Текст книги "Орлы императрицы"

Автор книги: Лев Полушкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

Первые шаги Григория при высочайшем дворе

После смерти Елизаветы Петровны ставший российским государем Петр Федорович стал поступать, мягко говоря, неразумно. Кроме явных политических ошибок, возмущавших в первую очередь военных, двор не мог не заметить странностей в его развлечениях и увлечениях.

Приведем здесь полностью рассказ А. Т. Болотова, переведенного в Петербург на службу флигель-адъютантом при уже знакомом нам Н. А. Корфе. Корф занимал в это время пост столичного генерал-полицмейстера, и в обязанности Болотова входило все то, чем занимался Г. Орлов при П. Шувалове.

По прибытии Болотова в столицу Корф первым делом поинтересовался, приходилось ли ему когда-нибудь бывать в императорском дворце и, услышав отрицательный ответ, дал провожатого и послал во дворец с необычным заданием. Зайти надо было «с заднего крылечка» через сени в левую дверь, за которой всегда стоял часовой, в обязанности которого входило в случае появления кого-либо вызывать лакея. Болотову велено было вызвать не кого-нибудь, а некоего Карла Ивановича Шпрингера, и когда тот выйдет, представиться и поклониться ему, после чего попросить (непременно по-немецки, чтобы часовой ничего не понял) «распроведать о том, что теперь государь (Петр III) делает, и чем занимается, и весел ли он?». Таким образом, генерал-полицмейстер установил тайную слежку за новоиспеченным государем.

Вынужденный повсюду сопровождать Корфа, состоявшего в свите Петра III, Болотов насмотрелся на бесконечные «куртаги» – вечеринки, происходившие то во дворце, то у одного, то у другого вельможи. По его словам, Петр неплохо и бегло умел играть на скрипке. Пока не пришла весенняя пора с ее воинскими парадами и смотрами, двор занят был пьянками, балами и дурацкими развлечениями. Один эпизод описан по личным наблюдениям Болотова.

Собралось множество вельмож. Лакеи внесли длинные курительные трубки и пакеты с табаком; император увлекался курением и заставлял приближенных подражать ему. Отказы сулили немилость. Стол постоянно пополнялся, разговоры и смех становились все громче, и, когда государственные мужи «дошли до кондиции», то вышли во двор на усыпанную песком площадку и затеяли такую игру: надо было скакать на одной ноге и, гоняясь друг за другом, стараться угодить коленом под зад и сбить с ног. Лежачему тут же подносили новый бокал. Украшенные орденами, при полном параде, министры и генералы, не стыдясь прислуги, валялись в песке под пьяный хохот.

А с началом весны пошли бесконечные парады, смотры и занятия с «игрушечными» полками голштинцев.

Перед тем как перебраться из старого дворца в новый Зимний дворец, который был уже готов для житья, но не отделан изнутри, перед государем встала проблема по очищению окружающего старый дворец обширного пространства от застроек, – различного рода хибар, в которых жили строители и содержались мастерские, где велись различные подсобные работы. Их было столько, что для избавления от них требовалось немалое количество народа, транспорта и времени. Петру же непременно хотелось переехать в новый дворец к наступающей Пасхе. Задачу предложил решить Н. Корф: он посоветовал государю через городскую полицию известить народ о том, что можно без всякого дополнительного разрешения приходить пешком или приезжать сюда на возах и тащить к себе на двор все, что ни приглянется. Оперативность расчистки превзошла все ожидания: на следующий день на прилегающем ко дворцу пространстве не осталось ни доски, ни бревна, ни осколка кирпича.

Но вернемся к внутриполитической обстановке. Очевидно, посылая Болотова выведать через прислугу о роде занятий государя, Корф, входивший в число приближенных к Петру Федоровичу и чувствуя слабость государя, стоял перед выбором – кому служить, Петру или Екатерине? Екатерина и Г. Орлов, в свою очередь, хотели иметь глаза и уши при генерал-полицмейстере, от которого в случае заварухи зависело многое. В подтверждение приведем еще один рассказ А. Болотова.

