Текст книги "Полное собрание сочинений. Том 4"

Автор книги: Лев Толстой

[Сводный текст]

 
Как четвертого числа
Нас нелегкая несла
   Горы отбирать (bis).
 
 
Барон Вревский генерал
К Горчакову приставал,
   Когда под-шафе (bis).
 
 
«Князь, возьми ты эти горы,
Не входи со мною в ссору,
   Не то донесу» (bis).
 
 
Собирались на советы
Все большие эполеты,
   Даже Плац-бек-Кок (bis).
 
 
Полицмейстер Плац-бек-Кок
Никак выдумать не мог,
   Что ему сказать (bis).
 
 
Долго думали, гадали,
Топографы всё писали
   На большом листу (bis).
 
 
Гладко вписано в бумаге,
Да забыли про овраги,
   А по ним ходить... (bis).
 
 
Выезжали князья, графы,
А за ними топографы
   На Большой редут (bis).
 
 
Князь сказал: «ступай, Липранди»
А Липранди: «нет-c, атанде,
   Нет, мол не пойду (bis).
 
 
Туда умного не надо,
Ты пошли туда Реада,
   А я посмотрю»... (bis).
 
 
Вдруг Реад возьми да спросту
И повел нас прямо к мосту:
   «Ну-ка, на уру» (bis).
 
 
Веймарн плакал, умолял,
Чтоб немножко обождал.
   «Нет, уж пусть идут» (bis).
 
 
Генерал же Ушаков,
Тот уж вовсе не таков:
   Всё чего-то ждал (bis).
 
 
Он и ждал да дожидался,
Пока с духом собирался
   Речку перейти (bis).
 
 
На уру мы зашумели,
Да резервы не поспели,
   Кто-то переврал (bis).
 
 
А Белевцов генерал
Всё лишь знамя потрясал,
   Вовсе не к лицу (bis).
 
 
На Федюхины высоты
Нас пришло всего три роты,
   А пошли полки!... (bis)
 
 
Наше войско небольшое,
А француза было втрое,
   И сикурсу тьма (bis).
 
 
Ждали – выйдет с гарнизона
Нам на выручку колона,
   Подали сигнал (bis).
 
 
А там Сакен генерал
Всё акафисты читал
   Богородице (bis).
 
 
И пришлось нам отступать,
Рас... же ихню мать,
   Кто туда водил (bis).
 

–

Напев Севастопольской песни.

«РОМАН РУССКОГО ПОМЕЩИКА».

Съ 7 часовъ утра на ветхой колокольн ѣНиколо-Кочаковскаго прихода гуд ѣлъ большой колоколъ. Съ 7 часовъ утра по проселочнымъ пыльнымъ дорогамъ и св ѣжимъ тропинкамъ, вьющимся по долинамъ и оврагамъ, между влажными отъ росы хл ѣбомъ и травою, пестрыми, веселыми толпами шелъ народъ изъ окрестныхъ деревень. Все больше бабы, д ѣти и старики. Мужику Петровками и въ праздникъ нельзя дома оставить: тел ѣга сломалась, въ гумённикъ подпорки поставить, плетень заплести, у другаго и навозъ не довоженъ. Земляную работу гр ѣхъ работать, а около дома, Богъ проститъ. Д ѣло мужицкое!

Кривой пономарь выпустилъ веревку изъ рукъ и с ѣлъ подл ѣцеркви, молча вперивъ старческій равнодушный взглядъ въ подвигавшіяся пестрыя толпы народа; отецъ Поликарпъ вышелъ изъ своего домика и, поднятіемъ шляпы отв ѣчая на почтительные поклоны своихъ духовныхъ д ѣтей, прошелъ въ церковь. Народъ наполнилъ церковь и паперть, пономарь пронесъ въ алтарь м ѣдный кофейникъ с водой, полотенце съ красными концами и старое кадило, откуда всл ѣдъ за этимъ послышалось сморканье, плесканье, ходьба, кашляніе и плеваніе.

Наконецъ движеніе въ алтар ѣутихло, только слышенъ былъ изр ѣдка возвышающійся голосъ отца Поликарпа, читающаго молитвы. Отставной Священникъ, сл ѣпой дворникъ и бывшій дворецкій покойнаго Хабаровскаго князя, дряхлый Пиманъ Тимоф ѣичь стояли уже на своихъ обычныхъ м ѣстахъ въ алтар ѣ. На правомъ клирос ѣстояли сборные п ѣвчіе-охотники: толстый бабуринскій прикащикъ октава, особенно зам ѣчательный въ тройномъ «Господи помилуй», его братъ Митинька, женскій портной, любезникъ и первый игрокъ на гармоник ѣ– самый фальшивый, высокій и пискливый дискантъ во всемъ приход ѣ, буфетчикъ – второй басъ, два мальчика, сыновья отца Игната, и самъ отецъ Игнатъ, 2-й Священникъ, бывшій 36 л ѣтъ тому назадъ въ архирейскихъ п ѣвчихъ.

