Текст книги "Океан Бурь. Книга вторая"
Автор книги: Лев Правдин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)
В город приехали уже затемно. Снежков очень давно не бывал в Нашем городе, но он как-то очень скоро разыскал лодочную станцию, в два счета договорился со сторожем – инвалидом войны. Оказалось даже, что хотя они воевали на разных фронтах, но лечились в одном госпитале, как раз в том самом, где любимая сестра Валя начала свой военный путь.
Сторож помог снять мотор, убрал в кладовую и, прощаясь, заверил:
– Все будет в полном порядке, товарищ старший лейтенант!
Как он догадался, что Снежков – старший лейтенант? Совсем непонятно. Сам-то Володя еще не успел этого выяснить. Старший лейтенант!
Они шли по темным пустынным улицам спящего города и никого не боялись, ведь с ними был Снежков – старший лейтенант. У него за плечами тяжелый рюкзак и в руках чемодан. Володя несет скатанную в тугой валик медвежью шкуру и этюдник Снежкова. Все это связано ремнем для того, чтобы удобнее нести, перекинув через плечо. Маме ничего не позволили нести. Она идет налегке и посмеивается.
– Вы меня так избалуете, что я и ходить разучусь…
– И не надо, – говорит Снежков. – Мы скоро машину купим, моя очередь подходит.
Володя уже не удивляется – он просто начал привыкать к своему счастью и к могуществу Снежкова. Кроме того, он валится с ног от усталости и держится из последних сил.
К дому подошли за полночь. Только стукнули, как за дверью кто-то зашебаршился и послышался заспанный Тайкин голос:
– Кто это?
Мама ответила. Застучал засов, зазвенел крючок – дверь распахнулась. На крыльцо выскочила Тая в коротенькой рубашонке, голоногая, зачирикала, как воробей, но, увидев Снежкова, застыдилась. В сенях она остановила Володю:
– Разыскал!.. Ох, Володичка, ты прямо у нас гений…
Она и еще что-то нашептывала, но Володе было уже невмоготу. Он не помнит, как до постели добрался. Уснул мгновенно, даже не посмотрел на добрую вечкановскую звезду, как всегда, сиявшую в стеклянном фонаре над его постелью.
Впервые за всю жизнь не увидал Володя звезду, не помянул деда.
А когда проснулся, то увидел голубое небо над головой и облачко, похожее на слоненка, а в окна заглядывало, весеннее утро. Все такое привычное, всегдашнее, что. Володя даже испугался, подумав, будто ничего и не было на самом деле, а все ему только приснилось. Земля Снежкова, Катя Карасик, медведь, путешествие на плоту с красивым человеком Конниковым, голубая моторная лодочка – все это слишком хорошо, чтобы существовать на самом деле. Такое может только присниться.
Задохнувшись от обиды, он закрыл глаза и всхлипнул в полном отчаянии.
– А я знаю, что ты не спишь!.. – услышал он знакомый голос.
Тайка! Что ей здесь надо?
Володя открыл глаза и поднялся. На разостланной по всему полу медвежьей шкуре сидела Тая в своем самом нарядном желтом платье. Нет, не сон! Не сон – это на самом деле так… Ура! У них есть Снежков!..
– Где он? – спросил Володя.
Поглаживая упругий густой мех, Тая сообщила:
– В бывшей Ваонычевой комнате. И твоя мама с ним.
Только сейчас он увидел пустую мамину постель. Пустую.
– Ну и что же, – рассудительно продолжала Тая, – теперь они – муж и жена. Ты же сам этого все время добивался.
Да, это правда – он сам все сделал. А Тая продолжала говорить правильные слова, которые, однако, нисколько его не утешали.
– А ты что тут расселась? – проворчал он.
– Смешные эти мальчишки, – проговорила Тая, продолжая поглаживать упругие завитки шерсти. – Сами всего навыдумывают, и сами ничего не понимают. – Она поднялась и начала расхаживать по шкуре, как-то особенно вывертывая ноги.
Володе припомнился вчерашний разговор с мамой на кордоне. Она говорила о любви и смеялась так, как она смеется всегда, если ей хорошо и на душе спокойно.
А Тайка продолжала расхаживать на вывернутых ногах.
