Текст книги "Океан Бурь. Книга вторая"
Автор книги: Лев Правдин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)
– Зачем телеграмму? – спросил Володя, поеживаясь от сырого таежного ветерка.
Конников неопределенно ответил:
– А ты как думал?
И Володе показалось, что его спутник – этот необыкновенный человек – тоже, как и все простые, ничем не замечательные люди, не понимает его и даже, кажется, осуждает его поступок, и, может быть, он договорился с веселой начальницей отправить Володю домой.
Ему стало так плохо, как будто он потерялся и один идет по темной тайге. Так он шел, спотыкаясь о какие-то невидимые в темноте мягкие кочки, и хлюпал носом о г жалости к самому себе. А Конников идет себе впереди и посвистывает. Ему что!
– Что припух?
– Ничего я не припух.
– Я вижу…
Но Володя уже дошел до того, что у него забегали по спине мурашки, и ему захотелось выкинуть что-нибудь отчаянное. Охрипшим голосом он выкрикнул:
– Свистните! Ну!..
И вот тут раздался свист! Такой свист пронзительный и раскатистый, будто под каждой елкой, под каждой сосной засвистело по сто человек; и Володе показалось, что внезапно сверкнула молния; и сейчас же вокруг залаяло сто собак; и где-то между сосен заблестели бледные огни; и тонкий мальчишеский голос тревожно отозвался издалека:
– Ктой-то иде-от?
Володя хотел крикнуть: «Я иду!», но почему-то у него получилось не так. У него получилось: «Мама!». Он кинулся к своему спутнику, и, споткнувшись, выронил сумку, и сам упал на мягкую моховую кочку.
– Идет… Идет… Идет… – звонко орали мальчишки, прыгая вокруг Володи.
Он разозлился на весь свет: на эту чертову кочку, на собачий лай, на бестолковых мальчишек, которым только бы орать в лесу, и на самого себя: ну чего испугался, дурак! Все знают, что это эхо по лесу раздается.
А тут еще где-то в темноте, в чащобе, громко рассмеялся Конников. Подумав, что он смеется над ним, Володя еще злее рассердился. Подняв голову к черному небу, он закричал:
– Да чего вы все тут!..
И вот тут-то он и струсил как следует: неизвестно откуда, прямо из темноты, на него прыгнул какой-то черный зверь. Хрипящая пасть ткнулась в лицо, обдав его своим жарким дыханием. Закрыв голову руками, Володя ткнулся в мягкий мокрый мох и замер.
И снова в темноте раздался смех Конникова:
– Соболь, ко мне!
Сразу стало понятно, что неведомый зверь – это просто собака, и, наверное, такая черная, что ее не видно во мраке, потому и назвали ее Соболем.
– Ну, что ты, дурак, – ласково укорял Конников Соболя. – Не узнал? Эх ты! Ну, ладно, ладно, нечего оправдываться…
Сидя на кочке, Володя наконец-то разглядел собаку. Она, повизгивая от восторга, кидалась Конникову на грудь, старалась лизнуть его лицо, но так высоко не могла допрыгнуть. Тогда она кинулась к Володе и горячим языком облизала его щеку.
Конников закричал на весь лес:
– Карасик, это я-а!
Мальчишеский голос прокатился по тайге, такой звонкий, такой звонкий, будто сто веселых птиц пронеслось между деревьями:
– Конников! Иди сюда-а-а!
В той стороне, откуда выпорхнули звонкие птицы, наверное, был конец этого черного леса. Там, сквозь частые стволы сосен, переливчато светилось что-то очень большое, похожее на длинное слоистое облако, а на этом облаке, как большие звезды, мелькали редкие золотистые огни и, отражаясь, дрожали, как на воде.
Что это такое, Володя не знал. Он был подавлен всеми чудесными тайнами, опасностями и открытиями, на которые не скупилась тайга.
Все это, как могучий поток, захлестывало его, но он был прекрасным пловцом. Даже последнее приключение слегка ошеломило его, но не сломило воли и ничуть не повлияло на его самочувствие.
Таинственное Море Ясности, к которому он стремился, оказывается, бушевало вокруг него. Не оно ли переливчато светится в черной тайге между стволами сосен?
Володя хотел спросить, что там впереди, но в это время Конников сам спросил его:
– Убежишь?
Володя вздохнул: ладно, хорошо такому сильному и могущественному, окруженному верными друзьями, хорошо ему посмеиваться… А вот если кто один в тайге. Тогда как?
