль, если бы ты не вмешался, – углом губ усмехнулся он. – Хорошо, засчитаем ничью.

Он был собран, движения скупы и выверены с точностью, недоступной астрономическим приборам, лишь человеческому телу, прекрасно тренированному. Он смотрел оценивающе – прикидывал тактику. Собирался нападать. Медленно подходил – я смотрел ему в глаза и видел морщинки, разбегающиеся из уголков. Не как хищник – хищники на охоте выглядят на редкость небрежно, нет – как человек, готовящийся убить, сознательно идущий на это, рассчитывающий, куда лучше ударить, чтобы… Он не торопился. Да и что ему торопиться, если не может понять, с какой стороны напасть? Когда противник занимает стойку, легко сообразить, куда бить, как будет отвечать соперник. Когда же тот, на кого нападаешь, просто стоит и ждет, тут задумаешься.

Я стоял и ждал. Глазомер у меня аховый, за его движениями я не смогу уследить, это ясно. Поэтому я старался ничего не напрячь, чтобы не спровоцировать его.

Он ждал именно этого. Я тоже ждал, впрочем, нет, я просто смотрел. Если я начну ждать, то напрягусь, стану думать, как защититься… Мне далеко до его реакции, любому ясно. Впрочем, неважно, хоть сто раз далеко, до меня он даже дотронуться не сумеет.

Пробный выпад. Я дрогнул глазом, но от остального удержался. Руки-ноги расслаблены, плечи слегка опущены, веки полуопущены.

Я слегка усилил защиту, укрепил, но придвинул почти вплотную к телу. Пусть подойдет поближе.

Недоумение не отражалось на его лице. Я понял по этому, что он первоклассный боец, – но я чувствовал его, это легкое, чуть вибрирующее недоумение: от нарастания к спаду и обратно. Он не понимал мою тактику, я примерно видел его.

Тонюсенький канал я оставил над правым ухом, чтобы следить за ним изнутри, потому что его жесткое лицо не выражало ничего, кроме уверенности в том, что он меня победит. Это выражение – половина победы, особенно с более слабым противником. Он считал меня более слабым противником!

Нет, сейчас уже не считает, уловил я.

Я чувствовал его эмоции. Их было немного: уверенность в победе, недоумение – вот оно идет, вот сходит на нет. Почему? А, он решил атаковать, он хочет победы, он твердо намерен выяснить, что я за противник.

Я не увидел, как напряглись его руки, готовясь к серии ударов, я почувствовал это за его бесстрастным лицом. Легкий адреналиновый всплеск, который я уловил за миг до того, как он послал его мышцам сигнал к нападению – и вот мелькнуло лезвие, разбрасывая солнечные блики.

Свист, взмах, выпад, замах справа, удар – мимо, еще удар – опять не дошел, опять свист и сверкание клинка у меня в глазах – я уже не различал границы лезвия, оно слилось в блестящее кольцо… кольцо распалось, острие, как змея (где я видел нечто подобное) впилось в горло в двух сантиметрах от цели.

Отдернул оружие, посмотрел. Я почувствовал, как он пробежался по моей защите – не руками, не оружием, конечно. Сообразил. Задумался. Один момент на принятие решения (уважаю!) и – стремительный бросок, удар – опять не дотянулся!

Он обрушил на меня сотню стремительных ударов, один за другим.

Я бросил следить за клинком, я его уже не видел – какое-то мельтешение света в воздухе то перед носом, то еще где-то. Я просто занялся укреплением защиты. Наблюдая краем глаза за его техникой, учитывал ее. Предпочитает удары в шею – однозначно, укрепим ее. Отводит глаза, отвлекая блеском и быстрейшими движениями. Нет, глаза нужны, не добавлять защиты, как-нибудь. Вообще сбивает с толку, а сам кольнет то тут, то здесь…

Хм, и долго он тут будет крутиться? Я проникся его ощущениями. Да, он пока уверен в себе, он считает, что сможет прорваться сквозь мою защиту.

А мне скучно здесь стоять, изображая снаряд для тренировок. Надо заканчивать, да хорошо бы вничью. Подлиза мстительный, поражения мне не простит своего, а мне не нужен военный фронт дома, то есть в Школе. Мое поражение не нужно мне. То есть было оскорбительно проиграть, нет, не проиграть, а знать, что он меня победил, хотя не мог победить.