– Ты на цаплю похожа, – сказал Володя. – Уматывай отсюда, мне одеваться надо.
– Ничего ты не понимаешь. – Она остановилась против него, прошептала: – А у меня, знаешь, какая радость?
– У всех радость, – вздохнул Володя.
– Нет, правда. А ты почему не спросишь, какая у меня радость?
Девчонки – чего-нибудь ей купили, платье например, вот и вся большая радость.
– Глупость какая-нибудь…
– А вот и нет. А вот и нет… – Она затрясла своими косичками и, гордо вскинув голову, сообщила: – Меня приняли в балетное училище. В хо-ре-огра-фиче-окое, – пропела она и закружилась, раздувая подол желтого платья.
Потом она присела рядом с Володей и рассказала, как просто и хорошо все получилось. Пришли из училища две тетки.
– …Совсем, ну, понимаешь, совсем нисколько на балерин не похожие, а Милка Инаева, у которой мама актриса, сказала, что они бывшие балерины, а сейчас они преподаватели, учительницы. Пришли в школу для того, чтобы отобрать для хореографического училища самых-самых способных девочек. И я одна прошла. Ты только подумай, из всей школы – одна я!!
– Во что прошла?
– Ну как тебе объяснить? Ни во что я не проходила. А просто я им понравилась. Для балета я подходящая. И ноги, и руки, и шея. Ну все, все…
– Хм, – Володя усмехнулся. – Ноги у тебя как палки.
– Сколько хочешь смейся. У меня такая радость, что все равно не обижусь. А ты от ревности злишься. У тебя ревность, да?
– Какая еще ревность? – Володя вспыхнул и отвернулся.
Тая придвинулась к нему и, заглядывая в лицо, торопливо заговорила:
– Это когда двое одну любят. Ну, вот ты и Снежков – оба любите маму. И у тебя ревность к нему. А этого не надо. Они теперь муж и жена.
– Так уж сразу…
– А ты что думал? – спросила Тая таким тоном, каким только взрослые говорят с маленькими. – Ты думал, что он тебе будет как отец, а маме твоей – никто?
Володя ничего не ответил, потому что так именно он и думал, а Тая продолжала все тем же «взрослым» тоном:
– А у них любовь еще с войны. Ты видел, как он нарисовал ее? «Любимая сестра Валя». Вот видишь – любимая. – Тая поднялась и пошла к двери. – Хороший он человек.
– Откуда ты знаешь?
– А мы уж познакомились. Шкуру эту вместе с ним расстилали. Ты спишь, а он говорит: «Проснется Володя и сразу на медведя встанет. От этого, – он говорит, – сразу сила прибавляется». Очень хороший человек.
И еще она сообщила, что мама ушла на работу в типографию, а Снежков вот уже целый час разговаривает с Еленой Карповной.
– И знаешь что: она вроде даже улыбается. Ты только подумай, это Еления-то!
И в самом деле, Елена Карповна улыбалась. Грозная старуха Еления, про которую говорили, что она и себя-то любила один раз в год, улыбнулась Снежкову. Только-только познакомились, пяти минут не проговорили, а она уже с улыбкой разглядывала нового знакомого и, смягчая свой трубный голос, говорила:
– Мастер он был великий. Дерзкого ума человек и больше всего любил, когда люди кругом радуются. Вот и построил дом для веселой жизни…
Она водила Снежкова по всем комнатам чудесного дома и все рассказывала о необыкновенном мастере, построившем это чудо на радость и удивление людям. Володя ходил следом и слушал ее рассказы про Великого Мастера – своего деда, удивляясь необыкновенным словам, какими она украшала речь. Никогда еще не слыхивал он, чтобы Еления так говорила с кем-нибудь.
Он мог бы и сам показать Снежкову свой дом, который с этого дня становился и домом Снежкова. «Нашим» домом. Мог бы, но так рассказать он никогда бы не сумел. Да и не знал всего того, что сейчас услыхал от Елены Карповны. Никому она ничего такого не рассказывала, даже Ваонычу – своему собственному сыну.
И никому она так не улыбалась. Снежков – необыкновенный человек. Володя это сразу понял и гордился тем, что это он разыскал и привез его.
