Текст книги "Александр Башлачёв - Человек поющий"

Автор книги: Лев Наумов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

1994

Градский А. «В среду днём» // CD Александр Градский – Фрукты с кладбища. AG коллекция (Москва), 1994.

Поляков А. «Театр Санкт-Питер'Брук» // CD Алекс Поляков – Театр Санкт-Питер'Брук и Рок Чистого Разума. Алекс Поляков (Санкт-Петербург), 1994.

1996

Арбенин К. «Контрабандист»/ Текст написан в 1996 году// Арбенин К. Транзитная пуля. Тексты песен группы «Зимовье Зверей». СПб., 2001. С. 116.

1998

Соколов Я. «Всё идет вверх» // CD Я-Ха – Смертоносица. JSR (Санкт-Петербург), 1998.

Когда эти песни станут не нужны... / Сборник стихов и текстов песен. Вологда: Ассоциация студентов Вологодской области, 1998.

1999

Ефремова С. «Не на копьях в поднебесье подняты...», «Приходит время летать...» // Ефремова С. Это время летать. Череповец: Издательский дом «Поэтический театр», 1999. С. 17,49.

2000

Широглазов П. А. Башлачёву: Стихи // Мозаика души (Череповец), 2000; Голоса: Стихотворения. Череповец, 2003. С. 21.

Смирнова Т. А жизнь быстрее карусели... // Мозаика души (Череповец), 2000. С. 9; Автограф (Вологда), 2002. № 17. С. 6.

Вакомин С. Будет время – я напомню // Вакомин С. Хлеб, который сам себя несет. СПб., 1993. С. 59-60; Остров (Санкт– Петербург). Выпуск 8. 2000. С. 68.

Мозаика души. Стихи. Памяти Александра Башлачёва / Составитель, вступительная статья С. К. Черновой. Череповец: Череповецкое музыкальное обьединение, 2000.

Ефремова С «Он был одним из нас», «Прощание с Сашей» // Ефремова С. Твоя золотая сестра. Череповец: Издательский дом «Поэтический театр», 2000. С. 26, 27.

2001

Шиперов Е. По стихам Башлачёва «Ванюша», «Время колокольчиков»: Графика // Автограф (Вологда), 2001. № 11. С. 36-37.

2003

Ержанов Е. «Про дома...» // CD Адаптация – За измену Родине / Буклет с текстами. Выргород (Москва), 2003; СО Адаптация – Punk rock du Kazakhstan. Le Keupon Voyageur (Франция), 2003; CD Адаптация – Безвременье / Буклет с текстами. Выргород (Москва), 2004; CD Адаптация На нелегальном положении / Буклет с текстами. Выргород (Москва), 2008.

Чиковани Ю. «Я сижу на Арбате» // CD Ч.Ч. – Автобус 46. Birds Fabric (Санкт-Петербург), 2003.

2004

Дмитриева Е. Посвящение // Стихи и стихии: Произведения учеников литературной студии В. Д. Усовой. Череповец, 2004. С. 17.

2006

Кинчев К. «Rock-n-Roll» // CD Алиса – Стать Севера. Grand Records (Москва), 2007.

Фатина К. «Как ветра осенние подметали плаху...»// Северная окраина (Череповец), 2006. № 24. С. 60.

Ержанов Е. Парашют Александра Башлачёва / Название альбома // CD Ермен Анти (Адаптация) – Парашют Александра Башлачёва / Буклет с текстами. Выргород (Москва), 2006.

2010

Кинчев К. «Крик» // CD Алиса – Ъ. CD-Maximum (Москва), 2010.

Полтора Землекопа «Эра ягуара» // ЕР Полтора Землекопа – Казнить, нельзя помиловать, 2010.

2011

Сборник посвящений Александру Башлачёву – Ставшему ветром / Составитель 0. Красюкова // М.: А. Белоногова, 2011.

IV. Интервью

1 При публикации этого интервью в сборнике материалов Ленинградского Рок-клуба Леонов использовал свой псевдоним Л. Е. Хиов. Этимология псевдонима такова: в своей фамилии Игорь перевел слово «он» на английский язык, а первые две буквы использовал в качестве инициалов.