В общем, поддаваться ему совсем я тоже не собирался. Просто так отдавать победу – не по-мужски. Но о какой ничьей можно думать, когда у нас даже не разные стили ведения боя, а вообще разные позиции. Битва земли с небом! Винеса надо победить его оружием, в смысле, свести вничью его оружием, а моего он может и не понять.

Я почувствовал, что он начал задумываться над тем же, что и я: долго ли он будет вокруг меня прыгать и насколько бесцельно это прыгание. Но напора не снизил, даже, кажется, еще быстрее заработал убийственным лезвием. Я ощущал на клинке тепло человеческой крови, он знал ее вкус, ее запах. Что ж, пора заканчивать, да только как?

Я задумался. Потом крикнул:

–Девчата, киньте мне мой посох!

Ого, какая выдержка! Ресницей ни единой не дрогнул! А уж оглядываться и не думал. Но я почувствовал: моего и отцовского умения у него нет. Лишь отголоски его: я кожей ощутил, что он держит под контролем пространство за своей спиной, концентрируясь на том, что перед ним, то есть на мне. Гигант!

Я отпрыгнул в сторону полета палки, хотя Линда послала мне ее на редкость точно. Я прыгнул ей навстречу, проскользнув под мелькнувшим клинком, и он свистнул по моим волосам.

Бой вошел в новую фазу.

Схватив палку, я повторил его первый жест – выдергивание шпаги из посоха – и встал в позицию. Не знаю, в какую, сам придумал. Главное – начать бой на его правилах. Шпаги у меня не было, я воспользовался мигом его удивления от моего жеста – как, он тоже прячет в посохе клинок? – и возвел легкое заклинание иллюзии, нет, даже не заклинание, а на его ожидание клинка кинул блеск и отражение. Не заметил? Кажется, нет, потому что серия молниеносных бросков, ударов и выпадов прижала меня к дереву.

Я тоже заработал посохом. Продержаться хоть пять минут! Удар – отразил, свист слева, справа, еще – по центру, звон, еще звон – я поймал его лезвие, звон – еще одна моя иллюзия, слуховая… Мирэне, он только дерется, а я еще колдую попутно! Да еще на такой скорости!

Качественный ассистент попался: я взмок от пяток до макушки. Удар, звон, свист над ухом, я кидаю иллюзию шпаги туда, его клинок скользнул по моему вниз, вспорол воздух чуть не с ревом – над ухом-то! – канул вниз, описал резкий круг – и – его коронный бросок, я слегка сдвинул свой клинок, пропуская его лезвие, так что оба зазвенели.

Он не заметил подвоха. Его острие – над моим кадыком, мое – упирается в его сонную артерию. Дыхание ровное, глубокое, вдох – выыыдох, лица не вижу, одни глаза – широкие зрачки, в коричневых кругах полыхают песочные пятна. Какие, однако, у него интересные глаза…

Я моргнул – контакт нарушился.

Он сглотнул – и почувствовал, что я его поймал. С интересом проследил сначала за моим лезвием – одним движением глаз. Потом с не меньшим интересом проверил положение своего оружия – да, упирается, куда надо. Улыбнулся победно – и выпрямился.

Я отлип от сосны, в которую он впечатал меня атаками.

–Три минуты, – сказал он, убирая чистый клинок, – я не позволил своей крови остаться на нем. Даже миллиметрового лоскуточка кожи он не унес на своем помутненном кончике: я не убрал защиту, только свел ее к минимуму.

Я еще раз повторил его жест: спрятал шпагу в посох. Винес внимательно проследил за моим движением, так что иллюзия, думаю, удалась. Потом он потер то место, где чувствовал прикосновение моего острия. Конечно же, там ничего не было.

–С хорошим фехтовальщиком я управляюсь минут за десять, – сказал он. – С профессионалом. Обычно же хватает тридцати секунд. – Улыбнувшись углами губ, он глянул на девчат, которые сидели, напряженно на нас глядя.

–Идем? – сказал я, подходя к подружкам и подавая им руки.

Они встали. Я приобнял их за плечи:

–Все хорошо, девчата.

И мы пошли обратно.

Винес шагал легко, но поглядывал на меня с интересом. Видно, обдумывал феномен моей защиты, когда не мог меня достать.

Я шел рядом, как обычно, глаза вниз, плечи тоже вниз, иногда только посматриваю, что вокруг делается.