На паперти толпа заколебалась и раздалась на дв ѣстороны: челов ѣкъ въ синей ливрейной шинели, съ салопомъ на рук ѣ, стараясь, должно быть, показать свое усердіе, кр ѣпко и безъ всякой надобности толкалъ и безъ того съ торопливостью и почтительностью разступавшихся прихожанъ; за лакеемъ сл ѣдовала довольно смазливая и нарядная барынька, л ѣтъ 30, съ лицомъ полнымъ и улыбающимся. За веселой барыней сл ѣдовалъ супругъ ея, Михаилъ Ивановичь Михайловъ, челов ѣкъ л ѣтъ 40. На немъ былъ черный фракъ, клетчатыя брюки съ лампасами, цв ѣтной пестрый жилетъ и цв ѣтной, очень пестрый шарфъ, на которомъ лежалъ огромной величины выпущенный не крахмаленный воротникъ рубашки. Въ наружности его не зам ѣчалось ничего особеннаго, исключая нешто длинныхъ, курчавыхъ, рыжеватыхъ волосъ съ проборомъ по середин ѣ, которые чрезвычайно отчетливо лежали съ об ѣихъ сторонъ его б ѣлесоваго, ровнаго и спокойнаго лица. Вообще онъ ходилъ, стоялъ, крестился и кланялся очень прилично, даже слишкомъ прилично, такъ что именно это обстоятельство не располагало въ его пользу.

Прибывшіе супруги стали около амвона. Прихожане съ почтительнымъ любопытствомъ смотр ѣли на нихъ: они съ спокойнымъ равнодушіемъ смотр ѣли на прихожанъ. – Об ѣдня все еще не начиналась.

– Гаврило, – сказала шопотомъ барыня.

Гаврило выдвинулся впередъ и почтительно пригнулъ свое ухо съ серьгой къ устамъ барыни.

– Попроси батюшку вынуть за упокой, вотъ по этой записк ѣ; да спроси отца Поликарпія, скоро-ли начнется служба?

Гаврило живо растолкалъ набожныхъ старушекъ съ книжечками и пятаками, столпившихся у боковыхъ дверей, и скрылся.

– Батюшка вел ѣлъ сказать, что очень хорошо-съ, а начнется скоро, – сказалъ онъ, возвратившись. – Кривой пономарь, хотя нетвердою отъ старости, но самоув ѣренною походкою, съ такимъ-же точно видомъ сознанія своего значенія, съ какимъ ходитъ Секретарь по Присутствію и актеръ за кулисами, вышелъ за лакеемъ и сталъ продираться сквозь толпу. Уже много пятаковъ и грошей изъ узелковъ въ клетчатыхъ платкахъ и мошонъ перешло въ потертый комодъ, изъ котораго отставной солдатъ давалъ св ѣчи, и уже св ѣчи эти, переходя изъ рукъ въ руки, давно плыли передъ иконами Николая и Богоматери, a об ѣдня все не начиналась. – Отецъ Поликарпій дожидался молодаго Князя Нехлюдова. Онъ привыкъ ожидать его матушку, д ѣдушку, бабушку; поэтому, несмотря на то, что молодой Князь не разъ просилъ его не заботиться о немъ, отецъ Поликарпій никакъ не могъ допустить, чтобы Хабаровскій пом ѣщикъ, – самый значительный пом ѣщикъ въ его приход ѣ, – могъ дожидаться или опоздать.

Кривой пономарь вышелъ за церковь и, приставивъ руку ко лбу, сталъ съ усиліемъ смотр ѣть на Хабаровскую дорогу. По ней тянулись волы, но не было видно в ѣнской голубой коляски, въ которой онъ привыкъ вид ѣть полв ѣка Хабаровскихъ Князей.

– Что, в ѣрно ужъ къ достойной? – спросилъ пономаря молодой челов ѣкъ, проходя мимо него.

Зам ѣтно было, что пономарь былъ опечаленъ и изумленъ появленіемъ Князя не въ в ѣнской коляск ѣ, a п ѣшкомъ, съ запыленными сапогами, въ широкополой шляп ѣи парусинномъ пальто. <Можетъ быть, даже онъ раскаивался въ томъ, что такъ долго поджидалъ такого непышнаго Князя.>

– Н ѣтъ, батюшка, ваше сіятельство, все васъ дожидали, – и онъ принялся звонить.

