Текст книги "Орлы императрицы"

Автор книги: Лев Полушкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)

Л. П. Полушкин
Орлы императрицы

Предисловие

Главная цель предлагаемой читателю книги – раскрыть истинные обстоятельства убийства российского государя Петра III на основании новых фактических данных.

Остальной материал является фоном и представляет собой исторический очерк о жизни братьев Орловых, российского дворянства конца XVIII – начала XIX века и двора Екатерины II. Главные герои книги братья Орловы: Иван, Григорий, Алексей, Федор и Владимир, из которых Григорий более десяти лет был фаворитом и одним из ближайших советников императрицы Екатерины II; Алексей известен как главнокомандующий русскими войсками в Средиземноморье, во время Русско-турецкой войны 1768–1774 годов, разгромившими турецкий флот, считавшийся в то время одним из сильнейших в мире.

На протяжении более двух веков А. Орлову приписывалось самовольное злодейское убийство свергнутого императора Петра III. Однако серии публикаций последних лет О. А. Иванова, а также впервые изданная под названием «Брауншвейгское семейство» рукопись историка XIX века М. Корфа, позволяют по-иному взглянуть не только на используемую в качестве исторического документа «копию» письма А. Орлова, сообщавшего об убийстве Петра III, но и на последние минуты жизни государя.

Фальшивка, сочиненная Ф. Ростопчиным, позволила Павлу I накануне собственной коронации очистить запятнанную кровью родителя российскую корону. Существующее с конца XVIII века искусно вживленное в историю ростопчинское сочинение кое-где и по сей день продолжает использоваться как подлинник. В настоящем издании представлены дополнительные сведения, касающиеся переворота 1762 года.

Братья Орловы были истинно русскими людьми, патриотами, не преклонявшимися слепо перед иностранщиной. Обладая огромным, не поддающимся учету, движимым и недвижимым имуществом, они, тем не менее, сумели снискать любовь своих крепостных людей. Их жизнь была на виду, их смелость, удаль, доступность и простонародный образ жизни были уважаемы не только всеми слоями русского общества. Алексея прославляли многие иностранные газеты, Григорию и Алексею посвящали оды такие поэты, как Г. Державин и В. Майков, в их честь отливали золотые памятные медали, знаменитые художники стремились запечатлеть их лица на портретах.

Братья упоминаются, и в первую очередь Григорий и Алексей, в книгах самого различного содержания. Это обусловлено тем, что их деятельность касалась как событий государственного значения, так и отдельных вопросов в области науки, искусства или производства. Сведения об Орловых носят мозаичный, порой противоречивый, характер, однако на их основании можно в общих чертах представить картину жизни братьев.

Собранные в течение шести лет материалы основаны на сведениях, приведенных в многочисленных трудах. Список основной использованной литературы приведен в конце книги. Особую ценность при сборе материалов представляли книги из фондов Государственной Публичной исторической библиотеки России, а также монография «Император Павел I» Н. Шильдера и впервые опубликованная в конце XX века рукопись М. Корфа «Брауншвейгское семейство». Имена Н. Шильдера и М. Корфа связаны с особым доверием к ним членов императорской семьи, оба они имели доступ к императорским архивам.

В книге основное внимание уделено Григорию и Алексею как наиболее ярким представителям екатерининского поколения братьев Орловых. Их жизненные пути, черты характеров способствуют пониманию некоторых спорных вопросов отечественной истории. Каждому из них посвящены отдельные главы, так как, несмотря на крепкую братскую дружбу, их судьбы и уклад жизни существенно различались.

Большое место отведено письмам самих героев очерка, Орловых, причем в большинстве цитат сохранена орфография. Значительную часть материала составляют цитаты из писем, записок и мемуаров иностранцев, побывавших в описываемое время в России; иностранные дипломаты, как это повелось с незапамятных времен, занимаясь разведывательной деятельностью, интересовались мельчайшими подробностями жизни императорского двора. При этом надо принимать во внимание то обстоятельство, что они могли доверять бумаге самые сокровенные мысли и наблюдения (в отличие от русских, которым за длинный язык грозили самые суровые наказания), особенно после возвращения из России на родину.

Цитируемый материал сопровождается ссылкой на порядковый номер источника, представленного в перечне литературы в конце книги, после чего указан номер страницы, что позволит читателю быстро отыскать интересующую его часть текста.

Автор приносит искреннюю благодарность протоиерею Валерию Приходченко за предоставленные материалы по истории Хатунской волости и храма Рождества Богородицы в селе Хатунь Ступинского района Московской области.

Глава I
Молодые годы братьев Орловых

Семья Орловых. «Старик» Иван. Разгульная молодость

В «Истории родов русского дворянства» П. Н. Петрова [45/2], Орловы отнесены к старинному дворянскому роду, хотя и недостаточно исследованному. Их предки были выходцами из г. Бежецка Тверской губернии, отец их имел также родовой дом-усадьбу в Москве в районе Никитских ворот, на месте дома № 5 по Гранатному переулку, построенного в XX в. Большие каменные палаты Г. И. Орлова-отца выходили на Малую Никитскую улицу, а вдоль Гранатного переулка стояли деревянные хозяйственные постройки.

Григорий Иванович Орлов (1658–1746), генерал-майор и новгородский губернатор, был женат на Лукерье (Гликерии) Ивановне Зиновьевой. У них было девять детей, из них четверо умерли в детстве. Оставшиеся в живых пятеро братьев Орловых – герои нашего повествования:

Иван Григорьевич (3.09.1733–18.11.1791), граф, капитан Преображенского полка;

Григорий Григорьевич (6.03.1734–13.04.1783), граф, князь Римской империи, генерал-фельдцейхмейстер, первый президент Вольного экономического общества;

Алексей Григорьевич (24.09.1735–24.12.1807), граф, генерал-аншеф, генерал-адмирал, в 1770 г. получил титул Чесменского;

Федор Григорьевич (8.02.1741–17.05.1796), граф, генерал-аншеф, обер-прокурор Сената;

Владимир Григорьевич (8.07.1743–28.02.1831), граф, директор Академии наук в 1766–1774 гг.

Родовой дом Орловых находился на краю тогдашней Москвы, в приходе церкви Святого Георгия на Всполье (Малая Никитская ул.). Уклад жизни братьев при жизни родителей ничем не отличался от быта прочих выходцев из дворянских семей.

Братья росли дружной семьей. После смерти отца, оставившего наследство в 2 тысячи душ крестьян, главенствующее положение занял старший, двенадцатилетний Иван, за что и получил на всю жизнь уважительное прозвище – «старик». Алексея звали в семье Алеханом, Федора – «Дунайкой». Иван взял на себя все хлопоты по управлению хозяйством, нераздельными имениями братьев (раздел был произведен лишь после смерти Ивана в 1791 г.), непомерно разросшимися после переворота 1762 г. От блестящей карьеры, открывавшейся перед ним в связи с участием его братьев в перевороте, Иван отказался. Он получил сразу только титул графа и звание капитана, одно время участвовал в работе Комиссии по уложению, от всех дальнейших государственных поручений императрицы и связанных с ними повышений он добровольно отказывался.

Братья не садились в присутствии Ивана без позволения, порой называли его ласкательно «старинушка», «папинька-сударушка». Уважение к старшему сохранялось до последних дней жизни; Григорий, даже будучи фаворитом Екатерины Великой, не позволял себе садиться без позволения старшего брата. Братья имели общие доходы и расходы, – одним словом, у них был один кошелек, доверенный Ивану. В зрелые годы Иван, Алексей и Владимир отличались уменьем толково распоряжаться своим достатком, расчетливостью, домовитостью. Впрочем, эти качества не мешали главному хозяйственнику – Ивану за один вечер проиграть в карты несколько тысяч рублей, чтобы потом сокрушаться по потерянным деньгам. Жил старший брат в основном в Москве или в «низовых имениях» на Волге (в районе Симбирска), в Петербург наведывался редко, в основном для того, чтобы повидаться с братьями или помочь им в финансовых делах. Иван был женат на Елизавете Федоровне Ртищевой (1750–1834), намного пережившей своего мужа, детей у них не было. Младший брат, Владимир, поначалу воспитывался в семье Ивана. Он единственный из братьев Орловых, кто получил высшее образование.

