355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Лев Наумов » Александр Башлачёв - Человек поющий » Текст книги (страница 2)
Александр Башлачёв - Человек поющий
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 17:37

Текст книги "Александр Башлачёв - Человек поющий"


Автор книги: Лев Наумов


Жанр:

   

Поэзия


сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

Толоконные лбы

Толоконные лбы!

Кто из нас смог разобраться,

Где храм, а где хлам?

В рукописи 1983 года эта строфа была третьей.

Этой строфы не было в первоначальной версии стихотворения. Судя по существующим записям, она была написана не позже октября 1984 года.

Этой строфы не было в первоначальной версии стихотворения. Судя по существующим записям, она была написана не раньше апреля 1985 года.

В этом городе жуткий насморк,

Носовые платки по углам.

Лето-осень 1984 (Приводится по фонограмме, декабрь 1984)

Влажный блеск наших глаз39

Влажный блеск наших глаз...

Все соседи просто ненавидят нас.

А нам на них наплевать.

У тебя есть я, а у меня – диван-кровать.

Платина платья, штанов свинец Душат только тех, кто не рискует дышать.

А нам так легко.

Мы, наконец, сбросили все то,

что нам могло мешать. Остаемся одни.

Поспешно гасим огни И никогда не скучаем.

И пусть сосед извинит За то, что всю ночь звенит Ложечка в чашке чая.

Ты говоришь, я так хорош...

Это оттого, что ты так хороша со мной.

Посмотри – мой бедный ёж Сбросил все иголки40. Он совсем ручной.

19 Иногда автор называл эту песню «Постельная песенка».

40 В более поздней редакции – «Сбрил свои иголки».

Но если ты почувствуешь случайный укол, Выдерни занозу и забудь о ней скорей.

Это оттого, что мой ледокол Не привык к воде тропических морей41.

Ты никогда не спишь.

Я тоже никогда не сплю.

Наверное, я тебя люблю.

Но я об этом промолчу.

Я скажу тебе лишь то,

Что я тебя хочу.

За окном – снег и тишь.

Мы можем заняться любовью

на одной из белых крыш. А если встать в полный рост,

то можно это сделать на одной из звезд.

Наверное, зря мы забываем вкус слез.

Но небо пахнет запахом твоих волос.

И мне никак не удается успокоить ртуть,

Но если ты устала, я спою что-нибудь.

Ты говоришь, что я неплохо пою И, в общем, это то, что надо.

Но это очень легко.

Я в этих песнях не лгу.

Видимо, не могу.

Мои законы просты —

Мы так легки и чисты,

41 В более поздней редакции предыдущие три строки этой строфы имеют вид: «Выдерни занозу, обломай ее края. / Это оттого, что мой ледокол / Не привык к воде весеннего ручья».

Нам так приятно дышать.

Не нужно спать в эту ночь,

А нужно выбросить прочь Все, что могло мешать.

Сентябрь 1984 (Приводится по распечатке Людмилы Воронцовой, 1984)

Время колокольчиков

Долго шли

зноем и морозами.

Все снесли

и остались вольными.

Жрали снег

с кашею березовой

И росли

вровень с колокольнями.

Если плач – не жалели соли мы.

Если пир – сахарного пряника.

Звонари черными мозолями Рвали нерв медного динамика.

Но с каждым днем времена меняются. Купола растеряли золото.

Звонари по миру слоняются.

Колокола сбиты и расколоты.

Что ж теперь

ходим круг-да-около На своем поле,

как подпольщики?

Если нам

не отлили колокол,

Значит, здесь

время колокольчиков.

Зазвенит сердце под рубашкою. Второпях врассыпную вороны.

Эй, выводи коренных с пристяжкою И рванем на четыре стороны.

Но сколько лет

лошади не кованы.

Ни одно колесо не мазано,

Плетки нет.

Седла разворованы.

И давно все узлы развязаны.

А на дожде – все дороги радугой. Быть беде. Нынче нам – до смеха ли? Но если есть колокольчик под дугой, Значит, все. Заряжай, поехали!

Загремим, засвистим, защелкаем! Проберет до костей до кончиков.

Эй, братва, чуете печенками Грозный смех

русских колокольчиков?

Век жуем

матюги с молитвами.

Век живем

хоть шары-нам-выколи.