Молодой челов ѣкъ покрасн ѣлъ, пожалъ плечьми и скорыми шагами пошелъ въ церковь, ломая на каждомъ шагу свою шляпу, чтобы отдавать поклоны направо и нал ѣво мужикамъ, снявшимъ передъ нимъ шапки. Толпа на паперти опять заколебалась, и супруги оглянулись назадъ, но любопытная барыня ничего не увидала, кром ѣмелькнувшей выше другихъ коротко обстриженной русой головы, которая тотчасъ же скрылась отъ ея взоровъ въ углу за клиросомъ. Михаилъ Ивановичь не оглядывался больше, но его супруга н ѣсколько разъ посматривала по тому направленію, по которому во время об ѣдни, которая тотчасъ-же и началась, преимущественно кадилъ отецъ Дьяконъ.

Молодой челов ѣкъ стоялъ совершенно прямо, крестился во всю грудь и съ набожностью преклонялъ голову, и все это онъ д ѣлалъ даже съ н ѣкоторою афектаціею. Онъ съ вниманіемъ, казалось, сл ѣдилъ за службой, но иногда задумывался и заглядывался. Разъ онъ такъ засмотр ѣлся на 6-л ѣтняго мальчика, который стоялъ подл ѣнего, что повернулся бокомъ къ иконамъ и сталъ ковырять пальцемъ воскъ съ высокаго подсв ѣчника. Хорошенькій мальчикъ съ св ѣтлыми, какъ ленъ, волосами, поднявъ кверху головку, разинувъ ротъ, смотр ѣлъ своими голубыми глазенками на все его окружающее.

– А это что? – говорилъ онъ, дергая за сарафанъ подл ѣнего стоящую женщину и указывая на Дьякона.

Молодаго челов ѣка вывели изъ задумчивости слова: «Микол ѣ». Онъ оборотился и, какъ видно было, съ величайшимъ удовольствіемъ принялъ подаваемую ему св ѣчу. Дотронувшись ею до плеча какого-то мужика, онъ передалъ ее, прибавивъ твердо и громко: «Микол ѣ».

П ѣвчіе п ѣли прекрасно, исключая концерта, который совс ѣмъ было упалъ отъ несогласія отца Игната съ Митинькой; даже бабуринскій прикащикъ, покрасн ѣвъ отъ напряженія, не могъ покрыть своей октавой страшную разладицу. Н ѣсколько стариковъ, старухъ и крикливыхъ д ѣтей причащались Святыхъ тайнъ. Г-жа Михайлова выставляла нижнюю губку и очень мило морщилась, когда грудные младенцы кричали около нея. Она удивлялась, какъ глупъ этотъ народъ: зач ѣмъ носить д ѣтей въ церковь? Разв ѣгрудной ребенокъ можетъ понимать что нибудь. Только другимъ м ѣшаютъ. Вотъ ея нервы, наприм ѣръ, никакъ не выдерживаютъ этаго крика. <Г-жа Михайлова, у которой ея собственный ребенокъ оставался дома на рукахъ кормилицы, не принимала въ соображенье, что у крестьянскихъ женщинъ не бываетъ кормилицъ, и что он ѣкормятъ своихъ д ѣтей и на работ ѣи въ церкви.>

Священникъ показался съ крестомъ въ царскихъ дверяхъ.

Господа Михайловы и за ними люди позначительн ѣе – прикащики, однодворцы, дворовые, дворники – подвинулись ближе къ амвону, чтобы, какъ водится, приложиться къ кресту однимъ прежде другихъ. Молодой челов ѣкъ вм ѣст ѣсъ толпой тоже невольно придвинулся къ амвону. Отецъ Поликарпій обратился съ крестомъ къ нему, какъ будто не зам ѣчая Г-жу Михайлову, которая уже крестилась, быстро пододвинувшись къ нему такъ близко, что касалась его ризы.

Молодой челов ѣкъ, зам ѣтивъ ея движеніе и краску досады, которая покрыла ея лицо, вспыхнулъ и не трогался съ м ѣста, но отецъ Поликарпій упорствовалъ. – Нечего было д ѣлать: онъ торопливо подошелъ къ кресту и, совершенно растерявшись, не отв ѣчая на поздравленіе съ праздникомъ Священника, не оглядываясь, прот ѣснился сквозь толпу и вышелъ на паперть.