Давая обобщенную характеристику братьям после своего воцарения на российском престоле, Екатерина II писала: «Орловы блистали искусством возбуждать умы, разумной твердостью, крупными и мелкими подробностями своего поведения, присутствием духа – и авторитетом, благодаря всему этому завоеванным. У них много здравого смысла, щедрой отваги, их патриотизм доходит до энтузиазма, они вполне порядочные, страстно мне преданные, и они дружат меж собою, чего у братьев обычно никогда не бывает; всего их пятеро, но здесь было только трое» [47, 167]. Последние слова относятся к перевороту 1762 г. А вот еще одна ее характеристика, в которой не говорится прямо, к кому она относится, но, безусловно, подразумеваются братья Орловы: «Понятия не имею, что говорят о тех, кто окружает меня, но я достоверно знаю, что это не презренные льстецы и не трусливые или низкие души. Мне известны их патриотические чувства, их любовь к добру, осуществляемая и на практике. Они никого не обманывают и никогда не берут денег за то, что доверие, каким они пользуются, дает им право совершить. Если, обладая этими качествами, они не имеют счастья понравиться тем, кто предпочел бы видеть их коррумпированными – черт возьми, они и я, мы обойдемся и без этого стороннего одобрения» [47, 174].

Известно, что до переворота 1762 г. братья Орловы, по крайней мере трое из них: Григорий, Алексей и Федор, слыли силачами, кулачными бойцами, участниками шумных офицерских попоек в Петербурге и на его окраинах. Четверо старших братьев служили офицерами в гвардии, но троих (Григория, Алексея и Федора) знали во всех полках, им старались подражать, они были идолами офицерской молодежи, что предопределило их решающую роль в организации дворцового переворота.

Существует предание по поводу разгульной жизни молодых гвардейцев Орловых, согласно которому физически с троими из них мог соперничать в Петербурге только сослуживец Алексея по полку – Шванвич (его сын сочинял впоследствии Е. Пугачеву «немецкие указы»). Шванвич мог по отдельности справиться с каждым из братьев, но когда те были вдвоем, победы оказывались на их стороне. В результате неоднократных стычек между ними однажды было заключено условие, исключающее напрасное выяснение отношений: если Шванвич застает в злачном месте одного из братьев, то тот уступает ему все, чем владеет на данный момент, если же братьев двое, то они без спора занимают его место.

Однажды Шванвич, придя в трактир, застал там развлекающегося Федора в обществе женщин, распивающего вино и играющего в бильярд. По договору Федор без сопротивления уступил и женщин, и вино, и бильярд, но вскоре туда явился Алехан. Братья потребовали обратной уступки, однако Шванвич воспротивился и был из трактира вытолкан за дверь. Однако, будучи уже в заметном подпитии, он озлился, спрятался за воротами и, когда братья выходили, нанес Алексею удар палашом. Левая сторона рта была рассечена, Алексея отвели к жившему рядом лейб-медику [43, 80]. По другому рассказу, не столь романтичному, но более правдивому, Шванвич схватился за нож после того, как проиграл А. Орлову в карты. С того времени у Алексея на левой щеке остался на всю жизнь шрам, за что и получил он прозвище «Орлов со шрамом».

Несмотря на этот инцидент, Орловы, получившие после переворота 1762 г. огромное влияние на императрицу, не только не сделали Шванвичу зла, но даже способствовали назначению его кронштадтским комендантом, а десятью годами позже сыну его, осужденному за участие в Пугачевском восстании, их стараниями был смягчен приговор.

По свидетельству историка М. М. Щербатова, Орловы в течение всей жизни не были мстительны по отношению к своим неприятелям, хотя тех было немало: например, вельможи Никита и Петр Панины, их племянница княгиня Е. Дашкова, адмирал Чичагов и самый главный их недруг – Г. Потемкин.

Первые годы службы. Капитан Г. Орлов в Кенигсберге

Пятнадцатилетнего Григория привезли в Петербург вместе с братьями Алексеем, Федором и Михаилом (последний вскоре умер). По не подтвержденным данным поначалу они обучались в Сухопутном кадетском корпусе, называвшемся «рыцарской академией», в котором учились в разное время такие знаменитости, как Н. Репнин, П. Мелиссино, П. Панин, И. Елагин, М. Каменский, А. Суворов, М. Кутузов. В 1749 г. Г. Орлов поступил в Семеновский полк; в официальной записке о его службе сказано: «Лб-гв. Семеновском полку солдатом 749 г.». Старший брат Иван числился в Преображенском полку.

Юный Григорий и не подозревал тогда, на какую высоту вскоре поднимет его судьба. Именно ему суждено было проложить путь в высший свет себе и всему роду Орловых.

