Текст книги "Полное собрание сочинений. Том 4"
Автор книги: Лев Толстой
Жанр:
Классическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 37 страниц)
Позднейшая помета Толстого.
[Закрыть]
Шкаликъ не являлся. Но когда посланный отъ Князя конторщикъ объявилъ ему, что А ѳенька выкинула, что Князь изволятъ кр ѣпко гн ѣваться и об ѣщаются взыскать съ него по законамъ, – а они у насъ до всего сами доходятъ, – прибавилъ конторщикъ, – Шкаликъ трухнулъ. Ему смутно представились острогъ, кобыла, плети, и все это такъ непріятно под ѣйствовало на него, что онъ по ѣхалъ къ Князю, молча упалъ ему въ ноги, и только посл ѣнеоднократныхъ требованій встать и объясниться, всхлипывая сказалъ: «виноватъ, Ваше Сіятельство, не погубите!» Трогательное выраженіе раскаянія Шкалика под ѣйствовало на неопытнаго Князя.
– Я вижу, ты не злой челов ѣкъ, – сказалъ онъ, поднимая его за плечи. – Ежели ты искренно раскаиваешься, то Богъ проститъ тебя, мн ѣже на тебя сердиться нечего; д ѣло въ томъ, проститъ ли теб ѣБолха и его жена, которымъ ты сд ѣлалъ зло? Я позову къ себ ѣБолху, поговорю съ нимъ. Можетъ быть все и уладится».
При этомъ юный Князь сказалъ еще н ѣсколько благородныхъ, но не доступныхъ для Шкалика словъ о томъ, что прощать обиды лучшая и пріятн ѣйшая доброд ѣтель, но что въ настоящемъ случа ѣонъ не можетъ доставить себ ѣэтаго наслажденія, потому что обида нанесена не ему, а людямъ, ввереннымъ Богомъ его попеченію, что онъ можетъ только внушать имъ добро, но управлять чувствами этихъ людей онъ не можетъ. Шкаликъ на все изъявилъ совершенное согласіе. Игнатка былъ позванъ въ другую комнату, и юный Князь, очень довольный своей ролью посредника, сталъ внушать Игнатк ѣ, очень удивленному т ѣмъ, что все д ѣло еще не прекратилось таской, которую онъ далъ Шкалику, – чувства любви и примиренія.
– Потеря твоя ужъ невозвратима, – говорилъ Николинька, и, разум ѣется, нич ѣмъ нельзя заплатить за сына, котораго ты лишился, но такъ какъ этотъ челов ѣкъ искренно раскаивается и проситъ простить его, то не лучше-ли теб ѣкончить съ нимъ мировой? Онъ, я ув ѣренъ, не откажется заплатить теб ѣ50 р. съ т ѣмъ только, чтобы ты оставилъ это д ѣло и забылъ все прошлое. Такъ что-ли?
– Слушаю, Ваше Сіятельство!
– Н ѣтъ, ты говори по своимъ чувствамъ, я тебя принуждать не нам ѣренъ. Какъ ты хочешь?
– На то воля Вашего Сіятельства.
Больше этого Князь ничего не могъ добиться отъ непонимающаго хорошенько, въ чемъ д ѣло, Игната, но, принявъ и эти слова за согласіе, онъ съ радостнымъ чувствомъ перешелъ къ Шкалику. Шкаликъ опять на все былъ совершенно согласенъ. Князь, очень довольный приведеннымъ къ окончанію примиреніемъ, перешелъ опять къ Игнату и, слегка приготовивъ его, привелъ къ Шкалику въ переднюю, гд ѣи заставилъ ихъ, къ обоюдному удивленію и къ своему большому удовольствію поцеловаться. Шкаликъ хладнокровно отеръ усы и, не взглядывая на Игната, простился, зам ѣтивъ, что съ нимъ денегъ только ц ѣлковый, а что онъ привезетъ остальныя завтра. «Вотъ, – думалъ Николинька, какъ легко сд ѣлать доброе д ѣло. Вм ѣсто вражды, которая могла довести ихъ, Богъ знаетъ, до чего и лишить ихъ душевнаго спокойствія, они теперь искренно помирились.
Позднейшая помета Толстого.