– В таком доме нельзя жить просто так, – сказал Снежков.
– Вот и я тоже говорю, – подхватила Еления, – грешно жить в таком доме. Так разве меня кто слушает?..
– Послушают, – пригрозил Снежков. – Заставим.
– Мой сын, вы, конечно, знаете его, раньше тоже говорил, что здесь должен быть организован музей народного творчества, а сейчас ничего не говорит. Что у него на уме – не знаю.
Это она проговорила полным голосом, и Володе показалось, будто цветные стекла галереи вздрогнули и зазвенели, как от удара грома.
По лестнице с точеными перилами поднялись на вершицу – в мастерскую, и снова Володя услыхал приглушенный голос Елении:
– Здесь он работал. Резал дерево. Удивительные вещи делал. Руки у него были сильные, жилистые и в то же время нежные, как у девушки. Все его работы в музее на сохранении. А одну я выпросила. Он все смеялся: «Зачем тебе, в сундук свой запрешь…» А потом, когда я уж и ждать отчаялась, сам принес. На радость свою, что внук родился, Володимир. Все свое земное он внуку завещал. Теперь он всему хозяин.
Это Володя уже слыхал от Елении, но вдруг она сообщила:
– И я тоже все свое ему завещаю, Володимиру Вечканову, внуку Великого Мастера.
– Это здорово! – воскликнул Снежков и добавил: – Я хочу сказать – грандиозно.
– Не надо смеяться.
– Нет. Тут ничего смешного нет. Искусство может быть веселым, радостным, но смешным – никогда!..
– Да, я понимаю, – сказала Еления. – Он был веселый человек и работал веселые вещи. Идемте, я покажу вам последнюю его работу.
Внизу она распахнула дверь в свою комнату, и Володя сразу вспомнил, как он пришел сюда в первый раз и как тогда его поразили необыкновенная какая-то солнечная чистота этой красивой комнаты, и блеск желтого пола, и стены, сплошь увешанные пестрыми домоткаными коврами, вышивками, набойками и коми-пермяцкими поясами, вытканными из разноцветной шерсти. И потом каждый раз, когда он переступал порог, у него замирало сердце, как будто от всего привычного, обыкновенного он попадал в сказочное царство. А может быть, он все еще побаивался грозной Елении?
Но ведь Снежков-то никого не боится, а тоже вон как притих – стоит, оглядывается. И глазами мигает, будто он из темноты сразу попал на солнечный свет.
А Еления уже скрылась в своей кладовой, где у нее хранятся ее главные богатства, и оттуда, из темноты, слышится ее трубный голос:
– Заходите сюда!..
А Снежков все еще стоит да оглядывается и будто ничего не слышит. Тогда Володя взял его за руку и повел в кладовую. Там в темноте что-то таинственно поблескивало и переливалось многоцветными искрами. С легким скрипом разошлись в стороны внутренние окладные ставни. Веселый солнечный свет ворвался в кладовую. Все ожило и заиграло яркими красками, как бы обрадовавшись солнечному свету, и теплу, и людям, которые наконец-то пришли и прогнали темную надоедливую скуку.
Ожили все эти сказочной красоты кони, звери, птицы, человечки, расписные чашки, невиданные существа, придуманные и сделанные сотнями веселых мудрых мастеров. Обязательно веселых. Таких, каким был его дед. «Забегу к нему на вершицу, – рассказывала мама, – смотрю – он режет дерево тоненькой стамесочкой и сам улыбается в бороду: „Вот удивлю людей своим сотворением!“».
Так вспоминал Володя, глядя, с каким радостным удивлением рассматривает Снежков все, что показывает ему Еления. Он сейчас очень похож на маленького мальчика, попавшего в замок к доброй волшебнице. Это Еления-то? Володя даже растерялся – грозная, непреклонная старуха вдруг обернулась доброй волшебницей. Как это так получилось?
И, как бы издалека, до него долетел ее торжественно-ликующий шепот:
– Это еще не все! Не все здесь поместилось! Сколько еще в сундуках этих!
И веселый голос Снежкова:
– Да уж и то, что есть, – это целый музей!
– Вот об этом у нас и будет разговор.