медленнее.,.» Кстати, именно аналогии с Владимиром Семеновичем приходят на ум после первой песни. У меня же это впечатление быстро рассеялось. Нисколько не умаляя заслуг горячо любимого нами певца, хотелось бы заметить, что его тексты на бумаге смотрятся, скажем, не так ярко в сравнении с его же исполнением живьем. А с творениями Башлачёва происходит нечто совсем иное: когда это слышишь – это песни, когда видишь – совсем неплохие стихи.

Первый вопрос к нему натолкнулся на преграду:

ИЛ: Александр...

АБ: Только давай попробуем обойтись без протокольной анкеты: когда родились, когда намерены умирать... Вопросы, задаваемые в таком месте, пугают и отвлекают от наслаждения красотами Невского и Владимирского проспектов2.

ИЛ: Ну, хорошо, что было раньше?

АБ: До питерской раскладушки был владельцем более солидной мебели: письменный стол до сих пор с угрюмой и безответной любовью вспоминает о несостоявшемся корреспонденте уездного города Череповца. Меньше года назад почти случайно встретился с ближайшим родственником советского рока, с известным Дядюшкой3 по линии мачехи – уважаемой прессы, которая охотно освещает проблемы молодежной эстрады, слепя ей лампой прямо в рыло (что касается отчима – казенного пресса, тот привык давить в потемках). Дядя Ко намекнул, что паренек на шее своей редакции – не медаль и не пора ли ему в люди? Так парнишка за рыбным обозом и пришел записываться добровольцем в легион маршала Примитивных аккордов.

2 Из данной реплики можно сделать вывод, что беседа проходила в легендарном кафе «Сайгон», находившемся на пересечении этих проспектов, или около него.

3 Имеется в виду Артемий Троицкий, известный со времен самиздата под псевдонимом Дядя Ко.

ИЛ: Эксплуатируя твой сленг, хочется спросить: в какой же полк новобранец решил определиться?

АБ: Как тебе сказать... Легче сначала провести мысленный парад родов войск. Ну, дезертиры-коммерсанты пусть отсиживаются в своих «Землянках, все равно за шелестом червонцев они уже ничего не слышат. А мы начнем: очень люблю цвет знамени, которое несет впереди своей колонны Борис Гребенщиков, но думаю, не для всех есть смысл добиваться сержантских погон его гвардии. Нравится правофланговая музыка: «Зоопарк», «Кино», «Странные Игры», «Звуки Му», «Алиса» с Кинчевым. С удовольствием беру под козырек при появлении Сергея Рыженко, Юрия Шевчука.

А вообще лично мне интересны только те авторы, в обойме которых живая мысль, помогающая если не строить, то, по крайней мере, жить. Поэтому уважаю принципы питерской рок-школы. Она, на мой взгляд, учит главному: отрицанию золотой купели, если ради нее приходится жертвовать младенцем искренности, без которого все что угодно теряет смысл. Честность – это все-таки первый талант, ствол для любой ветки (хотя честная простота-пустота вряд ли лучше воровства эпигонов).

ИЛ: Постой, постой, как это звучит... отставить! Давай– ка, не перенасыщая речь названиями и не вдаваясь в подробности, – как тебе видится будущее?

АБ: Не хочу никому навязывать свое мнение, разумеется субъективное, да и не уверен в своем праве на менторский тон. Скажу честно: лично мне, как рядовому широкому слушателю, надоело ну просто печенкой ощущать, как люди, присваивающие себе право на проповедь, мечутся в десятках вариантов сложнейшего вопроса «как?», лишь бы убежать от вопроса «зачем?». Хороша любая проповедь, но лишь тогда, когда она – исповедь. Кощунственно заниматься дурного вкуса вышиванием гладью вместо того, чтобы на своем месте своими неповторимыми руками штопать дырявые носки своего времени.

ИЛ: Наш рок – в вечном положении лежачего боксера, и трепать его по избитым щекам все-таки не годится.