Спим да пьем

сутками и литрами.

Не поем.

Петь уже отвыкли.

Ждали. Ждем. Все ходили грязные42.

Оттого сделались похожие.

А под дождем оказались разные.

Большинство – честные, хорошие.

И пусть разбит батюшка Царь-колокол,

Мы пришли с черными гитарами.

Ведь биг-бит, блюз и рок-н-ролл Околдовали нас первыми ударами.

И в груди – искры электричества.

Шапки в снег.

И рваните звонче-ка Рок-н-ролл – славное язычество.

Я люблю

время колокольчиков43.

Сентябрь 1984 (Приводится по распечатке Людмилы Воронцовой, 1984)



Осень45

Ночь плюет на стекло

черным.

Лето, лето прошло,

черт с ним.

Сны из сукна,

под суровой шинелью спит северная страна. Но где ты, весна,

чем ты сейчас больна?

Эта осень – ягоды губ

с ядом.

Осень – твой похотливый труп

рядом.

Все мои песни

июля и августа – осенью сожжены: Она так ревнива

в роли моей жены.

Мокрый табак. Кашель.

Небо – как эмалированный бак

с манной кашей.

И по утрам прямо надо мной

Капает ржавый гной

Видно, господь тоже шалил весной46.

Время бросать гнезда,

время менять звезды.

Но листья,

мечтая лететь рядом с птицами,

Эта песня была подарена Марине Зиничевой на день рождения 24 сентября 1984 года.

Строфа отсутствует в правленной автором распечатке 1986 года. Приводится по рукописи 1984 года.

Падают только вниз.

В каждом дворе

осень дает стриптиз.

У нас превращается в квас пиво. А у вас? Сонные дамы глядят криво47 щелками глаз Им теперь незачем нравиться нам И, прогулявшись, сам Я насчитал десять небритых дам4®

И кони мечтают о быстрых санях: надоела телега.

Поле – о чистых, простых простынях

снега.

Кто смажет нам раны

и перебинтует? Кто нам наложит швы?

Я знаю,

зима в роли моей вдовы.

Сентябрь 1984

Приводится по правлен ной автором распечатке, 1986)

Подвиг разведчика49

В рабочий полдень я проснулся стоя.

Опять матрац попутал со стеной.

Я в одиночку вышел из запоя.

Но – вот те на! – сегодня выходной.

Иногда автор пел «... глядят лениво» и «...смотрят лениво».

Строфа отсутствует в правленной автором распечатке 1986 года. Приводится по рукописи 1984 года.

Песня посвящена Андрею Шульцу. По воспоминаниям университетских друзей, ранняя версия текста существовала еще в 1980 году.

И время шло не шатко и не валко.

Горел на кухне ливерный пирог.

Скрипел мирок хрущевки-коммуналки,

И шлепанцы мурлыкали у ног.

Сосед Бурштейн50 стыдливо бил соседку.

Она ему наставила рога.

Я здесь ни с кем бы не пошел в разведку Мне не с кем выйти в логово врага.

Один сварил себе стальные двери.

Другой стишки кропает до утра.

Я – одинок. И никому не верю.

Да, впрочем, видит бог, невелика потеря Весь ихний брат и ихняя сестра.

Экран, а в нем с утра звенят коньки...

В хоккей играют настоящие мужчины.

По радио поют, что нет причины для тоски,

И в этом ее главная причина.

В «Труде» – сенсационная заметка О том, что до сих пор шумит тайга.

А мне до боли хочется в разведку,

Уйти и не вернуться в эту клетку

Уйти – в чем есть – в глубокий тыл врага.

Из братских стран мне сообщает пресса:

Поляки оправляются от стресса.

50 Реальная фамилия из жизни Башлачёва. Ольга Бурштейн работала в культмассовом отделе череповецкого Дома культуры, где репетировала группа «Рок-Сентябрь».

Прижат к ногтю вредитель Лех Валенса, Мечтавший всю Варшаву отравить.

Да, не все еще врубились в суть прогресса И в трех соснах порой не видят леса.

Бряцает амуницией агрессор,

Но ТАСС уполномочен заявить:

«Тяжелый смог окутал Вашингтон.

Невесело живется без работы.

В хваленых джунглях каменной свободы,

Где правит51 ЦРУ и Пентагон.

