Текст книги "Океан Бурь. Книга вторая"
Автор книги: Лев Правдин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)
А впереди было еще одно испытание. Вечером новоявленный брат и учитель достал из чемодана невиданной величины довольно потрепанную тетрадь в серой обложке. Видно, читали ее и перечитывали много раз.
– Вот сценарий, – сказал он.
– Сценарий, – повторил Васька, замирая от ожидания: что дальше?
– Когда прочтешь, будет у нас серьезный разговор.
Надо сказать правду – читатель Васька был не ахти какой. В пестром мире его души еще ни одна книга не оставила своего следа. Даже детективы, обожаемые всеми мальчишками, не очень-то занимали его. О сказках и говорить нечего – их он просто презирал.
Со страхом и недоумением смотрел он на необыкновенную тетрадь. Но Петушков сказал: «Принимайся за работу» – значит, нечего тут и раздумывать. Надо читать. Надо работать. Новая жизнь. Вот уж не думал Васька, что чтение – тоже работа. В его старой жизни книги считались баловством.
Новая жизнь – новые понятия. Обреченно вздохнув, Васька открыл тетрадь осторожно, как дверь, за которой таится полная неизвестность.
А. ДЕМИН
«Смеются только добрые»
Фильм-сказка
Литературный сценарий
Прочитал он и, ясно, ничего не понял. Еще раз прочитал и снова не понял. «Ладно, – подумал он, – я дорогой, задешево не купишь». Обозлился и начал читать.
«Цирк. Идет представление. На арене два клоуна: большой и маленький. Это любимцы публики, рыжие братья».
– Братья-клоуны, – сказал Васька. – Рыжие! Маленький клоун – это я. – Подумал, засмеялся и повторил: – Я, это Я!..
Васька закрыл глаза. Незнакомое волнение охватило его. Дверь, за которой предполагалась полная неизвестность, открывала совершенно новый мир. Какой-то неведомый А. Демин, ничего не зная о нем, замурзанном рыжем мальчишке, оказывается, подумал именно о Ваське и написал такие замечательные слова: «Маленький клоун». И сам великий Грак из всех мальчишек выбрал именно его, Ваську. Теперь он не бездомный, не пришлый. Теперь его никто не выгонит. Нельзя ни прогнать, ни обидеть. Теперь он не один, теперь у него есть старший брат, есть свое место, свое дело. Такое «свое дело», которое он только один и может сделать. Только он один из ста или из тысячи мальчишек.
А чтобы сделать, надо читать, надо работать. И он начал работать.
«Веселые братья-клоуны, перепрыгивая друг через друга и все время падая, покидают арену. Зрители весело бушуют и требуют продолжения. Сдерживая напряженное дыхание, клоуны выбегают на арену. По их раскрашенным лицам бежит пот. Но зрители ничего этого не должны знать. Пусть они думают, будто артистам так же легко и весело, как и всем им.
Униформисты встали по сторонам прохода. Их красные куртки с золотыми галунами и напряженно-торжественный парад мгновенно успокоили публику. Все поняли, что сейчас будет объявлен главный номер программы.
Величественно вышел видный мужчина в черном фраке и с большими черными усами. Шпрехшталмейстер».
Это трудное слово обрадовало Ваську, и он мгновенно его запомнил, потому что это было первое и такое прекрасное цирковое слово, которое он сам понял.
«Шпрехшталмейстер торжественно объявил:
– Единственная в мире!.. Несравненная эквилибристка и танцовщица на лошади!.. Принцесса цирка!.. Красавица Мальва!..
За кулисами, куда доносится неистовый шквал аплодисментов, готовятся к триумфальному выезду принцессы цирка.
Старший клоун говорит:
– Смотри, мой мальчик. Сейчас ты увидишь величайшее из чудес. Ты увидишь Красоту. Ты слышишь, как приветствуют ее люди? Нет ничего прекраснее человеческой радости. И тот, от кого она идет, делает самое лучшее дело на земле. Смотри! Смотри!..