– Конников! – часто дыша, горячо заговорил Володя. – Я очень вас прошу, не выдавайте меня…
Конников сразу перестал смеяться. Он быстро опустился на корточки рядом с Володей.
– Да ты что?
– Если бы вы знали, как мне надо найти Снежкова!
– Да я и знаю.
– А телеграмма зачем?
– Чудак ты какой! Телеграмма, чтобы в городе не беспокоились. Пока они там разберутся, мы, знаешь, где будем! Мы с тобой будем в самой глухой тайге.
Володя засмеялся от счастья – так, что даже заплакал. Хорошо, что темно и не очень заметно, что он вытирает слезы. Но Конников – от него ничего не укроется, не такой он человек – он все заметил.
– Это тебя Соболь лизнул? – деликатно подсказал он.
Но тут надо быть честным до конца, изворачиваться еще недостойнее, чем плакать от счастья!
– Плачу я! – выкрикнул Володя.
Положив руки на Володины плечи, Конников прижал его к холодной коже своей куртки.
– Ты молодец. Не испугался.
– Я испугался, если хотите знать, – всхлипнув последний раз, ответил Володя. – Я только виду не подал.
– Вот я и говорю, ты молодец. Испугался, а виду не подал. Это, знаешь, самое трудное: не подать виду.
– А вы, когда на вас медведь насел, испугались?
– Еще как! Я тогда так заорал, что, я думаю, и медведь опешил.
Ладонями вытирая остатки слез, Володя, посмеиваясь, подсказал:
– Он, наверное, подумал, что вы орете от храбрости. Да?
– Вот этого я не успел выяснить. Медведя тут же убил один мой товарищ.
– Вы в самом деле художник? – спросил Володя.
– В самом деле.
– А я думал, вы охотник.
– Я художник и охотник. Художник все должен уметь. Тогда он будет настоящим мастером своего дела.
Володя долго молчал, прежде чем задать свой главный вопрос. Он осторожно, потому что сейчас решалось самое важное в жизни, спросил:
– А Снежков?
– Снежков? Ого!
– Он охотник?
– Он у нас самый главный заводила! Того медведя тогда он убил.
Счастливо рассмеявшись, Володя уже безбоязненно начал задавать вопросы:
– Он храбрый?
– Самый храбрый!
– Сильный?
– Конечно…
А в этот момент звонкие птицы снова рассыпались по тайге:
– Коннико-ов… Вы что жа-а-а!
– Пойдем. Карасик ждет. Смотри, звонко как! – похвалил Конников, явно восхищаясь голосом неизвестного Карасика.
Володе тоже захотелось чем-нибудь восхитить своего спутника, и он, напрягая голос, распустил по тайге почти таких же, как у Карасика, звонких птиц:
– Кара-а-а-сик, мы иде-е-ом!
Продолжается путешествие по неизвестной стране, по большой, доброй Земле Снежкова. Открытие следует за открытием.
А Карасик-то и не мальчишка вовсе. Это девчонка. Вот отчего такой звонкий крик получается. Девчонки на это мастерицы. Хотя, надо прямо сказать, Карасик – девчонка совсем особенная. Она таежная девчонка. По-настоящему ее зовут Катя. А фамилия у нее необыкновенная – Карасик. Катя Карасик.
Все это сообщил Конников, пока они выбирались из тайги.
– И еще, – сказал Конников, – она здорово плавает. Видишь – река, она ее запросто переплывет.
Таинственное Море Ясности, которое переливчато светилось среди черной тайги, оказалось широкой таежной рекой. Над ней стоял негустой голубоватый туман. Совсем непонятно, почему река такая светлая, когда кругом – и на земле и на небе – совершенно темно. Может быть, это от тумана? Вдоль черного берега, среди черных, шумящих вершинами деревьев мелькают несколько золотистых огоньков. На светлой речке тоже виднелись огоньки и слышались гулкие, тяжелые удары бревен и голоса людей, которые делали там, в тумане, какую-то таинственную работу.
Соболь, как дисциплинированный пес, бросился к девочке и негромко гавкнул два раза, докладывая о выполненном задании.
Катя поднималась по крутому берегу им навстречу, вырисовываясь на светлом фоне реки, будто вырезанная из черной бумаги.
В одной руке Катя несла ведро, в другой – какой-то длинный шест с обручем на конце. Обруч обтянут сеткой, с которой капала вода.
Володя сообразил, что это сак, которым ловят рыбу, и сразу понял, какая это стоящая девочка. Только такие и должны жить здесь, на Земле Снежкова.