[Закрыть]
Шкаликъ, не за ѣзжая домой, отправился въ городъ, – прямо въ нижнюю слободу, и остановился у разваленнаго домика чинов[ницы] Кошановой. Исхудалая, бол ѣзненная и оборванная женщина въ чепц ѣстояла въ углу сорнаго, вонючаго двора и мыла б ѣлье. 10-л ѣтній мальчикъ въ одной рубашёнк ѣ, одномъ башмак ѣсъ ленточкой, но въ соломенномъ картузик ѣсид ѣлъ около нея и д ѣлалъ изъ грязи плотину на мыльномъ ручь ѣ, текшемъ изъ подъ корыта, 6-л ѣтняя д ѣвочка въ чепчик ѣсъ засаленными, розовыми лентами лежала на живот ѣпосереди двора и надрывалась отъ крика и плача, но не обращала на себя ничьяго вниманія.
– Здраствуйте, Марья Григорьевна, – сказалъ Шкаликъ, въ ѣзжая на дворъ и обращаясь къ женщин ѣвъ чепц ѣ, какъ бы вашего Василья Федорыча увидать?
– И, батюшка, Алекс ѣй Тарасычь, – отв ѣчала женщина, счищая мыло съ своихъ костлявыхъ рукъ, – 4-ую нед ѣлю не вижу.
– Что такъ?
– Пьетъ! – грустно отв ѣчала женщина.
Въ одномъ слов ѣэтомъ и голос ѣ, которымъ оно было сказано, заключалось выраженіе продолжительнаго и тяжелаго горя.
– В ѣрите-ли, до чего дошли: ни хл ѣба, ни дровъ, ни денегъ, ничего н ѣтъ, такъ приходилось, что съ д ѣтьми хоть съ сумой иди. Спасибо, добрые люди нашлись, дали работу, да и то мое здоровье какое? Куда мн ѣстиркой заниматься? – продолжала женщина, какъ будто вспоминая лучшія времена. Вотъ только т ѣмъ и кормлюсь: куплю въ день дв ѣбулочки, да и д ѣлю между ними, – прибавила она, какъ видно съ удовольствіемъ распространяясь о своемъ несчастіи и указывая на д ѣтей. А печки мы, кажется, съ Пасхи не топили. Вотъ жизнь моя какая, и до чего онъ довелъ меня безчувственный, а кажется, могъ бы семью прокормить. Ума палата, кажется, по его уму министромъ только-бы быть, могъ бы въ свое удовольствіе жить и семейство... все водочка погубила. —
– A разв ѣне знаешь, гд ѣонъ? Мн ѣд ѣльце важное до него есть.
Описаніе нищеты под ѣйствовало на Шкалика, должно быть, не такъ, какъ ожидала Марья Григорьевна; онъ презрительно посматривалъ на нее и, говорилъ ей уже не «вы», а «ты».
– Говорятъ, на съ ѣзжей сидитъ. Намедни, слышно, они у Настьки гуляли; такъ тамъ драка какая-то съ семинарскими случилась. Говорятъ, мой-то Василій Ѳедоровичъ въ сердцахъ одному палецъ откусили что-ли. Богъ ихъ знаютъ.
– Онъ теперь трезвый, я-чай?
Женщина помолчала немного, утерла глаза щиколками руки и ближе подошла къ лошади Шкалика.
– Алекс ѣй Тарасычь! вамъ в ѣрно его надо насчетъ бумагъ. Вы сами знаете – онъ вамъ ужъ писалъ, такъ, какъ онъ, никто не напишетъ. Ужъ онъ кажется самому Царю напишетъ. Сд ѣлайте такую милость, Алекс ѣй Тарасычь, продолжала Марья Григорьевна, красн ѣя и кланяясь, – не давайте ему въ руки ничего за труды: все пропьетъ. – Сд ѣлайте милость, мн ѣотдайте. Видите мою нищету.
– Это ужъ тамъ ваше д ѣло. Мое д ѣло заплатить.
– В ѣрите-ли, со вчерашняго утра у д ѣтей куска хл ѣба въ рот ѣне было, хоть бы вы... – но тутъ голосъ Марьи Григорьевны задрожалъ, лицо ее покрасн ѣло, она быстро подошла къ корыту, и слезы покатились въ него градомъ.