Хабаровскій Князь, котораго родные звали Николинькой, и котораго я впредь буду называть также, былъ еще очень, очень молодъ: ему было 22 года, пушокъ такой-же св ѣтлый, какъ волосы мальчика, на котораго онъ загляд ѣлся въ церкви, покрывалъ его подбородокъ, и трудно даже было предположить, чтобы пушокъ этотъ когда-нибудь превратился въ щетину. Онъ былъ выше обыкновеннаго роста, сильно и пріятно сложенъ. (Въ сложеніи, какъ и въ лиц ѣ, есть неуловимыя, неопред ѣлимыя черты красоты, которыя отталкиваютъ или привлекаютъ насъ.) Но, не смотря на этотъ ростъ, на н ѣсколько горделивую походку и осанку (онъ высоко носилъ голову) и на выраженіе твердости или упрямства, которое зам ѣтно было въ его небольшихъ, но живыхъ и с ѣрыхъ глазахъ, только издалека и съ перваго взгляда его можно было принять за мужа; ясно было, что онъ еще почти ребенокъ, но милый ребенокъ. Это зам ѣтно было и по плоскости груди и по длин ѣрукъ и по слишкомъ н ѣжнымъ очертаніямъ около глазъ и по св ѣтло-красному недавнему загару, покрывавшему его лицо, и по н ѣжности кожи на ше ѣ, а въ особенности по неутвердившейся и совершенно д ѣтской добродушной улыбк ѣ. Въ одежд ѣего, какъ ни мало употребила времени для наблюденій Г-жа Михайлова, она зам ѣтила непростительное неряшество. Пальто въ пятнахъ, шейный платокъ, Богъ знаетъ, какъ повязанъ, на панталонахъ пятна: ясно, что запачкано дегтемъ и не отмыто. Сапоги съ заплатками. А руки-то? Красныя, загор ѣлыя, безъ перчатокъ. И Г-жа Михайлова р ѣшила, что въ молодомъ княз ѣесть что-то очень, очень странное.

Сойдя съ паперти Николинька набожно перекрестился и, над ѣвъ шляпу, собирался было отправиться домой, какъ въ толп ѣвыходящаго народа зам ѣтилъ маленькаго плотнаго краснорожаго мужичка въ синемъ кафтан ѣ. Это былъ дворникъ съ большой дороги, занимающійся лугами, скотиной, хл ѣбомъ, отчасти и рощами, но преимущественно всякаго рода плутовствомъ, как-то: кормчествомъ [?], даваніемъ денегъ и хл ѣба въ ростъ б ѣднымъ мужичкамъ, кляузничествомъ и т. п. Когда можно, грубіянъ, когда нужно, маленькій, ничтожный челов ѣкъ, иногда пьяный и распутный, иног[да] притворно набожный и смирный, но всегда сколдырникъ и кляузникъ. – Дворникъ съ большой дороги всегда челов ѣкъ опытный въ житейскомъ д ѣл ѣи говорить мастеръ. Онъ отъ другихъ всегда получаетъ деньжонки,а платитъ деньги,онъ пріятель со вс ѣми сус ѣдскими прикащиками, со вс ѣми мужичками зажиточными и съ Становымъ ладитъ, но б ѣдный мужикъ – это природный врагъ его. Ужъ попадись онъ только ему въ перед ѣлъ. «Народъ оголт ѣлый, необузданный, неотесанный». Онъ ц ѣлый в ѣкъ или дома всыпаетъ и пересыпаетъ разный хл ѣбъ у амбара, и, перетянувшись ремнемъ, разъ ѣзжаетъ верхомъ на гн ѣдой мохнатой лошади, которую купилъ у гуртовщиковъ, по разнымъ д ѣлишкамъ въ околотк ѣ. Часто лошадь эту можно вид ѣть безъ с ѣдока, привязанной у крыльца домика съ выв ѣской.

Прокутился-ли пом ѣщикъ, онъ скачетъ къ нему и торгуетъ 10,000-ный л ѣсъ, а вс ѣхъ денегъ у него тысячи не наберется. Однако онъ за весь предлагаетъ 2,000; его гонятъ въ шею, онъ скачетъ къ купцамъ, уговариваетъ, чтобы ц ѣны не надбавляли, а онъ для нихъ купитъ, только-бъ ему за хлопоты магарычи были: онъ всемъ доволенъ, онъ челов ѣкъ ничтожный! и опять ѣдетъ къ пом ѣщику и опять; потомъ ужъ пом ѣщику до зар ѣзу: купцы не ѣдутъ, за нимъ присылаютъ, глядишь, а за 10,000-ный л ѣсъ онъ 500 рубликовъ задатку даетъ, да по выручк ѣ2,000 приплатитъ, и л ѣсъ его.