АБ: Да, но то плохо, что от этой терпимости лучше все равно не станет. А ведь стоит глянуть под ноги, и незачем окажется придумывать несусветные хитовые образы – сюжеты стучатся в окна, сквозняками рвутся сквозь щели... Гражданка Правда то и дело всплывает, хотя чаще всего – кверху брюхом. Так зачем же при этом глушить в себе ее мальков? Это социальное браконьерство! Ведь говаривал же автор «Крейцеровой сонаты», что музыка – дело государственное.

ИЛ: Народничеством попахивает, этакой рок-почвенностью, а?

АБ: А ты разве не согласишься с тем, что так называемый «наш рок» вечно путается в рукавах чужой формы (которая и не по сезону чаще всего)? Именно эта форма диктует содержание, бросает нас в жернова заранее обреченной попытки влить свой самогон в чужие мехи. Даже на поверхности, на подсохшей корочке нашего дерьма, и то выходит претенциозно и надуманно. А копни кучу гитарным грифом поглубже – и вовсе сплошной фальшью понесет. Наверное, каждый, затевая свое дело, надеялся, по крайней мере, на открытие новой Америки. Но, ковыляя в чужих модельных желтых ботинках по нашей всепогодной грязи, застревал где– нибудь в Тульской губернии. А может, и не стоит идти никуда дальше, может, где-то тут, под забором, и растет трын– трава сермяжной истины? Что мы премся в Тулузу со своим компьютером? Нас, оборванцев, там никто не ждет. Может, тут, где мы споткнулись, и оглянуться, да поискать сисястую девку нашей российской песенной традиции? Не тот труп, который старательно анатомируют всякого рода некрофилы от скрипичного ключа, а полудикую гениальную язычницу. Соблазнить ее сверкающим фантиком и, используя богатый арсенал поз, прижать ее к усилителю, и там трахнуть, опло-

5Интервью приводится с этим текстом.

Так же по всей стране! В каждом городе есть свой коллектив, который что-то делает. И удивительно – нет плодов. Растут деревья, все что-то выращивают, все что-то поливают, и практически нет плодов.

Явление рок-музыки – гигантское явление. Все захлестнуло, волна за волной идет. А плодов никаких нет, я их не вижу. Буквально три-четыре имени. Может быть, пять-шесть, не будем их называть...

БЮ: Можешь назвать.

АБ: Кто для меня представляет ценность... Прежде всего – Боря Гребенщиков, пожалуй... В общем, все те люди, которых ты перечислил6...

Эти люди, на мой взгляд исключают явление рок-культуры, а не поддерживают его. Просто исключают, они зачеркивают его, потому что все остальные, оказывается, занимаются такой беднейшей по содержанию деятельностью! Такой нелепой по сути по своей! Почему? – встает вопрос. Потому что люди не задают себе вопроса: «Зачем?». Люди задают себе вопрос: «Как?» Как угодно! В каких угодно формах! Они постоянно уходят от вопроса «зачем?». Потому что, стоит только задать его себе, и всё: король оказывается голый! Моментально! Его даже чаще всего не оказывается. Был ли мальчик? – возникает вопрос у меня. Никого! Сотни групп – и нечего слушать!

Мы путаемся в рукавах чужой формы. Уже десять лет, двадцать лет, и боюсь, что дальше так будет продолжаться. То содержание, та самая жизнь, о которой мы говорим, которая на улице, которую из окна видно, проходит мимо. Или она принимает такие комические формы... Карикатурным образом в текстах... Я подхожу к музыке, безусловно, с литературной точки зрения, с точки зрения текста, с точки зрения идеи, цели, прежде всего. И вероятно, я постоянно отвечаю себе все-таки на вопрос «зачем?».

15 Перечисление не сохранилось на фонограмме.

Мои формы наверняка очень бедные, потому что некогда, честно говоря, об этом задумываться. Но я стараюсь это делать, потом мы поговорим о том, как именно, однако вот «зачем?» – это главный вопрос.

А на вопрос «как?» можно отвечать без конца. Появляется на Западе новая форма, диско, – можем работать в диско. Мы, так или иначе, не вложим в нее свое содержание. Оно просто не войдет туда. Это – чужая одежда, чужие рукава. Речь идет не о том, хорошо это или плохо, хорошая форма или плохая, чужая она или не чужая. Она – прекрасная форма. Любая форма прекрасна там, где она должна расти, где у нее есть корни.