– А пускаютъ ли къ нему? – спросилъ Шкаликъ, поворачивая лошадь.
Марья Григорьевна махнула рукой и, рыдая, принялась стирать какую-то салфетку.
Вс ѣ, кто только зналъ Василья Феодоровича, отзывались о немъ такъ: «О! умн ѣйшій челов ѣкъ, и душа чудесная, только одно...»
Такое мн ѣніе основывалось не на д ѣлахъ его, потому что никогда онъ ничего ни умнаго, ни добраго не сд ѣлалъ, но единственно на утвердившемся мн ѣніи о его ум ѣ, краснор ѣчіи и на томъ, что онъ будто-бы служилъ въ Сенат ѣ. «Заслушаешься его р ѣчей», говорили его знакомые и въ особенности т ѣ, которые обращались къ нему для сочиненія просьбъ, писемъ, докладныхъ записокъ и т. п. Въ сочиненіи такого рода бумагъ для безграмотныхъ людей и состояли съ незапамятныхъ временъ его средства къ существованію въ то короткое время года, въ которое онъ не пилъ запоемъ или, какъ, смягчая это выраженіе, говорили о немъ, – не бывалъ бол ѣнъ. —
Мы не беремся р ѣшать вопроса, д ѣйствительно ли существуетъ эта бол ѣзнь, къ которой особенно склоненъ изв ѣстный классъ русскаго народа, но скажемъ только одно: по нашему зам ѣчанію, главные симптомы этой бол ѣзни составляютъ безпечность, безчестный промыселъ, равнодушіе къ семейству и упадокъ религіозныхъ чувствъ, общій источникъ которыхъ есть полуобразованіе.
Хотя у[мн ѣйшій] челов ѣкъ зналъ отчасти гражданскіе и уголовные законы, но въ бумагахъ, сочиняемыхъ имъ, ясность и основательность изложенія д ѣла большей частью приносилась въ жертву риторическимъ цв ѣтамъ, такъ что сквозь слова «высокодоброд ѣтельный, всемилостив ѣйше снизойдти, одръ изнурительной медицинской бол ѣзни» и т. п., восклицательныя знаки и розмахи пера, смыслъ проглядывалъ очень, очень слабо. Это-то, кажется, и нравилось т ѣмъ, которые обращались къ нему. Лицо его, украшенное взбитымъ полус ѣдымъ хохломъ, выражало добродушіе и слабость; никакъ нельзя было предполагать, чтобы такой челов ѣкъ могъ откусить палецъ семинаристу.
У[мн ѣйшій] челов ѣкъ небритый, испачканный, избитый и испитой, въ одной рубашк ѣ, лежалъ на кровати сторожа и не былъ пьянъ. Онъ внимательно выслушалъ разсказъ Шкалика о д ѣл ѣего съ Княземъ. Шкаликъ обращался съ Василіемъ Ѳедоровичемъ съ чрезвычайнымъ почтеніемъ. Узнавъ, что забол ѣвшая отъ побоевъ баба была взята въ устроенную недавно Княземъ больницу и уже выздоров ѣла, что отъ Князя никакого прошенія не поступало, а должно было поступить такого-то содержанія (Шкаликъ досталъ отъ конторщика черновое прошеніе), что свид ѣтель былъ только одинъ, у[мн ѣйшій] челов ѣкъ сказалъ, что никто, кром ѣего, не можетъ устроить этаго д ѣла, но что онъ, такъ и быть, берется за него, т ѣмъ бол ѣе, что Шкалику выгодн ѣе, вм ѣсто того, чтобы платить 50 р. какому-то (Рюрику) [91]91
Бранное выраженіе, означающее грубый мужикъ.