Он говорит это каждый раз перед появлением маленькой наездницы. Младший брат заранее знает все, что сейчас произойдет, но все равно его всегда охватывает радостное волнение.
Конюх приводит небольшую белую лошадку. У нее розовые губы и ноздри. Грива и хвост посыпаны серебряной пудрой. Лошадка, взволнованная предстоящим выступлением, нетерпеливо перебирает розовыми копытами. Но вот она услыхала легкие, торопливые шаги своей повелительницы и сразу застыла, как на картинке.
В прозрачной серебристой юбочке подбежала Мальва. Она похлопала лошадку и поцеловала ее в самое нежное место – между нервно вздрагивающих ноздрей.
– Будь умницей, Белочка, – прошептала она.
Широко шагая, звеня ожерельем и браслетами, подошла красавица цыганка. Широкая цветастая юбка, шурша, билась вокруг ног. Все перед ней расступились. Цыганка внимательно осмотрела лошадку, поправила большое плоское седло и гортанно спросила:
– Готова?
– Готова, – ответила Мальва, коротко дыша.
– Пошли!.. – Цыганка протянула руку, конюх подал ей длинный хлыст, и она, вскинув голову, легко и стремительно пошла на манеж.
Послышалась нежная и веселая музыка. Один из конюхов подставил колено. Мальва легко взлетела на площадку седла.
На манеже волнующе-звонко щелкает хлыст.
– Гоп-ля! – выкрикнула Мальва.
Раздвинулся занавес. Лошадка стремительно вынесла свою принцессу, свою маленькую хозяйку, и остановилась точно посреди ярко освещенного манежа.
– Чудо, – проговорил Старший брат, не отрывая взгляда от маленькой танцовщицы.
– Ты любишь ее? – спросил младший. – Ты скажи ей об этом.
Старший положил руки на плечи своего брата и заглянул в его глаза.
– Ты любишь солнце?
– Конечно, – удивился младший.
– Что изменится, если ты скажешь ему об этом?».
Васька почувствовал, как у него нестерпимо зачесалось в ноздрях. Он потянул носом, чтобы не капнуло на страницу. Платком он еще не успел обзавестись, а воспользоваться, как всегда, рукавом постеснялся. «Слезы, – подумал он, – глупость какая». Он давно уже установил, что только девчонки плачут глазами, чтобы все видели. А мальчишки носом, скрытно.
Он осторожно оглянулся: не заметил ли Петушков этой его непонятной слабости? Нет, сидит за столом, пишет что-то. На Ваську никакого внимания.
«– Что изменится в мире, если солнце узнает о моей любви? – спросил Старший брат.
Маленький клоун, нерешительно ответил:
– Ничего не изменится, но, может быть, тебе станет веселее жить».
Сам Васька так бы не сказал. Он пока еще не знал, что он ответил бы Старшему брату. В этом деле и у взрослых людей такая путаница, что они и сами не всегда все понимают. Читал Васька мало, но зато пересмотрел множество всяких фильмов, поэтому знал, что без любви нигде не обходится. Но все-таки трудно понять: зачем веселому клоуну понадобилось влюбляться в эту девчонку?
Ну ладно, пойдем дальше. Надо же узнать, как все это у них обернется. В конце концов, если бы не было любви, то ничего бы не произошло замечательного – это Васька сообразил, прочитав последующие страницы.
«Цирк переполнен. На местах верхнего яруса сидят два странных зрителя в длинных серых балахонах с широкими угловатыми пелеринами. Они даже на людей-то мало похожи: сероватые лица с острыми подбородками и приплюснутыми лбами. Неподвижны большие безгубые рты. Круглые немигающие глаза устремлены в одну точку. Сидят, как на похоронах, – хмурые, сосредоточенные, зловещие…
Эти два типа сидели неподалеку от запасного выхода. Как только на манеже появилась Мальва на своей Белочке, один из серых чужестранцев исчез. Только чуть колыхнулась портьера у запасного выхода. Зрители, зачарованные появлением Мальвы и первыми ее трюками, ничего не заметили».