– Да я уже все знаю. Володя мне говорил об этом.
– Володя. Как это превосходно, что он вас отыскал! Постойте, да вы еще самого главного-то и не видели.
Она обернулась к витрине, на верхнем стекле которой стоял «Лебеденочек», укрытый цветастой шалью. Еления осторожно сняла шаль, и Володе, как и всегда, показалось, будто большая белая птица с шумом распахнула для первого взлета легкие крылья.
Наверное, Снежкову тоже показалось что-нибудь такое же, тем более что он видел «Лебеденочка» впервые. Он даже слегка отшатнулся.
– Да-а, – сказал он и через минуту повторил: – Да-а…
И после этого он долго ничего не говорил. А помолчав, рассмеялся, совсем как мальчишка, и пошел вокруг витрины, разглядывая «Лебеденочка» со всех сторон. В тесноте он наткнулся на Елению и только тогда перестал смеяться.
– Я много про вас слыхал, – заговорил он торопливо, – но никак не думал…
– А вам и не надо про меня думать. Сама с этим управлюсь. С думами этими. – Она бережно прикрыла «Лебеденочка» цветастой шалью и заговорила усталым голосом: – Видели богатство мое? Только двое знают о нем как следует: вы да наследник мой Володимир Вечканов. Сын не в счет, он – западник, модник. А на вас я еще посмотрю…
Она закрыла ставню, и в чулане снова стало темно.
В своей чистой, светлой комнате она опустилась в кресло, велела и Снежкову сесть и сейчас же загудела:
– Таежного нашего края мужики еще в древности славились мастерством своим необыкновенным. Знаменитые резчики среди них жили: наша деревянная скульптура на весь мир известна.
– Знаю, – начал было Снежков, но Еления грозно взмахнула рукой.
– Да это все теперь знают. А каких трудов стоило первому собирателю отыскать в старых церквах и часовнях это богатство – деревянных богов! Кто про это знал, то забыл. А кто сейчас знает Великого Мастера Володимира Васильевича Вечканова? Он изо всех чудотворцев, я считаю, самый первейший. Такие еще не рождались на нашей земле. Музейные наши деятели еще не вполне все понимают, а про отцов города и говорить нечего. А дом этот – единственный в мире по художеству своему, – того и гляди, на слом приговорят.
– Не дам, – проговорил Володя. – Мы не дадим…
Наступила тишина в расписной, расшитой Елениной горнице, и даже сама грозная хозяйка притихла, поглядывая на Снежкова требовательно и ожидающе. Поняв, чего от него ждут, Снежков задумчиво проговорил:
– Искусство, особенно наше, конечно, штука могучая. А вот каждое отдельное произведение искусства вполне беззащитно. Как вот этот дом. И то, что вы сберегли, за что великое вам спасибо…
– Не обо мне речь, – перебила его Еления.
Не совсем понимая, как это может быть – могучее и в то же время беззащитное, Володя еще увереннее повторил:
– Не ладим…
Взгляд Елении смягчился.
– На тебя вся и надежда, – тихо сказала она и спросила у Снежкова: – Я так понимаю, что у вас уже все решено с Валентиной?
Снежков положил руку на Володино плечо. – Конечно.
– Ну вот и отлично. Поди-ка ты, Володимир, погуляй, а мы гут еще потолкуем.
На крыльце Володю уже ожидал закадычный его дружок Венка Сороченко. Как только Тая рассказала в школе все, что сама успела узнать, так Венка и примчался. Даже последнего урока не досидел.
– Все ребята очень интересуются, как это ты из дома обежал. По всей школе только и разговору об этом. И даже девочки тебя, знаешь, как жалели, некоторые даже плакали. Милка Инаева, которая с тобой сидит, на твое место цветок положила, ландыш, что ли? Мария Николаевна спросила: «Это еще что за фокус? Убери немедленно». Тогда Милка громко, на весь класс, сказала: «Вот до чего довели человека». А Мария Николаевна говорит: «Выйди из класса». Милка, понимаешь, цветок в зубы зажала и так через весь класс и прошла. А потом на переменке этот ландыш в твою парту положила. Слушай, это правда, что ты медведя убил?
– Кто это сказал?