[Закрыть]мужлану, заплатить ему хоть 15. «Такъ-то, братъ Алешка», – сказалъ онъ, приподнимаясь. – «Такъ точно», – отв ѣчалъ Шкаликъ. Посл ѣэтаго умн ѣйшій челов ѣкъ, не слушая обычныхъ лестныхъ словъ Шкалика насчетъ своего высокаго ума, впалъ въ задумчивость. Плодомъ этой задумчивости были дв ѣбумаги сл ѣдующаго содержанія: 1) По титул ѣ: такого-то и туда прошенія, а о чемъ тому сл ѣдуютъ пункты. 1) Про ѣзжая туда-то и туда-то, нашелъ на полян ѣтакой-то и такой-то с ѣно мое расхищеннымъ (ночью должно было разломать два стога и увезти во дворъ); 2) похитителями были хабаровскіе крестьяне, въ чемъ я удостов ѣрился, заставъ ихъ на м ѣст ѣпреступленія. 3) Увидавъ, что гнусный и преступный замыселъ ихъ открыть, они возъим ѣли нам ѣреніе лишить меня жизни, но всемилостив ѣйшее Провид ѣніе спасло меня незримымъ перстомъ своимъ и т. д.; 4) и потому прошу, дабы съ злоумышленными похитителями онаго с ѣна, и грабителями поступлено было по законамъ. Къ подач ѣнадлежитъ туда-то, сочинялъ такой-то и т. д.
2-ая бумага – отзывъ на прошеніе, которое могъ подать Князь.
Въ числ ѣпохитителей с ѣна, означенныхъ въ прошеніи моемъ, поданномъ тогда-то, преждевременно разр ѣшившаяся безжизненнымъ плодомъ женщина А ѳенья Болхина не находилась, а поэтому въ несчастіи, ее постигшемъ, я не могъ быть причиненъ. Но, какъ слышно, произошло то отъ побоевъ мужа ея, наказывавшаго ее за распутное поведеніе. Боясь же открыть свое преступленіе пом ѣщику своему, студенту, князю Нехлюдову, им ѣвшему къ выше упомянутой А ѳеньи особенное пристрастіе (что видно изъ того, что она была тотчасъ же взята для пользования на барскій дворъ), вышеупомянутый крестьянинъ Болха ложно показалъ, что она находилась во время покражи моего с ѣна и буйства, произведеннаго хабаровскими крестьянами такого-то числа на Савиной полян ѣ, и что я могъ быть причиною несвоевременнаго ея разр ѣшенія и т. д.
У[мн ѣйшій] челов ѣкъ получилъ тотчасъ же об ѣщанные 15 р., изъ которыхъ только полтинникъ, и то съ бранью перешелъ въ руки притащившейся съ д ѣтьми въ слезахъ Марьи Григорьевны, а на остальныя же умн ѣйшій челов ѣкъ и министръ продолжалъ быть бол ѣнъ, т. е. пить запоемъ. Шкаликъ съ радостной улыбкой получилъ, въ зам ѣнъ 15 р., дв ѣкраснор ѣчивыя, драгоц ѣнныя бумаги. Эти-то бумаги находились уже въ его кармазинномъ карман ѣ, когда онъ посл ѣоб ѣдни глубокомысленно говорилъ князю: «Вс ѣподъ Богомъ ходимъ, Ваше Сіятельство».
Позднейшая помета Толстого.
[Закрыть]
Юный князь скорыми шагами шелъ къ дому. Прихожане съ любопытствомъ поглядывали на него, зам ѣчая отрывистые жесты, которые онъ д ѣлалъ, разсуждая самъ [съ] собой. Онъ былъ сильно возмущенъ. «Н ѣтъ! – думалъ Николинька, – безстыдная ложь, отпирательство отъ своихъ словъ, вотъ что возмущаетъ меня. Я не понимаю, даже не могу понять, какъ можетъ этотъ челов ѣкъ посл ѣвсего, что онъ мн ѣговорилъ, посл ѣслёзъ, которыя казались искренними, такъ нагло отказываться отъ своихъ словъ и им ѣть духу смотр ѣть мн ѣвъ глаза! Н ѣтъ, правду говорилъ Яковъ, онъ р ѣшительно дурной челов ѣкъ, и его должно наказать. Я буду слабъ, ежели я этаго не сд ѣлаю. – Но правъ ли я? Не виноватъ-ли я въ томъ, что онъ теперь отказывается? Зач ѣмъ я требовалъ эти проклятыя деньги? Мн ѣи тогда что-то говорило, что не годится въ такомъ д ѣл ѣвм ѣшивать деньги! Такъ и вышло. Можетъ, онъ точно раскаявался, но я привелъ это хорошее чувство въ столкиовеніе съ деньгами, съ скупостью, и скупость взяла верхъ. Точно, 50 р. для Болхи значитъ много, и хотя не полное, но все-таки было вознагражденіе, а для него пожертвованіе 15 рублей было доказательствомъ его искренности. – Разум ѣется, ежели-бы я теперь пересталъ требовать деньги, онъ охотно-бы помирился и опять поц ѣловался-бы, – вспомнивъ эту, сд ѣланную имъ см ѣшную сцену между Шкаликомъ и Игнаткой, Князь вздрогнулъ и покрасн ѣлъ до ушей, – но что же бы это было за примиреніе? комедія. Довольно и разъ сд ѣлать глупость. – Главное то, – продолжалъ Князь, нахмурившись и прибавляя шагу, – онъ меня одурачилъ. Я могу за это сердиться, могу желать отмстить ему, потомъ могу см ѣяться надъ собой и своимъ сердцемъ, могу забывать и презирать его обиды. Все это будетъ очень любезно, – продолжалъ онъ иронически, – но какое я им ѣю право забывать не свои обиды, а зло, несчастіе, которое онъ причинилъ людямъ, которыхъ я обязанъ покровительствовать, обязанъ, потому что они не им ѣютъ средствъ сами защищаться. Ежели я оставлю д ѣло это такъ, то что-же обезпечитъ не только собственность, но личность, семейство, – самыя священныя права моихъ крестьянъ? Они не могутъ защищать ихъ, поэтому обязанность эта лежитъ на мн ѣ. Я самъ не могу защитить ихъ, поэтому я долженъ искать защиты у правительства. Да, я не съ Шкаликомъ буду тягаться, а я буду отстаивать самыя священныя права своихъ подданныхъ. Тутъ н ѣтъ ни меня, ни Шкалика, а тутъ есть справедливость, которой я долженъ и буду служить. Николинька въ первый разъ начиналъ тяжбу. Это тревожило его. Хотя онъ и былъ юристомъ въ Университет ѣ, но им ѣлъ самое смутное и непріязненное понятіе о присутственныхъ м ѣстахъ. Поэтому, чтобы р ѣшиться им ѣть съ ними д ѣло, онъ долженъ былъ вызвать въ окружающихъ должное для него понятіе о долг ѣ. —
Позднейшая помета Толстого.
[Закрыть]
Подходя къ Хабаровк ѣ, Князь остановился, вынулъ изъ кармана записную книжку, которую всегда носилъ съ собой, и на одной изъ страницъ прочелъ н ѣсколько крестьянскихъ съ отметками именъ.
«Иванъ Чурисъ – просилъ сошекъ», прочелъ онъ и, взойдя въ улицу, подошелъ къ воротамъ 2-ой избы съ права.
Жилище Ивана Чуриса составляли полусгнившій, подопр ѣлый съ угловъ срубъ, похилившійся и вросшій въ землю такъ, что надъ самой навозной завалиной виднелось одно разбитое оконце – красное волоковое съ полуоторваннымъ ставнемъ и другое – волчье, заткнутое хлопкомъ; рубленные сени, съ грязнымъ порогомъ и низкой дверью, которые были ниже перваго сруба, и другой маленькой срубъ, еще древнее и еще ниже сеней; ворота и плетеная клеть. Все это было когда то покрыто подъ одну неровную крышу, теперь же только на застрехе густо нависла черная гніющая солома, на верху же м ѣстами виденъ былъ р ѣшетникъ и стропила. Передъ дворомъ былъ колодезъ съ развалившимся срубомъ, остаткомъ столба и колеса и съ грязной лужей, въ которой полоскались утки. Около колодца стояли дв ѣстарыя, старыя треснувшія и надломленныя ракиты, но все таки съ широкими бл ѣдно-зелеными в ѣтвями. Подъ одной изъ этихъ ракитъ, свид ѣтельствовавшихъ о томъ, что кто[то] и когда-то заботился о украшеніи этаго м ѣста, сид ѣла 8-л ѣтняя б ѣлокурая д ѣвчонка и заставляла ползать вокругъ себя другую 2-л ѣтнюю д ѣвчонку. Дворной щенокъ, вилявшій хвостомъ около нихъ, увидавъ Князя, опрометью бросился подъ ворота и залился оттуда испуганнымъ дребезжащимъ лаемъ.