– Много поймала? – спросил Конников.
– Да нет. Вас услыхала – бросила.
Она поставила ведро и, как взрослая, поздоровалась с Конниковым. Он сказал:
– А это Володя. Из города. Ничего не боится.
Девочка и Володе протянула руку, как взрослая, и, аккуратно складывая пухлые румяные губы, представилась:
– Катя. А чего у нас тут бояться?
На ней была старая телогрейка, подпоясанная пестрым пояском от какого-то летнего платья, блестящие резиновые сапожки до колен и, как у взрослой, туго, затянутая косынка на голове.
От ее одежды шли великолепные запахи ночной реки, смолы, рыбы, запахи необыкновенных приключений. Володя понюхал свою руку, от нее тоже пахло ночной рекой и рыбой.
– Подержи, – сказала девочка, передавая Володе сак.
– Отец где? – спросил Конников.
Поправляя волосы, выбивавшиеся из-под темной косынки, она заговорила непонятными словами:
– Да все на выпуске. Так на бонах и пропадает третьи сутки. А лес все идет да идет. А по рации с рейда требуют, чтобы выпустили не меньше как две тысячи кубиков за смену… А вы на кордон?
Конников ответил тоже не совсем понятно:
– Утром сплавимся.
Он взял ведро, и все направились вверх, где на отлогом берегу светилось несколько окошек в поселке сплавщиков. Поселок был новенький, только что срубленный, и в темноте среди громадных сосен слабо белели свежие стены и крыши.
Когда вошли в поселок, Володя обнаружил, что он потерял свою зеленую сумку. Наверное, он ее тогда уронил, когда на него прыгнул Соболь.
– Утром найдем, – сказала Катя.
– Нельзя оставлять до утра, – решил Конников, – там у него очень важные документы, а в тайге сыро.
Тогда Катя спросила:
– На тропе потерял?
Никакой тропы Володя не заметил, ему казалось, что они все время шли по кочкам и болотам, но, оказалось, что это и была таежная тропа. Конников так и сказал:
– Точно, на тропе.
– Соболь! – крикнула Катя и побежала в темноту. Собака кинулась за ней.
Издалека донесся Катин голос:
– Ищи, Соболь, ищи!
Скоро она вернулась с зеленой сумкой.
– Соболь нашел.
Вот это здорово! Рассказать ребятам в школе – не сразу поверят. А это было одно из чудес, к которым Володя уже начал привыкать.
Глава третьяВот настало утро, и снова начались всякие чудеса, так что Володя никак не мог сообразить, во сне это или он уже проснулся. Он даже начал подумывать, что он совсем и не убегал из дому и все ему только приснилось. Уж очень не походило на обыкновенную, привычную жизнь все то, что с ним произошло. И прогулка по черной тайге, и разбойный свист в темноте, и многоголосый лай собак, и девочка по фамилии Карасик. Все это сон, стоит только открыть глаза – и все кончится.
Он так и сделал: открыл глаза. И ничего не кончилось! Совсем наоборот. Тут началась такая жизнь, что не увидишь и во сне!
Жизнь началась красная, как солнце, как флаг! Володя лежал на широкой скамейке у окна, в незнакомой комнате: печка, потолок, окна – все залито густым вишневым светом ясной утренней зорьки.
А посреди комнаты на красном полу стоял плотный человек, в блестящем плаще и, высоко подняв руки, держал под жабры большую рыбину. Рыбина слабо пошевеливала широким, как две ладони, хвостом. С хвоста стекали на пол рубиновые капли, похожие на капли вишневого сока. И с плаща тоже капал вишневый сок. Как будто человек этот, для того чтобы поймать рыбину, нырял за ней в самую красную газированную воду.
Он высоко поднял свою добычу и зверским голосом зарычал:
– Зимогоры, подымайтесь! Глядите, какого я тайменя поймал!
А глаза у него были очень веселые, и сам он весело смеялся.
Из соседней комнаты выскочила Катя в длинной розовой рубашке, растрепанная.
– Папка явился! – закричала она.
Не поднимая головы, Володя осторожно поглядывал из-под одеяла: так вот он какой, Карасик-папа! Это он, значит, прожил трое суток на бонах, в тумане и сырости. Оттого он так зверски и рычит, потому что, если он будет говорить обыкновенным голосом, то его никто не услышит.
– Мать спит? – сиплым шепотом спросил он.
– Спит, она ночью пришла.
– Ты ее не буди.
– А у нас гости: Конников.