Неурожай-ли случился, ему мужичокъ за осьмину четверть на другой годъ всыпаетъ. Другой за с ѣмяны ему годъ, почитай, ц ѣлый работаетъ. Онъ привыкъ по 2 гривны пудъ с ѣна брать, да по рублю про ѣзжимъ спускать, другой торговли онъ и не знаетъ. 10 процентовъ въ годъ получить онъ и пачкаться не станетъ, а торговля ему всякая открыта. – Платитъ м ѣщанскія подати и за д ѣтей солдатчины не боится, потому что въ разные города приписанъ, а въ гильдію записаться – онъ не дуракъ. Да и что? «Куда ему? – онъ челов ѣкъ ничтожный». Онъ любитъ чай, муку, въ которой в ѣчно пачкается, лошадокъ, водку и донское пивалъ съ писаремъ, который ему кляузы пишетъ; очень любитъ трактиры и половыхъ, а когда говорятъ о д ѣвкахъ, то со см ѣху помираетъ. Но грамот ѣне знаетъ, только ум ѣетъ имя писать да «цифиры». Прозвище его Шкаликъ, но вс ѣзовутъ его Алешка, исключая б ѣдныхъ мужиковъ, которые, низко кланяясь, говорятъ ему «Алекс ѣй Тарасычь, батюшка».

Когда Ал[ешка] «прогоритъ» или «вылетитъ въ трубу» то это обстоятельство всегда возбуждаетъ истинную радость во вс ѣхъ его знакомыхъ, и тогда онъ, погибшій челов ѣкъ, или попадаетъ въ острогъ или спивается съ кругу. Къ несчастію Алешки, Липатки и Купріяшки изобилуютъ не въ одномъ N у ѣзд ѣ, а ихъ по всей Руси много найдется.

И досадно то, что они вс ѣносятъ на себ ѣсамый чистый русскій характеръ, въ которомъ привыкъ вид ѣть много добраго и роднаго. Больно смотр ѣть, какъ иностранные артисты, д ѣвки, магазинщики, художники за вещи, не им ѣющія никакой положительной ц ѣнности, получаютъ черезъ руки нашихъ пом ѣщиковъ трудомъ и потомъ добытыя кровныя деньги русскаго народа, и, самодовольно посм ѣиваясь, увозятъ ихъ за море, къ своимъ соотечественникамъ. Но, по крайней м ѣр ѣ, тутъ можемъ мы обвинять европейское вліяніе, можемъ ут ѣшать себя мыслью, что люди эти спекулировали на счетъ нашихъ маленькихъ страстишекъ, въ особенности на счетъ подл ѣйшей и обыкновенн ѣйшей изъ нихъ – на счетъ тщеславія. Мы можемъ ут ѣшать себя мыслью, что, разрабатывая тщеславіе, они наказываютъ его. Но каково же вид ѣть Алешекъ и Купріяшекъ, усп ѣшно разрабатывающихъ незаслуженную нищету и невинную простоту народа, которыя одн ѣпричиною удачи ихъ спекуляцій. <Алешки и Купріяшки, не въ томъ, такъ въ другомъ вид ѣвсегда будутъ существовать, но разв ѣне отъ пом ѣщиковъ зависитъ ограничить кругъ ихъ преступной д ѣятельности?>

– Шкаликъ, поди-ка сюда, – сказалъ Николинька, подзывая его и отходя въ сторону. – Что жъ, братецъ? – над ѣнь шапку – когда ты нам ѣренъ кончить д ѣло съ Болхой? Над ѣнь-же, я теб ѣговорю, – я теб ѣсказалъ, что, ежели ты до нын ѣшняго дня съ нимъ не помиришься, я подамъ на тебя въ судъ, и ужъ не прогн ѣвайся.

– Помилуйте, Васясо, я готовъ для вашей милости все прекратить и съ Болхой готовъ мировую исд ѣлать и все, что вамъ будетъ угодно, только не обидно ли будетъ-съ, говорилъ Алешка, опять снимая шляпу.

– Ахъ, скука какая! Над ѣнь, 20 разъ теб ѣговорю, мн ѣне въ шляп ѣд ѣло, а въ томъ, чтобы ты говорилъ толкомъ, а не болталъ всякій вздоръ; хочешь ты или н ѣтъ кончить д ѣло мировой? Ежели хочешь, ступай сейчасъ къ Болх ѣи отдай ему по уговору 50 р.; ты вспомни, что ужъ вотъ 2-ая нед ѣля; ежели не хочешь, такъ скажи прямо, что не хочешь.

– Оно точно, Васясо, – отв ѣчалъ Шкаликъ, над ѣвая шляпу и мутно глядя черезъ плечо Князю, деньги отдать нечто, да больно обидно будетъ: наше с ѣно разломали, наши веревки растащили, да чуть до смерти не убили, а вы съ меня же изволите деньги требовать, да судомъ изволите стращать. Сами изволите знать, мы за деньгами не постоимъ, да д ѣло-то незаконное, а по судамъ, слава Богу, намъ не въ первой ходить, насъ и Матв ѣй Иванычь знаютъ.

