Текст книги "Полное собрание сочинений. Том 4"

Автор книги: Лев Толстой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 37 страниц)

Въ это время подходитъ сгорбленный, но еще кр ѣпкій старикъ съ багровой пл ѣшью посередин ѣб ѣлыхъ, какъ сн ѣгъ, волосъ съ с ѣдою желтоватою бородою и нависшими бровями, изъ подъ которыхъ весело смотрятъ два умные, прекрасные глаза: это самъ старикъ Болха пришелъ съ осика посмотр ѣть, что ребята работаютъ. Николинька обращается къ нему и сначала объясняетъ все д ѣло. Старикъ внимательно слушаетъ д ѣло и р ѣзко обращается къ Карпу. «Возьми деньги. Благодари Его Сіятельство», говоритъ онъ Игнату и самъ кланяется.

– Меня не за что благодарить.

Сваливъ наконецъ эту тяжелую для него обузу, Николинька по своему обыкновенію вступилъ въ хозяйственный разговоръ съ старикомъ, котораго умные р ѣчи и сов ѣты онъ любилъ слушать, и, разговаривая, пошелъ посмотр ѣть съ нимъ новую хату.

Войдя въ избу, старикъ еще разъ поклонился, смахнулъ полой зипуна съ лавки передняго угла и, улыбаясь, спросилъ: «ч ѣмъ васъ просить, Ваше Сіятельство».

Изба была б ѣлая (съ трубой), просторная, съ полатями и нарами: св ѣжія осиновыя бревны, между которыми видн ѣлся недавно завядшій мохъ, еще не почерн ѣли, новыя лавки и полати не сгладились, и полъ еще не убился. Одна молодая, худощавая, хорошенькая крестьянская женщина, жена Ильи, сид ѣла на нарахъ и качала ногой зыбку, прив ѣшанную на шест ѣкъ потолку, въ которой задремалъ ея ребенокъ, другая, Карпова хозяйка, плотная, краснолицая баба, засучивъ выше локтя сильныя, загор ѣлыя руки, передъ печью крошила лукъ въ деревянной чашк ѣ. А ѳенька была въ огород ѣ. Въ изб ѣкром ѣсолнечнаго жара было жарко отъ печи, и сильно пахло только что испеченнымъ хл ѣбомъ. Съ полатей поглядывали внизъ курчавыя головки двухъ д ѣтей, забравшихся туда въ ожиданіи об ѣда. – Николинька съ ѣлъ кусокъ горячаго хл ѣба, похвалилъ избу, хл ѣбъ, хорошенькую д ѣвочку, которая, закрывши глазенки, чуть зам ѣтно дышала, раскидавшись въ зыбк ѣи не желая ст ѣснять добрыхъ мужичковъ, поторопился выдти на дворъ и въ самомъ пріятномъ расположеніи духа пошелъ съ старикомъ посмотр ѣть его осикъ. – Былъ часъ десятый; прозрачныя б ѣлыя тучи только начинали собираться на краяхъ ярко-голубаго неба; теплое, іюньское солнушко прошло ¹/ ₄пути и весело играло на фольг ѣобразка, стоящаго на середин ѣосика, оно кидало яркія т ѣни и цв ѣты на новую соломенную крышу маленькаго рубленнаго мшенника, стоящаго въ углу ос ѣка, на просв ѣчивающіе плетни, покрытые соломой, около которыхъ симетрично разставлены улья, покрытые отр ѣзками досокъ, на старыя липы съ св ѣжей, темной листвой, чуть слышно колыхаемой легкимъ в ѣтромъ, на низкую траву, пробивающуюся между ульями, на рои шумящихъ и золотистыхъ пчелъ, носящихся по воздуху и даже на с ѣдую и плешивую голову старика, который съ полуулыбкой, выражающей довольство и гордость, вводилъ Николиньку въ свои исключительныя влад ѣнія. Николиньк ѣбыло весело, онъ вид ѣлъ уже вс ѣхъ своихъ мужиковъ такими-же богатыми, такими-же добрыми, какъ старикъ Болха, они вс ѣулыбались, были совершенно счастливы и вс ѣмъ этимъ были обязаны ему; онъ забылъ даже о пчелахъ, который вились около его.