Это – искусственная пересадка сердца! Для чужого сердца нужно иметь совсем другую кровь, другое строение организма, дышать совсем другим воздухом, это совершенно естественно! А когда мы пытаемся влезть во все это, натянуть на себя, это либо лопнет... по разным причинам...

Просто лопнет. Наше содержание не укладывается. Мы живем совсем в другой стране, в гораздо более сложной ситуации. Нам труднее постичь эту жизнь, понять, полюбить ее труднее.

Я говорю о той музыке, которая, так или иначе, социальна. Не о коммерческой музыке... Хотя, как и отсутствие характера – это всегда характер, отсутствие позиции – всегда позиция, так или иначе.

Коммерческая музыка, намеренное выколачивание денег из своего инструмента – это называется превращение цели в средство. Для этого есть очень точное слово – «спекуляция». Это – рок-спекуляция, когда человек не отвечает себе на вопрос «зачем?». Не задумывается о том, какова цель его работы, пытается что-то играть для того, чтобы играть. Цель замыкается на себя! Это – самоцель! Это – спекуляция!

Музыка, инструмент, мелодия, стихи, сценический образ – это средства для того, чтобы добиться той или иной цели, которую ты ставишь перед собой в жизни.

Я бы сказал, что нельзя петь одно, а жить по-другому. Песню надо «жить», ее нельзя просто «петь», ее нужно обязательно прожить. Каждую песню надо оправдать жизнью. Если ты поешь о своем отношении к любви, так ты люби, ты не ври. Если поешь о своем отношении к обществу, так ты так и живи.

А все остальное – это просто спекуляция. Спекуляция на чужих формах, на формах, взятых с каких-то пластинок, из того, что тебе нравилось, на английском языке, на венгерском, на польском, на немецком, на каком угодно. Это может быть вторичная спекуляция – на тех формах, до которых дошли твои старшие товарищи, доработали, доехали до каких-то вещей, до каких-то оборотов, до какой-то стилистики, и вот, ты тоже начинаешь тянуть это дело. Зачем?

Тут естественные законы! Никакой «рок-культуры» и «субкультуры» просто не существует, и нельзя оправдывать слабость мелодии... Будем говорить о текстах сейчас. Нельзя оправдывать слабость текстов, слабость идеи, ее полнейшее отсутствие, полный бред нельзя оправдывать тем, что это якобы – «рок-поэзия», «рок-культура» и вы в этом ничего не понимаете, это совершенно новое явление. Ничего подобного!

Если это – искусство... хотя «искусство» тоже термин искусственный. Если это – естество, скажем так, то это должно быть живым. И это должно подчиняться тем же самым законам и судиться самым строгим судом по тем же самым законам, по которым мы судим тех же Beaties, ту же музыку, ту же живопись, все что угодно, любой честный творческий акт. Это, по-моему, единственные верные критерии с точки зрения авторского естества.

По этим критериям не выдерживает никакой критики большинство групп, которые я вижу, например, в Москве, хожу на концерты. В Ленинграде точно так же. А в других городах – тем более, потому что, увы, у нас провинция не понимает, не чувствует своей души, своей особенности. Как

весь этот русский рок так называемый до сих пор не чувствует своей души, своего назначения, своей идеи, так провинция тем более. Она не чувствует своей глубины. Своей особой сибирской, уральской, тульской изюминки, своего зернышка, которое нужно раскрывать.

Я в Сибири, например, встречаю безусловно талантливых людей, исполнителей, гитаристов, авторов, которые не понимают сути своего таланта и пытаются его облечь в чужие для них формы. Они не то что шлифуют свой талант... То есть они шлифуют, но совершенно не те грани они вычесывают в нем. Совершенно не то делают!

Их слепит... Я не понимаю, что их слепит... Успех какой– то. То, что привлекает их в западной музыке. Это всё – соблазн, великий соблазн! Конечно, когда какие-то люди так здорово всё делают, это очень интересно: heavy, hard, new wave, всё что угодно... Действительно интересно, и все готовенькое. На готовенькое люди идут. Не понимают, что каждый человек – индивидуальность. Каждый человек – удивительная личность сам по себе, если он попытается в этом разобраться, понять свое место и поставить себя на место. Вложить свою душу в то, что он делает, а не чужую! Не заниматься донорством в искусстве! Это, по сути дела, – пить чужую кровь, пытаться ее пустить по своим жилам. Ничего хорошего из этого, как правило, не выходит.