– Что?

– Впрочемъ на то есть воля Вашего Сіятельства, только насчетъ денежекъ-то извольте ужъ лучше оставить, – прибавилъ онъ, поглаживая бородку.

– Не понимаю! Такъ ты говоришь, что ты ни въ чемъ не виноватъ, что ты бабу не билъ?

– Никакъ н ѣтъ-съ, – отв ѣчалъ Шкаликъ, съ выраженіемъ совершеннаго равнодушія поднимая брови.

– И денегъ платить не хочешь?

– За что-жъ намъ платить? сами извольте посудить, Васясо, – отв ѣчалъ онъ съ улыбкой, добродушно потряхивая головой.

– Ахъ, ка-кой – плутъ!!! – вскричалъ Князь, отвернувшись отъ него съ видомъ чрезвычайнаго изумленія и отвращенія. – Хорошо же негодяй! – прибавилъ онъ, вспыхнувъ и быстро подходя къ нему.

– Помилуйте, Васясо, – отв ѣчалъ Шкаликъ, снимая шляпу и отступая, – мы люди маленькіе, темные.

Минутное волненіе изобразилось на лиц ѣШкалика при вид ѣбольшихъ рукъ Николиньки, которыя, выскочивъ изъ кармановъ и сд ѣлавъ грозный жестъ, энергически сложились за спиной. Казалось, руки эти напрашивались на другое употребленіе.

– Послушай, Шкаликъ, я сов ѣтую теб ѣобдуматься, – продолжалъ онъ спокойн ѣе, но въ это время кто-то сзади довольно грубо толкнулъ его, прибавивъ: «позвольте». Онъ отодвинулся и, не перем ѣняя суроваго выраженія лица, оглянулся. – Г-жа Михайлова, сопутствуемая своимъ супругомъ и выд ѣлывая головой и глазами самыя, по ея мн ѣнію, завлекательныя маневры съ явнымъ нам ѣреніемъ обратить на себя чье-то вниманіе, вертлявой походочкой проходила къ экипажу.

– Сов ѣтую теб ѣобдуматься, – продолжалъ Князь къ Шкалику тотчасъ же отвернувшись. – Ты самъ в ѣрно чувствуешь, что поступаешь безчестно и безсов ѣстно. Помяни же мое слово, что, ежели не я, то Богъ жестоко накажетъ тебя за такіе гнусные д ѣла. А тогда ужъ будетъ поздно. Лучше обдумайся.

– Изв ѣстно, Ваше Сіятельство, вс ѣподъ Богомъ ходимъ, – съ глубокимъ вздохомъ отв ѣчалъ Шкаликъ, но Князь, повернувъ за уголъ, уже шелъ по тропинк ѣ, ведущей въ Хабаровку. —

– Вс ѣподъ Богомъ ходимъ, – повторилъ Шкаликъ, бросая лучезарную улыбку на окружавшихъ его слушателей.

– Зам ѣтилъ ты, Михаилъ Ивановичь, – говорила Г-жа Михайлова, усаживаясь въ новыя троечныя дрожечки на рессорахъ, – какое у него лицо непріятное. Что-то этакое злое ужасно. Ну, а ужъ ходитъ, нечего сказать, не по княжески.

– Да и слухи про него не такъ то хороши, – отв ѣчалъ Михайло Ивановичь, глубокомысленно вглядываясь въ лоснящійся крупъ правой пристяжной. – Князь, такъ и держи себя княземъ, а это что?