– Не прикажете-ли с ѣтку, Ваше Сіятельство, пчела теперь злая, кусаютъ? Меня не кусаютъ.

– Такъ и мн ѣне нужно.

– Какъ угодно, – отв ѣчалъ Болхинъ, оттыкая одну колодку и заглядывая въ отверстіе, покрытое шумящею и ползающею пчелою по кривымъ вощинамъ. Николинька заглянулъ тоже.

– Что скоро будутъ роиться? – Въ это время одна пчела забилась ему подъ шляпу и билась въ волосахъ, другая – ужалила за ухо. Больно ему было, б ѣдняжк ѣ, но онъ не поморщился и продолжалъ разговаривать.

– Коли роиться, вотъ только зачала брать-то, какъ сл ѣдуетъ. Изволите вид ѣть теперь съ калошкой идетъ, – сказалъ старикъ, затыкая опять улей и прижимая тряпкой ползающую пчелу. – «Лети, св ѣтъ, лети, – говорилъ онъ, огребая н ѣсколько пчелъ съ морщинистаго затылка. Пчелы не кусали его, но зато б ѣдный Николинька едва-едва выдерживалъ характеръ: не было м ѣста, гд ѣ-бы онъ не былъ ужаленъ, однако онъ продолжалъ распрашивать...

– А много у тебя колодокъ? – спросилъ Николинька, ступая къ калитк ѣ.

– Что Богъ далъ, – отв ѣчалъ Болхинъ, робко улыбаясь. – Вотъ, Ваше Сіятельство, я просить вашу милость хот ѣлъ, – продолжалъ онъ, подходя къ тоненькимъ колодкамъ, стоявшимъ подъ липами, – объ Осип ѣ, хоть-бы вы ему заказали въ своей деревн ѣтакъ дурно д ѣлать.

– Какъ дурно д ѣлать?

– Да воть, что ни годъ, свою пчелу на моихъ молодыхъ напущаетъ. Имъ бы поправляться, а чужая пчела у нихъ вощины повытаскиваетъ, да подс ѣкаетъ...

– Хорошо, посл ѣ, сейчасъ... – проговорилъ Николинька, не въ силахъ уже бол ѣе терп ѣть и, отмахиваясь, выб ѣжалъ въ калитку.

................................................................................................................................................

Однимъ изъ главныхъ правилъ Николиньки было во вс ѣхъ отношеніяхъ становиться на уровень мужиковъ и показывать имъ прим ѣръ вс ѣхъ крестьянскихъ доброд ѣтелей; но главная изъ этихъ доброд ѣтелей есть терп ѣніе, или лучше безропотная и спокойная сносность [?], которая пріобр ѣтается временемъ и тяжкимъ трудомъ, а онъ не видалъ еще ни того, ни другаго. Не знаю, см ѣяться-ли надъ нимъ, или жал ѣть его или удивляться ему, но гримасы и прыжки, которые заставила его сд ѣлать пчела, мучили его какъ преступленіе; онъ долго не могъ простить себ ѣтакой слабости и, нахмуривши свое молодое лицо, остановился посереди двора.

– Что я насчетъ ребятъ хот ѣлъ просить, Ваше Сіятельство, – сказалъ старикъ, какъ будто или д ѣйствительно не зам ѣчалъ грознаго вида барина.

– Что?

– Да вотъ лошадками, слава-те Господи, мы исправны, и батракъ есть, такъ барщина за нами не постоитъ.

– Такъ что-жъ?

– Коли бы милость ваша была, ребятъ отпустить, такъ Илюшка въ извозъ бы на 3 тройкахъ пошелъ. Може, что бы и заработалъ.

– Куда въ извозъ?