В 1756 г. Россия в союзе с Австрией, Францией и другими странами вступила в войну, названную впоследствии Семилетней, с Пруссией, возглавляемой талантливым полководцем Фридрихом II, союзниками Пруссии были Англия и Португалия. Об участии в войне Орловых известно лишь, что в битве при Цорндорфе в августе 1758 г. отличился своей храбростью и презрением к смерти Григорий, получивший три ранения, но не покинувший поля боя, чем привлек к себе внимание русского командования. В той же битве был захвачен в плен адъютант прусского короля, граф Шверин, его отправили в отвоеванный Кенигсберг, служивший центром русского управления захваченными прусскими территориями. В качестве сопровождающего к нему назначили едва оправившегося от ран Г. Орлова, вместе с которым поехал и его двоюродный брат Зиновьев. В Кенигсберге стоял в это время Архангелогородский полк, а обязанности русского военного губернатора исполнял генерал Н. А. Корф, ставший впоследствии главным полицмейстером Петербурга. В Кенигсберг Григорий прибыл уже капитаном, и следует заметить, что в 50-е годы XVIII в. офицерское звание дорого стоило, получить его по протекции было невозможно даже детям самых знатнейших вельмож, близких к императрице. Это потом, лет через двадцать, присвоение званий упростилось настолько, что офицерами дворянские сынки становились с рождения, а повышения в звании производились за деньги.

В это же время в Кенигсберге находился по службе будущий писатель и естествоиспытатель Андрей Тимофеевич Болотов (1738–1833), оставивший потомкам объемистые мемуары, благодаря которым, в частности, выясняются многие подробности жизни русского офицерства того времени. «…Кенигсберг есть такой город, который преисполнен всем тем, что страсти молодых и в роскоши и распутствах жизнь свою препровождающих удовлетворять и насыщать может, а именно, что было в оном превеликое множество трактиров и биллиардов и других увеселительных мест; что все, что угодно, в нем доставать можно, а всего паче, что женский пол в оном слишком любострастию подвержен и что находятся в оном превеликое множество молодых женщин, упражняющихся в бесчестном рукоделии и продающих честь и целомудрие свое за деньги» [5/1, 490].

Повальное большинство офицеров стремилось по прибытии сюда обзавестись любовницами, взять к себе на содержание молодых девушек, познакомиться со всеми злачными местами. Болотов не принадлежал к их числу, он увиливал всячески от компаний, проводивших время в развлечениях с девицами легкого поведения, и потому удивился, когда узнал, что по прошествии двух недель после появления знакомые его знали уже все здешние трактиры и притоны. Еще более странным казалось, что среди таких офицеров находились и столь почтенные люди, в которых ранее и заподозрить было невозможно обнаруженные вдруг склонности к распутству. Естественно, общительный, красивый и рослый Григорий Орлов не уступал своим сверстникам и в амурных делах.

В Кенигсберге он быстро сделался душой общества, основу которого составляли молодые офицеры. Здесь впервые проявились и его организаторские способности. Болотов пишет: «Молодежи нашей восхотелось ко всем обыкновенным увеселениям присовокупить еще одно, а именно – составить российский благородный театр. К сему побудились они наиболее тем, что бывшая у нас зимою банда (группа) комедиантов уехала в иные города, и театральные наши зрелища уже с самой весны пресеклись, и театральный дом стоял пуст. Итак, вздумалось господам нашим испытать составить из самих себя некоторый род театра. Первейшими заводчиками к тому были: помянутый господин Орлов, Зиновьев и некто из приезжих и тогда тут живший, по фамилии господин Думашнев. Не успели они сего дела затеять и назначить для первого опыта одну из наших трагедий, а именно „Демофонта“ (по трагедии в стихах М. Ломоносова. – Л.П.), как и стали набирать людей, кому бы вместе с ними и представлять оную». С поиском кандидатур на мужские роли проблем не возникало, сложнее оказалось с подбором на женские, но в конце концов весь состав был подобран, и участвующие приступили к разучиванию ролей.

