Текст книги "Чудес не бывает"

Автор книги: Лев Жаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

Глава восьмая
Сны

Снег падал всю ночь. Немного потеплело, и огромные сугробы вокруг дома придавали всему особую прелесть. Небо утянулось облаками.

Я вышел из домика и полной грудью дышал свежим тепловатым воздухом. Пахло весной – подтаявшим снегом.

На сапоги немедленно налипли маленькие сугробики. Я нагнулся, не в силах противостоять внезапному желанию, скатал снежок и запустил им в соседский глухой забор. Снежок ударился о доски с хлюпающим стуком и остался там.

Я скатал другой и отправил следом. Потянуло сделать что-нибудь большое из этой холодноватой липкой массы.

Сам я родом из теплых лесов, с белой зимой познакомился только здесь и все не могу привыкнуть. Снег меня умиляет, особенно когда его много. Зачем природе столько?

Наша лачуга стояла в кишкообразном тупике, образованном стенами домов и заборами и похожем на маленькую улочку. И если, скажем, построить большой снежный замок у самого входа в тупичок, и рядом посадить какую-нибудь внушительную иллюзию вроде трехголового огнедышащего пса, это может стать хорошим развлечением… для местных мальчишек.

Ну ничего, а я отвлекусь. Сегодня выходные, имею я право, помимо труда, еще и на отдых?

Я с энтузиазмом взялся за детскую забаву.

И удовольствие я получил детское – безмятежное. Собрал в кучу горсть снега и начал катать. Сначала – одной рукой, легко. Потом, когда шар стал размером с голову, взялся за дело двумя руками. Катал долго, упорно, со вкусом.

И вот, наконец, подкатил первый снежный камень в основание будущей крепости; не у самого выхода, а примерно посередине, метров за десять до входа. И принялся за второй.

Когда я с усилием подкатил очередной валун, я заметил, что с улицы за мной наблюдают с любопытством соседские мальчишки, лет семи-десяти. Смотрите, смотрите.

Я размотал шарф, снял рукавицы и начал новый ком. Ребята потихоньку придвигались.

Когда еще один снеговой камень встал в основание крепости, они уже окружили меня. Кто-то несмело присел на снег, скатывая мелкие шары.

–А почему вы… не наколдуете? – спросил один из них.

Я рассмеялся, и они брызнули в стороны, но, увидев, что я ничего не делаю, вернулись. Я поднял палец, призывая к вниманию.

–Смотрите, – сказал я и махнул рукой. Поперек тупичка встал белейший замок с гладкими стенами. – Интересно?

Они помотали головами.

–То-то, – сказал я и продолжил.

Мальчишки бросились помогать мне. Я и не заметил, как к нам присоединился Тики. Вшестером мы управились за каких-то два часа.

Наша крепость была кривая и невысокая, мне по грудь, но зато мы украсили ее пузатыми башнями, суровыми на вид. Их я возводил сам, а ребята подавали мне "камни". На такую башню можно было забраться и обстреливать противника сверху.

Мы играли до темноты. Несколько раз у выхода появлялись обеспокоенные матери, но, увидев меня, уходили.

Когда совсем стемнело, мальчишки были с головы до ног мокрые, а я с трудом держался на ногах.

Я наколдовал задуманного пса. Он выглядел совершенно живым и даже дышал огнем. Не настоящим.

Вечером Тики был весел и беззаботен и наконец-то похож на обычного тринадцатилетнего мальчишку. Мы перед сном позанимались с ним какой-то ерундой, после чего он быстро лег.

Я в ожидании полуночи сел перед камином и задумался.

Сны, галлюцинации, которые гуляют, – это лишь побочный эффект расстроенного сознания. Что могло вызвать такую реакцию? Может, вино?

Я прислушивался к ровному сопению за стеной. В огне потрескивали саламандры. Что-то порвалось, я уверен, что-то нарушилось… но я никак не мог уловить, что и где!

Защиты я забросил, раз Эмир далеко. Кстати, что там дед говорил, куда он ушел?

Вряд ли эти факты связаны друг с другом. Итак, еще раз, в порядке появления. Тики – мальчишку что-то разъедает. Нечисть – нападет почему-то почти на одного Винеса. Вырвавшиеся в реальность сны – через какую дырку они пролезли? Не считая личных проблем.