Мы просто видим: десять лет, двадцать лет проходит, люди присасываются, а плодов-то никаких. Деревья эти растут, сохнут на корню, и те же группы разламываются... Почему они все и распадаются – потому что много хороших музыкантов, но мало хороших групп. Мало групп вообще, трудно сойтись. Но даже те, которые сходятся, обречены, потому что они не делают свое. Они не слышат своего голоса, не слышат свою душу, не видят своего пути, не видят свою звезду. Свою! Пусть она не такая яркая.

У нас сложная ситуация в музыке. Если бы мы были обеспечены студиями, возможностью выпускать пластинки, пе-

реводить свои идеи в какую-то продукцию, более-менее качественные записи делать, если бы располагали каким-то аппаратом... Но это – другой вопрос: деньги...

БЮ: Это всё – связанные вещи.

АБ: Да. Это такая сложность, которую, мне кажется, до сих пор никому не удалось преодолеть. Преодолеть противоречия, которые, казалось бы, должна сама жизнь естественным путем дать прямо тебе в руки уже в разрешенном виде. Либо тебе тратить всю свою энергию на то, чтобы что-то купить, чем-то зарядиться, либо тебе на каком-то сторублевом «Урале» что-то делать, или на акустической гитаре. Такая проблема. И получается либо одно, либо другое. И совместить пока никому не удается, потому что мы в таких условиях.

Мы – постоянно лежащие боксеры. Как только ты попытаешься привстать, тебя опять в нокдаун посылают. Но это не нокаут. Раз кто-то пытается встать, значит, до нокаута еще далеко, и, наверное, нокаута не получится никогда.

Я не верю в то, что с рок-музыкой произойдет то же самое, что с джазом. Когда из джаза вся социальная суть выхоло– стилась, патрон стал холостым, можно стрелять куда угодно, пуля все равно никуда не попадет. А в рок-музыке еще достаточно много пороха. Я бы даже сказал, сырого пороха, который просто нужно сушить. А сушить его чем? Чем угодно: своими словами, сухими дровами. Нужно понять, как его сушить. Без него пуля, опять же, не полетит.

БЮ: Ты призываешь вернуться к чему-то изначальному?

АБ: Я призываю вернуться, но по спирали. В нашей музыке сейчас происходит процесс, сходный с тем, который происходил в музыке западногерманской или в музыке любой другой страны, которая не говорит на английском языке. Рок-музыка, так или иначе, родилась на английском языке, и молодые люди той или иной страны, поляки или венгры, или западные немцы (я просто изучал эту тему), точно так же реагировали на нее, как мы. Но при условии того, что им было легче это делать.

Их среда располагала к этому, они не встречали трудностей, барьеров. Барьеры были только творческие. Только с творческими проблемами они сталкивались. У нас же, прежде чем доберешься до творческих проблем, нужно ой-ой-ой через какую трясину продраться. А может быть, это и не нужно? Надо выбрать что-то одно... Не нужно тратить свои силы на то, чего мы никогда, вероятно, никогда не достигнем.

Мы никогда не достигнем хорошего звука. Я имею в виду те группы, о которых мы говорили, не те, которые выступают на эстраде, на хорошем аппарате. Я говорю о тех группах, которые собираются для того, чтобы осуществить какую-то идею. Может быть, записать это достаточно качественно на магнитную пленку. Но – всё! Это, наверное, – предел!

Нам не стоит стремиться, тратить свою энергию, силы, время, самое главное, драгоценное время... Очень продуктивные годы, когда все складывается, когда столько энергии, когда хочется работать, жить, любить. Нам не нужно их тратить на то, чтобы добиваться хорошего звучания на концертах, иметь хорошую гитару, а не плохую... Зачем? У нас есть прекрасные акустические инструменты.