Однако когда добрая половина подготовительного времени была затрачена, произошло нечто такое, что вся затея с театром лопнула как мыльный пузырь. Болотов, также разучивавший одну из ролей, получил известие о том от Орлова. «„Знаешь ль, Болотов, мой друг, какое горе? – сказал он мне, пришедши одним утром к нам и меня обнимая. – Ведь делу-то нашему не бывать, и оно разрушилось!“ „И! Что ты говоришь? – воскликнул я, поразившись. – Возможно ли?“

„Точно так, – продолжал он, – и ты, мой друг, уже более не трудись и роли своей не тверди“. „Вот хорошо! – возопил я. – Роли своей не учи; да она у меня уже давно выучена, и поэтому все труды и старания мои были напрасны. Спасибо!“. „Ну, что делать, голубчик! Так уже и быть, я сам о том горюю, у меня и у самого было много выучено; но что делать, произошли обстоятельства, и обстоятельства такие, что нам теперь и помышлять о том более уже не можно“. „Но какие же такие?“ – спросил я. „Ну, какие бы то ни было, – сказал он, – мне и сказать тебе не можно, а довольно, что то дело кончилось и ему не быть никогда“. Сказав сие, побежал он от меня как молния, что так я остался в превеликом изумлении и на него в досаде» [5/1, 493].

Так и не смог потом Болотов установить причину неудачи с организацией театрального зрелища. Но главными затейниками и в устроении здешних балов и маскарадов оставались те же Г. Орлов и А. Зиновьев. Молодые офицеры во главе с ними стали желанными на проводившихся в здешнем «общественном городском доме» свадьбах, зал которого бесплатно сдавался на вечер под какое-либо торжество. Дом этот стоял поблизости от местной городской ратуши в Альтштадте – старом районе города.

Один из маскарадов у Н. Корфа с участием Г. Орлова запомнился А. Болотову особо: «разные дикие старинные и новые народы, художники и мастеровые, но и движущиеся предметы (шкафы, пирамиды и т. д.) приводили в восторг и удивление». Сам Г. Орлов был одет в костюм древнеримского сенатора, который так ему подходил, что А. Болотов и другие, невольно им любуясь, говорили в один голос: «Только бы быть тебе, братец, большим боярином и господином; никакое платье тебе так не пристало, как сие». Эти слова оказались пророческими.

Здесь, по свидетельству А. Болотова, Г. Орлов якобы вступил в масонскую ложу, но кроме этого никаких сведений о связях Григория с масонами в дальнейшем не обнаружено.

Прибытие в Петербург. Обстановка при малом дворе

В марте 1759 г. Григорий вместе со Швериным переправляется в Петербург, где прусский подданный при поддержке наследника русского престола Петра Федоровича был поселен не как военнопленный, а как «знатный иностранец» в прекрасном дворце Строганова у Полицейского моста на Невском. Григорий устраивается по соседству, в доме придворного банкира Кнутсена, рядом со старым деревянным императорским дворцом, на пересечении Мойки с Невским проспектом (новый Зимний дворец начал эксплуатироваться в 1762 г., но полностью внутренняя отделка его завершена была только в 1768 г.). По плану Растрелли старый дворец состоял из трех корпусов, соединенных галереями и выходивших фасадами на Адмиралтейский луг.

Молодая великая княгиня Екатерина Алексеевна только в конце 1758 г. простилась с уехавшим на родину любовником, знатным поляком, будущим королем Полыни, Станиславом Понятовским, который за несколько месяцев до отбытия попал в пикантную ситуацию, будучи схвачен в Ораниенбауме людьми мужа Екатерины Петра Федоровича. Здесь размещался тогда малый двор, и поляк направлялся на тайное свидание с Екатериной.

Понятовский прибыл переодетым, чтобы не быть узнанным, причем в этот раз он не предупредил великую княгиню о своем визите. При въезде ночью в Ораниенбаум карста его была остановлена компанией Петра, поинтересовавшейся у сопровождавшего скорохода, кого он везет. Скороход, как было условлено заранее, ответил, что везет портного для великой княгини, карета была пропущена, но фрейлина Екатерины, любовница Петра, Елизавета Воронцова, стала зубоскалить по поводу так называемого портного и великий князь повелел схватить и доставить к нему незнакомца на допрос. «Незнакомец» к этому моменту уже провел с любовницей не один час, и в нескольких шагах от павильона, занимаемого великой княгиней якобы для приема ванн, был схвачен за воротник и доставлен пред очи наследника, который тут же его опознал.