«В один день, и как теперь помню, перед обедом, когда мы все (Корф и другие его адъютанты. – Л.П.) были дома, приезжает к нам тот самый господин Орлов, который в последующее время был столь славен в свете, и, сделавшись у нас первейшим большим боярином, играл несколько лет великую роль в государстве нашем. Я имел уже случай в прежних письмах своих сказывать вам, что сей человек был мне знаком по Кенигсбергу, и тогда, когда был он еще только капитаном и приставом у пленного прусского королевского адъютанта графа Шверина, и знаком более потому, что он часто к нам хаживал в канцелярию, что мы вместе с ним хаживали танцовать по мещанским свадьбам, танцовали вместе на генеральских балах и маскарадах и что он не только за ласковое и крайне приятное свое обхождение был всеми нами любим, но любил и сам нас, а особливо меня, и мы с ним были не только очень коротко знакомы, но и дружны. Сей-то человек вошел тогда вдруг в залу, где я с прочими находился… с распростертыми для объятия руками побежал я к нему, закричав: „Ба!.. Григорий Григорьевич!“» [5/2, 126].

Болотов далее рассказывает, что Г. Орлов «узнав меня также, с прежнею ласкою ко мне, воскликнул: Ах! Болотенько (ибо он так всегда меня любя и шутя в Кенигсберге называл)! Друг мой! Откуда ты это взялся? Каким образом очутился здесь? Уж не в штате ли ты у Николая Андреевича?»

Получив утвердительный ответ, Григорий произнес: «Ко мне, братец, пожалуй, я живу здесь близехонько, подле дворца самого, на Мойке!»

Во время обмена сведениями о событиях, произошедших с ними за время разлуки, вышедший в адъютантскую комнату Н. Корф тоже дружески приветствовал Григория. Он поцеловал его и, взяв за руку, повел в свой кабинет, где пробыл с ним больше часа. Содержание их разговора осталось для Болотова неизвестным, но расположение генерала к Орлову было явным: он уговорил его остаться на обед, дружески предавался воспоминаниям о службе и житье-бытье в Кенигсберге, балах и танцах. Перед отъездом Григорий снова расцеловал Болотова и настоятельно просил навестить его в своей квартире.

Болотов обещал Орлову заехать, но не придал особого значения будущей встрече и был удивлен, когда приехал к нему нарочный от Григория с просьбой навестить его немедленно. Когда же Болотов отвечал, что сейчас никак не может, так как должен ехать с генералом, нарочный настаивал, говоря, что ему поручено проводить Болотова до дверей квартиры Орлова. Адъютант действительно не мог отлучиться, но еще раз пообещал, что непременно заедет, однако не поспешил и на этот раз, и вскоре был уже крайне удивлен новым появлением нарочного с той же просьбой, что и накануне. И вновь Болотов не мог по службе своей в сей же час навестить товарища, а подумал только, что Орлову «хочется пошалберить и повидаться» но старой памяти. Раздосадованный многими очередными поручениями генерала своего, Болотов, однако, задумался о настойчивости Орлова, все не понимая причины, так как до того никаких, кроме дружеских связей, у них не было.

Вскоре появился здесь и сам Григорий. Уговоры снова были прерваны появившимся в дверях генералом, пригласившим Орлова на несколько минут к себе. Покидая адъютантскую, он еще раз просил несговорчивого приятеля побывать у него как можно скорей. Пребывая в раздумьях, так и не решился Болотов навестить Г. Орлова, считая, что тот хочет заманить его в какое-нибудь «дурное» дело.

Размышления о встречах с Г. Орловым, возникшие вновь уже после переворота, привели самого Болотова к догадке, что его стремились вовлечь в круг заговорщиков и таким образом установить слежку за генерал-полицмейстером.

Недовольство Петром III. Дворцовый переворот 1762 года

Российский император Петр III, своими политическими ходами, преклонением перед всем прусским и открытым пренебрежением к русским обычаям и обрядам православной церкви весьма скоро вызвал недовольство всего русского общества. Эти обстоятельства способствовали ускоренной подготовке государственного переворота.

Бесконечные куртаги, военные парады и муштра продолжали чередоваться у Петра с пьянством и идиотскими выходками и развлечениями. По рассказу очевидца, после смерти Елизаветы Петровны при отпевании ее в церкви император строил рожи, болтал и хихикал с соседствующими персонами, но особенно отличился при переносе гроба в Петропавловский собор. Когда шествие спустилось на лед Невы, Петр сначала отпустил траурный катафалк далеко вперед, а затем бросился за ним в развевающейся на ветру мантии бегом, увлекая за собой и всю группу обязанных находиться рядом с ним людей.