Собственно, суть рока ведь совсем не в формах, а в содержании. И надо просто возвратиться к содержанию, к своему содержанию, понять его. У нас есть гитары, гармошки, балалайки... Какая разница? Тот рок тоже родился не с усилителем «Fender» в рюкзаке! Он родился точно так же.

БЮ: То есть заново родиться?

АБ: Да, естественно. Мы, собственно, даже еще не родились. То, что мы делаем, – это еще не рождение, это эскизы, попытки, макеты. Эмбрионы, которые так и не становятся полноценными людьми.

АШ: Но на пути к творчеству, о котором ты говоришь, явно возникает социальный фактор, и он нам очень сильно мешает...

АБ: Безусловно, мешает! Со всех сторон рогатки, со всех сторон шлагбаумы, все закрыто, запреты кругом! Правда, чувствуется иногда теплый ветерок, это радует, но это...

АШ: Политика пряника и палки.

АБ: Скорее всего, да. Политика одного пряника и пяти палок, я бы сказал.

АШ: И этот социальный фактор ведет нас к вторично– сти... Ты говоришь, что только в столице можно что-то найти, а в провинции и подавно ничего нет. Почему они играют Запад? Это же социальная среда давит.

АБ: А вот, по-моему, как раз наоборот. Этот фактор запретов должен натолкнуть на мысль, что не стоит. Если мы не можем делать так, как на Западе, хотя бы по формам, то и не стоит этого делать. Надо найти свои формы. Содержание найти свое, и вложить его в совершенно новые, иные формы.

Я не говорю о народной мелодике, можем поговорить об этом потом. Но хотя бы инструментовка: гармонь, балалайка... Это все очень здорово, если это по-настоящему, в кайф сыграть. Я не говорю о том, что делают «Песняры» или «Ариэль» – это всё мертвечина. Это ясно и никому это не нужно... Нам это не нужно, во всяком случае. Может, кому-то это и нужно, не будем отметать, надо быть плюральными. Чтобы плюрально относились к нам, мы тоже должны плю– рально относиться друг к другу и к тем, кто нам мешает. Но каждый все равно должен делать выбор для себя. Понять свою цель, содержание, то, что ты хочешь сделать, то, что ты хочешь сказать. Если не можешь ничего сказать – молчи, лучше ничего не делай. Когда можешь не писать – не пиши. Пытаться можешь, но надо все-таки какое-то чувство ответственности за свое дело иметь. Другой вопрос, что всем хочется, годы уходят, это понятно.

Надо просто найти свои формы, как это в Западной Германии произошло: они сначала стали подражать, играли на английском языке те же вещи, что и Beaties, Rolling Stones,

вся эта плеяда, Creedence7. Потом они перешли к технологии наивного перевода. Тем же и у нас занимались, и это было очень прогрессивно до поры. Пели о том же, о чем пели за кордоном, только по-русски, пытались перевести, найти свои эквиваленты. Понятно, что если там поют о жизни в Чикаго, то мы о жизни в Чикаго петь не будем, мы будем петь о жизни в Москве. Но это все равно не то! Это не жизнь в Москве, это не жизнь Москвы, не жизнь наших улиц, не жизнь наших площадей. И тем более не жизнь Третьей столицы, как я бы ее назвал. Вот есть Ленинград, Москва, и существует Третья столица – это вся Россия. Это – самая великая столица.

И получалась придуманная жизнь. Но это все естественно, это все – болезни роста, и надо их принимать такими, какие они есть, и не возвращаться к ним, не пытаться их менять или ругать, а просто посмотреть, что же впереди.

БЮ: А что впереди?

АБ: Я полагаю, что мы сможем найти свои формы. Главное – понять свое содержание. У нас богатая литература, богатая поэзия. И очень сильные умы пытались осмыслить то, что происходило, происходит и будет происходить, делать какие-то прогнозы того, куда будет направлен духовный вектор нации... русской, союзной, всей этой формации, в которой мы живем.

Я полагаю, что нужно... на корнях... Нужно корни немножечко почистить и из них исходить. Частушки, например – это же тот же рок-н-ролл, тот же блюз. А в эти формы просто новое содержание, свежее содержание... Я не хочу петь «Во поле береза стояла» и каким-то образом интерпретировать эту песню.