Оле с Линдой ушли вперед.

–Зачем ты это затеял? – спросил я. Я и правда не чувствовал необходимости в выяснении отношений.

–Я должен уважать своих друзей и врагов, – ответил он, не оборачиваясь. – Иначе они не друзья мне, – он глянул на меня своим оценивающим прищуром, – и не враги. Я хотел знать, стоит ли тебя принимать во внимание.

Он замолчал. Наверное, хотел, чтобы я стал расспрашивать, что за дела, почему меня надо или не надо принимать во внимание…

Я не стал. Я думал о своем. Может, надо было все-таки проиграть? Не хотелось участвовать в его затеях.

Нет, выходить из игры таким унизительным образом? Лучше уж я сам приму его во внимание. Буду знать, что он имеет меня в виду, и ни во что с его участием не вмешаюсь, от всего открещусь. И вообще я диплом пишу.

Тут я вспомнил, что меня опять оторвали от главного дела. Вот ведь сволочи, смачно подумал я. Все, больше ничто не отвлечет меня! Как сяду, как напишу сразу две главы, и из-за стола не встану, пока не напишу!

…Только я сел – в дверь постучали.

–Да что же это такое! – крикнул я. – Меня нет! Ушел! Зайдите завтра!

И снова задумался.

Что за магия была в ходу в Ехо? Перечитывать не хотелось, да и книжки расползлись по знакомым.

А вспомнить надо было. Кулинарную я помнил. Печенье мадам Жижинды, ее камра, лучшая в Ехо… Камра – как похоже на карму, однако! А вот была ли там строительная магия? В обиходе упоминания о ней не встречается точно, я помнил, но при описании одного из дворцов его симпатичного величества что-то такое упоминалось. Вопрос в том, упоминалась там именно строительная магия или просто заклинания, наложенные на постройку? Это разные вещи!

Интересно, пить свою карму. Самая вкусная карма – у мадам Жижинды. Наверное, душевнейшая и праведнейшая женщина, если ее карма…

Опять отвлекся. Написать, только бы написать диплом, только бы уйти отсюда!

Я схватился за перо и принялся выводить каракули в надежде, что появится мысль. В голову лезла всякая ерунда:

Три сэнсэя, глядя в ночь,

Решили предаться медитации,

В ветхой лодчонке,

Отплыв от морского берега в весеннюю грозу.

Лодка была очень ветхой

И поэтому история умалчивает о том, чем кончилось это дело.

Стучали.

–Занято! – крикнул я.

В полумраке апельсиновых деревьев начинала формироваться какая-то мысль.

Я, держа выдох во рту, смотрел туда, где зрело нечто, так нужное мне. Еще немного – и я смогу увидеть ее начало.

Выпустив выдох, я тишайше втянул воздух в себя с запахом апельсинов и идеи. В полутени вырисовалась цитата: "…личность сказочного героя не претерпевает никакого изменения…"

Мысль была немного знакомая, где-то я ее видел, чувствовал ее в голове, помнил, как она пробиралась в толчее образов и соображений. И сейчас я начинал ощущать ее формы – да, она начинала приобретать внешность, и нельзя было хвататься за перо, чтобы не спугнуть ее.

Я, стараясь не напрягаться, чтобы не сузились проходы в мозгах, следил за извивами мысленного тела. Для персонажей сказок чудеса такого рода – обыденность. Для обычного человека, современного, и такое – уже чудеса. Нет, не то. Вся эта тяга магистра Фрея к Неизвестности, Чудесному, есть банальное неумение увидеть Чудесное в Обыденном. Если и удастся ему попасть в Неизвестное, где он узрит Чудесное, скорее всего, для обитателей Неизвестного оно будет обычной Обыденностью…

Стучали.

–Черт, – сказал я, хватая книгу и лихорадочно, чуть не обрывая страницы, отыскал нужный текст. "Чудеса и другая логика – разные вещи", – бросилась в глаза фраза, наспех кинутая на поля когда-то.

Вот оно! Конечно! Другая логика может быть только здесь, там она будет обычной! А чудеса? Сейчас, сейчас… "Так называемые чудеса – всего лишь неожиданная трансформация". Чем ему не чудо? Нет, не то. Другая логика… Алиса – счастливое исключение… Нет, не исключение, там тоже только превращения туда-сюда, и превращений-то нет, одни изменения размеров…

Перо на миг зависло над бумагой, и я опять услышал стук – более чем настойчивый.