Неприязнь Петра к Екатерине открыто проявлялась еще до кончины Елизаветы Петровны и усилилась после воцарения. Доходило до того, что садовникам в Петергофе по его приказу запрещалось давать Екатерине во время пребывания там любимые ею фрукты. Однажды в присутствии за обедом иностранных дипломатов Петр обозвал супругу дурой из-за отказа ее пить стоя за здоровье прусского короля.

К тому же приближенные Петра нашептывали (впрочем, не без оснований), что как только он покинет пределы России для руководства военными действиями против Дании (куда он собирался), чтобы русскими штыками отвоевать для своей родной Голштинии герцогство Шлезвиг, Екатерина совершит переворот, а затем и умертвит его. Екатерина, в свою очередь, знала о намерениях Петра заключить ее в монастырь.

Недовольства армейской части общества вызывали бездарные решения Петра III о заключении мира с Пруссией, по которому все завоеванные кровью русских солдат в Семилетней войне территории возвращались Фридриху И, а также подготовкой к новой войне с бывшим совсем недавно союзником России – Данией. Проводы русской армии в новый заграничный поход, на которые должен был прибыть находившийся в Ораниенбауме Петр III, Н. И. Панин, принадлежавший тоже к числу заговорщиков, считал самым удобным моментом для осуществления переворота.

В гвардейских частях русской армии, и в первую очередь в Измайловском, Семеновском и Преображенском полках, а также при дворе к 1762 г. образовались четыре группы заговорщиков, среди которых были такие могущественные люди, как Н. Панин, К. Разумовский, Волконский, но основную, объединяющую роль играли представители из среды офицеров. Ядро, к которому тянулись все нити, составляли братья Орловы, главой ядра, был Григорий. Никита Панин целью заговора имел восхождение на престол наследника Павла (воспитание которого было поручено ему, Панину), отведя Екатерине Алексеевне роль регентши при нем. Существует версия о том, что Екатерина подала в Сенат письменное согласие на свое регентство, которое якобы выкрали Орловы. Это похоже на правду, в связи с чем необходимо вспомнить оставленное современниками замечание о том, что накануне осуществления заговора, 24 и 26 июня 1762 г., А. Орлов оказал Екатерине две какие-то особо важные тайные услуги.

Радушие, репутация отличных товарищей (а дружбой тогда очень дорожили), простота, сила и удаль Орловых привлекали в дом банкира Кнутсена на Большой Морской улице, который Г. Орлов делил в то время с братьями, армейскую молодежь, и здесь за разговорами и картами и происходила «вербовка». Влечению в этот дом способствовало наличие денежных средств, которые Григорий черпал из кассы артиллерийского штаба, оказавшейся в его руках после смерти П. И. Шувалова, и получение им должности цальмейстера при новом генерал-фельдцейхмейстере А. Н. Вильбоа.

К весне на стороне Орловых было около сорока гвардейских офицеров и около 10 тысяч солдат в разных полках. Братья решили, что пора действовать, и начали убеждать в этом Екатерину, но та сдерживала их натиск, считая, что чем выше возрастающий со временем уровень негодования, тем эффективнее будет удар.

Есть основания считать, что в делах, предшествовавших перевороту, был замешан известный тогда всему миру граф Сен-Жермен. Некоторые считают даже, что он скрывался в Петербурге под именем пьемонтца Одара, участие которого в заговоре всеми дружно подтверждается, но никто не говорит, в чем именно оно выражалось. Одар будто бы исполнял роль интенданта в ораниенбаумском дворце Петра III, по крайней мере его встречала там Е. Дашкова. Рюльер замечает, что Одар в решающие дни принял какие-то «предосторожности», без которых будто бы заговор был обречен на провал.

Легендарное имя всемирно известного мага и пророка графа Сен-Жермена, к личности которого проявляли интерес такие знаменитости, как Вольтер, А. Пушкин, Е. Блаватская, спор о жизни которого не затихает до сегодняшних дней, окутано самыми невероятными событиями, рассказы о нем не позволяют сделать вывод ни о его национальности, ни о гражданстве, ни о времени его пребывания на земле. Он появлялся совершенно неожиданно то в одной, то в другой стране, и столь же таинственно исчезал, словно растворяясь в пространстве и времени. Он знал секреты алмазов, умел устранять их дефекты, он выращивал жемчуг, обладал тайной «человеческого бессмертия», даром предсказания событий, сочинял музыку. Кстати, он предсказал Великую французскую революцию, обрисовав королю обстановку в стране и роли отдельных известных ему лиц в будущем. Пренебрежение его советами привело через несколько лет к казни Людовика XVI и Марии-Антуанетты и падению династии Бурбонов.