– Да какъ придется, – вм ѣшался возвратившійся Илюшка, – Кадминскіе [?] ребята на 8 тройкахъ въ Роменъ ѣздили, такъ, говорятъ, прокормились и десятки по 3 на тройку домой привезли, а то и въ Одестъ, говорятъ, кормы дешевые.

– Разв ѣвыгодн ѣе ѣздить въ извозъ, ч ѣмъ дома хл ѣбопашествомъ заниматься?

– Когда не выгодн ѣе, дома-то лошадей кормить неч ѣмъ.

– Ну, а сколько ты въ л ѣто выработаешь?

– Да л ѣтошній годъ, начто кормы дорогіе были, мы въ Кіевъ съ товаромъ ѣздили, да въ Курскомъ опять до Москвы крупу наложили и такъ и сами прокормились и лошади сыты были, да и 15 рублевъ денегъ привезъ.

– Что-жъ, я очень радъ, что вы занимаетесь честнымъ промысломъ, коли хотите опять ѣхать, съ Богомъ, но мн ѣкажется, что выгодъ вамъ мало этимъ заниматься, да и работа эта такая, что шатается малый в ѣзд ѣ, всякой народъ видитъ – избаловаться можетъ, – прибавилъ Николинька, обращаясь къ старику.

– Ч ѣмъ же нашему брату, мужику, заниматься, какъ не извозомъ, съ ѣздишь хорошо, и самъ сытъ, и лошади сыты, а что насчетъ баловства, такъ они у меня ужъ, слава-те Господи, не первой годъ ѣвдятъ, да и самъ я ѣзжалъ, дурнаго ни отъ кого не видалъ, окромя добраго.

– Н ѣтъ, братъ, какъ ты не говори, а самое пустое это д ѣло, только шляться. Мало ли, ч ѣмъ другимъ вы бы могли заняться.

– Какъ можно, Ваше Сіятельство, – подхватилъ Илюшка съ жаромъ, – ужъ мы съ эвтимъ родились, вс ѣэти порядки намъ изв ѣстны, способное для насъ д ѣло, самое любезное д ѣло, Ваше Сіятельство, какъ нашему брату съ рядой ѣздить.

– Ну отчего бы вамъ не заняться рощами или лугами.

– Силы нашей н ѣтъ, – отв ѣчалъ старикъ.

– В ѣдь у тебя есть деньги, – неосторожно сказалъ Николинька, – такъ, ч ѣмъ имъ въ сундук ѣлежать, ты ихъ въ оборотъ пусти...

– Какія наши деньги, Ваше Сіятельство, вотъ избенку поставилъ, да ребятъ справилъ, и деньги мои вс ѣ... наши деньги мужицкія. Гд ѣодол ѣть рощу купить? Посл ѣдній достатокъ потеряешь, да и деньги наши какія? – продолжалъ твердить старикъ.

– Придите въ контору получить билетъ, – р ѣзко сказалъ Николинька, повернулся и пошелъ домой. – Онъ боится открыть мн ѣ, что [у] него есть деньги, – подумалъ онъ. Какъ передать мысли Николиньки, когда онъ шелъ по большой алле ѣ, которая черезъ садъ вела къ дому. Он ѣтакъ были тяжелы для него, что онъ и самъ не съум ѣлъ-бы выразить ихъ. —

Сколько препятствій встр ѣчала единственная ц ѣль его жизни, которой онъ исключительно предался со вс ѣмъ жаромъ юношескаго увлеченія!