–Убил бы, – сказал я. – Ну, что надо?

За дверью топтался весь первый курс. По лицам гуляли возбуждение и страх.

–Ребята, ночь ведь, – сказал я, впуская их.

Новость оказалась стоящей. Украли летопись!

Сказать, что я был удивлен, значило ничего не сказать.

–Что за чушь, – сказал я. – Она никому не нужна.

Записи об истории братства вел Роман.

–Я уверен, что это Винес, – твердо сказал он. – Больше некому. Он может нас выдать! – в его спокойном голосе полыхнула паника.

–Тихо! – прикрикнул я.

Мне стало смешно. Как будто я велел вести летопись специально, чтобы ее украли.

Глупая идея помогла собраться с мыслями.

–Обоснуй, – обратился я к секретарю.

Роман живописал, как Винес приходил сегодня утром к нему в комнату, как он там все смотрел, как расспрашивал все о том же. Как он, хозяин то есть, все боялся, как бы Винес не увидел листы с записями. Которые лежали еще на столе, потому что он как раз перед этим описывал историю с вампиром, вернее, о приходе делегации в Школу и назидательное поучение (я таки сдержал улыбку) о том, что "тайна оставляет наши деяния без награды, но история запомнит".

(Идея летописи пришлась кстати: должно быть у ребят какое-то утешение).

…В общем, вот так. И как потом он, Винес, вышел, а он, Роман, спрятал летопись под матрас. И пошел на завтрак, а после завтрака на занятия, и как потом пришел, и вечером решил дописать, и заглянул под матрас…

–Хорошо, – сказал я. – Просто прекрасно.

Теперь он будет нас шантажировать. Вполне в его духе! Нет, не шантажировать, а гаденько так посматривать, мол, а я кое-что про вас знаю.

Я покривился. Мое имя в записях не присутствует, но на каждой странице встречается магистр. Был ли Винес на том приеме? Кажется, да. Тогда и думать не надо, кто магистр.

Винес знает, что пропажу рано или поздно обнаружат. Рассчитывает на испуг?

–Идите-ка вы спать, рыцари, – сказал я. – Я подумаю.

Они верили мне.

Я впал в глубочайшую задумчивость. Пусть он знает, что есть братство, пусть он знает, что я магистр, это не суть важно. Но документы -доказательство. И, действительно, предмет шантажа. Значит, я не могу оставить их у него. Мало ли что. Дед про орден не знает.

Подлиза начинал действовать мне на нервы.

Но что делать?

Я выглянул в щель между ставнями и ничего не увидел. Ночь.

Я встал и вышел в коридор. Подумал, зашел обратно и лег на кровать. Расслабился. Вспомнить бы, где его комната.

Я жил вместе с первым курсом – в кельях, в корпусе, а все студенты старше первого курса селились в башне, куда я заходил редко. Значит, придется самому определять.

Закрыл глаза, долго и глубоко дышал, пока дрожь в груди не утихла, пока не потяжелели руки и ноги, а кисти и стопы не стали теплыми-теплыми, как будто я лежал на солнце, а оно грело меня, и опахивало сухими осенними запахами: сена, травы…

Я стал осторожно снимать слои защиты. Один, другой, третий… Упакован я качественно. Последние, нижние слои почти прикипели ко мне, их приходилось не снимать, а просто сдвигать к спине, освобождаясь частично.

Ощущений был целый мир. Я слышал сопение и храп своих рыцарей за стеной, я видел их сны, я чувствовал движение их ресниц, я знал, кто где лежит.

Это знание я осторожно, камень за камнем, продвигал вдоль коридора и выше. Вот лестница, она пахнет мокрой грязной тряпкой, потому что только что по ней прошелся с тряпкой дежурный, он ругался себе под нос, что опять наследили, еще бродили по ступенькам отголоски его раздражения, а у стен осталась пыль…

Я поднимался по ступенькам, не касаясь их мыслью, я просто проходил насквозь, я преодолевал их. Вот и комнаты жилые, вот этого я видел вчера, он столкнулся со мной в коридоре перед кабинетом тетки Алессандры, у него упала книга, и когда он наклонялся, я видел рыжеватые пряди у него на макушке…