Граф Сен-Жермен действительно посещал Петербург в 1760–1762 гг., он не только был знаком с Орловыми, по свидетельству барона Глейхена, его считали приятелем Григория, называвшего таинственного мага «дорогим отцом». Некоторые исследователи жизни Сен-Жермена полагают (опять-таки без намеков на какие-либо конкретные факты), что он оказывал заговорщикам помощь. Знакомство графа с Г. Орловым подтвердилось через 11 лет при покупке «амстердамского бриллианта».

Нам остается предполагать, что заговорщики, наслышанные о пророческих способностях графа, использовали его провидение для освещения грядущих событий в целях выбора оптимального влияния на их развитие.

28 июня

Обратим внимание на совпадение двух знаменательных дат в судьбе Екатерины Алексеевны. 28 июня 1744 г., приняв православную веру, она стала великой княгиней; 28 июня 1762 г. она была провозглашена всероссийской императрицей. Чистая ли это случайность, или стойкая вера в счастливые приметы предопределила выбор даты переворота?

В литературе наиболее распространена версия о том, что толчком к началу осуществления заговора послужил неожиданный случай. Накануне, 27 июня, к одному из главных заговорщиков из среды офицеров, П. Пассеку, вбежал встревоженный капрал, сообщивший, что Екатерина в опасности, и спросил, скоро ли свергнут Петра. Пассек сказал, что ему все известно о положении Екатерины и просил его вернуться на место. Капрал не успокоился и донес о том же майору, не входившему в круг заговорщиков, добавив, что уже известил об этом Пасека, которого тут же приказано было арестовать. В рядах заговорщиков поднялась тревога из-за опасения, что арестованный не выдержит пыток и выдаст тайну. К вечеру 27 июня Г. Орлов пришел к Е. Дашковой, застав у нее Н. Панина, и сообщил о неожиданном аресте. Панин предположил, что причиной ареста могло быть нечто, не имеющее отношения к заговору, и решено было прежде, чем поднимать всех на ноги, узнать истинную причину, после чего известить о ней его, Панина, и Дашкову. С тем Г. Орлов и ушел и, посоветовавшись с братьями, направился в гвардейские слободы для приведения солдат и офицеров в боевую готовность.

Охранявшие Пассека солдаты, знавшие причину ареста, предлагали ему бежать, но тот, опасаясь погубить все дело, решил остаться.

Был ли арест Пассека неожиданностью, или, может быть, в день, предшествовавший перевороту, кто-то из главных заговорщиков сознательно пустил слух о якобы нависшей над Екатериной угрозе с целью спровоцировать в солдатской среде панику и ускорить таким образом осуществление заговора?

После ухода Григория Орлова Дашкова накинула шинель и направилась к одному из офицеров-заговорщиков, Н. Рославлеву, но на полпути увидела скачущего по улице всадника, в котором чутьем угадала одного из братьев Орловых (к тому моменту она из Орловых знала в лицо только Григория). На се окрик: «Орлов!» всадник остановился, спросив, кто его зовет. Алексей (а это был он) сказал, что спешит с сообщением, как было условлено, что Пассек арестован по подозрению в государственной измене, что Рославлеву он уже сообщил, а к Панину отправился Григорий. Дашкова в ответ предложила послать в Измайловский полк, находившийся ближе других гвардейских частей к Петергофу на пути в Петербург, офицеров (в том числе Рославлева и Бредихина) для встречи Екатерины, а самому Орлову мчаться в Петергоф, чтобы привезти в посланной ею накануне карете Екатерину. Алексей, проявив галантность, вызвался проводить Дашкову, но она сказала, что времени терять нельзя ни минуты, надо срочно скакать в Петергоф.