Среди капиталистов этих стран Растет угар военного психоза.

Они пугают красною угрозой Обманутых рабочих и крестьян.

А Рейган – вор, ковбой и педераст —

Поставил мир на ядерную карту...»

Тревожно мне. Кусаю свой матрац.

Дрожу, как СС-20 перед стартом...

...Окончился хоккей. Пошли стрекозы.

А по второй насилуют кларнет.

Да как же можно? Ведь висит угроза!

И ничего страшней угрозы нет.

Да, вовремя я вышел из запоя...

Не отдадим родимой Костромы!

Любимый город может спать спокойно И мирно зеленеть среди зимы.

51 Несмотря на такое написание в рукописи, автор нередко пел «правят».

Буденовку напялю на затылок.

Да я ль не патриот, хотя и пью?

В Фонд мира сдам мешок пустых бутылок И из матраца парашют скрою.

Возьму аванс. Куплю один билет На первый рейс до Западной Европы.

В квадрате Гамбурга – пардон, я в туалет! – Рвану кольцо и размотаю стропы.

Пройду, как рысь, от Альпы52 до Онеги53 Тропою партизанских автострад.

Все под откос – трамваи и телеги.

Не забывайте, падлы, Сталинград!

Пересчитаю все штыки и пушки.

Пущай раскрыт мой корешок-связной —

Я по-пластунски обхожу ловушки И выхожу в эфир любой ценой.

Я – щит и меч родной Страны Советов!

Пока меня успеют обложить —

Переломаю крылья всем ракетам,

Чтоб на Большую землю доложить:

Мол, вышел пролетарский кукиш Бонну. Скажите маме – НАТО на хвосте!

Ваш сын дерется до последнего патрона На вражьей безымянной высоте.

В Нижней Саксонии, практически «в квадрате Гамбурга», протекает река Альпе.

В распечатке Людмилы Воронцовой «от Альпы и до Онеги», что представляет собой странное (вероятно, ошибочное) объединение двух редакций: «от Альп и до Онеги» и «от Альпы до Онеги».

Хочу с гранатой прыгнуть под колеса,

Но знамя части проглотить успеть.

Потом молчать на пытках и допросах,

А перед смертью – про Катюшу спеть.

Бодун крепчал... Пора принять таблетку.

В ушах пищал секретный позывной.

По выходным так хочется в разведку...

Айда, ребята? Кто из вас со мной?

Сентябрь 1984 (Приводится по распечатке Людмилы Воронцовой, 1984)

Похороны шута

Еловые лапы охотно грызут мои руки54 Горячей смолой заливает рубаху свеча.

Средь шумного бала шуты умирают от скуки Под хохот придворных лакеев и вздох палача.

Лошадка лениво плетется по краю сугроба. Сегодня молчат бубенцы моего колпака55.

Мне тесно в уютной коробке отдельного гроба. Хочется курить, но никто не дает табака.

Хмурый дьячок с подбитой щекой Тянет-выводит за упокой.

Плотник Демьян, сколотивший крест,

Как всегда пьян. Да нет, гляди-ка ты, трезв...

54 Иногда автор пел «Смотрите – еловые лапы грызут мои руки». 55 В более ранней рукописи 1984 года две первые строки данной строфы имеют вид: «Но я понял, что смерть – это штука пониженной пробы / Фальшиво звенят бубенцы моего колпака».

Снял свою маску бродячий актер.

Снял свою каску стрелецкий майор.

Дама в вуали опухла от слез.

И воет в печали ободранный пес.

Эй, дьякон, молись за спасение божьего храма!

Эй, дама, ну что там из вас непрерывно течет?56 На ваших глазах эта старая скучная драма Легко обращается в новый смешной анекдот!

Вот возьму и воскресну! То-то вам будет потеха... Вот так, не хочу умирать, да и дело с концом. Подать сюда бочку отборного, крепкого смеха! Хлебнем и закусим хрустящим соленым словцом.

Пенная брага в лампаде дьячка.

Враз излечилась больная щека.

Водит с крестом хороводы Демьян.

Эй, плотник, налито!

– Да я уже пьян...

Спирт в банке грима мешает актер.

Хлещет стрелецкую бравый майор.

Дама в вуали и радостный пес Поцеловали друг друга взасос.

Еловые лапы готовы лизать мои руки.

