Текст книги "Полное собрание сочинений. Том 25"
Автор книги: Лев Толстой
Жанр:
Классическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 71 (всего у книги 74 страниц)
Тем же годом и по тем же основаниям датируем и заметку «Одна дама садилась в пролетку...»
В вопросах Толстого «старый хрен» – шуточное прозвище Толстого. Ушаков (Сергей Петрович) – в то время тульский губернатор; сербский офицер – случайный гость Толстых. Устюша, Маша, Алена, Петр – яснополянские слуги. Илья – Илья Львович Толстой, Головин (Яков Иванович) – его приятель, сын соседнего помещика. Оба увлекались охотой.
В заметке «Все люди похожи на фрукты, ягоды или овощи», написанной Толстым совместно с Т. А. Кузминской, – Таня, Сережа, Илюша, little Маша и Леля – дети Л. Н. и С. А. Толстых, Alcide – сын гувернантки m-me Seuron, big Маша и Вера – дочери А. М. и Т. А. Кузминских, Екатерина Николаевна – Е. Н. Кашевская – учительница музыки в семье Толстых, Лазарев – яснополянский врач (указание С. Л. Толстого). Кто такая Ольга Дмитриевна, установить не удалось.
[РЕЧЬ О НАРОДНЫХ ИЗДАНИЯХ.]
В «Канве жизни Толстого» (изд. Толстовского музея Академии наук СССР, Л. 1928, стр. 25) фиксируется декабрь месяц 1883 г., на который падает план издания книг «для образования русских людей», как первое зерно «Посредника». К истории этого первого зерна «Посредника» и относится речь Толстого о народных изданиях. Сохранилась она в личном архиве М. П. Щепкина (1882—1908) и передана для опубликования его сыном, Д. М. Щепкиным, который сообщил следующие данные в связи с рукописью: «В 1883—1884 гг. Толстой задумал образовать общество по изданию книг для народного чтения. Он приступил к подготовке этого дела при ближайшем участии М. П. Щепкина. Намечались пути осуществления издания, обсуждался круг лиц, которых предполагалось привлечь в такое общество, а также возможная программа его деятельности. У Льва Николаевича в Хамовниках было созвано несколько совещаний для обсуждения вопроса. Для одного из таких совещаний Толстой написал краткие свои соображения о направлении издательства по народному чтению. Щепкин, имевший ряд возражений против установки дела, предлагаемого Львом Николаевичем, изложил свои соображения в подробном к нему письме. Рукопись доклада Толстого и черновик ответного письма Щепкина сохранились в бумагах Щепкина. Рукопись эта никогда в печати не появлялась и Щепкиным для использования никому не давалась».
Митрофан Павлович Щепкин был известным в свое время в Москве общественным деятелем, публицистом, гласным московской городской Думы и губернского земства; в 1860-ых гг. он читал лекции в Петровской академии по политической экономии; в 1862—1863 гг. он был редактором «Московских ведомостей», впоследствии участвовал в газете «Русские ведомости». Он много писал по вопросам общественного самоуправления. Его перу принадлежит двухтомный труд «Опыты изучения общественного хозяйства и управления городов» (М. 1882).
Общая установка у Щепкина и Толстого особенно сблизила их в эпоху писания Толстым «В чем моя вера?». В отношении этой статьи Щепкин играл ту же роль, что Страхов при редактировании художественных произведений Толстого. Еще ранее Щепкин имел значение в духовной биографии Толстого, поскольку он обратил внимание Льва Николаевича на Сютаева. Через Щепкина Толстой получил доступ к судебному производству по делам Сютаева. Являясь основателем статистического отдела московской городской думы, Щепкин был организатором переписи 1882 г., к которой был привлечен Толстой. Щепкину в 1880-ых гг. принадлежала типография, в которой печатались некоторые книги Толстого.
Другое выдающееся лицо, привлеченное первоначально Толстым к организации дела народных изданий, был Маракуев, писатель, член географического общества. О нем, как деятельном участнике совещаний у Толстого, свидетельствует ответное письмо Щепкина. Он писал: «На последнем совещании у вас мы слышали от одного из участников нашего предприятия г. Маракуева, что он печатает некоторые рассказы гр. Толстого также десятками тысяч экземпляров, и все они распространяются в народе и дают издателю барыш. Наконец, он же, Маракуев, сказал, что он дожидается только срока для свободного издания Пушкина, чтобы сразу выпустить на рынок целую серию его сочинений и всё для народного чтения».
Владимир Николаевич Маракуев был видным деятелем в деле народного образования. До некоторой степени он предвосхитил идею «Посредника». С 1882 г. он положил основание новой издательской фирме «Народная библиотека», поставившей своей задачей «распространять в народе через посредство школ, армии и коробейников действительно хорошие книги, дать народу здоровую и разумную пищу, противодействовать книжной спекуляции и лубочным безграмотным издателям». В двух речах, напечатанных впоследствии в виде отдельных брошюр, Маракуев высказал свои взгляды на народное издательское дело. На съезде земских учителей 26 августа 1883 г. Маракуев остановился на вопросе о школьных библиотеках. Учитывая оторванность образованного общества от народных масс, Маракуев предостерегал против той точки зрения, будто очень легко удовлетворить подлинные потребности народа соответствующим материалом для чтения. Маракуев говорит так: «Все эти цивилизаторские эксперименты вызваны не страстным желанием пролить свет и знание в народные массы, поднять таким образом дух народа, а суть порождения моды или заносчивого тщеславия, мнящего в детской наивности привить к народу фантазии. Народные массы во всем мире крайне упорны и самобытны, что и составляет их щит против многих затей городской праздности». («О школьных библиотеках», М. 1884, стр. 9.) Маракуев очень отчетливо показывает, что произведения изящной словесности XIX века иногда очень далеко отстоят от запросов народа и не могут считаться подходящим материалом для чтения, – в этом отношении он высказывает мысли, близкие точке зрения Толстого, когда последний готов был заклеймить собственное художественное творчество как неприемлемое для народа. «Едва ли – писал Маракуев – у лучших наших авторов действительно найдется много такого, что понравится народу. Ведь странно же забывать, что наши изящные авторы творили под влиянием болезненных общественных явлений, не понятных народу. Для народных масс понятны только вечные действительные идеалы, понятна только правда. Странно поэтому сетование газетных писак на то, что народ не знает Жуковского. «Анна Каренина», «Дворянское гнездо» – для нас вещи хорошие, но для народа они равняются нулю» (там же, стр. 11).
В другом своем публичном чтении в Политехническом музее 9 марта 1884 г. Маракуев остановился на вопросе «Что читал и читает русский народ». Вывод Маракуева здесь таков: «Теперь, кажется, очевидно, – говорит он, – что не достает чего-то нашей деятельности; это что-то и есть правильная постановка вопроса, а она заключается в том, что надо мужика, деревенщину, признать зa человека, которому доступно все,что доступно и городскому обывателю, лишь с тою разницею, что городской обыватель по большей части духовно и нравственно больной, а деревенский – здоров и полон сил душевных, не заражен всяким сумбуром в роде любви с ее миллионами перипетий. Раз мы признаем, что мужик – человек, вопрос разрешается просто: дайте ему доступ ко всему высокому, истинно человеческому,– всё равно, откуда бы оно ни было взято, с запада или востока». (Маракуев, «Что читал и читает русский народ». М. 1886, стр. 37.)
Высказанные здесь взгляды вполне могли бы служить отправным пунктом для деятельности «Посредника». Тут несомненный консонанс у Толстого с Маракуевым; это подтверждается и фактом их общения о ту пору. Лекция читана Маракуевым 9 марта, а на 26 марта 1884 г. падает дневниковая запись Толстого: «Пришел Златовратский и Маракуев». Несомненно они говорили на данные темы. На обложке первой книжки Маракуева перечислены выпущенные им зa первые два года его деятельности брошюры. Здесь имеются такие рассказы Толстого, как «Чем люди живы», «Бог правду видит, да не скоро скажет», «Кавказский пленник», так что в этом отношении состав вполне «посреднический».
Деятельность Маракуева развивалась и после основания «Посредника». В 1885 г. он открыл книжный магазин и при нем склад народных изданий. 422 422
Пругавин. «Запросы народа и обязанности интеллигенции в области просвещения и воспитания» изд. II, Cпб. 1895, стр. 276.
[Закрыть]
Третьим участником этой первоначальной издательской группы можно назвать Рафаила Алексеевича Писарева (1850—1906). В письме к Черткову от 47 февраля 1884 г. Толстой пишет: «Я увлекаюсь всё больше и больше мыслью издания книг для образования русских людей... Писарев принимает участие». 423 423
Том 85, стр. 27.
[Закрыть]Писарев был земским деятелем Тульской губ.; он с большой энергией отдавался делу организации сети школ в Епифанском уезде.
Р. А. Писарев описал В. Г. Черткову совещание, на котором была заслушана речь Толстого (письмо от 7 февраля 1884 г.): Толстой продолжает находиться в том же живом настроении и, возвратившись из деревни..., он с большим еще интересом относится к вопросу об издании доступных для грамотного люда книг. Он задается мыслью издавать такого рода книги, которые имеют вечное мировое значение и при этом, не имея в виду лишь один народ, но вообще всех, исходящих из той точки зрения, что эти творения должны быть читаны всеми и одинаково для всех будут понятны. Черпать эти издания он предполагает в древних и средневековых классиках, не гнушаясь и нашими летописями, былинами и т. п. Как примеры он выставляет возможность и необходимость издать Геродота, Montaigne’a, Pascal’я, конечно, не целиком, а делая выборку. Третьего дня у него, Толстого, было собрание людей, сочувствующих этому делу; на первый раз Толстой собрал человек десять, но в этот вечер ни к чему окончательному еще не пришли. Мысль эта несомненно хорошая, и так было бы хорошо, если бы она осуществилась. Толстой очень горячо относится к ней» (AЧ).
В письме от конца февраля 1884 г. Толстой писал Черткову: «О книгах вы правы, мне кажется: те, какие есть, скорее вредны, чем полезны. Мое занятие книгами больше и больше захватывает меня. Хотелось бы оплачивать чем могу зa свои пятидесятилетние харчи. Не пишу всё подробно, потому что кое-как рассказать не хочется, а мысль мне очень дорога, да еще и подвергнется многим изменениям, когда начнется самое дело». 424 424
Том 85, стр. 30.
[Закрыть]В свою очередь Чертков так писал 25 сентября 1884 г., излагая свой план издания «Народного листка»: «Ах, если б я был свободен, как я махнул бы к вам на несколько дней, чтобы на этих первых порах переговорить обо всем этом с вами. Ведь мне даже не пришлось в Москве послушать то, что говорили у вас на собраниях по поводу издания новых книжек общедоступных». 425 425
Там же, стр. 106.
[Закрыть]
С точностью сказать, кто, кроме поименованных выше лиц (Щепкина, Маракуева и Писарева), еще был участником той беседы, где была заслушана программная речь Толстого, – затруднительно. Возможно, что участвовали Златовратский и Усов, упоминающийся в Дневнике, также Н. И. Стороженко, В. Н. Сабашников, С. А. Юрьев, А. Ф. Фортунатов, А. Н. Веселовский, И. И. Янжул. Быть может, присутствовал и кто-либо из знакомых художников: И. Е. Репин или В. Е. Маковский.
В данном собрании ни до чего не договорились, выявились некоторые несомненные разногласия, и Толстой, в качестве выхода, предложил сделать опыт – выпустить на пробу какое-либо издание с тем, чтобы в основном столковаться впоследствии. Щепкин возражал против такой попытки выйти из затруднения; с его точки зрения следовало первоначально договориться, найти некоторые исходные позиции и затем уже приступить к делу. Толстой остался недоволен выступлением Щепкина, записав в своем Дневнике под 6 марта: «После пошел походить и к Усову... Он поддержал мое отвращение к обществу нормальному, к которому приглашает письмо Щепкина». Под этим же числом значится: «Письмо от Щепкина – нелепо и нехорошо по мотивам».
В начале своего письма Щепкин так сформулировал свою точку зрения: «Последнее совещание наше по делу об издании книг для «народного чтения» не имело успеха, потому что не было выяснено, что такое «народное» чтение. Хотя вы и прочли нам ваши краткие соображения по этому предмету, но они, мне кажется, не были достаточно усвоены всеми людьми, принимавшими участие в совещании. Поставленный вами термин «народный» принимался некоторыми в смысле «простонародный», и задачей задуманного вами предприятия ставилось издание книг для чтения простого народа, знающего грамоту. При этом высказано было такое мнение, что именно для «простого народа» необходимо издавать такие книги, которые были бы полезны для его обихода, не исключая даже лечебников. Задача предприятия получилась в том, чтобы учитьнарод, действовать на него посредством издания книг, которые так называемая интеллигенция признала бы для него полезными, научить так, чтобы учителей, руководителей не было бы видно; или, как вы указали в вашей записке, – «настроить народ по своему».
Такое понимание противоречит тому, что задумано вами, к чему вы стремитесь, составляя общество для издания народных книг. Несмотря на неудачу нашего первого совещания, вы решились всё-таки сделать опыт, т. е. на пробу издать несколько книг для народного чтения и на этом опыте показать, какая именно «пища», как вы говорите, нужна народу и какую он охотно принял бы из наших рук. Я не согласен с такой постановкой дела или, вернее сказать, с таким приемом практического разрешения задачи. Я думаю всё-таки, что наперед необходимо условиться в понимании основного положения, что разумеется под именем народного чтения? До тех пор нечего и приступать к самому делу.
А уяснить эти общие положения, договориться до чего-нибудь определенного можно лишь в более тесном кругу лиц, сочувствующих вашему предприятию».
За первую половину 1884 г. имеются еще следующие записи в Дневнике Толстого, касающиеся Щепкина.
19/31 марта. «Зашел в банк, Щепкин не спокоен». (Щепкин был членом правления Купеческого банка.)
30 апреля/12 мая. «После обеда к Щепкину и Собачникову. Щепкин очень мил – обещал. Сережа из окна рассказывал, как Щепкин критикует меня, и я вижу, что я решен для него». (Сережа – Сергей Николаевич Толстой, с которым Щепкин был близок.)
Толстой в своей статье подвергает критике ряд изданий и книг, которые в то время имели распространение в народе. Следует отметить его отрицательное отношение к Пашковским изданиям, поскольку они преследуют цель «настроить читателей по своему», по выражению Толстого. Еще более резко об этом сказано в дневниковой записи того времени (от 13 апреля 1884 г.): «За обедом пришел Васильев [съ] Яковом Сириянином – молоканом пашковцем. Тяжелая беседа. Самоуверенная и профессиональная невежественность». Пашковцы – очень известная в свое время в России (1880—1890 гг.) религиозная секта, организовавшаяся под идеологическим воздействием лорда Редстока и получившая свое имя от энергичного деятеля секты полковника Василия Александровича Пашкова. Учрежденное им общество выпустило более 200 брошюр по очень низкой цене. Брошюры получили широкое распространение. Часть их была признана синодом вредной, и сам Пашков подвергся религиозным преследованиям.
Безусловно отрицательно относясь к продвигаемым в народ книгам, которые были наполнены интеллигентскими исканиями, отмахиваясь даже от подлинной изящной литературы самых крупных писателей XIX века, Толстой не мог не проявить внимания к популярным лубочным книжкам, поскольку на них был громадный спрос. Толстой самым резким образом клеймил такие издания, как «Весельчак», распространявшийся в десятках изданий по глухим уголкам России. Если в то время Толстой специально просматривал эту книжку, то, вероятно, в его руках было одно из изданий, вышедших в двух видах в 1879 г.: 1) «Весельчак – рассказчик. Смешные сцены и веселенькие куплеты из народного и еврейского быта. Издание Шарапова. М.» 2) «Весельчак – каламбурист или новая новинка... изд. Аврамовых. М.» Чтобы судить о тонеподобных изданий достаточно привести текст титульного листа, который весьма показателен.
«Весельчак – каламбурист или новая новинка из быта русского, немецкого, французского, американского, еврейского, военного. Веселые рассказы для вечеров и в семье.
Веселиться кто любит,
Пусть рассказы мои купит.
Распотешу и уважу
И не дорого возьму.
Вдоволь только насмеетесь
И разгоните тоску.
Так берите ж поскорее
Шутки чудные мои.
Москва. Цена 1 рубль».
К другим изданиям аналогичного типа у Толстого более колеблющееся отношение. Так, в своей статье он безусловно клеймит продукцию издателя Преснова. В соответствующем же месте Дневника у него сказано: «Читал «Похождения Ярославца». Неправда, чтобы книги в народе Пресновых и др. были дурны. Они лучше тех, которые им дают». (Запись от 9 марта 1884 г.)
В данном случае имеется в виду следующее издание: «Ай да Ярославцы! Вот так народец! Правдивый рассказ о том, как один ярославец пришел пешком в Питер, надул чорта, одурачил немца, сделался буфетчиком и женился на старостихиной дочке». Изд. А. Холмушкина.
Внешне, публикуемая рукопись представляет собою два писчих листа большого формата, сплошь исписанных рукой Толстого, с многочисленными поправками и зачеркнутыми местами. Хранится в ГЛМ. Впервые она была опубликована в издании «Лев Толстой». Неизданные тексты. стр. 325—332.
«НАГОРНАЯ ПРОПОВЕДЬ».
Мысль издать отрывки из Евангелия с введениями или объяснениями, судя по письмам В. Г. Черткова, приходила Толстому в то время, когда он только что начал серьезно задумываться над идеей создания народной нравственной литературы, совещаясь в начале 1884 года по этим вопросам с В. Г. Чертковым и другими лицами. По письмам Черткова к Толстому видно, что Толстой сообщал ему об этом в Петербург в одном из апрельских писем; 25 апреля этого года Чертков пишет Толстому, очевидно, в ответ на его запрос, что он наводил справки относительно печатания отрывков из Евангелия и получил в этом отношении неблагоприятные известия от своего родственника, известного В. А. Пашкова, который говорит, что «наверное не допустят к печатанию несколько глав из Евангелия». «Теперь стали особенно строги, – читаем дальше, – и не пропускают даже несколько paз уже изданные книги» (АТБ). Через два дня В. Г. Чертков опять писал Толстому про то же, что «люди опытные говорят в один голос, что несколько глав из Евангелия, отдельно взятых, никогда не допустят у нас к печати, что издание Евангелия составляет прерогативу синода и что только он пользуется правом (!) издавать Евангелие. Тем не менее, – прибавляет Чертков, – если пришлете ваше вступление, то сделаю всё возможное». «Сегодня, – пишет Чертков в том же письме, – мне пришла мысль такого рода: если нельзя издавать дословно целые главы Евангелия, отчего же вам не изложить своими словами сущность содержания Нагорной проповеди? Заповеди Христа, переданные вами тем простым, детски-народным слогом, который имеет такую прелесть и силу, и изданные в самом дешевом, доступном каждому издании, принесли бы многим много пользы. И опять скажу, что краткое вступление, поясняющее, кто, кому, когда предлагал это учение, и заключение, в котором было бы указано, что сам учитель этот неотступно в своей жизни следовал этим заповедям, не отступая даже перед смертью, – с этими дополнениями книжечка получила бы совсем особое значение, и действительно могла бы совершить настоящий переворот в сознании многих темных и не темных людей» (АТБ). В тот же самый день, когда писалось это письмо (27 апр. 1884 г.), Толстой пишет как бы ответ на него: «Начал я, – говорит он, – писать введение к Нагорной Проповеди и написал два таких, но оба не годятся, и я убедился, что я не могу и не имею права писать такого введения».
Надо сказать, что в рукописях Толстого сохранилось только одно введение к «Нагорной проповеди», и может быть оно и есть одно из тех, о которых он здесь говорит. «Я вновь, – продолжает он, – несколько раз перечел Нагорную проповедь, и не думайте, чтобы было преувеличение в моих словах: слова Евангелия 5, 6, 7 глав Матфея так святы, так божественны, все от начала до конца..., что прибавлять к ним, рядом с ними ставить какое-нибудь объяснение, толкование – есть кощунство, которое я не могу делать. Я не только бы мог, но я и хочу написать объяснение к Нагорной Проповеди, но только потому, что она ложно перетолковывается, что смысл ее умышленно скрывается». «Всё, что можно, – говорит далее Толстой, – это сделать заглавие: Проповедь народу и заповеди спасения Господа нашего Иисуса Христа.Если бы только в таком виде, в нашем переводе... можно было бы напечатать ее, и то было бы доброе дело. А я думаю, что напишу именно введение к Нагорной Проповеди, но не стесняясь уже церковно-цензурными соображениями». 426 426
Том 85, стр. 52.
[Закрыть]После этого только через год Толстой снова упоминает в письмах к Черткову о «Нагорной проповеди»: 26 апреля 1885 г. он пишет, что хочет «набрать 10 картинок и 10 рассказов»; в числе картинок «три Евангельские картины» и в первой из них он объединяет: «Христос Келера и Нагорная проповедь». 427 427
Там же, стр. 171.
[Закрыть]Толстой говорит о картине И. П. Келера, петербургского профессора исторической живописи, известной под названием «Придите ко мне все труждающиеся и обремененные» (Матф. XI. 28). Эту картину Чертков передал Сытину вместе с текстом «Нагорной проповеди», предполагая поместить ее всю на полях картины «без обозначения стихов и с разделением на параграфы по смыслу содержания». 428 428
Там же, стр. 175.
[Закрыть]Но Толстой, повидимому, этим не удовлетворился и передал Сытину другой текст для картин «Нагорной проповеди». «Мне кажется,– пишет Толстой В. Г. Черткову 17 мая, – что лучше бы без первых 16-ти стихов и без последних 2-х стихов не потому, чтобы были менее важны эти исключаемые стихи, но потому, что более цельное вся проповедь, начинающаяся увещанием исполнения и кончающаяся тем же» 429 429
Там же. стр. 205.
[Закрыть](т. е. начинающаяся гл. V, 17 Матфея, кончающаяся гл. VII, 27). В ответ на это Чертков 23 мая писал, что он вполне согласен относительно помещения «Нагорной проповеди» не всей и не думает, чтобы это было труднее провести через цензуру; он только предлагает вместо заглавия «Нагорная проповедь» поместить какое-нибудь изречение Иисуса Христа. 430 430
Там же, стр. 214.
[Закрыть]С этим согласился и Толстой в письме к Черткову от 1—2 июня, остановившись вместо заглавия на словах «Придите ко мне все труждающиеся и обремененные» и пр., как подписи под картиной Келера. 431 431
Там же, стр. 210.
[Закрыть]В августе у Толстого еще была мысль о напечатании Нагорной проповеди (письмо к Черткову 29—30 августа 1885 г.); 432 432
Там же, стр. 250.
[Закрыть]в конце концов духовная цензура разрешила «Нагорную проповедь», но только с пропуском двух мест. Это остановило печатание. Так окончились работы Толстого над «Нагорной проповедью» для «Посредника».
Статья имеется только в одной рукописи-автографе, хранящейся в АТБ (папка V), 4 листа в 4° (л. 4 оборван). На л. 1 только заглавие: «Нагорн[ая] пропов[ѣдь]». Ha л. 2 другое заглавие: «Проповѣдь къ народу Господа нашего Іисуса Христа». Текст с помарками, перестановками и перечеркиваниями. Первые слова: «Господь нашъ Іисусъ Христосъ далъ намъ <ученіе> спасеніе. Спасенье наше» – зачеркнуты и оставлены следующие слова: «Іисусъ, вышедши, увидѣлъ множество народа и сжалился надъ ними», которые и представляют начало читаемого текста.
В настоящем издании текст «Нагорной проповеди» печатается по этой рукописи.