БЮ: Когда ты говорил обо всех, ты одновременно говорил и о себе. Но ведь ты не можешь существовать на энергии отказа от того, что остальные не нашли. Значит, ты уже что-то нащупывал?

7 Полное название коллектива – Creedence Clearwater Revival.

АБ: Это смело сказано, но мне кажется, что я пытаюсь это делать.

Очень трудно о себе говорить... Я хочу найти ту форму. Связать новое содержание, ветер времени, ветер сегодняшнего, завтрашнего дня и вчерашнего... Собственно, это один ветер. И одно поле. И на этом поле я хотел бы найти свою борозду, бросить туда зерно своего представления о тех или иных вещах, происходящих вокруг меня. И чтоб зерно дало росток в некой форме.

Конечно, она не будет принципиально новой, потому что принципиально новые формы невозможно придумать. Это будет обогащение, развитие прежних форм. Можно сказать, что это будет мичуринская посадка.

На самом деле, частушка и рок-н-ролл – я просто слышу, насколько они близки. Когда я слушаю Боба Дилана, я слышу в нем русскую песню. И не только русскую народную песню, я просто вижу в нем корень и вижу, что от этого корня идет!

Почему негритянская музыка нам так близка, мы же никогда не были в Африке?.. Но, тем не менее, мы чувствуем, что это естество, что это не искусство, что это не придумано. Самое главное, чтобы человек не задумывался над вопросом, как бы мне так вот сделать... чем-то кого-то удивить. Главное, чтобы пела душа. А там будет видно, какая твоя душа. Ты не думай о том, как это петь, заставь петь свою душу, и все. Как бы она ни спела, это окажется верным, если она будет брать чистые ноты и ты не будешь ей мешать.

Я не придумываю форм, тут поиск-то нерациональный. А рациональный поиск обязательно снова приведет в тупик, к тем формам, которые уже существуют. Ты будешь опять пытаться вложить свое содержание в какие-то существующие формы.

БЮ: У тебя есть чувство, долго тебе... У тебя есть чувство отпущенного времени?

АБ: Отпущенного мне времени?

БЮ: Тебе, допустим.

АБ: Я бы сказал, что нужно туже вязать нить времени, которая связывает каждого из нас со всеми и со своим временем. Если ты ее потеряешь, то всё. А собственно, любой нечестный поступок, любая спекуляция ведет к потере. Я не говорю о том, чтобы сделать деньги, тут масса поводов для спекуляции, которой занимается, на мой взгляд, большинство тех, кто принимает участие в рок-музыке, кто выходит на сцены подвалов, школ... Я считаю, что это – откровеннейшая спекуляция.

БЮ: В чем содержание этой спекуляции?

АБ: Содержание этой спекуляции в том, что люди не отвечают себе на вопрос «зачем?» – они просто бегут от этого вопроса. Потому что, стоит только поставить вопрос «зачем?» – и все! Оказывается, что незачем. Пора идти домой, задуматься.

БЮ: А это «зачем?» связано у тебя...

АБ: Связано с совершенно конкретным понятием.

БЮ:.. .Выговорить эту жизнь?

АБ: Нет. Как выговорить эту жизнь?! Жизнь так прекрасна, так велика, что ее никогда никто не выговорит.

БЮ: Но разве искусство не бесцельно?

АБ: Нет конечно. Искусство связано с любовью. Ты должен делать то, что ты любишь. Я имею в виду не формы. Должен делать не именно в тех формах, которые ты любишь... Ты должен любить не формы, а делать то, что ты любишь в этой жизни, и об этом петь. Если ты любишь женщину, родину, поле, траву, небо, все что угодно, ты должен об этом петь.

Честно получится только тогда, когда ты поешь о том, что ты любишь. Ты не можешь врать в любви. Любовь и ложь – это несовместимые вещи. Если я люблю, я стараюсь находить те слова, которыми мне не стыдно говорить о своей любви.

БЮ: А рок разве на любви?.. Там, где любовь, там же и ненависть.

АБ: Да, но ненависть – это оскорбленная любовь.

Любое чувство замешано на любви, тот же страх например... Любое чувство, так или иначе, представляет собой ту или иную...

БЮ: Ипостась любви.