– Дома-ли Иванъ? спросилъ Николинька.
Старшая д ѣвочка остолбенела и начала все бол ѣе открывать глаза, меньшая раскрыла ротъ и сбиралась плакать. – Небольшая старушонка, притаившись въ с ѣняхъ, повязанная б ѣлымъ платкомъ, изъ подъ котораго выбивались полус ѣдые волосы, и въ изорванной клетчатой понев ѣ, низко подпоясанной старенькимъ, красноватымъ кушакомъ, выглядывала изъ за дверей.
Николинька подошелъ къ с ѣнямъ. «Дома, кормилецъ», проговорила жалкимъ голосомъ старушонка, низко кланяясь и какъ будто очень испугавшись. Николинька, поздоровавшись, прошелъ мимо прижавшейся въ с ѣняхъ и подперевшейся ладонью бабы на дворъ. На двор ѣб ѣдно лежалъ клочьями старый почерн ѣвшій навозъ. На навоз ѣвалялся боровъ, сопр ѣлая колода и вилы. Нав ѣсы вокругъ двора, подъ которыми кое-гд ѣбезпорядочно лежали кадушки [?], сани, тел ѣга, колесо, колоды, сохи, борона, сваленныя въ кучу негодныя колодки для ульевъ, были вовсе раскрыты, и одна сторона ихъ вовсе обрушилась, такъ что спереди переметы лежали уже не на углахъ, а на навоз ѣ. Иванъ Чурисъ топоромъ и обухомъ выламывалъ плетень, который придавила крыша. Иванъ Чурисъ былъ челов ѣкъ л ѣтъ 50, ниже обыкновеннаго роста. Черты его загор ѣлаго продолговатаго лица, окруженнаго темнорусою съ прос ѣдью бородою и такими-же густыми, густыми волосами были красивы и сухи. Его темно голубые, полузакрытые глаза выражали умъ и беззаботность. Выраженіе его рта р ѣзко обозначавшагося, когда онъ говорилъ, изъ подъ длинныхъ р ѣдкихъ усовъ незам ѣтно сливающихся съ бородою, было столько-же добродушное, сколько и насм ѣшливое. По грубости кожи глубокихъ морщинъ и р ѣзко обозначеннымъ жиламъ на ше ѣ, лиц ѣи рукахъ, неестественной сутуловатости, особенно поразительной при маленькомъ рост ѣ, кривому дугообразному положенію ногъ и большему разстоянію большаго пальца его руки отъ кисти, видно было, что вся жизнь его прошла въ работ ѣ– даже въ слишкомъ трудной работ ѣ.
Вся одежда его состояла изъ б ѣлыхъ полосатыхъ партокъ, съ синими заплатками на кол ѣняхъ и такой же рубахи безъ ластовиковъ съ дырьями на спин ѣ, показывающими здоровое б ѣлое т ѣло. Рубаха низко подпоясывалась тесемкой съ вис ѣвшимъ на ней негоднымъ ключикомъ.
– Богъ помочь теб ѣ, Иванъ, – сказалъ Князь. Чурисенокъ (какъ называли его мужики), увидавъ Князя, сд ѣлалъ энергическое усиліе, и плетень выпростался изъ подъ стропилъ; онъ воткнулъ топоръ въ колоду и, оправляя поясокъ, вышелъ изъ подъ нав ѣса.
– Съ праздникомъ, Ваше Сіятельство, – сказалъ онъ, низко кланяясь и встряхивая головой.
– Спасибо, любезный... вотъ пришелъ твое хозяйство пров ѣдать. Ты в ѣдь сохъ просилъ у меня, такъ покажи ка на что он ѣтеб ѣ?
– Сошки?
– Да, сошки.
– Известно на что сохи, батюшка Ваше Сіятельство, все старо, все гнило, живаго бревна н ѣту-ти. Хоть мало-мальски подпер ѣть, сами изволите вид ѣть – вотъ анадысь уголъ завалился, да еще помиловалъ Богъ, что скотины въ ту пору не было, да и все то ели ели виситъ, – говорилъ Чурисъ, презрительно осматриваясь. – Теперь и стропила-ти и откосы, и переметы, только тронь, глядишь, дерева д ѣльнаго не выдетъ. А л ѣсу гд ѣнынче возьмешь?