Выше, выше…

Вот Линдина комнатка, увешана веточками мирандольских тополей, от них по всей комнате сухой дух…

Рядом, за стеной, тихо дышит моя рыжесть, и я почти торопливо миную ее, чтобы даже случайно не нарушить ее сон и случайно не заглянуть в него…

Выше, еще выше…

Кажется, это оно. Длинное узкое помещение, суровые камни забраны по одной стене ковром, не роскошным пушистым, а тонким шерстяным, но однозначно дорогим, от него так и веяло духами ткавших его красавиц…

Спит? Похоже на то. Не обращая ни на него – ни на себя – пристального внимания, я стал осматривать комнату, вещь за вещью.

Он не думал, что к нему придут за украденным: вот оно лежит, около кровати, на тумбочке. Читал на сон грядущий?

Что я пережил дальше, сложно передать. Вроде бы ничего необычного, пришел к спящему человеку, взял у него свою вещь. Подумаешь, ночью без разрешения. Но я воспринимал все так ярко, что было плохо.

Я поднялся, открыл дверь в его комнату, подошел к нему. Да, он спал. Мне казалось, что он сейчас откроет глаза, резко так, посмотрит на меня. Сердце билось и рвалось, я ничего не мог с ним поделать. Я бы уже проснулся на месте Подлизы. Видимо, он действительно обладал лишь малой долей отцовских способностей, а не то почувствовал бы меня: так сильно я переживал.

Тишина стояла, она стояла и сидела на всех поверхностях, и дрожь сердца слышалась мне.

Мерещились шаги, и я поминутно дергался головой оглянуться. Казалось, что под кроватью спрятан мертвец, и как только я подойду к кровати, снизу высунется рука и схватит меня за ноги. Этого я отчего-то боялся особенно отчетливо. Поэтому не подошел вплотную, а вытянул руку и аккуратно взял. И чуть было не убежал, хлопнув дверью, грохоча по лестнице…

Обратный путь был еще страшнее. Закрыв аккуратно все, что надо было, я, держа себя изо всех сил, пересмотрел записи. Кажется, все на месте. Я проверил еще раз, руки тряслись. Да, все на месте.

Осторожно я спускался по ступенькам, опасаясь в темноте свалиться вниз, каждую следующую я мысленно ощупывал, прежде чем опустить на нее ногу.

Перед входом в коридор натянул на себя неприсутствие – чтобы не заметил дежурный – и тихо, глядя на него в упор, сидящего в кресле и что-то читающего, зевая, прошел мимо него, в полуметре. Я почти видел, как он поднимает голову, смотрит на меня…

Я вошел в комнату, молясь кому-то, чтобы дежурный не заметил открывающейся двери. Кажется, получилось.

Упал на кровать и лежал. То ли спал, то ли отходил.

Сколько я так лежал – не понял сам.

Через какое-то время за дверью ожили. Утро.

Народец мой пришел перед завтраком. Рукопись их я им показал, но не отдал. Сказал:

–Сам спрячу.

Роману сказал:

–Писать продолжай. Но не оставляй у себя ничего. Пиши сразу целиком нужный эпизод и приноси мне.

И всем:

–За завтраком делайте постные лица. Он будет вас подозревать.

Или меня, прибавил я про себя.

С трудом заставил себя встать. Меня шатало и тошнило, закружилась голова. Пришлось присесть, подождать. Когда же я ел последний раз? Вчера утром, кажется. Однако! Но время отдыха еще не настало.

Арбина я поймал на выходе из кабинета.

–Есть дело, – сказал я. Сам даже удивился своей наглости. – Не при всех.

Дед посмотрел на меня. Кажется, хотел что-то заметить. Но промолчал и впустил меня, закрыв за собою дверь. Проходить не стал, остался стоять у входа.

–Вот, – сказал я, вытаскивая нашу многострадальную летопись. – Очень надо спрятать. Так, чтобы никто не видел, не знал. И не украл, – добавил, подумав. – Сможешь?

Я тоже посмотрел на него, как он на меня, – сурово, из-под бровей, рот сжат. Только еще губу верхнюю закусил. Так мы и смотрели друг на друга. Он думал. Я – ждал.

Первым не выдержал, конечно, я:

–Можешь почитать, если хочешь. Но это не моя тайна. В смысле, не только моя.

–Опять тайны.