– Никто не сказал. Тайка говорит, что ты шкуру привез.
Володя ответил, что шкуру он действительно привез, и повел Венку в свою комнату. Тот, как увидел, какая это огромная шкура, даже заикаться начал:
– О-го-го ка-ка-кая! Можно, я на ней посижу?
– Валяй. Я по ней хожу. Только босиком.
Венка сейчас же разулся, походил по шкуре, потом упал на нее, покатался и все время не переставал выкрикивать:
– Эх, какая мягкая! На ней спать здорово! Как матрац! Она теплая, наверное. А если в нее завернуться да по улице пойти ночью?.. Жаль, что не ты его убил. Слушай, может, ты видел, как его…?
– Что ты! Как я мог видеть, когда его в прошлом году убили?
– Да, не мог, – огорчился Венка с таким видом, будто он сейчас расплачется от обиды.
Тогда для его утешения Володя рассказал, как Снежков убил этого медведя, спасая своего товарища Конникова. И так рассказал, с такими подробностями, что Венка утешился и решил:
– Нет, ты мне не говори: видел ты все. Это ты прибедняешься. А Снежков этот, он как тебе?
– Он мой отец, – ответил Володя твердо и немного торжественно.
Венка очень обрадовался:
– Ну вот, что я говорю. Отец убил медведя, это все равно что ты сам.
Всем известно, что Венка фантазер и говорун, и если он ухватится за какую-нибудь мысль, то остановить его невозможно.
– Ты впервые открыл неизвестную Землю Снежкова…
– Кому неизвестную?
– Никому из всего нашего класса, а может быть, из всей школы.
– Ну уж это ты загнул…
– Ничего не загнул. Открыл Землю и убил медведя, который наводил страх на всех туземцев. За это ихний вождь усыновил тебя…
– Снежков. Какой же он вождь?
– А земля-то называется как? Земля Снежкова.
– Да я сам так ее назвал, – попытался Володя вразумить Венку.
А разве его вразумишь? Он только обрадовался:
– Правильно! Ты открыл, ты и назвал. Так всегда бывает у путешественников. Ребята помрут от зависти. На руках нас носить будут.
– А тебя-то за что?..
Не задумываясь, Венка спросил:
– Я тебя когда-нибудь в беде оставлял?
– Никогда.
– Я тебя сопровождал?
– Ну, сопровождал. До вокзала…
– Неважно докуда. А в беде когда-нибудь оставлял?
– Никогда.
– Ну вот, видишь. Я тебя на станции одного бросил? Скажешь, бросил, да?
– Это все игрушки, – проговорил Володя, усаживаясь рядом с Венкой на медвежью шкуру. – Что мы, детский сад, или в первый раз в первый класс?
Поняв, что разговор пойдет о чем-то настоящем и серьезном, Венка снова вспыхнул, готовый на любые подвиги с таким человеком, как Володя…
– Вовка, что?
– Ну вот слушай и пока много не болтай. Будем открывать «Музей Великого Мастера». Так сказал Снежков. – Володя ударил кулаком по медвежьей шкуре.
И Венка тоже ударил кулаком и повторил, как слова клятвы:
– Так сказал Снежков!
Третий «Б» уже разместился по своим местам и притих в ожидании учительницы. Постукивали крышки парт, шелестели листы учебников, кто-то уронил книгу, кто-то, захлебываясь, торопился, досказывал очень интересный случай…
Вызывающе глянув на Таню Кардашинскую, Володина соседка Милочка Инаева положила на парту рядом с собой помятый букетик фиалок.
Но тут в класс влетела Тая. Размахивая портфелем, она кинулась к своему месту, по пути что-то шепнув Милочке. Такое, должно быть, потрясающее, что Милочка вспыхнула до слез.
– Ох! – воскликнула она и поспешно спрятала фиалки в свою парту.
– Тайка, что там? – выкрикнул Павлик Вершинин.