Дальше в сценарии написано все очень сжато.
«Серая рука тянется к электрическому рубильнику. Вспыхнули и заметались по экрану зеленые молнии. Во всем цирке погас свет, и сразу же неистовый шум возник над куполом цирка, словно буря налетела на город. Зазвенели стекла, с грохотом распахнулись все двери. Крики людей смешались с ревом диких зверей и трубными голосами испуганных слонов.
Какая-то черная сила ворвалась в цирк. Пронзительный писк и хлопанье миллионов крыльев заглушили все остальные звуки. Неведомые твари бесновались над ареной, над головами обезумевших людей. Холодные острые крылья били по лицам, путались в волосах теряющих сознание женщин.
Этот страшный смерч, этот черный ураган исчез, так же внезапно, как налетел. Ошеломляюще ярко вспыхнул свет. Все в ужасе притихли. Тишина наступила такая гнетущая, такая напряженная, какой не бывает даже при исполнении самых „смертельных“ трюков, когда умолкает музыка и зрители замирают, боясь вздохнуть.
Арена была пуста. Исчезли красавица Мальва и ее белая лошадка. На желтом песке лежал только маленький серебряный плащ.
Под самым куполом металось несколько больших летучих мышей. Ослепленные ярким светом, они не успели улететь вместе со всей своей стаей.
У барьера лежала красавица цыганка. Она медленно поднялась, безумными глазами посмотрела на пустую арену и, застонав, снова упала на песок…
– Девочка моя! – простонала она с таким отчаянием, что все замерли…
На арену вышел шпрехшталмейстер.
– Представление продолжается! – проговорил он и, взмахнув белым платком, сел на барьер и заплакал.
Музыканты заиграли что-то очень веселое, потому что ничего другого они играть не умели. Цирковая музыка – самая веселая на свете. Это была та самая мелодия, нежная и веселая, под которую принцесса цирка исполняла свой заключительный танец.
Только теперь зрители поняли, что произошло. Страх сменился возмущением. Послышались угрозы. Никто не заметил, как исчезли два серых чужеземца.
На арену вышли клоуны. Старший взял серебряный плащ и поднял его над головой. Музыка стихла.
– Мы найдем ее! – сказал он. – Клянусь, мы найдем и освободим нашу принцессу!..
Голос, гремящий под куполом, проникающий во все уголки сердец, – голос клоуна.
– Клянемся! – звонко выкрикнул Младший брат».
«Из-за одной девчонки столько шума! – подумал Васька по привычке и сейчас же передумал: – Не простая это девчонка, и что-то тут все не так просто…»
Додумать он не успел. Петушков спросил:
– А не поужинать ли нам?
– Можно, – солидно и с готовностью согласился Васька.
Никогда не следует отказываться от еды, это недостойно настоящего человека.
День за днем, открытие за открытием – что ни день, то открытие! И работа. Только теперь узнал Васька, что это такое – настоящая цирковая работа.
Рано утром, когда еще гостиница досматривала последний, самый лучший сон, они еще до завтрака выбегали на улицу.
С узорчатых листьев каштанов скатывались сверкающие слезки. Оставляя на влажных от росы тротуарах темные следы, Васька бежал к морю. Петушков бежал за ним и отрывисто покрикивал:
– Дыши ровно!.. Работай локтями!..
Васька старательно дышал, и его первые утренние впечатления всегда начинались именно с запахов: тонко пахли зацветающие каштаны; из порта доносился бодрый запах масляной краски и смолы; из-под полосатого тента шашлычной струились ароматы горячего жира и тлеющих углей, а над всеми этими запахами и ароматами властвовало могучее, волнующее дыхание моря!
Давно еще, начиная с самой первой встречи, у Васьки с морем возникли сложные отношения. Море, как чудо, никогда не бывает одинаковое – разное каждый день. Всякий раз, подбегая к берегу, Васька замирал от нетерпения: вот сейчас, вот за этим поворотом он увидит то, чего еще никогда и никто не видывал. И надо сказать, море его никогда не обманывало: оно всегда было не таким, как вчера и как позавчера. В чем дело? Этого Васька не мог понять.
Сбросив на прибрежную гальку синий тренировочный костюм, очень поношенный и заштопанный, Петушков с разбега кидался в зеленоватую воду. И Васька тоже снимал свой только что купленный тренировочный костюм. Ему пока разрешалось только обтирание морской водой. Он завидовал Петушкову и отчасти удивлялся: как это он может нырять в такую ледяную воду? Васька бы и сам мог бы, но ему пока что было запрещено.
Многое ему было запрещено: бегать, например, по улицам, когда захочется, есть не вовремя, бездельничать, и он – свободный человек – даже и не думал нарушать установленный режим.
Считать себя чужим человеком, приблудным мальчишкой, тоже было запрещено. А то, что приказывает старший брат, – закон, и нечего тут рассуждать.
И все это Васька сносил, всему подчинялся с полной готовностью.
Но с особенным рвением и с радостью он учился великому клоунскому искусству. С самого первого дня он твердо усвоил главный клоунский закон: уметь все. Любое цирковое дело, все, что происходит на арене, должен уметь клоун. Но этого еще мало. Надо и в жизни быть мастером на все руки, и кроме всего, а это самое главное, всегда быть добрым человеком. Злых клоунов не бывает. Злому вообще нечего делать в цирке. Сила, ловкость, красота – свойства добрых, веселых людей. И даже по отношению к врагу клоун не бывает злым. Он беспощадный. Враг должен быть убит веселым, острым словом. Так учил старший брат. Васька верил каждому его слову и делал все, что ему велели. И оттого, что он хотел выучиться всему и как можно скорее, а энергия била через край, он всегда к тому, что ему задавали, добавлял еще и от себя. Поэтому шишек и синяков у него было столько, что хватило бы на целую ораву мальчишек. Но это обстоятельство только воодушевляло его на новые подвиги.
Он уже привык к Серому городу, обжился в нем, знал каждый закоулок не хуже, чем в своем родном городе, о котором ему просто некогда было и вспоминать. День катился за днем, как морские валы во время прибоя. Накатит на берег, ударится, взметая белую пену, обдаст с ног до головы, ошеломит, и не успеешь очнуться, как уже новая волна накатывает на берег.
Самозабвенно и бесстрашно плыл Васька по этому беспокойному морю. Он был всегда весел и, посвистывая, как дрозд, бегал по съемочной площадке. Что может быть на белом свете лучше такой жизни?!
Все прошлое скоро позабылось, и он очень удивился, когда ему об этом напомнили. В разгар репетиции приехал на мотоцикле старшина Семен Терентьевич. Васька сидел на теплой весенней травке. Отдыхал.
При виде милицейской фуражки ему сразу сделалось не так уж жарко. Не все еще прошлое совсем забыто.
– Жарко, – проговорил Семен Терентьевич, присаживаясь напротив Васьки. – Ну как, привыкаешь?
– К хорошему привычка недолгая, – осторожно ответил Васька, ожидая, что еще скажет старшина: опечалит или обрадует?
– Это правильно. А где товарищ Петушков?
– Да в тюрьме он. Вон из окошка выглядывает…
И в самом деле, из-за толстой решетки тюремного окна выглядывал Петушков. Грак что-то кричал ему снизу, размахивая волосатыми руками.
– Весело живете, – ответил старшина. – Позвать его можно? Не нарушая распорядка, конечно.
Когда пришел Петушков, старшина сказал, что теперь у Васьки полный порядок: отец его уехал из города, и куда – никто не знает, а мачеха начисто отказалась от Васьки. Так что теперь он сам себе хозяин.
Сам себе хозяин… По правде говоря, Васька никогда не считал себя от кого-нибудь зависимым, все свои дела всегда сам решал и сам устраивал, как мог. Жил как придется и ни о каком хозяйском отношении к своей жизни даже и не думал.
И вот только сейчас он с удивлением посмотрел вокруг: ничего, кажется, не изменилось в мире. Так же кипит жизнь в фанерном городе: суетятся люди, тянут провода, прокладывают рельсовую дорожку для съемочного аппарата. Грак размахивает своими обезьяньими руками, полосатый свитер Филимона мелькает в зарешеченных окнах фанерной тюрьмы. А на море своя жизнь: маленький черный буксир тянет огромный плавучий кран, чайки с пронзительным криком садятся на задранную к небу стрелу, голубой теплоход с каким-то иностранным знаком на желтой трубе зычно трубит, требуя лоцмана.
Жизнь кипит, большая, горластая, сверкающая, и он стоит в самом ее кипящем месте, как полноправный участник. Море тихо пошумливает, выплескивая белую пену на мокрую гальку. Человек стоит – сам себе хозяин.
– О чем задумался? – спросил Петушков.
Ваську вообще-то трудно застать врасплох, он всегда готов к ответу и действию, но тут он слегка опешил и невпопад ответил:
– А в Нашем городе тоже, наверное, началась весна.
Глава втораяВесна появляется неожиданно. О ее приходе всегда узнаешь с опозданием: вдруг утром в прихожей как-то по-особенному хлопнет дверь и кто-нибудь скажет веселым голосом:
– Вот и весны дождались!
Как они это узнают? Володя этого не мог понять.
Сегодня он встал и, как всегда, открыл форточку, прежде чем делать зарядку, и с улицы сразу же начал вваливаться такой необыкновенно густой и пахучий воздух, что Володя растерялся. А тут еще на краешек форточки прыгнул воробьишко, покосившись на Володю своим черным, глазком, чирикнул что-то, должно быть, очень смешное. Сейчас же на всех ветках затрещали воробьи. Они вертели головками, заглядывали в комнату и явно посмеивались над Володей. Ему так и показалось, будто они хихикают.
Он тоже засмеялся оттого, что пришла весна и что он сам узнал о ее приходе, а это значит, что он и сам понемногу делается взрослым и начинает понимать то, что ему прежде было недоступно.
Поскорее одевшись, он вышел в прихожую, громко хлопнул дверью и звонко прокричал:
– Весна пришла! Весна пришла! Весна пришла!
Из своей двери выглянула Тая.
– А все уж и без тебя знают, что весна…
Но и это не омрачило его радости. Все знают, ну и хорошо. И он знает. Он догадался сам. Сам.
А Тая, поджимая губы, взрослым голосом приказывает:
– Иди скорей завтракать, а то в школу опоздаешь.
Румяная от морозного утренника, весна гуляла по городу. Она только что явилась из дальних стран и посматривала кругом любопытствующими горячими глазами.
Выбежав на улицу, Володя громко свистнул от восторга: уж очень хороша была улица в этот ранний час.
– Ох, чтоб тебе! – испуганно охнула Муза.
Она только что вышла из своего дома. В обеих руках у нее разноцветные абажуры, надетые один на другой. Она их сама делает из бумаги или шелка и по воскресеньям носит на базар продавать. Она занялась этим делом с тех пор, как Капитон уехал искать счастья. Он так и сказал Музе, что здесь ему все равно житья нет и надо искать счастья в другом городе, где его, Капитона еще никто не знает. Уж такое у него счастье нечистое, что надо его искать тайком от честных людей.
Получив от мужа письмо, Муза каждый раз прибегала к тетке, чтобы рассказать, что он пишет. Писал Капитон, наверное, все одно и то же, потому что она всегда говорила:
– Пишет: «Ты там гляди, а не то убью!»
– Ох, да какой же он у тебя нервный, – шептала тетка. – И на всех-то он кулаками стучит, а попадает-то все ему, все ему.
Тетка тоже получала письма от Гурия, но никому не рассказывала, что он пишет. Она и так-то была неразговорчива, а тут и вовсе замолчала.
И вообще в доме стало так тихо, как будто никто в нем и не живет. Скучный стал дом. Когда приехала мама и Володя перестал ходить на проверку к Елене Карповне, то он не каждый день даже видел-то ее. Только слышал иногда, как она выходит перед сном покурить в прихожую и от скуки разговаривает сама с собой. Говорить ей не с кем, потому что Ваоныч, с тех пор как его выбрали председателем в Союзе художников, редко приходит работать в мастерскую. А Тайка неизвестно отчего заважничала. Она распустила свои тонкие, как крысиные хвостики, косички и начала завязывать волосы на затылке большим черным бантом. Она думает, что у нее получается прическа, как у взрослой, вот и задается.
И на дворе не веселее, чем дома: Васьки-то нет, и неизвестно, где он. Очень стало скучно, вот почему Володя и старается бывать дома как можно меньше. Иногда он возвращается даже позже мамы. Конечно, влетает ему за это, а он заранее знает, что влетит, и все равно не торопится, мама покричит, поругает, а потом сама же и спрашивает:
– Окончательно ты от рук отбился. Скажи, что мне с тобой делать? Ну что?
А Володя только вздыхает: если бы он знал, что с ним происходит и что ему надо сделать для нормальной жизни!
А весной стало еще хуже. Все ребята как хлебнули весеннего воздуха с ветром, солнцем, так и ошалели. В классы никого не загонишь, носятся по школьному двору, по коридорам, будто даже и не слышат звонка.
И на уроках сидят неспокойно. Володина соседка, Милочка Инаева, то и дело нашептывает что-то, так что сидеть с ней рядом стало просто невозможно. Но и она тоже отличилась: на третьем уроке, когда Мария Николаевна что-то объясняла, Милочка долго смотрела в голубое окно, а потом подняла руку.
– Тебе что? – спросила Мария Николаевна.
Милочка встала и, будто стихотворение прочла, мечтательно и звонко проговорила:
– А уже весна… И скоро будет лето!
Никто даже не засмеялся. Только Мария Николаевна улыбнулась чуть-чуть:
– Ну и хорошо, садись.
Весна пришла – в этом уже никто не сомневался. Но по-настоящему она развернулась к полудню, когда Володя возвращался из школы. Он шел, распахнув пальто и радуясь, что можно шарф засунуть в карман вместе с варежками, которые чаще теряешь, чем носишь.
Он шел и мокрыми снежками сшибал длинные сосульки. А на крышах стояли люди с лопатами и обрушивали вниз целые сугробы серого городского снега. При этом все они весело покрикивали:
– Берегись! Эй!
Дома, отыскав в чулане лопату, Володя залез на крышу навеса и тоже начал сбрасывать снег. И хотя поблизости никого не было, все равно кричал на весь двор:
– Берегись! Эй!
А потом, когда устал и остановился, чтобы передохнуть, он с удивлением отметил, как вдруг все изменилось вокруг. Какой новый, совершенно не похожий на прошлогодний, блестящий и разноголосый мир вытаивает из-под снега! Под ясным небом заблестели, словно только что выкрашенные разноцветными красками, крыши домов, вынырнули из-под снега чугунные столбики ограды вдоль дороги, а кое-где уже показались голубые проталинки асфальта.
Но самое удивительное – на улицах вдруг появилось очень много маленьких детей. В разноцветных колпачках и блестящих сапожках, они ковыряли лопаточками хрупкий снег или таскали на веревочках жестяные автомобили. Их было так много, и они появились так внезапно, что можно было подумать, будто они тоже вытаяли из-под снега. Сидели себе, сидели в сугробах, а как солнышко припекло, так они и принялись вытаивать один за другим в своих разноцветных колпачках.
Эта легкая весенняя мысль развеселила Володю, он схватил лопату, с размаха воткнул ее в снег и во все горло заорал:
– Берегись!
На крыльцо выбежала Тая в одном платье, с голыми руками. Вытряхнула скатерть после обеда и похвалила, как взрослая:
– Ну вот, хоть делом занялся.
– Тебя не спросил.
Посмотрев, как летят с крыши комья снега, Тая зябко повела плечами:
– Все страдаешь? – И, не дожидаясь ответа, ушла.
И хорошо, что ушла: от Володьки сейчас всего жди, он и раньше-то не отличался примерным поведением, а сейчас совсем от рук отбился.
По правде говоря, он сам не понимал, какая сила толкает его на самые глупые поступки. И не только Тая, все ему говорили, что живет он не так, как надо бы жить человеку. Все его осуждали за это, а как надо жить, этого он ни от кого не слыхал. И никто даже не догадывался, как ему одиноко и как ему нужен добрый, умный советчик.
Словом, накопилось столько разных вопросов, что Володя просто устал от них. Как будто бы все кругом задают ему задачи, такие на вид простые, но попробуй-ка, реши!
И спросить некого.
Так он думал, пока случайно не столкнулся с капитаном Инаевым. Он был летчик и Милочкин папа. Иногда он заходил в школу за своей дочкой, и все мальчишки с восторгом и завистью разглядывали его короткую кожаную куртку на «молниях» и широкие меховые сапоги. Он звонко пощелкивал крагами своих перчаток, ожидая, пока Милочка получит в гардеробе пальто.
Капитан шел по улице, слушая болтовню своей дочери, и, конечно, не замечал двух мальчишек, которые следовали за ним на почтительном расстоянии. Только у самого дома, где жил капитан, они отважились и подошли поближе.
– Это наши мальчики, – сказала Милочка. – Из нашего класса.
Капитан обернулся: Володя и Венка остановились и вместе сказали:
– Здравствуйте.
– Давай ближе, подходите, – позвал капитан.
– Вот это и есть Володя Вечканов, – проговорила Милочка.
Она держала портфель обеими руками перед собой и перекатывала его по коленкам – это у всех девчонок такая привычка.
Володя сразу понял, что о нем кое-что капитану уже известно и ничего хорошего в этом нет.
Капитан обрадовался, увидав Володю, как будто он давно мечтал с ним встретиться, да все никак не удавалось.
Он протянул руку и засмеялся:
– Ага, вот ты, значит, какой, Володя Вечканов.
Володя осторожно положил свою слегка вздрагивающую и холодную, как рыбка, ладошку в широкую капитанскую ладонь и на всякий случай сказал:
– А это вот Венка.
– Ясно, – продолжал радоваться капитан. – Вот ты, значит, какой.
– Какой?
– Так я еще не знаю, какой ты. Вот только сейчас увидел, а слыхать – слыхал.
Володя вздохнул.
– Ну, что ты приуныл? Давай-ка лучше потолкуем насчет кос…
– Ну, папа! – протестующе воскликнула Милочка.
– А что? – спросил он. – Я так и подумал, что они пришли насчет космоса. А про косы, – он наклонился к Володе, – даю тебе слово, я узнал на родительском собрании. И захотелось мне потолковать с тобой. Ты, Володька, возьми себя в руки. Косы, понимаешь, мелочь, пустяк. А в нашей летной дисциплине даже такая мелочь – это не пустяк. Понял?
– Все, – твердо сказал Володя.
– Кончено, – сказал Венка.
– Запомните, товарищи, дисциплина для, нас с вами – это главнее всего.
Володя сказал:
– Все понятно.
Милочка взмахнула портфелем и убежала домой. Капитан положил свои перчатки на крыльцо, сел на них и предложил:
– А теперь давайте о деле.
Не успели они еще задать своих главных космических вопросов, как он – вот это человек! – все сразу понял.
– Дело, ребята, простое. Я так думаю: во-первых, вам вырасти надо, выучиться, ума набраться, а кроме того, – сжав кулаки, он с силой потряс ими, – здоровье, ребята, надо железное и волю, ребята, стальную.