Я вздохнул, вспомнив солнечную и лимонную принцессу, теплую и мягкую. Зарыться бы носом в ее рыжие кудряшки и забыться!

Но жизнь идет, и отлынивать нельзя. И глупо. Раз мы не вольны выбирать, жить или нет, то надо хотя бы достойно жить. А значит, делать дело, и если приспичит порассуждать о том, нужно ли это кому-нибудь, можно ведь сделать это молча?

Итак, с чего начать? Тики, нечисть, сны… Эмир… Рыженькая… Жаль, что магическая наука в нашем мире пока что не изобрела способов передавать мысли на расстоянии! Я бы передал…

Расслабившись и задумавшись, я уловил слабое колебание в астрале. Прислушался. Что-то странное, на грани сна и осознания, какой-то мысленный приказ, прошелестевший высоко над головой, но в непосредственной близи от нашей лачуги! Кто тут балуется?!

Я вскочил, пытаясь уловить направление сигнала, чтобы выяснить источник, но вдруг у выхода из тупичка услышал громкую матерную ругань. С той же стороны шли волны плохо управляемой ярости. Опять братец? Одеваться не было времени, пришлось выскакивать прямо так.

Кажется, Винес решил вспомнить, что он маг: я видел какие-то сполохи на улице.

–Я убью того гада, который играет со мной в дурацкие игры!! – вопил Винес, сражаясь с какой-то очередною тварью.

Выбежав, я увидел, что сполохи – это мой пес, он рвался на цепи и изрыгал волшебное пламя. В его свете прекрасно было заметно, что братец схлестнулся сразу с двумя отвратительными тварями, и что ему приходится несладко. Однако держался великолепно, его клинок, бешено крутясь, то исчезал, то вспыхивал в разноцветном свете дыхания колдовского пса.

Но медлить было нельзя. Я чувствовал, что он, хоть и не снижает темпа, сильно устал.

Быстрым шагом миновав надрывающегося цепного монстра, я вдруг увидел еще кое-что, что заставило меня на время забыть о проблемах Винеса: еще одна тварь терзала что-то черное на снегу возле самых ворот крепости, и на нее-то и гавкал пес.

Я бросился туда и чуть не начал отдирать руками это. Однако просто испепелить тоже было невозможно, ведь там, внизу, кто-то живой! Я ясно чувствовал ужас затухающего уже сознания. Секунда промедления грозит гибелью.

Рванувшись, я вложил в удар не только силу, но и злость на неведомого шутника. Слабый вскрик – и труп снова стал трупом.

Я стащил его и быстро нагнулся над тем, что лежал под ним. Жив, слава Мирэну, еще жив!

Да ведь это кто-то из местных мальчишек, с которыми мы играли днем.

–Юхас, мать твою!… – воззвал Винес.

Не оборачиваясь, я нащупал энергетические пуповины, тянувшиеся – куда? нет времени разобраться! – и дернул резко. Впрочем, они уже слабели сами по себе.

Я занялся мальчиком.

Осторожно просунул руки под распластанное худое тело и поднял как можно осторожнее. Сзади подковылял Винес.

–Убью урода, который так развлекается, – сквозь зубы процедил он. – Дай только добраться до него…

Стараясь ступать, чтобы не трясти еле дышащего ребенка, я дошел до дома. Братец распахнул дверь, и мы вошли.

Положив уже умирающего на диван, я сел рядом и сконцентрировался.

К счастью для меня, мальчик был без сознания: это позволило мне не тратить драгоценные секунды на введение его в транс.

Сдерживая суматошное биение сердца, я приступил к лечению.

Начав с крупных ран, я медленно возвращал плоти былую целостность. Чья-то рука – наверное, Винес? – вытирала иногда тряпочкой кровь с того места на теле мальчика, которое я только что срастил.

Потом пошли раны помельче и просто царапины. К этому времени перед глазами помутнело, кружилась голова, пришлось закрыть глаза. В ладонях неприятно покалывало, пальцы, иногда случайно касавшиеся кожи ребенка, обжигало.

Закончив, я сполз на пол, почти потеряв сознание. Почувствовал только, что комната заваливается на бок, и с трудом удержался от обморока, от того, чтобы самому не упасть. Запрокинул голову на диван, замер. Чтобы дышать, приходилось следить за собой.