А девочки кинулись кто к Милочке, кто к Тае, зашептались, заахали…
– А я знаю, – заорал Венка. – Только сказать нельзя – слово дал. Вот сейчас сами увидите, что будет…
Такое обещание еще больше всех взбудоражило, начали выспрашивать Венку, хотя все знали, что ничего он не скажет, если слово дал. Наболтает всякого, а чего нельзя – не скажет. Но многие догадывались в чем дело, тем более, что все уже слышали о необыкновенных Володиных приключениях. И так как об этом Венка, мог говорить сколько хочет, то уж он постарался. И про туземцев рассказал, и про охоту на медведя, и про туземского вождя, который оказался Вовкиным отцом.
Словом, сколько успел навыдумывать до первого звонка, столько и выложил. И хотя все знали, что, по крайней мере, половина всех этих россказней – вранье, но всем так хотелось, чтобы другая половина оказалась правдой, что многие поверили. Потому что если не верить во все такое необыкновенное, интересное, пусть даже наполовину выдуманное, то жить станет очень скучно. А кому хочется скучно жить?
Поэтому тут же многие догадались, что сейчас откроется дверь, и появится Вовка, и тогда весь класс так и ахнет!
И до того все были охвачены ожиданием чуда, что чуть не прозевали самого главного. Дверь распахнулась, все замерли. Вошла Мария Николаевна, как всегда, строгая и приветливая, а за ней Володя. Ничего особенного в его появлении не было. Просто вошел и направился к своему месту. Только щеки у него разрумянились как-то необыкновенно ярко. А может быть, это он так загорел там, у своих туземцев. По пути он успел подмигнуть всему классу и отдельно Милочке, которая стояла, уцепившись за откидную крышку парты, румяная, голубоглазая и такая надменная, как будто ей ни до чего дела нет.
– Садитесь, – проговорила Мария Николаевна. – Вот вы все тут очень переживали за Володю. Волновались. Считали, что мы наказали его слишком строго. Но, как видите, это пошло ему на пользу, и он сам сейчас вам об этом расскажет. Он все понял и извинился за свое поведение. Ну, как было дело, Володя?
Поднявшись, Володя прежде всего деловито осведомился:
– С места или к доске?
Спросил он так, словно его вызвали для ответа и он отлично выучил все, что задано.
– Как хочешь. Лучше подойди ко мне, чтобы тебя все видели.
Он подошел к учительскому столику и, только слегка смутившись, проговорил:
– Ну чего… Хулиганить больше не буду. – Вздохнул, улыбнулся и снова подмигнул. – Ага. И никому не дам хулиганить и задирать девчонок. Девочек. Они такие же люди, а может быть, и сильнее…
– Ну да!.. – раздался в тишине мальчишеский голос.
Тая подняла руку. Мария Николаевна спросила:
– У тебя что?
– А Снежков, это теперь Володин отец, рассказывал, как Володина мама на войне из-под пуль раненых выносила. Таких мужиков здоровенных, а сама, все знают, на вид и не очень сильная.
После этих слов поднялся такой шум, что ничего понять стало невозможно. У всех нашлись примеры из личного опыта, и каждый хотел немедленно довести эти примеры до общего сведения. Но Мария Николаевна сразу все прекратила, пообещав потом когда-нибудь поговорить о том, что такое настоящая сила человека. А сейчас пусть Володя расскажет, где он был и что видел.
Не так-то это просто говорить перед всем классом, и еще если учительница слушает. Вроде как своими словами рассказываешь то, что не успел выучить. Попробуй-ка расскажи про все такое хорошее, что и во сне-то не всегда увидишь.
И Володя кое-как начал говорить, все время поглядывая на Марию Николаевну, словно только того и ждал, когда она скажет: «Ну, хватит. Садись на место…» Она это заметила и ушла в самый дальний угол класса, и там села за пустую парту, углубившись в классный журнал. Тогда Володе стало легче рассказывать, а тут еще друзья поддержали, начали подбрасывать разные вопросы и делать замечания. Дело пошло повеселее. Получилось как-то так, будто они отправились в это необычное интересное путешествие всем классом, а Володя, как бывалый человек, только командовал этой буйной оравой. Дело даже дошло до настоящего бунта. Как это ни странно, начали девочки. По-настоящему бунтовал Колька Птенчиков, но только он потом, а началось вот с чего.