– Знаю. Он за мыском плотик вяжет.
Карасик-папа положил рыбину на стол, снял свой блестящий плащ и повесил его у двери.
Володя прислушался: что там за мыском делает Конников? Тут все говорят какие-то непонятные слова.
Катя, надевая спортивные брюки, проговорила шепотом:
– Вот спит мальчик. Зовут Володя. Конников говорит: он бесстрашный.
Смешно, все время говорила громко, даже кричала, а как про Володю, так шепотом. Это она думает, что он спит.
Карасик-папа тоже шепотом прохрипел:
– Отчаянный. Конников рассказывал. Помоги-ка мне.
Стаскивая с отца огромные резиновые сапоги, Катя рассказывала:
– Он из дома убежал, мама рассказывала, и теперь его через милицию разыскивают. А Конников его хочет на плоту к Снежкову увезти.
– Отчаянный, – повторил Карасик-папа. – Подай-ка мне кирзовые сапоги, надо пойти Конникову помочь.
Из соседней комнаты послышался голос Карасика-мамы:
– Петро, а ты бы дома посидел с таким горлом.
Что-то очень знакомый голос, где-то Володя уже слышал его. Пока он соображал, где он мог слышать этот голос, Карасик-мама вышла из спальни. Так это же веселая начальница Рита!
Володя спрятал голову под одеяло. Теперь ничего, хорошего не жди. Теперь вся надежда на Конникова.
– Спит? – спросила Карасик-мама, поглядывая на Володю.
– Спит.
– Ночью телеграмма пришла от его мамы.
– Ну и что? – спросила Катя.
– Выехала скорым. Приедет в шестнадцать двадцать и заберет этого беглеца.
Она еще что-то сказала, но Володя не разобрал. Ему вдруг стало так трудно дышать под одеялом, что он больше не выдержал.
– А я все равно убегу на кордон! – громко сказал он, откидывая одеяло.
– Ох, какой ты настырный! – засмеялась Карасик-мама.
А дочка, аккуратно складывая пухлые, как у мамы, губы, строго поправила:
– Он бесстрашный.
– Я пошел все-таки, – сказал Карасик-папа.
– И я с вами, – засуетился Володя и начал собираться, – подождите, пожалуйста…
Спал он одетый, как свалился, так и уснул. Только ботинки были сняты да пальто. Сборы поэтому были недолгими: раз-два – и готово.
– Никуда ты не пойдешь, – сказала Карасик-мама Карасику-папе. – Конников и без тебя справится. А Володю, если уж ему крайне необходимо, Катеринка проводит. Да посмотрит, чтобы он и в самом деле не убежал.
Вот тут как у них: сразу уж и сторожа приставляют. Девчонку. Смешно!.. Так подумал Володя, хотя в самом деле ему было не до смеха. Катя – она не простая девчонка, она таежная девчонка, рыбачка. Да еще у нее Соболь – попробуй убеги от таких.
Володя выбежал на крыльцо и сразу же лоб в лоб столкнулся с огненно-алым солнцем. Оно только что оттолкнулось от мохнатой заречной горы и было очень веселое, озорное, и все кругом веселилось, плясало и пело от радости.
На стены домика и стекла лучше было и не смотреть – они блестели наперегонки: кто ярче. Стволы высоченных сосен сверкали, как древки праздничных флагов, отбрасывая прямые синие тени через весь берег. Сквозь кроны сосен пробивались огненные пики золотого света.
Птицы трещали и свистели на разные голоса.
Розовый туман плясал над огненной рекой.
Соболь, тоже красный, как лиса, подлетел к Володе и, как друг, положил лапы на его плечи. Они вмиг подружились. Как было бы все хорошо в такое весеннее веселое утро, если можно было бы во всем доверять друг другу. Вот Соболь, сейчас он приласкивается, а стоит Кате, его хозяйке, только свистнуть – и он кинется выполнять ее приказание.
– Пошли, – сказала Катя, появляясь на крыльце.
На ней была та же старая стеганка, только теперь без пояска, и блестящие сапожки. Она говорила на ходу:
– Ты, наверное, думаешь, что моя мама несерьезная. Ты не знаешь, какая она на работе. Очень строгая. Она просто веселая. А у тебя?
Они пошли по сырому песку. Соболь подбежал к реке и понюхал воду.
Володя вспомнил свою маму и вздохнул. Какая она? Конечно, она очень хорошая. Она самая лучшая. Только ей все время некогда. А раньше и она веселая была, и он никогда не думал, серьезная она или не очень. В футбол играла с мальчишками, болтала всякую веселую чепуху. И в то время ничего не скрывала от сына. Сразу отвечала на все вопросы.