Минут через десять стало легче. Получилось открыть глаза и посмотреть.

Передо мной сидел в кресле братец, я видел его профиль, глаза закрыты, дышит ровно, одна рука упала с подлокотника, и пальца касаются пола. Спит?

–Ммм… – сказал, вернее, простонал я, пытаясь пошевелиться. Комната сделала еще одну попытку сбежать, лишь усилием воли я ее остановил.

–Очнулся? – повернул голову Винес. Смотрел на меня он с живым любопытством, хоть и весьма устало, и двигаться, кажется, не собирался. Я решил последовать его примеру. Куда торопиться? Мальчишка спит…

–Что случилось? – язык поворачивался кое-как.

У братца с языком проблем не было:

–Все то же и ко, – сказал он. – Не знаю, что бы я без тебя делал. Такое ощущение, будто эти твари охотятся за мной. Во всяком случае, я постоянно на них натыкаюсь. Что за черт?

Желание отрицательно покачать головой пришлось задавить.

–Нам надо поспать, – сказал Винес. – Но я немного опасаюсь засыпать здесь. Ты испепелил их?

–Нет, – заставил я себя выговорить, чтобы только не шевелиться, не то, чувствовал я, отключусь.

–Напрасно, – с сожалением пощелкал языком братец. – Хозяин может оживить их в любой момент.

Но и он не торопился шевелиться.

Может и оживить, да. А еще ребенок. Уже ночь, что он делал на улице в это время?

Я попробовал выговорить этот вопрос.

–Общался с твоей галлюцинацией, – просветил меня Винес. – Мальчишке не повезло. Наверное, сбежал втихую из дома, чтобы потрогать зверя, не иначе. Когда зомби на меня напали, я как раз заходил в твой тупик. Заворачиваю за угол, вижу черте что, снежный замок – в детство впал ты, что ли, или это приманка для тварей? – псина трехголовая, а ребенок с нею лижется, с двухметровой уродиной. Я дернулся было к нему, не сразу разглядел, что иллюзия…

–Не иллюзия, – качнулся я, оскорбленный.

–Сиди крепче! Тут-то они на меня и бросились. Со спины. Попадись мне только эта гнида!… Всю нервную систему испортил, про новый плащ я и не вспоминаю. Я, – сказал Винес и с видимым усилием сменил позу, – привык к тому, что я сам назначаю время и место битвы. Когда на меня нападают со спины, не люблю. Но это неважно. Может, если бы парень молча остался с псиной, все бы обошлось. Но он не из робких. Бросился мне на подмогу, что ли? Я ему кричу: Пошел вон! Наверное, он решил, что местные хулиганы на меня напали. Как увидел, что труп на него идет, так и обмер.

Он замолчал. Вздохнул и бросил короткий взгляд на дверь, за которой помещался Тики.

–Что он? – кивнул он в том направлении.

–Нрмальн, – выдавил я.

–Понятно. Думаю его на днях к себе на корабль взять на пару деньков. Как считаешь, согласится?

–А меня спросить?

–Ишь ты, заговорил, – неприятно усмехнулся братец.

Я закрыл глаза.

–Есть у меня одна идейка, – произнес он, отвернувшись от меня. – Как расправиться с шутником.

–Что такое? -забеспокоился я. Винес – довольно средний маг. И неизвестно, что он может натворить.

–Узнаешь в свое время, – отрезал он. – Если буду уверен, что ему нужен именно я. Тут-то и поговорю с ним.

Меня затошнило. Я закашлялся, подался вперед, зажав рот рукой, закружилась голова, перед глазами все поплыло…

Очнулся я почти сразу же – щекой на холодном полу. Как хорошо лежать!…

–Тебе помочь? – спросил братец, не торопясь, однако, меня поднимать. Впрочем, я ощущал, что он просто не в силах мне помочь.

–Не надо, – сказал я. Может, его слабость влияет на меня? Что за странный приступ? Я прикрылся, но легче не стало. Нет, Винес здесь не при чем.

–Юхас, что с тобой? – с тревогой в голосе спросил Винес.

–Полежу я, – ответил я, не двигаясь.