Но я их – в костер, что растет из огарка свечи.

Да кто вам сказал, что шуты умирают от скуки? Звени, мой бубенчик! Работай, подлец, не молчи!

56 В более ранней рукописи 1984 года эта строка выглядела так: «Эй, дама, напрасно вы льете свой траурный пот».

Я красным вином написал заявление смерти. Причина прогула – мол, запил. Куда ж во хмелю? Два раза за мной приходили дежурные черти.

На третий сломались и скинулись по рублю.

А ночью сама притащилась слепая старуха. Сверкнула серпом и сухо сказала: – Пора!

Но я подошел и такое ей крикнул на ухо,

Что кости от смеха гремели у ней до утра.

Спит и во сне напевает дьячок:

– Крутится, крутится старый волчок! Плотник позорит коллегу Христа —

Спит на заблеванных досках креста.

Дружно храпят актер и майор.

Дама с собачкой идут в темный бор.

Долго старуха тряслась у костра,

Но встал я и сухо сказал ей: – Пора...

Сентябрь 1984 (Приводится по распечатке Людмилы Воронцовой, 1984)





Чёрные дыры

Мы хотим пить61 Но в колодцах замерзла вода.

61 В более поздней редакции – «Учимся пить...» (ср. этот вариант с последней строкой стихотворения «Ржавая вода»).

Черные, черные дыры Из них не напиться Мы вязли в песке и скользили по лезвию льда И часто теряли сознание и рукавицы

Мы строили замок, а выстроили сортир Ошибка в проекте, но нам, как всегда, видней Пусть эта ночь сошьет мне лиловый мундир Я стану хранителем времени сбора камней62

Я вижу черные дыры

Холодный свет.

Черные дыры Смотри, от нас остались Черные дыры Нас больше нет Есть только Черные дыры

Хорошие парни, но с ними не по пути Нет смысла идти, если главное – не упасть Я знаю, что я никогда не смогу найти Все то, что, наверное, можно легко украсть

Но я с малых лет не умею стоять в строю Меня слепит солнце, когда я смотрю на флаг И мне надоело протягивать вам свою Открытую руку, чтоб снова пожать кулак

Я снова смотрю, как сгорает дуга моста Последние волки бегут от меня в Тамбов

62 В некоторых авторских рукописях – «Хранителем Времени Сбо ра Камней».

Я новые краски хотел сберечь для холста А выкрасил ими ряды пограничных столбов

Чужие шаги, стук копыт или скрип колес Ничто не смутит территорию тишины Сегодня любой обращенный ко мне вопрос Я буду расценивать, как объявление войны

Сентябрь 1984 (Приводится по рукописи, 1984)

Зимняя сказка

Однозвучно звенит колокольчик

Спасской башни Кремля.

В тесной кузнице дня лохи-блохи

подковали Левшу63.

Под рукою – снега. Протокольные листы февраля.

Эх, бессонная ночь... Наливай чернила.

Все подпишу!64

Как досрочник ЗК два часа назад

откинулся день.

Я опять на краю знаменитых

вологданьских лесов.

В одной из редакций первые две строки имеют вид: «Как уютна петля абсолютного пустого нуля / Ни копья ни рубля, не надеюсь, не люблю, не спешу». Звучит на второй записи на домашней студии В. Щербины, И. Васильева и В. Алисова (Москва, ноябрь 1984).

В одной из редакций первая строфа имеет вид: «Ночью принято спать. Браконьеров, балерин, горняков / До восьмых петухов ночь январская берет под крыло. / А мне, похоже, опять до рассвета по снегам ковылять, / С костылями стихов. Такое ремесло...» Звучит на записи «Песни шёпотом» (Череповец, ноябрь 1984).

Как эскадра в строю,

проплывают корабли деревень. И печные дымы – столбовые мачты без парусов.

И плывут до утра хутора, где три кола – два двора,

Но берут на таран всероссийскую столетнюю мель.

Им смола – дикий хмель.

А еловая кора им – махра.

Снежок – сахарок,

А сосульки им – добра карамель.

А не гуляй без ножа. Да дальше носа

не ходи без ружья.

Много злого зверья. Ошалело —

аж хвосты себе жрет.

А в народе зимой – ша!

Вплоть до марта – боевая ничья! Трудно ямы долбить.