Началось все с того дня, когда его исключили из школы на целую неделю. Это он так сказал, умолчав, что все началось гораздо раньше, а когда, этого он точно не помнит. Словом, с тех пор, как он вообразил, будто Снежков его отец. Так вот, его исключили, и он, желая с пользой провести свободное время, отправился в Северный город, где, по его предположению, живет художник Снежков.
– Ты думал, что он твой отец?
Тайка. Всегда ей надо вылезти со своими подсказками.
– Ничего я не думал, – проворчал Володя и, чтобы очень уж не завираться, потому что именно так он и думал, солидно добавил: – Я предполагал.
Сраженная таким замечанием, Тайка прикусила язык, и все почувствовали к Володе особое уважение, которое еще больше возросло, когда он рассказал о своей встрече с Конниковым. Это начальник Ключевского кордона, кроме того, он сильный и красивый человек. Рыжая бородища – вот такая! – прикрывает шрам, нанесенный медвежьей лапой во время смертельной схватки. И еще неизвестно, чем бы эта схватка закончилась, если бы поблизости не оказалось верного и бесстрашного друга Михаила Снежкова, который, не раздумывая, кинулся на выручку.
Тут уж Венка не выдержал.
– Ты расскажи, – заикаясь от волнения, выкрикнул он, – ты расскажи, как это он… Расскажи…
– Я и рассказываю.
– Да не так. Эх ты! – с отчаянием простонал Венка. – Ты все это сам видел. Ну, не совсем. А как будто.
– Да никак я этого не видел.
– Так шкура-то у тебя в комнате лежит, а ты говоришь, ничего не видел…
Но все зашумели, и Венка на время должен был притихнуть, тем более что дальше Володя действительно все сам видел и во всем принимал участие. Оказалось, что Снежков каждое лето проводит на Ключевском кордоне, где у него свой охотничий домик. «Эх, ребята, если бы вы только видели, что там!» Но добраться до него можно только высадившись на станции Таежная, и только на плоту по реке. Здесь, в лесосплавной запани, Володя повстречался с необыкновенной девочкой по имени Катя Карасик, дочкой начальника сплавной запани. Ходит в сапогах, ловит рыбу, как настоящий рыбак, свистит так звонко, что слышно за километр. Когда Володина мама, обеспокоенная пропажей сына, кинулась на поиски и приехала на станцию Таежная, то Володи уже не было. В это время он вместе с Конниковым на плоту приближался к Ключевскому кордону. Мама была в отчаянии, но Катя – вот ведь девчонка какая! – сумела так разжечь костер, что сейчас же приземлился пожарный вертолет, который и доставил маму на кордон, даже раньше, чем туда добрался Володя. Но это он узнал уже потом, от мамы, и потому сейчас ему пришлось вернуться к тому месту рассказа, где он расстался с таежной лесосплавной запанью, помахав на прощание рукой Кате Карасик; и над плотом уже пролетал вертолет, на котором мама разыскивала своего очень уж отважного сына… И на этом месте Милочка, мечтательно глядя на голубое небо, проговорила:
– Такая уж она раскрасавица, эта Катя?
– Кто тебе сказал?
– Ты так расписал, что можно подумать…
Ничего такого Володя не расписывал, просто потому, что он даже и не думал ни о какой Катиной красоте. Просто рассказал, как было. Ну, конечно, он сказал, что Катя – это не совсем обыкновенная девчонка.
– Там все люди красивые, – добавил он убежденно.
– О других ты ничего такого не говорил, – не унималась Милочка на удивление всему классу: никогда она не спорила и не злыдничала. А сейчас даже до слез. В чем дело?
– Да уж, конечно, она не положит цветочки на парту… – проговорила Таня Кардашинская.
– Это ты первая положила.
– Ну и что же? Положила и тут же убрала. А ты каждый день приносила. Это почему?
И тут Милочка снова удивила весь класс. Глядя на Кардашинскую своими ясными большими глазами, она объявила:
– А потому, что ты даже не знаешь, какой Володя выдающийся человек.
Никто не заметил, как при этих словах Мария Николаевна покачала головой, будто Милочка что-то неправильно ответила. Все даже опешили от таких слов, и в тишине прозвучал чей-то голос с последней парты:
– Чего-чего он выдает?