Он молчал, и Катя, наверное, желая его утешить, тихонько сказала:
– Ну, ничего…
Как будто по голове погладила. Эти девчонки всегда лезут со своими утешениями. Володя вспылил:
– А у меня мама знаешь, какая? Я вот тебе картину покажу. На фронте она у палатки сидит.
– А я уже видела, Конников показывал, когда ты спал.
– Тогда и нечего спрашивать!
– Ух, какой! Зачем ты от нее убежал, удивляюсь?
– Убежал, и все. А тебе-то что?
– Уж и спросить нельзя?
– А чего спрашивать? Я тебя не спрашиваю.
– Так ведь я из дому не убегаю, – задиристо проговорила Катя и тут же поняла, что этого не надо было говорить. Она не бегает… Подумаешь, чем расхвасталась. А для чего ей бегать, когда у нее папа есть! А у Володи нет, и он думает, что Снежков его отец, а мама говорит, этого быть не может, и он напрасно надеется.
Засунув руки в карманы пальто, Володя шел впереди. Вода широкой ленивой волной набегала на берег и снова откатывалась, как будто кто-то нарочно раскачивал реку.
В тишине было слышно, как Соболь звонко пьет розовую воду. Володя остановился. Соболь сейчас же перестал пить и подошел к нему. Володя погладил его, и тот тихонько заскулил, тычась холодным носом в Володину руку. Володя взял его за уши. Соболь сразу притих и прижался к нему. Собака понимает, когда человеку не по себе, особенно, если это такой небольшой человек.
Глубоко вздохнув за его спиной, Катя тихо позвала:
– Пойдем.
Володя не тронулся с места. Катя подождала немного, соображая, обидеться ей или не стоит.
– Как хочешь, – равнодушно сказала она.
Как хочешь? Если бы все шло так, как хотелось Володе, то ему нечего было бы и делать на этом берегу. Сидел бы себе дома и только бы и знал, что придумывал всякие желания. Стоит захотеть, и все уже исполнилось, без всяких хлопот. Но тогда он не узнал бы Землю Снежкова, не увидел бы ни Катю, ни Соболя, не познакомился бы с красивым человеком Конниковым. Володя представил себе, какая скучная жизнь наступила бы. Не успел он все это додумать до конца, как услыхал какой-то грохот за лесом. Словно надвигалось тяжелое, гремящее облако. Но это был вертолет. Он так низко летел над соснами, что Володе казалось, будто вращающийся винт сшибает верхушки сосен. Над рекой вертолет немного повисел, потом качнулся, накренился и пошел вдоль реки, набирая высоту.
Когда снова стало тихо, Володя спросил:
– Что он тут высматривает?
– Это пожарный вертолет, – объяснила Катя. – Высматривает он, нет ли где в тайге огня. Теперь целое лето будет летать.
«Все она знает», – подумал Володя с завистью. А Катя продолжала:
– А иногда он садится вот на этой поляне, и летчики приходят к нам…
– Вертолетчики, – выкрикнул Володя. – А зачем они к вам заходят?
Катя удивленно посмотрела на него:
– Попросят напиться, посидят, покурят… А ты что, не веришь?
– Верю.
– А кричишь, как будто я вру. Одного летчика зовут Гоша, а другого тетя Аня. Другую, потому что она женщина. И я с ними сколько раз летала. Вот ты опять не веришь.
– Чего это я не верю. Я сам с одним реактивником знаком: капитан Инаев, – сказал Володя и отвернулся. Еще подумает, что он расхвастался от зависти. Хотя, если по-честному, то он, конечно, завидует этой девчонке. Столько она знает всего! Столько видела всего! Нет, пожалуй, очень хорошо, что ничего само в руки не дается, все надо самому добывать. Вот он и приехал сюда, чтобы добиться своего.
Не догадываясь о его гордых мыслях, Катя сообщила:
– И еще вот что: стоит мне развести костер на этой полянке, они увидят и спустятся.
Заложив руки за спину и глядя на носки своих блестящих сапожек, она пошла вдоль реки. Потом остановилась, подняла плоский камешек и ловко, совсем как мальчишка, запустила его по воде. Это называется «блинки печь», Камешек шлепнулся два раза. Она бросила еще несколько камешков, но больше четырех блинков у нее не получилось.