Достигнетъ ли онъ когда нибудь того, чтобы труды его могли быть полезны и справедливы. Одна ц ѣль его трудовъ есть счастіе его подданныхъ: но и это такъ трудно, такъ трудно, что кажется легче самому найдти счастіе, ч ѣмъ дать его другимъ. Недов ѣріе, ложная рутина, порокъ, безпомощность, вотъ преграды, которыя едва ли удастся преодол ѣть ему. На все нужно время, а юность, у которой его больше всего впереди, не любитъ разсчитывать его, потому что не испытала еще его д ѣйствій. Искоренить ложную рутину, нужно дождаться новаго покол ѣнія и образовать его, уничтожить порокъ, основанный на б ѣдности нельзя – нужно вырвать его. – Дать занятія каждому по способности. Сколько труда, сколько случаевъ изм ѣнить справедливости. Чтобы вс ѣлить дов ѣріе, нужно едва столько л ѣтъ, сколько вселялось недов ѣріе. На чемъ нибудь да основанъ страхъ Болхи открыть свое имущество. Это почти одно горькое вліяніе рабства и то произошло не отъ самаго положенія рабства, а отъ небрежности, непостоянства и несправедливости управленія.

Возвратившись домой, Николинька взошелъ въ одну изъ комнатъ своего большаго дома. Въ небольшой комнат ѣэтой стоялъ старый, англійскій рояль, большой письменный столъ и кожанный истертый диванъ, обитый м ѣдными гвоздиками, на которомъ спалъ мой герой, и н ѣсколько такихъ же креселъ, вокругъ комнаты было н ѣсколько полокъ съ книгами и бумагами, и нотами. – Въ комнат ѣбыло чисто, но безпорядочно, и этотъ жилой безпорядокъ составлялъ р ѣзкую противуположность съ чопорнымъ барскимъ убранствомъ другихъ комнатъ большаго бабуринскаго дома.

Николинька бросилъ шляпу на рояль и с ѣлъ за него. Рука его разс ѣянно и небрежно проб ѣжала по клавишамъ, вышелъ какой-то мотивъ, похожій на тройное «Господи помилуй», которое п ѣли въ Церкви.

Николинька подвинулся ближе и въ полныхъ и чистыхъ акордахъ повторялъ мотивъ, потомъ началъ модулировать, гармонія безпрестанно изм ѣнялась, изр ѣдко только возвращалась къ первоначальной и повторенію прежняго мотива. Иногда модуляціи были слишкомъ см ѣлы и не совс ѣмъ правильны, но иногда чрезвычайно удачны. Николинька забылся. Его слабые, иногда тощіе, аккорды дополнялись его воображеніемъ. Ему казалось, что онъ слышитъ и хоръ, и оркестръ, и тысячи мелодій, сообразныхъ съ его гармоніей, верт ѣлись въ его голов ѣ. Всякую минуту, переходя къ см ѣлому изм ѣненію, онъ съ замираніемъ сердца ожидалъ, что выдетъ, и когда переходъ былъ удаченъ, какъ отрадно становилось ему на душ ѣ. Въ то же самое время мысли его находились въ положеніи усиленной д ѣятельности и вм ѣст ѣзапутанности и туманности, въ которомъ он ѣобыкновенно находятся въ то время, когда челов ѣкъ бываетъ занятъ полуумственнымъ, полупрактическимъ трудомъ, наприм ѣръ, когда мы читаемъ, не вникая въ смыслъ читаннаго, когда читаешь ноты, когда рисуешь, когда находишься на охот ѣи т. д. Различные странные образы – грустные и отрадные – изм ѣнялись одни другими. То представлялись ему отецъ и сынъ въ вид ѣНегровъ, запряженныхъ въ тележку, на которой сидитъ плантаторъ необыкновенной толщины, такъ что никакія силы не могли [98]98
  Написано:не могъ