Мерзлозем коловорот не берет.

Ни церквушка, ни клуб.

Поцелуйте постный шиш вам баян! Ну, а ты не будь глуп.

Рафинада в первачок не жалей. Не достал нас «Маяк».

Но концерты по заявкам сельчан

По ночам под окном

исполняет сводный хор кобелей.

Под окном по ночам

то ли песня, то ли плач, то ли крик. То ли спим, то ли нет.

Не поймешь нас – ни живы, ни мертвы.

Лишь тропа в крайний дом

над обрывом вьется, как змеевик. Истоптали весь снег на крыльце

у милицейской вдовы.

Я люблю посмотреть, как купается луна в молоке.

А вокруг столько звезд!

Забирай хоть все – никто не берет. Значит, крепче стал лед.

Мерзни, мерзни, волчий хвост на реке! Нынче славный мороз...

Минус тридцать65, если Боб нам не врет66.

Я устал кочевать от Москвы до самых

дальних окраин. Брел по горло в снегу. Оглянулся – не осталось следа. Потеснись, твою мать, дядя Миша —

косолапый хозяин... Я всю ночь на бегу. Я не прочь и подремать,

Но когда я спокойно усну,

Тихо тронется весь лед в этом мире.

И прыщавый студент – месяц Март Трахнет бедную старуху-зиму.

Все ручьи зазвенят, как кремлевские куранты

Сибири.

Вся Нева будет петь и по-прежнему

впадать в Колыму.

Октябрь 1984 (Приводится по распечатке Людмилы Воронцовой,, 1984)

В распечатке – «-30°».

Иногда автор пел «...минус тридцать, если диктор не врет».

Лихо / Прелюдия

Если б не терпели – по сей день бы пели...

А сидели тихо – разбудили Лихо.

Вьюга продувает белые палаты.

Головой кивает хрен из-под заплаты.

Клевер да березы. Полевое племя.

Север да морозы. Золотое стремя.

Серебро и слезы в азиатской вазе.

Потом юродивые князи

нашей всепогодной грязи.

Босиком гуляли по алмазной жиле.

Многих – постреляли, прочих – сторожили. Траурные ленты. Бархатные шторы.

Брань, аплодисменты да стальные шпоры67.

Корчились от боли без огня и хлеба.

Вытоптали поле, засевая небо.

Хоровод приказов. Петли на осинах.

А поверх алмазов – зыбкая трясина.

Позабыв откуда, скачем кто куда.

Ставили на чудо – выпала беда.

По оврагу рыщет бедовая шайка – Батька-топорище да мать моя – нагайка.

Ставили артелью – замело метелью.

Водки на неделю, да на год – похмелья. Штопали на теле. К ребрам пришивали.

Ровно год потели – ровно час жевали.

47 Часто автор пел «...сталинные шпоры».

Пососали лапу – поскрипим лаптями.

К счастью по этапу. К свету – под плетями.

Веселей, вагоны! Пляс да перезвоны...

Кто услышит стоны краденой иконы?68

Вдоль стены бетонной – ветерки степные.

Мы тоске зеленой – племяши родные.

Нищие гурманы. Лживые сироты

Да горе-атаманы из сопливой роты.

Приоткрой окно нам, мальчик равнодушный!

Мы снежок припомним

там, где будет душно.

Вспомним зиму нашу – снежные кафтаны69.

...Вслед крестами машут сонные курганы.

Октябрь 1984 (Приводится по распечатке Людмилы Воронцовой, 1984)

Некому берёзу заломати /

Окно в Европу

Уберите медные трубы!

Натяните струны стальные,

А не то сломаете зубы Об широты наши смурные.

В одной из редакций после этой строфы была еще одна: «А хрен на нас управа! Поезд без дороги! / Только нам и славы, что кованые блохи. / Только и подарков то, что не отняли. / А мертвому припарки, как живым медали». Звучит на записи «Песни шёпотом» (Череповец, ноябрь 1984).

В более поздней редакции первые три строки этой строфы выглядят так: «А мертвякам припарки, как живым – медали. / Только и подарков – то, что не отняли. / Нашим или вашим липкие стаканы?» Строфа приводится по правленной автором распечатке.

Искры самых искренних песен Полетят как пепел на плесень.