На прошлой нед ѣл ѣ5 хабаровскихъ бабъ ходили въ казенную зас ѣку за грибами. Набравъ по лукошк ѣ, часу въ 10-мъ он ѣ, возвращаясь домой черезъ шкаликовскую долину (онъ снималъ ее отъ казны), прис ѣли отдохнуть около стоговъ. По шкаликовской долин ѣ, занимающей продолговатое пространство въ н ѣсколько десятинъ, между старымъ казеннымъ л ѣсомъ, молодымъ березникомъ и хабаровскимъ озимымъ полемъ, течетъ чуть видная, чуть слышная р ѣчка Сорочка. На одномъ изъ ея изгибовъ расли 3 разв ѣсистыя березы, а между березами стояли стога стараго с ѣна и вм ѣст ѣсъ ними кидали по утрамъ причудливую лиловую т ѣнь черезъ р ѣчку на мокрую отъ росы шкаликовскую траву. Тутъ-то полдничали и спали бабы. Тонкая сочная трава растетъ около р ѣчки, но ближе къ темнымъ дубамъ, стоящимъ на опушк ѣл ѣса, она сначала превращается въ осоку и глухую зарость, а еще ближе къ л ѣсу только кое-гд ѣтонкими былинками пробивается сквозь сухія листья, жолуди, сучья, каряжникъ, которые сотни л ѣтъ сбрасываетъ съ себя дремучій л ѣсъ и кидаетъ на сырую землю. Л ѣсъ идетъ въ гору и ч ѣмъ дальше, т ѣмъ суров ѣе; изр ѣдка попадаются голые стволы осинъ, съ подсохшими снизу сучьями и круглой, высоко трепещущей, зеленой верхушкой; кое-гд ѣскрипитъ отъ в ѣтра нагнувшаяся двойная береза надъ сырымъ оврагомъ, въ которомъ, придавивъ ор ѣховый и осиновый подростокъ, съ незапамятныхъ временъ, гніетъ покрытое мохомъ свалившееся дерево. Но когда смотришь съ долины, видны только зеленыя макушки высокихъ деревъ, все выше и выше, все син ѣе и син ѣе. И конца не видать. – Березникъ, л ѣсокъ незавидный, нешто, нешто, сл ѣга, а то и оглобля не выйдетъ. – Трава тоже пустая, тонкая, р ѣдкая, косой не захватишь по ней. Шкаликъ скотину пускаетъ. Зато [88]88
  Зачеркнуто:какъ поднимется солнышко и броситъ первые розовые лучи по тонкимъ, бѣлымъ деревьямъ, да утренній вѣтерокъ разбудитъ сочный зеленый листъ, куда мѣсто веселое. Мнѣ такъ-же хорошо извѣстно, что


[Закрыть]м ѣсто веселое. Въ то самое

время, какъ бабы отдыхали подъ стогами, Шкаликъ изъ города за ѣхалъ посмотр ѣть свою долину и, объ ѣхавъ ее кругомъ, удостов ѣрившись, что трава растетъ и побоевъ н ѣтъ, подъ ѣхалъ къ стогамъ. Дальн ѣйшія же обстоятельства могу передать только въ томъ вид ѣ, въ какомъ он ѣдошли до меня.

Въ тотъ-же день Князю Нехлюдову доложили, что прі ѣхалъ Шкаликъ и им ѣетъ сообщить важное д ѣло. —

Выйдя на крыльцо, Николинька нашелъ Шкалика въ самомъ странномъ положеніи. Лицо его было исцарапано, волосы, борода и усы растрепаны и сл ѣплены кровью, надъ правымъ глазомъ синеватая шишка и такая же на верхней губ ѣ. Одежда, сгорбленное положеніе и бол ѣзненное выраженіе глазъ и сильный запахъ водки свид ѣтельствовали о необычайномъ его разстройств ѣ.

– Что съ тобой? – спросилъ Князь.

– Ваше Сіятельство, защитите.

– Что? что такое?

– Ваши мужички... жисть мою прекратили.

– Какъ жисть прекратили? Когда? гд ѣ?

– Только, вотъ, вотъ вырвался отъ злод ѣевъ, спасибо объ ѣзчикъ меня спасъ отъ варваровъ, а то бы тамъ и лишиться бы мн ѣсмерти, Ваше Сіятельство.

– Гд ѣэто было и за что? Объяснись обстоятельно.

– На Савиной полян ѣ, Ваше Сіятельство. Ѣздилъ я въ городъ позавчера по своимъ надобностямъ, только нынче напился чайкю съ Митряшкой, ежели изволите знать, что на канав ѣдворъ, онъ и говорить: «по ѣдемъ лучше, Алекс ѣй, вм ѣст ѣ, я тебя на тел ѣг ѣдовезу, а лошадь сзади привяжь».

– Ну, – сказалъ Князь, усаживаясь на перила и продолжая слушать съ напряженнымъ вниманіемъ.

Какъ только Шкаликъ приступилъ къ изложенію своего несчастія, вс ѣсл ѣды его слабости и разстройства постепенно изчезли, онъ выпрямился и говорилъ твердо. Онъ объяснилъ, какъ они съ Мит[ряшкой] за ѣзжали на конную, какъ потомъ М[итряшка] уб ѣдительно приглашалъ его въ трактиръ, но какъ онъ, къ своему несчастію, не согласился на его предложенія. Потомъ сл ѣдовалъ разсказъ о томъ, какія выгоды можетъ приносить С[авина] поляна, и какія родятся на ней с ѣна. Дал ѣе онъ передалъ, что чувствовалъ, какъ бы предчувствіе своего несчастія, но нелегкій затащилъ его за ѣхать на долину, на которой онъ и былъ изув ѣченъ хабаровскими мужичками. О причинахъ же, доведшихъ его до этаго несчастнаго положенія, онъ умалчивалъ.

– Какіе-же были мужички на долин ѣ, и за что вы поссорились? – продолжалъ допрашивать Князь, зам ѣчая, что Шкаликъ такъ-же охотно умалчивалъ о сущности обстоятельства, какъ охотно распространялся о предшествующихъ тому случаяхъ съ нимъ, съ Митряшкой и съ другими его знакомыми.

– Игнашка Болхинъ былъ, Ваше Сіятельство.

– Ну что-же у васъ съ нимъ было?

– Ничего не было.

– Такъ за что же онъ тебя билъ?

– По ненависти, Ваше Сіятельство.

– Да неужели онъ такъ, безъ всякой причины, подошелъ и началъ, молча, бить тебя. Что-же онъ говорилъ?

– Ты, – говоритъ, – наши луга травишь, да ты хл ѣбъ нашъ топчешь, да ты такой, да ты сякой, взялъ да и началъ катать. Ужъ они меня били, били.

– Кто же они?

– Тутъ и бабы, тутъ и д ѣвки, тутъ ужъ я и не помню.

– Зач ѣмъ-же такъ бабы били?

– Богъ ихъ в ѣдаетъ, – отв ѣчалъ онъ, махая рукой, какъ будто желая прекратить этотъ непріятный для него разговоръ. – С ѣно мое пораскидано, стога разломаны...

– Зач ѣмъ-же они с ѣно разломали?

– По злоб ѣ, Ваше Сіятельство. Я еще сказалъ Афеньк ѣБолхиной: «вы с ѣно, бабочки, не ломайте», какъ она схватитъ жердь, – продолжалъ онъ, представляя ея жестъ и выраженіе лица, – а тутъ Игнатка съ поля какъ кинется... Истиранили, Ваше Сіятельство, на в ѣкъ нечелов ѣкомъ исд ѣлали, – продолжалъ онъ, опять приводя свое лицо и фигуру въ положеніе прежняго разстройства. – 20 л ѣтъ живу, такого со мной не бывало. Меня зд ѣсь вс ѣзнаютъ, я никому обиды не д ѣлалъ, ну ужъ и меня разсудите, Ваше Сіятельство, по Божьему, ч ѣмъ намъ кляузы им ѣть...

– Странно, – говорилъ Князь, пожимая плечами, – такъ безъ причины бросились бить. Хорошо, я все д ѣло нынче вечеромъ разузнаю, а ты прі ѣзжай завтра рано утромъ, и, ежели твоя правда, строго взъищу, будь покоенъ.

– Коли имъ острастки не дать, Ваше Сіятельство, они убить рады – это такой народъ.

– Будь покоенъ, прощай.

Князь воротился въ комнату. Несчастный Шкаликъ въ виду лакея насилу вл ѣзъ на лошадь, но вы ѣхавъ на большую дорогу, началъ выд ѣлывать туловищемъ, плетью и головой престранныя эволюціи и вдругъ пустилъ лошадь во весь скокъ до самаго кабака.

Въ тотъ же день вечеромъ призванный Игнатка Болхинъ объяснилъ д ѣло это совс ѣмъ иначе. Онъ просилъ у Князя милости и защиты отъ Шкалика, который будто-бы, подъ ѣхавъ къ стогу, у котораго отдыхали бабы, почалъ ихъ безщадно бранить за расхищеніе какихъ-то веревокъ и с ѣна. На слова ихъ что он ѣни его, ни с ѣна не трогаютъ, онъ отв ѣчалъ т ѣмъ, что, схвативъ съ стога жердь, погнался за ними.

И бабы уб ѣжали, но А ѳенька Болхина была на снос ѣ, поэтому не могла уйдти, спотыкнулась, упала и была избита имъ такъ, что, едва-едва дотащившись домой, тотчасъ-же выкинула. Онъ-же (Игнатка), находясь на бугр ѣ, что за березникомъ (на который сваливалъ навозъ) услыхалъ крикъ и кинулся туда. Увидавъ, что хозяйка его ужъ хрипитъ, а Шкаликъ ее все таскаетъ, онъ отнялъ у него хозяйку и жердь. Онъ готовъ былъ идти къ присяг ѣ, что все это была истинная правда, и опирался при этомъ на свид ѣтельство объ ѣздчика. Допрошенный объ ѣздчикъ изъ гвардейцовъ д ѣйствительно подтвердилъ слова Игната, съ одобрительной улыбкой прибавилъ, что Игнатка-таки похолилъ Шкалика, и что Шкаликъ в ѣрно не сд ѣлалъ бы такого, не будь онъ въ Бахус ѣ. Д ѣло уяснилось.