[Закрыть]свезти его; но плантаторъ, который никто иной, какъ Яковъ, безжалостно погоняетъ; то старикъ Болха, который пропов ѣдуетъ по вс ѣмъ селамъ и деревнямъ, что отъ пом ѣщиковъ деньги прятать нужно, а Николинька играетъ и невольно шепчетъ: «отъ пом ѣщиковъ деньги прятать нужно». То онъ думаетъ: какова должна быть любовь Чуриса къ своему единственному пузатому сынишк ѣ, когда онъ въ немъ кром ѣсына видитъ помощника и спасителя. Вотъ это любовь, шепчетъ Николинька. Потомъ вспоминаетъ онъ о старух ѣМудренаго, вспоминаетъ о выраженіи терп ѣнія, всепрощенія и доброты, которыя онъ зам ѣтилъ на лиц ѣея, несмотря на уродливыя черты и желтый торчащій зубъ. – Должно быть въ 70 л ѣтъ ея жизни я первый зам ѣтилъ это, думаетъ онъ и шепчетъ странно, потомъ вспоминаетъ онъ, какъ боялся Илюшка, чтобы онъ не пустилъ его въ извозъ: и ему представляется с ѣрое, туманное утро, подсклизлая шосейная дорога и длинный обозъ огромныхъ нагруженныхъ и покрытыхъ рогожами троичныхъ тел ѣгъ на здоровыхъ толстоногихъ коняхъ, которые, выгибая спины и натягивая постромки, дружно тянутъ въ гору и потряхивая бубенчиками по склизкой дорог ѣ. Навстр ѣчу обоза б ѣжитъ почта. Ямщикъ съ бляхой издалека поднимаетъ кнутъ, во все горло кричитъ: стой; на переднемъ возу изъ подъ рогожи, покрывающей грядки тел ѣги, л ѣниво высовывается красивая голова Илюшки, который на зорьк ѣславно пригр ѣлся и заснулъ подъ рогожей. Онъ сквозь сонъ посмотр ѣлъ на 3 тройки съ чемоданомъ, которыя съ звономъ и крикомъ пронеслись мимо его, слегка, ласкательно хлестнулъ правую пристяжную, и опять спряталъ голову. Николинька мыслью сл ѣдитъ за всей жизнью Илюшки въ извоз ѣ, онъ видитъ, какъ къ вечеру скрипятъ передъ усталыми тройками широкія тесовыя ворота, Илюшка весело и добродушно калякаетъ съ хозяиномъ и выпрягаетъ коней, какъ онъ идетъ въ жаркую избу, набитую народомъ, крестится, садится за столъ и балагуритъ съ хозяйкой[?], и ведется р ѣчь съ товарищами, какъ скидаетъ армякъ, разувается босый и здоровый, беззаботный и веселый ложится на пахучее с ѣно около лошадей и храпитъ до п ѣтуховъ сномъ д ѣтей или праведника. Онъ сл ѣдитъ за нимъ и въ кабак ѣ, гд ѣонъ идетъ сорвать косуху и затянуть длинную п ѣсню своимъ груднымъ теноромъ, и въ Одестъ, въ которомъ онъ видитъ только м ѣсто, въ которомъ кормъ дорогъ, и бываетъ хозяину сдача, и въ Роменъ, и въ Кіевъ, и по всему широкому Р[усскому] Цар[ству], и опять онъ видитъ его на передк ѣтелеги на большой дорог ѣи въ ясный вечеръ, и въ знойное утро здоровымъ, сильнымъ, беззаботнымъ. Славно, шепчетъ Николинька, все играетъ, и мысль, зач ѣмъ я не Илюшка, тоже представляется ему.

С ѣдой княжескій слуга давно на ципочкахъ принесъ кофе на серебрянномъ поднос ѣи, зная по опыту, что одно средство разсердить Князя было пом ѣшать ему въ то время, когда онъ играетъ, также осторожно и тихо вышелъ въ высокую дверь. Однако, должно быть весьма важный случай заставилъ его опять воротиться и молча дожидаться у двери, чтобы Князь оглянулся на него. Но звуки, которые вызывала пылкая фантазія, и странныя мысли, которыя, какъ-бы сл ѣдуя за ними, возникали въ юной голов ѣмоего героя, такъ увлекали все его вниманіе, что онъ не зам ѣчалъ ни почтительнаго положенія стараго Фоки, ни даже приближающегося по большой березовой алле ѣзвука почтоваго колокольчика, подв ѣшеннаго къ дышлу дорожной коляски. Въ дорожной коляск ѣ, на козлахъ, сид ѣли ямщикъ и щеголь, городской (слуга) съ замшевой сумкой черезъ плечо, въ триповомъ пальто и бархатной фуражк ѣ, а въ середин ѣмолодой челов ѣкъ, съ зам ѣтнымъ любопытствомъ и нетерп ѣніемъ, выглядывавшій въ садъ и на домъ. Не усп ѣли еще кони фыркнуть у подъ ѣзда, и лакей соскочить съ козелъ, какъ молодой челов ѣкъ, выказывая вс ѣпризнаки сильнаго волненія и удовольствія, б ѣжалъ уже по л ѣстниц ѣи спрашивалъ у встр ѣтившагося Фоки: «Дома-ли Князь?»

– Дома-съ.

– Гд ѣ-же онъ? Одинъ? Что онъ д ѣлаетъ? – спрашивалъ молодой челов ѣкъ, не дожидаясь отв ѣта и улыбаясь отъ внутренняя удовольствія.

– Одни-съ. Какъ прикажете доложить? – говорилъ Фока съ недовольнымъ видомъ, стараясь обогнать безпокойнаго гостя.

– Скажи: Исправникъ, слышишь? – сказалъ молодой челов ѣкъ, засм ѣявшись звучнымъ, необыкновенно пріятнымъ см ѣхомъ.

Николинька услыхалъ этотъ см ѣхъ. Онъ многое напоминалъ ему. Образъ челов ѣка, который см ѣялся такъ, и котораго онъ любилъ такъ, какъ любятъ только въ его л ѣта, живо предсталъ передъ нимъ. Но вид ѣть этаго челов ѣка было бы для него слишкомъ большимъ наслажденіемъ для того, чтобы онъ могъ пов ѣрить сразу этой мысли. Онъ принялъ слышанныя имъ звуки за одну изъ т ѣхъ мимолетныхъ грезъ, которыя безпорядочно бродили въ его воображеніи, и продолжалъ играть.

– Исправникъ прі ѣхали-съ, – сказалъ Фока почти шопотомъ, съ значительнымъ видомъ зажмуривая глаза.

– Какой Исправникъ? Зач ѣмъ Исправникъ? – сказалъ Николинька, съ озадаченнымъ видомъ оборачиваясь къ нему.

– Не могу знать-съ.

– Ахъ, Боже мой, зач ѣмъ это? что ему нужно? и зач ѣмъ ему нужно, не понимаю.

– Прикажете просить?

– Вотъ пріятно. Проводи его въ гостиную и попроси подождать.

Въ это время изъ за двери показалась веселая и красивая фигура гостя, который съ слезами на глазахъ и хохоча изъ вс ѣхъ силъ вб ѣгалъ въ комнату. Увидавъ его, Николинька н ѣсколько секундъ оставался совершенно неподвиженъ, схватилъ себя за голову, зажмурился и прошепталъ: «быть не можетъ», потомъ хот ѣлъ броситься къ гостю, хот ѣлъ что-то сказать ему, но им ѣлъ только силу привстать съ табурета и бл ѣдный, остановился [ 1 неразобр.] .

Гость обнялъ его, и они кр ѣпко н ѣсколько разъ поц ѣловались. Оба были такъ сильно взволнованы, что они не могли ни минуты стоять на м ѣст ѣ, они чувствовали потребность ходить, д ѣлать что-нибудь, говорить хоть вещи самыя глупыя, неинтересныя ни для того, ни для другаго.