Вернувшись домой, Дашкова прилегла отдохнуть, но «не прошло и часа» как раздался стук в ворота. Это был незнакомый ей «видный молодой человек, оказавшийся четвертым братом Орловым». Он пришел посоветоваться, не рано ли тревожить вызовом в Петербург Екатерину. Дашкова была «вне себя от гнева» и выразилась очень резко насчет дерзости его братьев, медливших с исполнением ее приказания, данного А. Орлову. Юная княгиня, считавшая себя главой заговора, еще раз распорядилась, чтобы Алексей, не медля, привез великую княгиню в Петербург, после чего Федор, якобы убежденный се доводами, поручился за точное исполнение его братом полученных предписаний. Однако Алексей не помчался тут же, сломя голову, в Петергоф, а рассчитал время таким образом, чтобы без излишнего риска для успешного осуществления заговора поднять на ноги Екатерину ранним утром 28 июня.

Заметим, что сторонники Петра Федоровича, давно подозревавшие о существовании заговора, установили за Григорием слежку, внедрив в круг его собутыльников некоего Перфильева, который в ночь перед переворотом, ничего не подозревая, участвовал в вечеринке в доме на Большой Морской улице. В то время, когда Алексей уже мчался в Петергоф за Екатериной, Григорий играл с Перфильевым в карты, отвлекая его внимание проигрышами, составившими кругленькую сумму. Разошлись под утро, когда главное было сделано, и Григорий вместе с Федором Барятинским поехал по Петергофской дороге встречать свою благоверную.

Как пишет сама Екатерина, А. Орлов вошел в се комнату 28 июня в 6 часов утра и объявил, что надо срочно ехать в столицу и брать власть в свои руки, сообщив при этом, что Пассек арестован. Екатерина «скоро оделась и, не делая обычного туалета, поехала в его экипаже». Побег из Петергофа со временем обрастал слухами. По одним источникам Орлов сопровождал экипаж верхом, по другим – сам управлял каретой, загнал лошадей – и некоторое время императрица с горничной и Орловым якобы была вынуждена идти пешком, пока им не встретилась порожняя телега. То ли Орлов нанял ее, то ли отобрал силой, но дальнейший путь до расположения Измайловского полка императрица проделала будто бы в телеге. Однако сама Екатерина сказала, что «в пяти верстах от города меня встретили старший Орлов и младший князь Барятинский, уступивший мне место в экипаже, ибо мои лошади выдохлись, и мы вместе направились в Измайловский полк» [57, 163].

Гвардейцев подняли по тревоге для принесения присяги. Войска встретили Екатерину восторженно, тут же была произведена присяга, после чего вслед за шедшим впереди священником, несшим крест, Екатерина проследовала в Семеновский полк. Поначалу даже в Измайловском полку не все шло гладко; перед приездом Екатерины Григорий готовил офицеров к приведению к присяге, и, когда один из них открыто отказался, сказав, что уже присягал Петру III, Орлов вышвырнул его из строя, после чего все колебавшиеся приняли сторону Екатерины.

В Петербурге к сопровождавшим ее войскам присоединились Преображенский полк и конная гвардия. Встреча произошла между садом Гетмана и местом, на котором расположен Казанский собор. Современному Казанскому собору, построенному в 1801–1811 годах, предшествовали два храма: собственно, первым был даже не храм, а небольшая деревянная часовня, в которую по приказу Петра I доставили из Москвы Казанскую икону Божией Матери. В 1737 г. на «Адмиралтейской стороне» построили каменную церковь Рождества Богородицы, переместив в нее Казанскую икону, потому церковь имела два названия – Рождества Богородицы и Казанская.

На паперти Казанской церкви Екатерину встречал архиепископ Дмитрий Сеченов и около четырнадцати тысяч войска для принесения присяги, А. Орлов огласил наскоро составленный манифест.

Здесь же после благодарственного молебна Екатерина, уже провозглашенная императрицей, обошла пешком войска, принимая присягу, а затем перешла в Зимний дворец, где ее ожидали служители Сената и Синода. Здесь только и состоялась встреча Екатерины с княгиней Дашковой. Уже в старом Зимнем дворце были приняты дополнительные меры по охране столицы. Екатерина решила ехать во главе войска назавтра в Петергоф, куда должен был прибыть из Ораниенбаума и Петр III с голштинцами для празднования дня своего тезоименитства (29 июня – день Петра и Павла).

В 10 часов вечера Екатерина с Дашковой, обе демонстративно переодетые в форму гвардейских офицеров старого образца (отмененную после вступления на престол Петром III), во главе всех присягнувших ей войск направились в Петергоф, куда ехали всю ночь с трехчасовой остановкой на отдых в «Красном кабачке».

«Красный кабачок» находился на берегу одноименной речки по соседству с Красненьким кладбищем.