– Щи! – отозвался другой. – Выдаю щи…
И сейчас же по всему классу покатились всякие веселые словечки, выкрики, смех, и снова тот же голос с последней парты выкрикнул:
– Вовка плюс Милка!..
И тут Милочка в третий раз удивила всех: вскинув голову так, что даже косы разлетелись в разные стороны, она сказала:
– Ну и что?..
Все получилось до того неожиданно, что Володя не сразу заметил, как вспыхнул этот бунт. Но, как только он все понял, так сразу начал действовать.
– Да это, кажется, Колька Птенчиков пищит? – с удивлением, спросил Володя.
Никогда прежде Колька Птенчиков не решался задирать Володю. Знал, что даром это не пройдет. Разговор получится короткий, а расправа скорая и справедливая. А теперь, наверное, он решил, раз уж Володя так перевоспитался, так поддался своему новоявленному отцу, что даже извинился перед всем классом, то бояться его нечего. Да и вообще такой он сделался смирный, серьезный, что вряд ли полезет в Драку. Тем более при учительнице. Да и многие так же подумывали и все замерли: что теперь будет?
– Это Колька Птенчиков пищит там? – повторил Володя и направился к месту бунта. Глаза его угрожающе сузились.
Разгадав нехорошие Володины намерения, Колька вскочил на парту, приготовившись к бегству. Моментально понял, что Володя, несмотря на все перемены, остался таким же «дубовым сучком, от которого и топор отскакивает». Эту любимую вечкановскую поговорку знали не только в одном третьем «б».
Конечно, знала про это и Мария Николаевна, и, может быть, даже лучше всех, она поднялась и хотела уже вмешаться, но Володя и сам понял, что сейчас не время для расправы, а Птенчиков еще успеет получить, чего просит.
– Ладно, – сказал он, – живи до переменки. – И вернулся на место.
К тому времени, когда Володя выбежал на школьный двор, Колька Птенчиков уже сидел на заборе, готовый удрать при первых же признаках опасности. Явных признаков пока не замечалось, но Колька, несмотря на это, с забора не слезал.
– Дурак, – проговорил Володя. – Очень мне охота с тобой связываться.
– Ага, – ответил Колька. – Как же… – Он облизал вдруг пересохшие губы и подумал, что слезать когда-нибудь все равно придется, – не сидеть же тут до вечера. С высоты ему было видно, как Володя и с ним почти все мальчишки из третьего «б» и даже некоторые девчонки столпились в углу двора, там, где посажена сирень, и что-то активно обсуждают.
Все Кольке видно и ничего не слышно. Одно ясно: про него и думать забыли. Тогда он сполз с забора и прокрался поближе, скрываясь за кустами. Он прислушался и сразу все понял. Да и как не понять, когда по всему поселку только и разговоров, что о новой застройке бывшей Оторвановки, а теперь улицы имени Первой пятилетки. Старые дома сломать, а на этом место поставить новые, пятиэтажные. Но почти все жители – рабочие судостроительного завода – привыкли к своим домам, которые они все сами построили, к своим садам, к своей улице, которую они сделали такой чистой, зеленой и светлой.
Венка Сороченко сказал:
– Если только Вовкин дом тронут, то на все другие и не посмотрят. Как запустят бульдозер, и прощай наша улица!..
– Уже приходили к нам какие-то, – сообщила Тая. – Планы показывали, да их наша Еления так наладила, что они на улицу выскочили и грозились милицию привести…
Тут Колька не выдержал и подал голос:
– Депутату надо написать.
– Какому депутату? – спросил Володя.
– У нас все пишут, – продолжал Колька, совсем уж осмелев. – И мой отец написал, что из своего дома не уйдет. И остальные тоже… – Он вдруг замолчал и отодвинулся поближе к кустам – ему показалось, будто Володя посмотрел на него так же нехорошо, как тогда, в классе.
– А я думал, ты все еще на заборе сидишь, – проговорил Володя и отвернулся. Досадно было, что самый отсталый ученик, да к тому же еще и хулиган, высказал такую дельную мысль. И всех удивило это Колькино выступление. В самом деле, многие жители улицы Первой пятилетки обратились за помощью к своему депутату, а вспомнил об этом один только Колька.