Минут через пять я задремал, но быстро проснулся: далеко колокол гудел полночь. Надо идти.

Братец спал в кресле, голова на плече, рот приоткрыт.

Стук в дверь.

Кажется, это мать мальчика, вслушался я в волнение и страх за дверью. Бедная женщина меня боялась.

Тихий робкий стук повторился.

Я чувствовал, что она готова уйти и продолжить поиски сына в другом месте, менее для нее страшном. А на дворе ночь, и время неспокойное. И три трупа у входа, и этот трехголовый пес! – вдруг вспомнилось мне.

…но дух мой не сломлен, уговаривал я себя, пытаясь удержать если не четкое изображение реальности, то хоть какое-то.

Когда я был почти на ногах, я крикнул, насколько хватило сил:

–Входите!

Слабый скрип двери из коридора, тихие, словно бы крадущиеся шаги – и первое, что я увидел, – прячущиеся в уголках глаз слезы.

–Извините, господин волшебник, – едва слышно произнесла она, чуть не с ужасом глядя на меня, – простите, ради всего святого, что я побеспокоила вас так поздно, но мой мальчик… Вы его не видели? Он пошел посмотреть вашу собачку…

Я с огромным трудом сохранял вертикальное положение. Комната все норовила съехать куда-то, пол под ногами шатался, так что я вцепился в спинку кресла и держался за него. Было видно, что мой вид ее пугает, но внятно объяснить я ничего не мог.

Она едва не сбежала, но тут ее взгляд остановился за моей спиной. Увидела мальчишку?

Она сделала движение броситься к сыну, но только умоляюще посмотрела на меня. Измученная, довольно молодая еще женщина. Я раздумывал, что будет, если я кивну.

Но она, кажется, поняла, что я не против.

Подбежав, она тормошила мальчишку, не сдерживая уже слез.

–Черт, Юхас, что у тебя происходит, – проснулся Винес, – невозможно поспать!

Бедная соседка прикусила губу, продолжая трясти сына. Тот просыпался неохотно, не понимая, где он и почему надо вставать.

–Мадам, не волнуйтесь, ваш сын всего лишь спит, – на удивление бодро воскликнул братец, – он жив и абсолютно здоров, просто устал и уснул на диване нашего достопочтенного мага, а так как мы не успели узнать ваш адрес, то не имели, естественно, возможности отнести домой. Уж простите глупых мужчин за вопиющую безответственность, ваше беспокойство нам понятно, и мы просим прощения, что не поставили вас в известность о том, что позволили вашему сыну играть поиграть у нас…

Мальчишка вдруг вспомнил, у меня в глазах плеснулся вспомненный им ужас. Он резко сел и уставился на мать, на Винеса, на меня…

–Похоже, вашему сыну приснился дурной сон, – светским тоном сказал братец, скотина такая.

Парень в полном недоумении осматривал свои руки, грудь, живот…

Я его вполне понимаю, я тоже был удивлен в первый раз результатами собственного колдовства: ни единого шрама.

В глазах мальчишки отчетливо читалось изумление: неужели сон?

Бормоча благодарности вперемешку с извинениями, женщина тащила сына к дверям. Перед выходом она последний раз повернулась, поклонилась и исчезла. Мальчишка что-то бормотал.

Я сделал шаг – и упал на теплый там, где лежал паренек, диван.

–Сейчас увидит трупы, – мрачно произнес братец.

Я вновь отключился.

Проснувшись ночью (или уже утром – поди в темноте разберись), я задумался, имеет ли смысл идти на дежурство, если зомби нападают на Винеса, а он спит в моей комнате? И не нападут ли они на него в мое отсутствие? И не хочу ли я этими рассуждениями оправдать свою беспомощность и лень? Идти – не идти, вопрос посложней, чем быть иль не быть, а решают – лягушата.

Приговор разума и совести известный, да выполнять некому: все, кроме них, спит. Значит, придется постараться. Надо – значит, надо.

Когда решение было принято окончательно, стало легче. Если держаться прямо, то и мир не качается. Я нащупал Винеса и потряс его:

–Иди на диван, – сказал я и стал на ощупь – свеча давно догорела – искать плащ и шарф. Братец, тихо ругнувшись, вылез кое-как из кресла и свалился на мое лежбище. Итак, пути отступления отрезаны, придется все же шагать на улицу.

Морозный звездный воздух взбодрил и освежил. Аккуратно ступая по снегу, я приблизился к возведенному нами сооружению, чтобы оглядеться из-под его прикрытия. Наколдованная псина обрадовалась мне, как живая, не вставая на задние лапы, она радостно дышала мне тремя пастями в лицо.

–Ладно, – сказал я негромко, стараясь отпихнуть громадину. – Охраняй вход.

Повизгивая и ерзая от возбуждения задом по снегу, он сидел, три головы следили за мной преданными шестью глазами.

–Хороший мальчик, – вздохнул я, погладив животное поочередно по всем головам. Он заскулил от удовольствия.

–Цыц, – напомнил я ему и прошел сквозь снежные ворота.

Странно получилось с этими играми. Начали играть случайно, но какая приличная получилась защита и как вовремя! Думаю, мимо зверя никто не пройдет, даже ходячие трупы.

Откуда, кстати, они берутся? Неизвестный шутник фабрикует их собственноручно, как големов, или выкапывает с кладбища? С местного, например?

Того, который заказывал мне эту нелепую музыку, похоже, опять замучили кошмары. Подходя к выходу на улицу, я заметил очередной танец снов. На этот раз – крайне малоприятных. На всякий случай я отступил немного назад, вглядываясь. За спиной тревожно поскуливал волшебный пес.

Малоприятное зрелище, однако, мною не заинтересовалась. Спутанным клубком изломанных линий и контуров оно проскочило дальше. Я выглянул из тупичка. Кошмар двигался к северным воротам. Сходить, что ли, за ним? Скорость фланирования у него небольшая. Догоню, если что.

И я подошел посмотреть на то, что осталось от зомби.

Что осталось, то и осталось, констатировал я с отвращением. Редкостная гадость. И, кажется, пытается шевелиться?

Не подходя близко, я пощупал их на предмет ауры. Нет, ничего, только какой-то остаток, след, воспоминание от связи с хозяином. И они пытались тянуть по нему жизненную энергию!

Кто-то завтра не выспится, с малой толикой злорадства подумалось мне. Ощущение, наверное, не из приятных – когда тебя пытается утянуть в себя кучка истлевающей дохлой плоти. Оставить все, как есть? Пусть себе? Но тогда к утру они будут живчиками. Свет их может не остановить.

Нет, мне не надо, чтобы они разгуливали по городу днем, да еще по собственной воле.

Интересно, какая может быть воля у зомби? Души нет, живет только плоть, да и та давно умерла. Но все равно пытается вернуться к жизни… к бренному существованию… торжество духа их не устраивает… Жаль.

А куда ведет след?

След связи вел в тупик. Он был такой слабый, да еще и прерывался иногда, расплываясь в энергетическом поле планеты, что я не мог четко засечь его и проследить, кто же сидит – спит – на другом его конце, кого сейчас кошмары мучают. Однако направление угадывалось: след проходил как раз над нашей лачугой и за ней уже пропадал окончательно.

Я стер слабый рисунок связи мертвых ребят с хозяином, и они затихли. На том конце провода, я почувствовал, что-то дернулось. Боль и облегчение. Прекрасно. Теперь их следовало бы… в голову пришло интересное соображение.

Я быстро вышел на улицу и пошел, увязая в снегу, вдоль молчащих чернооконных домишек к выходу.

За северными воротами я свернул.

Прямо передо мной раскинулись кресты и плиты. Кладбище.

Луна и звезды давали достаточно призрачного света, чтобы разглядеть то, что мне надо было. Только пока что я не заметил ничего похожего.

Бродить среди могил очень не хотелось. Снега по пояс, да мало ли выкопается что и схватит за ноги. Нет уж, увольте.

Я вспомнил молодость и слегка воспарил.

В отдалении игрались кошмары.

Я полетел в их направлении. Что-то они мне напоминали. Если бы они были хоть немного четче, а то среди белесых сплетений тел ничего не разглядеть.

Зато мне удалось хорошо разглядеть то, что было под ними. Три свежераскопанные могилы!

Значит, ужастики местного производства.

Что ж, прекрасно, это облегчает мою работу. Понять бы только, каким образом. Чем поможет знание той фабрики, где их делают? Установить контроль над местным кладбищем я не в состоянии!

Хотя… может, потребовать от городской стражи, чтобы они дежурили здесь и докладывали мне, если что-нибудь вдруг выкопается?

Ну да, ну да, дежурить, скорее всего, мне и поручат. Вот я посмеюсь!

Нет, господа, ночевать на кладбище я не желаю. И никто, скорее всего, не жаждет. Ладно я, я не такой суеверный, а местных попробуй заставить тут сидеть! Разве дурак какой согласится.

Итак, подытожил я собственные беспорядочные рассуждения, придется промолчать. И краем глаза посматривать за этим делом. Не доказано, кстати, что это могилы тех трупов, что напали на Винеса. Может, эти сами выбрались и до сих пор гуляют по городу.

Меня пробрала дрожь от этой мысли. Может, кладбище непокойное само по себе, а кто-то этим воспользовался? Успокоить его я не смогу – не некромант, не обучен. Как узнать, те ли это могилы?

Я слетал к тем, что остались у входа в тупик. Они опять тянули жизнь, что за непоседливые ребята!

Я загреб их в левую кисть, как учил незабвенный магистр Фрей, и понесся обратно.

Кошмары почти растаяли, так что я с трудом нашел место. Вытряхнул успокоившиеся трупы и присел рядом, настраиваясь на них.

Омерзительное ощущение! Зато через полчаса я знал, что это их могилы.

Что дальше?

Я заглянул в ближайшую яму. Неглубокая, метра полтора, покатые осыпающиеся стены, гроба не видно. Свет, правда, тусклый. Черт, что же делать? Надо бы их обратно!

Я провел над каждым из них рукой, стряхивая каждого в собственную могилу. С засыпанием мучиться не стал, кинул на каждого сверху по горсти земли и спешно сбежал оттуда. Кладбище действовало на нервы, что ни говори. Слишком тихо, слишком темно, слишком спокойно.

Когда я возвращался, город уже начинал жить. В окошках горел свет, и я ступал иногда по желтым квадратам, то тут, то там раскиданным на черном снегу. Навстречу мне толкал тележку тряпичник, сам укутанный в тряпье так, что торчали только нос да полусонные глаза. Мы встретились взглядами, и он поклонился. Я кивнул и прошел дальше, с трудом передвигая ноги. Ночь выдалась тяжелая, поспать бы, но есть еще одно дело.

Я свернул в переулок в квартале от ворот и через пять минут вышел к ограде церкви. Дверь была приоткрыта, и оттуда лился теплый свет.

Внутри шебуршились старушки в платочках, они зажигали свечи и мелко крестились.

–Где святой отец? – спросил я у одной.

–Капюшон-то сними, – сердито и грубо шикнула она на меня. – Тебе зачем?

Я попытался сохранить спокойствие.

–Очень надо поговорить, где я могу его найти?

–Молодой еще, чтобы батюшка с тобой беседовал, – сказала вредная старушенция. – Или покаяться хочешь?

–Хочу, – спокойно сказал я.

–В чем? – заинтересовалась старая карга.

–В том, что не проявил уважения к вашей старости.

Я поднял руку. Она завизжала, закрывая голову руками, и у меня заложило уши. Поморщившись, я присел перед большой жабой на холодных плитах пола, заглядывая в ее испуганные выпученные глаза.

На мое творение упала тень. Я вздохнул, взмахнув ладонью. Никогда себе этого не прощу. Старушка, мелко семеня и крестясь, с причитаниями и молитвой куда-то сбежала, и до меня доносились только глухие всхлипывания: "Ирод! Олух царя небесного!" – и все в таком же роде. Другие старушки тоже исчезли.

Я поднялся и исподлобья взглянул на молодого священника. Не проклянет ли?

Он величественно молчал и ждал, что я скажу.

–На кладбище надо бы закопать и отпеть кое-кого, – сказал я. – Трое ночью ходили по городу. Они лежат в своих могилах.

–Где?

–Не знаю. От северных ворот немного налево, недалеко от каких-то деревьев.

Святой отец неодобрительно покачал головой:

–Покажешь?

Я вздохнул. Теперь-то покажу, куда денусь!

До дому я добрался, когда уже светало. Винес лежал поверх моего одеяла в сапогах, раскинувшись на весь диван, Тики нигде не было видно. Спят, значит. А мне куда прикажете пристроиться?

Я сходил на кухоньку, сделал пару бутербродов, чаю и пошел устраиваться в кресло перед камином, где вовсю потрескивали и сыпали искрами наши саламандры. Подумаем?

Думалось плохо. Закрывались глаза, тяжелая голова с трудом держалась. Крепкий чай не помог: отогревшийся организм еще больше захотел спать.

Чтобы не поддаться соблазну, я решил прогуляться в Замок, где собирался посидеть в библиотеке, взять кое-какие книги сюда, побеседовать с дедом.

Пока я это решал, чуть не заснул.

Разбудили меня крики снаружи и громогласный лай.

Выскочил я, не вспомнив о верхней одежде, так как крики были детские.

Издали казалось, что ребята просто играют в снежки. Но я чувствовал злобу, сильную, почти недетскую. Что, кто?

Тики стоял на самой высокой башне, соседские мальчишки довольно успешно закидывали его снежками, у моего пса две морды из трех были чем-то залеплены так, что он не мог раскрыть ртов, зато третьей, свободной, пастью он лаял за троих. Как только соседи не сбежались?

Тики творил что-то странное. Злость исходила от него, кажется, он собирался колдовать. Меня он не заметил.

Ученик выпрямился во весь рост, игнорируя летящие в него снежки, и, в театральном жесте воздев руки, выкрикнул три слова.

На мальчишек обрушилась почти настоящая снежная лавина. Ах, ты мерзавец, где только вычитал заклинание?! Я едва успел прикрыть мальчишек, иначе они были бы погребены под снегом с головой. Есть, есть сила у ученика, а вот ума, похоже, Мирэн не дал!

Мальчишки в ужасе разбежались под защиту стен и заборов, прикрывая головы руками, а Тики резко повернулся ко мне, занося было руку для какой-то гадости. Но, увидев меня, смутился, разжал сведенные в сложную фигуру пальцы и опустил глаза.

Я пошел к псине. Обрадованный кобель попытался вылизать меня, но я успел увернуться. Провел рукой по морде со сведенными намертво челюстями… заклинание, простенькое, опять работа ученика. Чем ему собака не угодила?

–Он меня облаивал, – пожаловался сверху Тики.

Когда я освободил псу пасти, ему чуть не удалось меня вылизать.

–Не надо! – успел я его отпихнуть. Он упоенно вилял хвостом, тут же вывесив все три языка наружу, дыша часто и широко улыбаясь.

Я посмотрел на соседских мальчишек. Они, догадываясь, что я жду объяснений, стали осторожно подходить.

–Он не пускает нас играть в замке, – сообщили ребята, как только приблизились.

Я поднял глаза и увидел, что Тики сбежал в дом.

–Играйте, ребята, – сказал я устало.

Поежившись, я не стал возвращаться за плащом. Наколдовав себе что-то подобное, я прикрыл замерзшие уши капюшоном, закутал плечи, кивнул мальчишкам и поплелся в Замок.

–Разберетесь как-нибудь, – помахал я на прощание. – Я разрешил.

Пока я поднимался по склону холма, проваливаясь в сугробы почти по колено, я маялся неприятным ощущением. Что именно это было, определить оказалось сложно, но в груди засело какое-то омерзительное чувство. Такое чувство, что все это плохо закончится. Почему мне так казалось, объяснить себе я не мог, очень расплывчатым и неопределенным было ощущение.

Арбин выглядел усталым. Набухшие красные веки, тусклый взгляд, руки немного трясутся. Он сидел в своем любимом кресле перед жарко натопленным камином, глубоко задумавшись, а на огне кипел чайник, и дед его не слышал.

Аккуратно закрывая дверь, я мысленным усилием снял чайник с огня и поставил на решетку. Арбин не пошевелился.

Садиться в тепло мне не хотелось, иначе опять потянуло бы в сон, глаза и так немного побаливали. Поэтому я отошел к столу, где и пристроился в ожидании, когда очнется от своих раздумий старый ректор.

–Сон, – сказал Арбин так внезапно, что я вздрогнул, – амбивалентен по природе. Он есть Смерть в миниатюре, так как во время сна мы отсутствуем в жизни; он есть Жизнь в миниатюре, так как он дает силы для дальнейшего существования; умирание и возрождение ежедневно. Поэтому сон нельзя считать ни враждебным, ни дружественным человеку явлением.

Я молчал и ждал продолжения. Ничего нового для себя я пока что не услышал. Но так как дед, кажется, говорил не для меня, а для себя, то я не счел нужным комментировать. К тому же, с грустью подумалось мне, для него этот вопрос более актуален: недалек час его последнего сна.

–Также, – продолжил Арбин как бы издалека, – сны есть предтеча литературы. Они создаются человеком по тому же принципу – принципу субъективного искажения реальности. Сны, с одной стороны, есть создание человека, с другой – нечто, ему неподвластное. Сны также есть предтеча магии в этом смысле. Волшебство тоже есть субъективное искажение реальности. Значит ли это, что мы имеем дело с явлениями одного порядка? Сны – внутреннее колдовство каждого? Вероятно. Но как тогда возможен выход снов в мир (я навострил уши), в реальность, плотность которой ужасающа и непостижима. Как неконтролируемое может явить себя в действительности, ведь, чтобы в ней существовать, надо обладать плотностью или плотью, что суть одно и то же? В литературе, что занимательно и поучительно, описаны случаи встречи со снами, данными в реальности. Но и там, и в нашем случае они все равно оставались чем-то призрачным, бесплотным, хоть и имеющим визуальный облик. Еще один вопрос – может ли иметь внешность то, что не имеет тела? Что это – сны наяву или еще один срез действительности? Как волшебник и поэт, я принимаю любое переходное явление из мира этого в любой другой, самые нелепые для здравого смысла явления меня устраивают как возможные. По этой причине для меня совершенно невозможно поверить в невозможное – его для меня не существует. Даже как ученый я не способен закрыть глаза на виденное нами: история учит, что многое неизвестное сегодня становится обыденностью завтра, как бы невозможно ни казалось оно нам сегодня. Однако мое всеприятие всех нелепостей мира как вероятных не поможет мне объяснить наблюдаемый нами недавно феномен. Я, конечно, мог бы оставить его в разряде просто существующего и потому принимаемого – а что еще остается? Существование человека кажется мне еще более нелепым, но это не мешает мне закрывать на это глаза.

Он вздохнул:

–Может, сядешь поближе? Неудобно не видеть собеседника.

–Боюсь, что у огня я засну, – виновато сказал я. – Ночью я почти не спал, а перед этим лечил одного паренька и совершенно обессилел.

–Так ляг и поспи, – ворчливо сказал дед.

–Нет, не хочу. Боюсь, что пропущу что-нибудь важное.

–Как знаешь. Так вот, о чем я?

–О снах.

–Это была пустая философия, – отмахнулся он. – На столе рядом с тобой должны быть на карточках выходные данные книг, которые могут тебе помочь. Есть человек. У него есть внешнее и внутреннее. Они не разделены и даже постоянно сообщаются между собой и взаимодействуют. Взаимослияние их и есть человек. Грубо, конечно. Главная человеческая интенция – вынос себя за пределы себя и очеловечивание мира, творческое – не всегда – преображение мира. Сны – наброски? Сны, возможно, ближе к жизни, потому что есть человеческое и потому сон со снами дальше от смерти. Сон – некий знак живости. С другой стороны, смерть есть совершенно естественное состояние жизни, в мире нет чего-нибудь одного, или-или, есть и то, и другое. Однако человек стремится преодолеть смерть – например, оставшись жить в памяти других. Не знаю, утешает ли это умерших, но живых – вполне. Итак, сон есть черновик того, что человек желает сделать с миром, впитать в себя и менять по своему усмотрению. Но если он так сделает, то мир исчезнет – и не исчезнет ли после этого и человек? Значит, смерть необходима и обязательна, чтобы существовал человек? А сон – предупреждение и постоянное напоминание о необходимости хранить хрупкое равновесие между бытием и небытием. Выход сна вовне, получается, есть угроза этому равновесию, попытка достичь бессмертия и – абсолютной смерти. Бессмертный человек невозможен. Человеческое должно оставаться человеческим, то есть – смертным.