АБ: Да. Ненависть – это простейший вариант, любовь шиворот-навыворот.

И нужно петь о любви, о любви к жизни... Или о нелюбви. Но то, что ты не любишь, – это то, что ты готов бы полюбить, да вот, к сожалению, пока не можешь. Что-то тебе не позволяет. Тебе совесть не позволяет любить те или иные вещи, пока они находятся в том виде, в котором они находятся. ...Вот каким эзоповым языком мы заговорили.

Не стоит мутить воду в себе. Ты можешь ненавидеть, но не надо никогда писать жестокие песни. Любовь – она может быть сколь угодно грубой, сколь угодно ненавистью, жесточайшей может быть ненавистью, но это не будет жестокостью. Жестокость возникает только тогда, когда нет выхода.

Ты можешь ткнуть человека лицом в ту грязь, в которой он находится, вымазать его в том дерьме, в котором он сидит. Но ты должен потом вывернуть его голову вверх и показать выход дать ему выход тот или иной. Это зависит от тебя, конечно, и от того, насколько он тебя поймет. Тут опять же некий соблазн увлечься собственными изысками.

Любой честный творческий акт должен быть понятен. Если ты занимаешься творчеством, ты должен понять зачем. У тебя есть цель. Цель, по сути дела, – повлиять, так или иначе, на что-то. Для этого ты должен говорить так, чтобы тебя поняли, в противном случае тебя не поймут. В этом ты наверняка что-то теряешь, но ты обязан говорить так, чтобы тебя поняли те, на кого ты собираешься повлиять. Тут надо

сочетать сложность твоего содержания и... Действительно, «чтобы словам было тесно, а мыслям – просторно». Хрестоматия.

Ты обязан делать так, чтобы поняли твою любовь. Ты должен заразить своей любовью людей. Ты должен дать понять плохим людям, что они тоже хорошие, только еще не знают об этом. Ты должен, если ты любишь эту жизнь. Я говорю о себе, потому что я очень люблю жизнь, люблю страну, в которой живу, и не мыслю себе жизни без нее и без тех тысяч людей, которых я вижу. И даже тех, кого я ненавижу, я все равно люблю. Я просто знаю, что они еще не настолько хорошие, чтобы понять это. Едва ли я смогу изменить их своими песнями, я отдаю себе отчет. Но ничего не проходит бесследно. Пусть это будет капля в море, но это будет моя капля именно в море. Я ее не выпью сам.

Если я брошу свое зерно, и оно даст всходы, и будет не одно зерно, а – сколько в колосе зерен, десять или тридцать. Я считаю, что прожил не зря. У меня есть цель. Я пытаюсь, слушая свою душу, не глушить ее и петь так, как поется, не придумывать ничего.

Это моя беда, если есть цель, но не поется. Так бывает, потому что не всегда хватает таланта сочинять музыку, стихи и заниматься творчеством. Но это невероятно вредный предрассудок – связывать любовь и талант со сферой искусства. Все, что ни делается с любовью, все нужно жизни. Значит, ты просто не на своем месте. У тебя душа не на месте. Ты просто ошибаешься. Тебе кажется, что ты должен делать музыку, или снимать кино, или делать спектакли, а у тебя это не получается.

Хорошо, если получается. Тут не тебе судить. Жизнь своим судом, так или иначе, даст тебе понять, правильно ты делаешь или нет. Но если это не получается, тут нечего плакать. Просто надо понять, что это не твое место, и найти свое место. Может быть – у станка, может быть – в поле. Не

знаю где, но там, где не хватает честных людей, а честных людей сейчас везде не хватает. Так получилось. Это пройдет, это тоже – болезнь роста.

Но если ты чувствуешь в себе любовь, ты люби и рассказывай о ней. Если ты что-то ненавидишь, а, как мы поняли, это тоже – любовь, рассказывай об этом. Но честно, слушай себя! Не пытайся придумывать какие-то немыслимые образы, целлофановую культуру создавать. Жизнь есть жизнь, и она не простит тех, кто думает о ней плохо. Только тех она не простит. Только тех, кто пытается ее подменять представлениями о ней. Жизнь свое возьмет. Жизнь – это жизнь.