Презрительно скосив глаза, Володя смотрел на ее старания, хотя для девчонки совсем неплохо. Но он и не собирался соревноваться с ней. Он просто хотел показать ей, на что способен мальчик. Пусть не очень-то зазнается.
Выбрав камешек, он нарочно небрежно швырнул его. Один блин.
Катя улыбнулась и ловко испекла четыре.
А у Володи больше одного никак не получилось, шлепнется разок – и бульк в воду.
Стряхнув с ладоней песок, Катя торжествующе посмотрела на Володю.
– Ладно уж, пойдем, – сказала она снисходительно.
– А вот это видела! – воскликнул Володя и, пригнувшись, пустил камешек впритирку. – Считай, не запинайся!
Получилось шесть блинков. Катя заморгала ресницами, а Володя все бросал и бросал камешки.
– Считай! – вскрикивал он каждый раз. – Считай-успевай!
И все кидал и кидал. Кидал снавесу, внакидку, внахлест с оттяжкой; кидал так, что камешек делал большой скачок, и тогда только начинались блинки или, наоборот, сразу от самого берега начинались такие мелкие блинки, что они сливались в одну сплошную дорожку.
Он делал все, что хотел. Знай наших, только не зазнавайся.
Катя была потрясена до горячих слез.
– Ох, какой ты вредный! – воскликнула она. – Где ты так научился?
– Художник во всяком деле должен быть мастером, – ответил Володя.
– А ты разве художник?
– Конечно.
– Как Снежков?
– Мне еще поучиться надо, чтобы до него дорасти. Ну, пошли.
Идут два человека по берегу таежной реки и обсуждают разные вопросы жизни.
– А ты знаешь, что мама в телеграмме пишет? – спросил Володя.
– Конечно. Она приедет сегодня.
– Тогда все пропало!
– Не пустит она тебя?
– И думать нечего.
– А почему?
Этот вопрос остался без ответа. Володя и сам не знал, почему мама даже и говорить о Снежкове не разрешает. Или заплачет, если спросишь, или так прикрикнет, что пожалеешь, что и спросил.
– Наверное, она его не любит? – снова спросила Катя.
– Не знаю.
Она вздохнула:
– А Снежков очень хороший человек. Очень. – Она крепко зажмурила глаза и тряхнула головой, чтобы Володя хорошенько понял, какой человек Снежков и как непонятно и необъяснимо отношение к нему Володиной мамы.
– Я что-то знаю про него, – добавила она.
– Выдумываешь ты все…
– Он забыть ее, твою маму, не может.
– Он сам тебе говорил?
– Знаешь, я сама слыхала. Он моей маме говорил. Но это такой секрет, что никто не должен знать.
Она остановилась, обняла его за голову и, притянув к себе, горячо задышала в самое ухо:
– Он очень любит твою маму.
– Врешь! – воскликнул Володя, вспотев от волнения.
Аккуратно складывая пухлые губы, Катя обидчиво, заметила:
– Я никогда не вру.
– Снежков?!
– Да.
– Ну, смотри!..
– Сам увидишь…
– Конечно, увижу, – сказал Володя. – Хоть вы все тут…
– Как это все? – перебила Катя.
– Все, даже Конников…
– Я-то не против тебя, – заверила Катя.
– Если бы ты знала, как мне надо найти Снежкова!
– Знаю. Только мама сказала, что он вовсе и не отец тебе.
Володя горячо воскликнул:
– И не надо мне этого! У меня есть одно главное дело.
Катя остановилась. У нее округлились и без того широкие глаза. Заикаясь от любопытства, она спросила:
– Какое главное дело? Ну, говори, говори. Это секретное дело? Я никому не скажу, честное слово!
– Никакого тут секрета нет, – ответил Володя, проходя мимо нее. – Все очень просто. Далеко этот ваш мысок, где Конников плотик вяжет?
Это он спросил с видом бывалого сплавщика-таежника. Оказалось, что мысок совсем в другой стороне. Они повернули назад, и по дороге Володя рассказал про «Музей Великого Мастера».
Она так хорошо и заинтересованно слушала, что он все рассказал, и даже о том, как трудно жить человеку без старшего верного друга.
– У тебя же есть мама, – сказала Катя.
– Она говорит, со мной сладу нет. Все от меня отступились, даже директор нашей школы.
– Вот ведь ты какой!
Непонятно, одобряет она или осуждает, этого Володя выяснить не успел – по отлогому песчаному берегу навстречу поднимался Конников.
– Смотри, – закричал он, – какой у нас корабль!..