Петр начал выяснять, спал ли он с его женой, но Понятовский запирался и, после нескольких часов пребывания в камере, дал понять зашедшему к нему начальнику Тайной канцелярии А. Шувалову, что было бы в общих интересах эту историю замять. После некоторых раздумий Петр отпустил Понятовского, а Екатерина предприняла кое-какие шаги к сближению с Е. Воронцовой. Через три дня в Петергоф, куда вернулся любовник великой княгини и где должны были отмечаться именины наследника – праздник святого Петра, прибыл весь малый двор. Танцуя вечером на балу менуэт с Е. Воронцовой, Понятовский сказал: «Вы могли бы осчастливить несколько человек сразу» и услышал в ответ: «Это почти уже сделано. Приходите в час ночи с Львом Александровичем (Нарышкиным. – Л.П.) в павильон Монплезир. Вы найдете меня у великого князя».

Встреченный в условленный час у названного Воронцовой павильона поляк некоторое время провел в ожидании, и когда Петр освободился от своих друзей, увидел его, будучи в самом благодушном настроении. Великий князь с улыбкой сказал: «Ну не безумец ли ты? Стоило признаться сразу, и никакого шума не было бы». Поляк польстил Петру, высказав восхищение бдительностью его людей, после чего окончательно развеселившийся хозяин заметил, что теперь их компании не хватает четвертого участника этой истории, и пошел в покои своей жены, вытащил ее из постели, позволив натянуть чулки, и привел в свое общество без туфель и нижней юбки. До четырех часов утра все четверо веселились и хохотали как близкие друзья.

Этот эпизод, рассказанный самим С. Понятовским, достаточно полно освещает взаимоотношения будущего императора с императрицей.

В 1760 г. Григорий перешел на артиллерийскую службу и был назначен адъютантом генерала графа П. И. Шувалова (П. Шувалов возвысился благодаря брату своему Ивану, фавориту императрицы Елизаветы Петровны, и женитьбе на ее подруге, Мавре Егоровне Шепелевой). Обязанности адъютанта, собственно, ничем не отличались от курьерских: ему надлежало развозить и разносить письма, записки, приглашения, распоряжения и т. д., благодаря чему, а также вследствие своей природной благожелательности, круг знакомств Григория в скором времени оказался весьма широким. Поскольку П. Шувалов, находясь в должности генерал-фельдцейхмейстера, являлся начальником всех фейерверков двора (проводившихся, как правило, три раза в год – на Новый год и дни рождения и коронации императрицы), то Григорию волей-неволей пришлось исполнять отдельные поручения, касавшиеся приготовлений и демонстрации пиротехнических средств. В эти годы фейерверки в Петербурге проводились на громадном помосте, установленном на сваях посреди Невы возле развилки перед Ростральными колоннами.

Развозимые записки были разного свойства, в том числе и любовные, получательницами которых были конечно же и жившие во дворце фрейлины ее императорского величества, как правило, не отличавшиеся особой строгостью в отношениях с мужчинами.

Благодаря той же Мавре Егоровне при дворе появилась новая «должность» смотрительницы над фрейлинами, или – если сказать более откровенно – надзирательницы, устроенная для дочери временщика Анны Иоанновны Бирона, известной после принятия ею православия под именем Екатерины Ивановны. Некрасивая, кривобокая, и от того несколько горбатая, Екатерина Ивановна занимала комнату, примыкающую к помещениям фрейлин, и потому являла собою своеобразный «контрольно-пропускной пункт» на подступах к веселым красавицам. Должность эту предприимчивая Екатерина Ивановна сделала, как говорили, и прибыльной, и приятной: кроме пользования дворцовым довольствием она ввела негласную пошлину, которую, по свидетельству великой княгини Екатерины Алексеевны, любители любовных приключений оплачивали иной раз не только деньгами.

Екатерина Ивановна была обласкана императрицей Елизаветой, называвшей немку «принцессой Курляндской». За игрой в карты «принцесса», благодаря своему происхождению и охотному общению на немецком языке, сблизилась с Петром Федоровичем, а Екатерина называла новоявленную соперницу без тени ревности «маленьким уродом». Григорию Орлову, несомненно, также приходилось прибегать к услугам Екатерины Ивановны.

П. Шувалов, по существовавшей при дворе со времен Петра I легкости нравов, имел в это время любовницей княгиню Елену Степановну Куракину (урожденную Апраксину), с которой, бывая по роду службы в доме генерала, вскоре познакомился Григорий Орлов и сильно ею увлекся. Увлечение оказалось взаимным, о чем скоро стало известно могущественному генералу.

Г. Орлов пережил с Е. Куракиной в течение двух лет бурный роман, доставив своему шефу немало горьких минут, любовная эта история стала известна при малом дворе, а вместе с тем и молодой великой княгине Екатерине Алексеевне, пожелавшей познакомиться с дерзким капитаном, любовником прекрасной Елены, славившейся своим вкусом на мужчин.

Предоставим слово Рюльеру, секретарю французского посланника барона Бретейля при российском императорском дворе, автору знаменитой книги под названием «История и анекдоты революции в России в 1762 г.». Вращаясь в круговороте столичной придворной жизни, этот дипломат, писатель и поэт имел массу сведений о закулисных делах российской элиты; его осведомленность поражает, но следует отметить, что приводимые им в «Истории и анекдотах…» факты порой неверны, порой противоречивы, но в то же время многое подтверждается другими источниками, и потому в целом эти записки заслуживают внимания.

Итак, вот что пишет Рюльер по поводу знакомства Г. Орлова с Е. Куракиной: «Григорий Григорьевич Орлов, мужчина стран северных, не весьма знатного происхождения, дворянин, если угодно, потому что имел несколько крепостных крестьян и братьев, служивших солдатами в полках гвардейских, был избран в адъютанты к начальнику артиллерии графу Петру Ивановичу Шувалову, роскошнейшему из вельмож русских. По обыкновению сей земли генералы имеют во всякое время при себе своих адъютантов; они сидят у них в передней, ездят верхом при карете и составляют домашнее общество. Выгода прекрасной наружности, по которой избран Орлов, скоро была причиной его несчастья. Княгиня Куракина, одна из отличных придворных щеголих, темноволосая и белолицая, живая и остроумная красавица, известна была в свете как любовница генерала, а на самом деле его адъютанта. Генерал был столь рассеян, что не ревновал; но надлежало уступить очевидному доказательству: по несчастью он застал его. Адъютант был изгнан и, верно, был бы сослан навсегда в Сибирь, если бы невидимая рука не спасла его от погибели. Это была великая княгиня. Слух о сем происшествии достиг ушей ее в том уединении, которое она избрала себе еще до кончины императрицы Елизаветы. Ее уверяли, что сей прекрасный несчастливец, достоин ее покровительства; притом же княгиня Куракина была так известна, что можно всякий раз, завязав глаза, принять в любовники того, который был у нее. Горничная, женщина ловкая и любимая, Екатерина Ивановна употреблена была в посредство, приняла все предосторожности, какие предусмотрительная недоверчивость внушить может, и Орлов, любимец прекрасной незнакомки, не зная всего своего счастья, был уже благополучнейший человек в свете» [10, 174].

При встрече Григорий произвел на Екатерину неотразимое впечатление и стал ее любовником. Судя по дате рождения их общего сына (рождение Екатериной ребенка от Г. Орлова 11 апреля 1762 г. не подлежит сомнению), знакомство состоялось не позже лета 1761 г. Вскоре соображения о захвате российского престола стали для Екатерины общими с Г. Орловым, и тот приступил к тайной организации заговора.

Екатерина Алексеевна, с молодых лет отличаясь дальновидностью, к 1761 г. уже видела перспективу, открывающую ей восхождение на российский трон. К этому времени болезнь Елизаветы стала принимать все более отчетливые формы, Петр Федорович готовился принять императорский скипетр, а не любящая его и нелюбимая жена соображала, какую неоценимую пользу мог оказать ей Г. Орлов, имея гвардейцев-братьев, пользующихся огромным авторитетом в гвардейских полках. К тому же, по словам самой Екатерины, с Григорием «было весело, легко и просто». Итак, вскоре Екатерина забеременела, что, разумеется, надо было скрывать от мужа, избегая никому не нужного скандала. Сделать это было не особенно сложно, если учесть взаимную неприязнь супругов и нескрываемую интимную связь Петра Федоровича с Елизаветой Воронцовой, родной сестрой Екатерины Дашковой. Таким образом, у Г. Орлова появился сын, нареченный Алексеем Григорьевичем, который воспитывался в семье В. Шкурина вместе с его сыновьями и поначалу считался его сыном, но затем был назван князем Сицким, а еще позже получил фамилию Бобринский по селу Бобрики Тульской губернии, пожалованному ему матерью-императрицей.