Он не спросил – констатировал.

Я пожал плечами.

–Противозаконно? – уточнил он.

Смеется.

–Еще как, – сказал я.

–Что, уже пытались украсть? – спросил он.

–Угу, – кивнул я. – Я только что выкрал ее обратно.

–Лихо ты впутываешь меня в свои делишки.

Он хмурился. Думал. Смотрел на меня своим рентгеновским взглядом. Иногда я сомневался, что дед не обладает повышенной восприимчивостью к чужим чувствам, как отец или я. Уж очень неплохо он меня понимал. А я никогда не мог понять, о чем он думает. Странно, да? Такое выразительное лицо, а прочитать по нему можно еще меньше, чем по бесстрастному эмировскому.

–Ладно, – решился он и принял на хранение нашу тайну. Унес во вторую комнату, вышел.

–Спасибо, дед, – сказал я с облегчением.

–С тебя, пожалуй, причитается, – улыбнулся он. – А теперь выметайся, я хочу уйти на завтрак.

–Да, я бы тоже поел, – согласился я и ушел.

Итак, еще одно дело сделано. Но – не то, которое надо было.

За завтраком я посмотрел по сторонам. Так, для разнообразия. Давно этого не делал, все больше в свою тарелку или на подружек. А сейчас то ли вспомнил слова Романа о панике, то ли шумело сильнее обычного в столовой

Общее возбуждение действительно превышало норму.

Оле и Линда еще не подошли, но уже идут, пробираются через затор первокурсников у входа.

–Завтра начинается практика, – радостно объявила Линда. – Приехал Эмир и еще кто-то из Высшего Совета, будут заседать. Я уверена, что нас пошлют разобраться с этим черным. Вчера я разговаривала с Подлизой, он мне рассказал…

–Линдик! – дернула подругу за рукав принцесса.

Я оглянулся. На нас смотрели со всех соседних столов испуганно раскрытые рты.

Я тоже сердито повернулся к приятельнице:

–Черноглазка, следи за собой, а?

–Они знают, – беспечно отмахнулась подруга. – Вся Школа неделю не спит. Боятся. Вдруг придет и…

–Линда! – сказала принцесса особым голосом. – Эта информация официально закрытая. Ясно?

Та вздохнула:

–Но всем уже известно от Подлизы…

–Кто это – Подлиза? – поинтересовался проходящий мимо Винес.

–Ты его не знаешь, – отмахнулась Линда. – Смешно молчать о том, о чем говорят все.

–Особенно в присутствии представителей Лиги, – двинула бровью принцесса в сторону преподавательского стола.

Мы взглянули.

Представители внушительные. Два пожилых импозантных мага в тяжелых темных мантиях шествовали.

Гул над столами на мгновение умолк при их появлении, и из этой секундной тишины я успел выхватить панический шепот:

–…и еще он говорит, что ты знаешь кто особенно не любит Школу и собирается ее уничтожить целиком, потому что считает, что волшебство можно передавать только от учителя ученику и только…

Прибывшие сели. Разговоры возобновились, и я не понял, что "только". Понял только, что паника в Школе имеется. Кто говорит? Мерлин говорит? Или Винес байки травит? Что за бред? Что за "ты знаешь кто"? Безымянный черный маг, что ли?

Я повернулся к Линде за разъяснениями:

–Черноглазка, так о чем ты вчера говорила с Подлизой?

–Не я, а он говорил. О своих великих подвигах, конечно, трепался. Ничего интересного, таких историй я слышала миллион, обычные пиратские байки: сколько зарезал да сколько добра взял. Но под предлогом помощи в моем дипломе кое-что открыл непосредственно из. Понятно, откуда. Самое смешное, что когда байки травил, костюмы соблазненных девушек расписал до подробностей нижнего белья, а тут развел общие места, в лучших твоих традициях.

–Он соблазнял тебя? – напрягся я.

–Уймись, защитник, – поймала меня черноглазая бестия, улыбаясь. – Ты мне не жених, за мою честь не переживай.

–Ты мне тетка, – сказал я.

–Звучит как-то нелепо, – недовольно вставила рыжая. – Пусть рассказывает дальше.

Линда только рукой махнула.

–И рассказывать нечего. Скормил мне те же басни, что всей Школе. Только больше тумана напустил. Но, – она подняла палец, призывая к особому вниманию, – но. Намекнул на решение Лиги послать кое-кого, чтобы разобраться, наконец, в этом феномене.