Въ званіи романиста, обязаннаго разсказывать не только поступки своихъ героевъ, но и самыя сокровенныя мысли и побужденія ихъ, я скажу вамъ, читатель, что ни тотъ, ни другой не чувствовали ни мал ѣйшего ни желанія, ни удовольствія обниматься и ц ѣловаться, но сд ѣлали это именно потому, что находились въ положеніи напряженной безц ѣльной д ѣятельности, о которой я говорилъ, и потому, что они, встр ѣчаясь въ первый разъ посл ѣдружеской связи, соединившей ихъ 4 года тому назадъ, они, несмотря на сильное волненіе, чувствовали н ѣкоторую неловкость и желали ч ѣмъ-нибудь прекратить ее. – Кто не испытывалъ подобнаго тройнаго см ѣшаннаго чувства радости, безпокойства и зам ѣшательства при свиданіи съ людьми, которыхъ любишь: какъ-то хочется смотр ѣть въ глава другъ другу, и вм ѣст ѣкакъ будто сов ѣстно, хочется излить всю свою радость, а выходятъ какія-то странные слова, – вопросы: «когда прі ѣхалъ?» и «хороша-ли дорога?» и т. п. Только долго, долго посл ѣпервой минуты успокоишься такъ, что съум ѣешь выразить свою радость и сказать вещи, которыя, Богъ знаетъ, почему, задерживаются и просятся изъ глубины сердца. Такъ сд ѣлалъ и Николинька. Онъ сначала спрашивалъ, не хочетъ ли об ѣдать его другъ, останавливался-ли онъ въ город ѣ, ходилъ большими шагами по комнат ѣ, садился за рояль, тотчасъ-же вскакивалъ и опять ходилъ по комнат ѣ, безпрестанно оглядываясь на гостя; наконецъ, онъ сталъ противъ него, положилъ ему руку на плечо и съ слезами на глазахъ сказалъ:

– Ты не пов ѣришь, Ламинскій, какъ я счастливъ, что тебя вижу.

Кто не слыхалъ въ нашъ в ѣкъ остроумныхъ фразъ о устар ѣлости чувства дружбы и шуточекъ надъ Касторомъ и Полюксомъ, и кто въ своей молодости не чувствовалъ страстнаго, необъяснимая влеченія къ челов ѣку, съ которымъ не им ѣлъ ничего общаго, кром ѣэтаго чувства? Чему же в ѣрить: фразамъ, или голосу сердца?

– Какимъ ты пом ѣщикомъ, – говорилъ Ламинскій, оглядывая съ головы до ногъ Николиньку.

– А ты право выросъ, – говорилъ Николинька.

– Помнишь ты еще ту польку, подъ которую мы танцовали съ Варенькой? – спрашивалъ Ламинскій.

Николинька садился за рояль и игралъ эту польку.

Въ этомъ, безъ сомн ѣнія, не выражается дружба, въ которую вы не хотите в ѣрить, но ежели бы можно было выразить словами то, что они чувствовали, я бы сказалъ вамъ многое, и вы пов ѣрили бы. Мн ѣкажется, для этаго даже достаточно бы было взглянуть на лицо моего героя. Столько въ немъ было истинной радости и счастія. Даже с ѣдой Фока, остановившись у притолки, съ почтительной, чуть зам ѣтной улыбкой одобренія смотр ѣлъ на своего господина и думалъ съ сожал ѣніемъ: «такъ-то и князь, покойникъ, ихъ д ѣдушка, любилъ гостей принимать. Только покойникъ важный былъ, а нашъ молодъ еще, – не знаетъ порядковъ, какъ гостей угостить».

Пускай Фока судитъ по-своему; чистое и ясное чувство любви и радости, озаряющее душу Николиньки, нисколько не померкнетъ отъ этаго.

–

Старый ломберный штучный столъ, съ желобками для бостонныхъ марокъ и съ латунью по краямъ, былъ поставленъ и симметрично накрытъ Фокою въ саду, подъ просв ѣчивающею, колеблющейся т ѣнью темнозеленыхъ высокихъ липъ. Б ѣлая старинная камчатная скатерть казалась еще б ѣл ѣе, форма старинныхъ круглыхъ ложекъ и выписанныхъ еще старымъ княземъ кіевскихъ тарелокъ еще красив ѣе и старинн ѣе, серебряная р ѣзная кружка, въ которой было пиво, одна роскошь стола, которую позволялъ себ ѣНиколинька, еще отчетлив ѣе и почтенн ѣе. Николинька до об ѣда водилъ своего друга по вс ѣмъ своимъ заведеніямъ.

Конец 1-ой части.