– Такъ для чего-же ты просилъ у меня 5 сошекъ? – спросилъ Николинька съ изумленіемъ.
– Какже быть-то? старыя сохи подгнили, сарай обвалился, надо-же какъ нибудь извернуться...
– Да в ѣдь ужъ сарай обвалился, такъ подпереть его нельзя, а ты самъ говоришь, что коли его тронуть, то и стропилы вс ѣновыя надо. Такъ 5 сохъ теб ѣне помогутъ.
– Какого рожна подпереть, когда онъ на земли лежитъ.
– Теб ѣстало быть, нужно бревенъ, а не сошекъ, такъ и говорить надо было, – сказалъ Николинька строго.
– Вистимо нужно, да взять то гд ѣихъ возьмешь. Не все-же на барскій дворъ ходить! Коли нашему брату повадку дать, то за всякимъ добромъ на барскій дворъ кланяться, какіе мы крестьяне будемъ? А коли милость ваша на то будетъ насчетъ 2 дубовыхъ макушекъ, что на гумн ѣлежатъ, говорилъ онъ, робко кланяясь и переминаясь, такъ тоже я, которыя подм ѣню, которыя поур ѣжу изъ стараго какъ-нибудь соорудаю. Дворъ-то зиму еще и простоитъ.
– Да и в ѣдь ты самъ говоришь, что все пропащее: нынче этотъ уголъ обвалился, завтра тотъ и весь завалится. Какъ думаешь, можетъ простоять твой дворъ безъ починки года два, или завалится?
Чурисъ задумался и устремилъ внимательные взоры на крышу двора.
– Оно, може, и завалится, – сказалъ онъ вдругъ.
– Ну вотъ видишь ли! ч ѣмъ теб ѣза каждой плахой на барскій дворъ ходить (ты самъ говоришь, что это негодится), лучше сд ѣлать твой дворъ заново. Я теб ѣпомогу, потому что ты мужикъ старательный. Я теб ѣл ѣса дамъ, а ты осенью все это заново и сд ѣлай; вотъ и будетъ славно.
– Много довольны вашей милостью, – отв ѣчалъ, почесываясь Чурисъ. (Онъ не в ѣрилъ исполненію об ѣщанія Князя.)
– Мн ѣхоть бревенъ 8 арш., да сошекъ, такъ я совс ѣмъ справлюсь, а который негодный л ѣсъ въ избу на подпорки, да на накатникъ пойдетъ.
– A разв ѣу тебя изба плоха?
– Того и ждемъ съ бабой, что вотъ вотъ раздавитъ кого-нибудь. Намедни и то накатина съ потолка бабу убила.
– Какъ убила?
– Да такъ убила, Ваше Сіятельство, по спин ѣкакъ полыхнетъ, и такъ она до ночи, сердешная, за мертво лежала.
– Что-жъ прошло?
– Прошло-то прошло, да Богъ ее знаетъ, все хвораетъ.
– Ч ѣмъ ты больна? – спросилъ Князь у охавшей бабы, показавшейся въ дверяхъ.
– Все вотъ тутъ не пущаетъ меня, да и шабашъ, – отв ѣчала баба, указывая на свою тощую грудь.
– Отчего-же ты больна, а не приходила сказаться въ больницу? можетъ быть теб ѣи помогли.
– Пов ѣщали, кормилецъ, да недосугъ все. И на барщину, и дома, и ребятишки, все одна. Д ѣло наше одинокое, – отв ѣчала старушонка, жалостно потряхивая головой.
<Учрежденное Княземъ съ такой любовью и надеждою на несомн ѣнную пользу деревенское заведеніе для подаянія простыхъ медицинскихъ средствъ больнымъ крестьянамъ не могло принести пользы въ этомъ случа ѣ, котораго онъ не только не предполагалъ, но и даже понять не могъ хорошенько. Это озадачило его, онъ посп ѣшилъ перем ѣнить разговоръ>.