–Так он на себя намекал! – расхохоталась не по-королевски громко рыжая ведьма.

Линда надулась.

Я волновался. Оценка за практику идет в диплом, она так же важна, как за экзамен и за дипломную работу. И о профпригодности судят именно по результатам практики. Можно сразу и предложение о работе получить, если отличишься. Экзамен – формальность, ну, кто сможет Эмиру сделать хоть что-то? Давно известно, что толку от усилий на экзамене – ноль. За десять лет никому не удалось заставить его и бровью дрогнуть, не говоря о головной боли. А практика…

Интересно, что мне назначат? Тетка Алессандра, как мой научный руководитель, посоветует, наверное, направить меня на сбор трав: любую за версту чую. Так-то оно так, да только…

Обсуждение началось сразу после завтрака. Высокое начальство с Высшим Магом во главе заперлось в кабинете у ректора. Надолго.

Я сидел в комнате над стопкой пергаментов. Руки тряслись. В животе дрожало. В голове свистел ветер. За весь день я не написал ни строчки. Есть не хотелось, и обед, и ужин я пропустил.

Так что, когда вечером забежала Линда сообщить, что меня зовут на ковер, я вздохнул с облегчением.

В кабинете Арбина было почти темно: свечи на люстре молчали. Только камин да два полных трезубцевых подсвечника на столе давали свет. Отец, он же Высший Маг Магической Лиги, сидел в тени на диване, дед похаживал за спинкой своего кресла.

–Садись, – сказал он.

Я занял указанное место – второе кресло у камина, почти мое.

Арбин остановился напротив.

–Лига уполномочила меня сообщить тебе, – он кинул взгляд вглубь кабинета, в сторону Эмира, – о твоем назначении на практику. Дело тебе предстоит странное, – сказал он и посмотрел на меня. Ободряюще, как мне показалось, и намекающе. Неужели? – Лига сочла возможным на период твоей – вашей – практики, – еще один быстрый взгляд на меня (да, похоже, оно самое) – на Эмира – на меня, – разрешить тебе – вам – пользоваться некоторыми запрещенными приемами. Так как необходимые навыки были утрачены за годы, протекшие с запрета, вам придется начать практику с восстановления оных. Лига предлагает вам – тебе и твоим соратницам по специализации, – быстрый взгляд на меня (предостерегающий?) – на Эмира – и остальное дед произносил, глядя на сына, – арестовать мага Сирия Псоя, постоянно проживающего в Заране, и под собственным конвоем доставить в резиденцию Высшего Совета Лиги. Так же Лига в лице своей главы уполномочила меня предупредить вас о возможной опасности при выполнении практического задания, опасности для здоровья и жизни. – Даже не предназначенный мне взгляд деда давил, он был весьма тяжел. Думаю, отцу под этим тяжелым взглядом неуютно. – Официальное заявление я сделал, а теперь, будь добр, выйди.

Это не мне, сообразил я.

Мне стало неловко, так уничижительно произнес дед это, так зло.

Спиной я почувствовал, как отец встал. Хлопнула дверь.

Дед прошелся туда-сюда и сел.

–Решение Лиги, – вздохнул он. – Извини, мой мальчик, я ничего не смог сделать. К тому же, подозреваю, ты бы все равно пошел.

–Э… дед, Сирий – это тот, черный?

–Его так зовут.

Видно было, что дед волновался. Переживал за меня.

–Их ведь все равно не бывает, что волноваться, дед, – сказал я. – Успокойся.

–Да-да, – покивал Арбин. – Но. Игра слов непредсказуемо меняет мир. То, что рассказал Винес, заставляет насторожиться. Да, забыл, после нашего разговора ты пойдешь к нему за подробностями. Он будет вашим консультантом.

–Так мы идем втроем или вчетвером?

–Вчетвером? – нахмурился дед. – Нет, этот остается здесь, ему уже зачли практику. Вы же… – он опять вздохнул. – С одной стороны, там сила огромная, с другой – непонятная. Даже этот подлиза ничего конкретного не смог узнать. И это настораживает. Но не буду тебя пугать, сам на месте разберешься. Я в тебе уверен. А вот в этом фрукте… – задумчиво добавил он, и было непонятно, кого он имеет в виду.