– Мы это учитываем, – уныло сказал Венка, соображая, как им еще далеко до Луны.
А Володя, поставив на землю свой набитый портфель, начал загибать пальцы:
– Целину мы уже не увидим, Братскую ГЭС тоже, в Сибири тоже без нас. Пока вырастешь, все уже готово.
– Да! – горячо подхватил Венка. – Чем собак тренировать забрасывать, лучше бы нас. Честное слово, обидно даже.
Выслушав все это, капитан серьезно сказал:
– Вот что. Когда я был маленький, то, как и вы, думал: «Северный полюс открыли без меня, все мировые перелеты тоже без меня, война началась, и то меня не сразу взяли». Так я и думал, все сделают, и на мою несчастную долю ничего не останется… Осталось! Да еще сколько! А сейчас я гляжу на вас и, знаете, что думаю?
– Знаем, – вздохнул Володя.
– Известно, что вы про нас можете подумать: малы еще, вырасти надо…
– Это само собой. А я вот что думаю. Вот эти, думаю, ребятишки, очень может быть, на Луну полетят, на Марс, эти ребятишки еще такого насмотрятся, что мне и во сне не снилось… Так что вы не торопитесь. Растите по-хорошему.
Тогда Володя собрался с духом и задал свой главный жизненный вопрос:
– А отец у вас был?
– Это уж как положено…
– Он вам как советовал: идти в летчики или нет?
Капитан внимательно посмотрел на Володю.
– По правде говоря, ничего он мне посоветовать не успел. Погиб он, ребята, в самом начале войны. Так что все решал я самостоятельно. А ты почему об этом спросил?
Тут Венка, который уже давно томился оттого, что только молчал и слушал и ничего не объяснял, начал:
– Он с мамой живет, а отца у него нет. То есть, может быть, он и есть…
– Ладно тебе! – оборвал его Володя и собрался сам все рассказать, но капитан и на этот раз все понял.
– Ясно, – сказал он. – В жизни всякое бывает. Учись сам думать. А пока не научился, к маме все-таки прислушивайся.
– Я прислушиваюсь, да она не все мне говорит.
– Есть, значит, на то свои причины.
Володя и сам догадывался, что у мамы есть какие-то свои причины, мешающие ей откровенно рассказать о Снежкове, но он продолжал настаивать на своем:
– Никаких у нее причин нет. Просто времени у нее мало. Пропадает она на работе.
Капитан, наверное, согласился, что это не причина, потому что он усмехнулся и похлопал Володю по спине. Но тут же сообщил:
– Я, например, со своей мамой во всем и всегда советуюсь.
Такое сообщение слегка удивило Володю. И не только оттого, что у такого, как ему казалось, пожилого человека есть мама, но что он советуется с ней. Мама-то, конечно, старая, что она понимает в реактивных делах сына!
– И скажите, это она вам посоветовала в летчики пойти? – с явным недоверием спросил Володя.
Своим вопросом он так смутил капитана, что тот сразу замолчал. Потом он рассмеялся и начал рассказывать:
– Вот ты какой! Все тебе надо знать. Я в летчики во время войны пошел. Тогда, брат, советоваться было некогда. Что прикажут, то и делали. – Он посмотрел на мальчиков и окончательно во всем сознался: – Из дому я убежал, а в военкомате сказал, что мне уже восемнадцать лет. Вот как это дело было. Только учтите, в мирное время такие номера не проходят.
Володя подумал: «Ну да, не проходят!» – и сказал:
– Конечно…
– А в общем, и в мирное и в военное время надо своего добиваться. Поставил перед собой цель и не отступай. Только цель должна быть настоящая. Достойная. Чтобы от вашего дела польза была не только вам, но и всем. Понятно?
– Понятно, – вместе ответили мальчики.
– Понятно, так выполняйте.
Он ушел. И Володя с Венкой пошли своей дорогой.
– Хорошо ему там, – проговорил Володя, посмотрев на небо. – Летай себе.