Вы всё между ложкой и ложью,

А мы всё между волком и вошью.

Время на другой параллели Сквозняками рвётся сквозь щели,

Ледяные черные дыры —

Окна параллельного мира.

Вы нам – то да сё, трали-вали.

Мы даём ответ – тили-тили70.

Вы для нас подковы ковали.

Мы большую цену платили.

Вы снимали с дерева стружку.

Мы пускали корни по новой.

Вы швыряли медну полушку Мимо нашей шапки терновой.

А наши беды вам и не снились.

Наши думы вам не икнулись.

Вы б наверняка подавились.

Мы же – ничего. Облизнулись...

Лишь печаль-тоска облаками Над седой лесною страною.

Города цветут синяками.

Да деревни – сыпью чумною.

Кругом – бездорожья траншеи.

Что, к реке торопимся, братцы?

70 В более поздней редакции две первые строки этой строфы вы глядят так: «Через пень колоду сдавали / Да окно решеткой крестили».

Стопудовый камень на шее.

Рановато, парни, купаться...

Хороша студёна водица,

Да глубокий омут таится.

Не напиться нам, не умыться,

Не продрать колтун на ресницах.

Вот тебе обратно тропинка И петляй в родную землянку.

А крестины там, иль поминки —

Всё одно там пьянка-гулянка.

Если забредёт кто нездешний —

Поразится живности бедной,

Нашей редкой силе сердешной Да дури нашей злой-заповедной.

Выкатим кадушку капусты.

Выпечем ватрушку без теста.

– Что, снаружи – всё ещё пусто?

А внутри по-прежнему тесно...

Вот тебе медовая брага – Ягодка-злодейка-отрава.

Хочется – качайся налево.

Хочется – качайся направо71.

71 В более поздней редакции автор заменил предыдущие две строки строфы на: «Вот тебе, приятель, и Прага. / Вот тебе, дружок, и Варшава». Леонид Парфёнов поясняет: «Эти строки появились из моих рассказов о поездке в Польшу. Это намекало, соответственно, на ввод танков в Чехословакию в 1968-м и на военное положение в Польше, которое было введено 13 декабря 1981-го и тогда еще сохранялось, чему я был свидетелем. Но намек был слишком явный, и он смягчал».

Вот и посмеёмся простуженно.

А об чем смеяться – неважно.

Если по утрам очень скучно,

А по вечерам – очень страшно.

Всемером ютимся на стуле.

Всем миром на нары-полати.

Спи, дитя моё, люли-люли.

Некому берёзу заломати.

Октябрь 1984

(Приводится по правлен ной автором распечатке)

Музыкант74

С восемнадцати лет Он играл что попало

Для крашеных женщин и пьяных мужчин.

Он съедал в перерывах по паре холодных котлет. Музыкант полысел.

Он утратил талант.

Появилось немало морщин.

Он любил тот момент,

Когда выключат свет и пора убирать инструмент.

А после игры,

Намотав на кулак электрические шнуры,

Он вставал у окна.

И знакомый халдей приносил ему рюмку вина.

73 Эта строфа на известных записях отсутствует.

74 Песня посвящена Вячеславу Кобрину и группе «Рок-Сентябрь».

Он видел снег на траве.

И безумный оркестр собирался в его голове. Возникал дирижер.

Приносил лед-минор и горячее пламя-мажор.

Он уходил через черный ход.

Завернув килограмм колбасы В бумагу для нот.

Он прощался со мной.

Он садился в трамвай.

Он, как водится, ехал домой.

И из всех новостей Самой доброй была Только весть об отъезде детей.

Он ложился к стене.

Как всегда повернувшись спиной к бесполезной жене. И ночью он снова слышал Эту музыку...

Наутро жена начинала пилить его Ржавым, скрипучим смычком.

Называла его паучком И ловила дырявым семейным сачком.

Он вставал у окна.

Видел снег и мечтал о стакане вина.

Было много причин.

Чтобы вечером снова удрать И играть

Для накрашенных женщин И их безобразных мужчин.

Он был дрянной музыкант.

Но по ночам он слышал музыку...

Он спивался у всех на глазах.

Но по ночам он слышал музыку...

Он мечтал отравить керосином жену.

Но по ночам он слышал музыку...

1984

(Приводится по распечатке Людмилы Воронцовой, 1984)


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю