Текст книги "Семен Дежнев — первопроходец"
Автор книги: Лев Демин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 32 страниц)
– Искать другой доходный промысел, – убеждённо сказал Дежнёв.
– А где он, твой другой промысел? – спросил недоверчиво Бугор.
– На морском побережье, – ответил Дежнёв. – Спустимся вниз по реке. Обследуем устье, лиман, прилегающие берега залива.
– И что ты там собираешься отыскать? – снова спросил Василий Бугор.
– Моржовые лежбища.
– Мой тёзка дело говорит, – подхватил Мотора. – Рыбий зуб хороший спрос имеет и в Якутии, и в столице. – Покажи нам, Сёмушка, несколько таких штучек.
Дежнёв принёс из своей избы заветный мешок, в котором хранил желтоватые моржовые клыки, разукрашенные резным узором. Это потрудились эскимосские умельцы-резчики. Семён Иванович приобрёл эти образчики на островах Дионида. Вспомнили, что не раз видели у аборигенов различные украшения, фигурки из этого материала. Стало быть, морж здесь водится.
Приготовления к экспедиции были неожиданно прерваны. Мирные ясачные анаулы много терпели от одного бродячего неясачного рода, во главе которого стоял задиристый князец Мекерка. Мекеркины люди грабили становища, захватывали пленников, в числе которых оказались родственники атамана Колупая. Анаулы обратились к русским с многочисленными жалобами и просьбой наказать обидчиков. Это был крик отчаяния. Мотора колебался – уважить ли просьбу жалобщиков или нет, ввязываться ли в межродовые усобицы. Решил посоветоваться с Дежнёвым.
– Что скажешь, Семён Иванович? Дело-то пахнет серьёзной стычкой.
– Я думаю, что настал тот крайний случай, когда мы не можем оставаться в стороне, – ответил Дежнёв. – Друзей не следует оставлять в беде. Или мы лишимся их дружбы.
– Если ты так считаешь, выступаем.
Зимой 1652 года был предпринят поход против анаульского князца Мекерки. «И Семён Мотора и я, Семейка Дежнёв с товарищи, на того Мекерку с родниками в поход ходили и призывали ево, Мекерку, под государеву царскую высокую руку. И он, Мекерка, с родниками учинился (не) не послушен, и стали нас стрелять» – так докладывал о событиях Семён Иванович. На русских обрушился град стрел, выпущенных меткими лучниками. Трагическим последствием этого столкновения была гибель Моторы, смертельно раненного несколькими стрелами. Получил ранение Павел Коколин, прохворавший перед этим всю зиму после предыдущих тяжёлых ран, нанесённых ему при столкновении с анаулами, а с ним ещё двое. Были раненые и среди мекеркиного воинства, обратившегося в бегство.
Источники ничего не сообщают о том, что русские применяли «огненный бой». Видимо, за долгое время пребывания на Анадыри запасы пороха либо иссякли, либо подходили к концу. И его берегли как зеницу ока. Во время столкновения русские стреляли из лука и сходились врукопашную.
Гибель Моторы, человека уже немолодого и незлобивого, вызвала общую скорбь. Его похоронили с почестями и водрузили над могилой крест. Сразу после похорон люди отряда окружили Дежнёва. И он услышал их слова:
– Теперь ты наш предводитель, Семён Иванович.
– Бери бразды правления над отрядом.
– Верим тебе, Семейка. В огонь и воду за тебя пойдём.
Дежнёв выслушал людей и сказал спокойно:
– Спасибо, дорогие мои. Коли верите мне, уважаете, чтоб без озорства, непотребства всякого. В жизни никогда никого не обижал, над слабыми не глумился. Но и анаулов забижать не позволю, разбоя не потерплю, я вам не Михайло Стадухин.
– Понимаем, Семён Иванович, – сказал Василий Бугор. – Оттого и уважаем тебя, что ты не Михайло. А ведь тебе помощник нужен.
– Выберем. Не ты ли, Бугор, напрашиваешься в помощники?
– Я-то? – Бугор растерялся от неожиданного вопроса. – Тебе виднее, Семейка, кого выбирать.
– Могу сказать откровенно, что я о тебе думаю, Василий. Казак ты боевой, храбрый. И низко кланяюсь тебе, что одумался и ушёл от Стадухина в наш отряд. А помощника, не взыщи, из тебя не получится. Рассудительности, выдержки в тебе мало. Какой-то ты весь ершистый, размашистый.
– Я ведь в помощники к тебе не напрашиваюсь. А всё же выбери кого-нибудь из беглых. Ведь нас теперь много в отряде.
Предложение Бугра поддержали и другие. По настоянию «беглых» (в основном это были бывшие стадухинцы) Дежнёв выбрал в качестве своего помощника одного из них, Никиту Семёнова, казавшегося ему более уравновешенным и рассудительным, чем другие. Никто этот выбор не стал оспаривать. Дежнёв пользовался авторитетом и влиянием среди товарищей, с ним считались и безоговорочно признавали его лидерство.
Теперь на них двоих, на Дежнёва и Семёнова, ложилась судьба отряда, аманаты, собранная казна, добыча продовольствия. Хотя на Анадыри соболя водилось мало, всё же понемногу запасы мягкой рухляди пополнялись, соболиные шкурки поступали в качестве ясака.
С Семёновым Дежнёв ладил. Никаких упоминаний о каких-либо трениях или разладах между ними в отписках мы не находим.
В отряде нашлись искусные плотники-корабелы. Поэтому сооружение новых кочей не оказалось слишком трудным делом. И отличная строевая лиственница в качестве строительного материала нашлась. Соорудив суда, Дежнёв с товарищами спустился вниз по Анадыри, как только река очистилась ото льда. Они обследовали не только устье реки, лиман, но и ближайшие берега Анадырского залива и были поражены обилием морского зверя. Но самое ценное – открытие большого моржового лежбища на одной из отмелей. Здесь копошились бурые бугристые туши животных с клыкастыми усатыми мордами. Стадо испускало оглушительный рёв, напоминавший то собачий лай, то коровье мычание. При приближении кочей с людьми рёв усилился, животные настороженно вглядывались зоркими круглыми глазами в непрошенных пришельцев. Некоторые безопасности ради семенили к кромке берега, неуклюже переваливались с боку на бок, и тяжело плюхались в воду. Отдельные особи, должно быть, старые самцы, достигали внушительных размеров – четырёх и более метров. Поморы знали, что на берегу моря морж неуклюж и опасности для человека не представляет. Но встреча промысловой лодки с разъярёнными моржами, особенно ранеными, в открытом море чревата опасными последствиями. Крепкий моржовый клык может легко пробить борт лодки.
16. МОРЖОВЫЙ ПРОМЫСЕЛ
Никогда не приходилось Семёну Ивановичу Дежнёву охотиться на моржей. Много на своём веку он всякого перевидал, и пушного зверя промышлял, и плотничал, и кочем в бурном море управлял, и сам себе одежонку шил, и из пищали стрелял, чтоб «огненным боем» недругов разогнать. А на моржей не охотился, не довелось ещё. Старое испытанное правило. Если какое дело не знаешь, а оно тебе необходимо, учись у человека сведущего, опытного, который этим делом овладел.
Вот так и поступил Семён Иванович. Стал расспрашивать людей своего отряда – доводилось ли кому-нибудь бить моржа. Объявился один такой знаток моржовой охоты – Гаврюшка Мезенец, или Мезеня, из беглых. По прозвищу видно, что уроженец северной реки Мезени, из поморов.
– Доводилось моржа бить, – признался Мезенец. – В молодые годы ходил с батей и старшим братом Евдокимом на Новую Землю. Там и встретил лежбище.
– Расскажи, Гаврила, каков зверь морж, какие у него повадки, – попросил Дежнёв.
– Зверь чуткий и трусоватый. Почует опасность и старается покинуть лежбище. Бросается всем стадом к воде. И умный зверюга. У него, как у людей, всё рассчитано. Стадо на лежбище отдыхает, а другие из молодых моржей не спят, бодрствуют. Это дозорные. Заметят опасность, подают сигнал. Стадо настораживается или разбегается.
– Небось, присочинил ты это, насчёт дозорных.
– Ей-богу, правду говорю. Сам наблюдал на Новой Земле.
– А как вы охотились на моржа? Расскажи, Мезенец, – попросил Дежнёв.
– Поскольку зверь зело чуткий, надо подходить к нему незаметно с наветренной стороны. Он запах человека чует. Бить его лучше всего острогой. Метаешь её как копьё.
– А мясом моржей питались? – поинтересовался Бугор, слышавший разговор Дежнёва с Мезенцем.
– Приходилось, когда бывало уж очень голодно, – ответил Гаврила. – Нерпичье мясо вкуснее.
– Что ещё нам скажешь про охоту на моржа? – продолжал расспрашивать Дежнёв.
– Не вздумай становиться на пути стада, которое устремляется к морю. Сомнут тебя, затопчут, раздавят. Навалится на тебя туша старого зверя. А в ней сто пудов.
Кроме Мезенца в отряде отыскались ещё двое, они хотя сами никогда и не охотились на моржей, но имели об этом некоторое представление. Готовясь к моржовой охоте, Дежнёв распорядился заготовить остроги с крепким железным наконечником. Древки к острогам вытесали из твёрдой лиственницы.
С помощью Мезенца Дежнёв составил план охоты. Группа охотников, предводительствуемая самим Гаврилой, бесшумно подползала к стаду с наветренной стороны. Звери теснились на корге-отмели, оглашая местность разноголосым рычанием, лаем, воем, ни с чем несравнимыми криками. По сигналу Мезенца охотники выскакивали из укрытий, бросались в мелководную узкую протоку, отделявшую отмель от каменистого берега, и пускали в ход остроги. Старались поразить зрелых, а не самых старых особей. Охваченное паникой стадо с ещё более зычным рёвом устремились к воде, оставляя раненых и истекающих кровью. Их добивали дубинами. А в море другая группа охотников во главе с Дежнёвым метала остроги в плывущих зверей. Потом пронзённого остриём моржа подтягивали тросом, который крепился к остроге, к дощанику, и добивали, если он ещё подавал признаки жизни. Охота на плавающих в море моржей была опасна и требовала большой ловкости и сноровки. Раненый и разъярённый зверь мог легко перевернуть лодку, или пробить крепкими массивными клыками борт, или нанести смертельный удар оказавшемуся в воде охотнику. Дежнёв учитывал эту опасность и приказал двум казакам с острогами зорко следить за плывущими моржами.
Нашествие русских охотников на коргу заставило моржовое стадо уйти в море. Но через несколько дней стадо возвратилось на прежнее место, и охота возобновилась. Появлялась на пути плавания и нерпа. С таким обилием морского зверя поморы не встречались у себя на родине. Подбадривая своих товарищей, Дежнёв говорил:
– Анадырский край не мог нам дать больших пушных богатств. Видите, други мои, какое новое богатство мы нашли, какой доход казне!
Здешняя корга вблизи анадырского устья обеспечивала долговременную добычу «рыбьего зуба». Но лето подходило к концу, когда охота была в полном разгаре.
– Отложим наш промысел до будущего лета, – объявил Семён Иванович. – Пойдём назад в становище.
Из-за короткого летнего сезона и задержки с выходом в плавание не было возможности организовать широкий промысел. Много времени ушло на подготовку похода вниз по Анадыри, снаряжение коча. Дежнёв подсчитывал добычу. Всё же удалось собрать примерно полтораста пудов моржовой кости. А такая добыча могла оцениваться примерно в три тысячи рублей, огромную по тому времени сумму. «Неплохое начало», – думал Семён Иванович.
Он посовещался с Никитой Семёновым и другими опытными участниками экспедиции.
– Сидим, други мои, на Анадыри-реке не первый год, – повёл он речь. – В амбарах накопилось зело немало мягкой рухляди, и вот теперь пошёл «рыбий зуб». Не настало ли время дать о себе знать в Якутск или хотя бы на Колыму? Не пора ли отчитаться перед властями за деяния наши на Анадыри?
– Отчитываться перед начальством твоя забота, Семейка, – возразил Бугор.
– Не токмо моя, а наша, дорогие мои. Замыслил я пойти в обратный! путь на Лену морем. Пришли же мы на Анадырь морским путём мимо Большого Каменного носа. Тем же путём уйдём отсюда. Правда, коч наш плоховат. На нём только до устья реки плавать. Построим другой.
Но дежнёвский замысел встретил значительные препятствия. Из расспросов туземцев получили сведения о ледовой обстановке на море. С наступлением навигации совершили плавание в северном направлении от Анадырского лимана и столкнулись там со штормовыми условиями. С большими трудностями вернулись назад в анадырское устье. Ещё с зимы подбирали древесину для строительства нового надёжного коча. Но не было якорей, многого из необходимых судовых снастей и даже добротной парусины. Да и условия плавания оказались бы трудными. В конце концов Дежнёв признался Никите:
– Не по плечу нам морской поход. Откажемся от него.
– Что же ты надумал, Семейка? – пытливо спросил его Никита Семёнов.
– Используем сухой путь на Колыму через Камень. А для начала направим гонца с отпиской.
Речь шла о переходе с Анадыри на Колыму через водораздельный Анюйский хребет между верховьями этих рек.
Неожиданные события осложнили намерения Дежнёва. К Семёну Ивановичу пришли шестеро: пятеро бывших стадухинцев и один пришедший на Анадырь в составе отряда Моторы. Держались как-то виновато, долго не решались начать трудный разговор.
– Что у вас, мужики? – спросил Семён Иванович.
– Да вот... Не взыщи, батюшка, коли не по душе тебе такое, – начал один из шестёрки, должно быть, побойчее других.
– Что у вас случилось? Говори толком.
– Тебя, конечно, уважаем. Зазря человека не обидишь. Не то что Михайло. Тот и обругать непотребно понапрасну может, и в зубы ни с того ни с сего двинуть. Да вот какие коврижки у нас получились...
– По Михайле, что ли, соскучились? – догадывался Дежнёв. – Меня, товарищей своих бросить решили?
– Не то чтобы... Уж очень сурова служба анадырская. Охота на моржа дело нам непривычное. Устали мы. Ни дня свободного, ни просвета. Плотничать заставляешь...
– Из сбивчивых рассуждений беглого казака Дежнёв понял, что эта шестёрка не вынесла суровых условий анадырской службы. Привыкшие к прежней вольной, разгульной жизни, люди скорее готовы были мириться с тяжёлым, деспотичным характером Михайлы Стадухина, чем каждодневно трудиться в поте лица своего. Вот и решили сделать выбор.
– Не держу вас. Скатертью дорога, – только и произнёс Семён Иванович. По правде говоря, он не очень-то и жалел об этой потере. Люди, привыкшие к прежнему образу жизни, были с ленцой, требования начальника отряда выслушивали с явной неохотой.
Всё же в душе Дежнёва шевельнулась тревога за судьбу шестёрки, и он спросил:
– Вы хотя бы знаете, где сейчас обитает Стадухин с отрядом?
И услышал:
– Откуда нам знать? Поищем.
– Ищите иголку в стоге сена. Авось найдёте.
Старые соратники Дежнёва – а их осталось немного – продолжали служить под его началом и делить с ним все радости и печали. А отыскала ли шестёрка, покинувшая Анадырь, стадухинский отряд, не погибла ли в схвате с коряками, мы не знаем.
В 1653 году отряд Дежнёва ходил на неясачных анаулов. В столкновении с ними были убиты служилый человек Иван Пуляев и четверо промышленников, все старые ветераны морского похода 1648 года. Среди этих четырёх был и Мезенец, или Мезеня, тот самый, который когда-то охотился на моржей на Новой Земле и наставлял дежнёвцев по этой части. Погиб и Захаров, пострадавший от стадухинского разбоя. И ещё трое из отряда были ранены.
– Вот видишь, Никитушка, отряд потерял одиннадцать человек, если считать и тех, что ушли к Стадухину, – с горечью сказал Дежнёв своему помощнику.
– Мало нас осталось, Семейка, зело мало, – ответил Никита Семёнов.
– Малыми силами располагаем. Не можем дробить отряд.
– Ты это о чём?
– Всё о том же. Надо вести подавать о себе на Колыму. А послать можем только одного человека с отпиской да образцами рыбьего зуба.
– Но ведь дорога небезопасна. В горах можно столкнуться с нападением неясачных туземцев.
– Не преувеличивай опасность, Никитушка. На Анюйском камне анаулы давно замирились и исправно платят ясак. Пошлём надёжного человека в сопровождении вожей, наших друзей.
– Рискуешь, Семён Иванович.
– Может быть, и рискую. А что ещё остаётся нам с тобой делать?
После долгого колебания Дежнёв направил в Якутск через Колыму казака Данилу Филиппова. Данила вёз пудовый груз моржовой кости «для сглазу», то есть в качестве образца, и челобитную Семёна Ивановича. Никаких документальных свидетельств того, что Филиппов, сопровождаемый дружественно настроенными анаулами, встретился на своём пути через Камень с враждебными туземцами, чуванцами или анаулами, нет. Стало быть, до Колымы он добрался вполне благополучно. Миролюбивая и гибкая политика Семёна Дежнёва позволила русским приобрести среди аборигенов немало искренних друзей. Из таких подбирались надёжные проводники – вожи.
Как бы там ни было, Данила Филиппов достиг Колымы со своим ценным грузом цел и невредим. Летом следующего года он приплыл на коче колымского целовальника Шустина в Жиганск на Лене, а оттуда добрался на нартах до Якутска.
В эту пору якутским воеводой был Михаил Лодыженский. Он пожелал самолично встретиться с Филипповым в обширных воеводских хоромах. Приказал прислуживавшему ему молодому казаку подать Даниле ковш хмельного зелья и сказал ласково:
– Порадовал ты меня, порадовал, казак. Хорошие вести привёз. В Москве ждут моржовую кость. Искусные мастера вдохнут в неё жизнь, превратят в чудесные фигурки, причудливые резные украшения. Костяными пластинками разукрасят парадную мебель в царских и боярских палатах.
А про себя честолюбивый воевода подумал – уж теперь-то государь милостиво обратит внимание на воеводское усердие, обласкает, наградит высоким чином и посмотрит сквозь пальцы на его мздоимские грешки. Был великий мздоимец Митька Францбеков, не знал чувства меры, отчего и плохо кончил. Что греха таить, и ему, Михайле Лодыженскому, не чуждо желание запускать лапу в государственную казну. Уж так устроен человек, если судьба вознесла тебя высоко и дала в руки власть. Все предыдущие воеводы грешили мздоимством и ещё как грешили. А недруги из зависти писали в столицу жалобы на алчных воевод. Будут писать и на него, воеводу Лодыженского. Не без этого. Уж так устроен мир служилых людей.
Воевода, оторвавшись от сумбурных мыслей, стал с восхищением разглядывать моржовые клыки, брал их в руки один за другим и приподымал на ладони, стараясь определить вес. Потом передавал клыки ближайшим помощникам, дьяку, детям боярским, сотникам.
Воевода распорядился незамедлительно снарядить в Москву гонца, который доставит в Сибирский приказ присланную Дежнёвым кость. Самолично давал гонцу напутствия. Государственной важности дело. На побережье Восточной Сибири несметные возможности добычи «рыбьего зуба». Эту добычу можно продолжать и увеличивать для потребы Московского государства. А ещё воевода произнёс с угрозой: «Ежели не довезёшь государево добро...» Лодыженский не договорил, а только потряс кулаком перед носом оробевшего казака.
Меньший интерес воевода проявил к челобитной Семёна Ивановича, но всё же прочёл её. Дежнёв коротко сообщал о плавании вокруг восточной оконечности Азии, ещё не вполне представляя себе всю важность сделанного открытия. Жаловался на тяжесть анадырской жизни. Торговые люди, располагавшие некоторыми запасами товаров, пользовались спросом на них и продавали служилым людям по десятикратным ценам. Пищальницу – сеть для ловли пушного зверя, приходилось покупать за тридцать рублей, аршин холста – за два рубля, фунт пороха – за пять рублей. Челобитник жаловался на обнищание, долги и слёзно просил выплатить хлебное и денежное жалованье, которое не выплачивалось ему вот уже десять лет. Он также высказывал настойчивую просьбу прислать на Анадырь нового приказчика, который заменил бы его. Мы видим, что честолюбие вовсе не было свойственно Дежнёву, он не стремился главенствовать над людьми. Об этом свидетельствовала его просьба прислать ему замену. Семён Иванович предпочитал избавиться от бремени администратора и заниматься собственным промыслом. Мы видели, что если ему и приходилось становиться начальником, то лишь ввиду вынужденных обстоятельств. Исчезновение Федота Алексеева сделало Дежнёва руководителем экспедиции, вернее, её остатков. Прибыл на Анадырь Мотора с наказной памятью, утверждавшей его права анадырского приказчика, и Семён Иванович безропотно признал его власть и старшинство. Но вот Мотора погибает в схватке с непокорными туземцами. И опять неожиданная случайность делает Дежнёва начальником на Анадыри. Административное бремя тяготило его. Прочитав челобитную Дежнёва, воевода сказал машинально:
– Так, так... Подумаем не спеша. Подумаем.
Приближённые к воеводе уже усвоили, что это означало.
Лодыженский и не собирался принимать каких-либо решений. Все его просьбы и слёзные жалобы, изложенные в челобитной, остались без ответа.
Дьяк, ведавший воеводской канцелярией, человек угодливый, попросил воеводу:
– Дозволь, батюшка, полюбопытствовать и приобщить к делу.
Лодыженский передал ему дежнёвскую челобитную. Дьяк после разговора в воеводских хоромах перечитал её и пригласил Филиппова к себе для беседы. Долго расспрашивал казака о житье-бытье на Анадыри, больше из любопытства. Он вообще был человеком любопытным. При встрече с воеводой он заметил:
– Подумаем, подумаем не спеша.
Воевода не был расположен утруждать себя быстрым решением. Подумаем – значит, отложим в долгий ящик.
А моржовая кость была благополучно доставлена в Москву. Руководители Сибирского приказа с удовлетворением узнали об открытии ценного лежбища. Добычей «рыбьего зуба» заинтересовался сам молодой царь Алексей Михайлович. В Якутск был направлен царский указ, предписывавший всемерно развивать на Анадыри добычу моржового клыка.
Вернёмся же к Семёну Ивановичу Дежнёву и его товарищам. В 1654 году Дежнёв совершил два похода, первый на чуванцев и второй на коряков. Во время столкновения с чуванцами он был ранен ножом в грудь, но не поддался хворям. Второй поход был вызван тем, что коряки приходили на моржозый промысел к той самой корге, облюбованной русскими, и стали их конкурентами. «Коряцкие люди на коргу под нас тайно удобства для приходят и зверя морского моржа промышляют для корму – сообщал Дежнёв. – И мы, яз, Семейка, с товарищи на них ходили и дошли их четырнадцать юрт в крепком острожке, и Бог нам помог, тех людей разгромили всех». Кстати, во время этого похода Дежнёв «отгромил» у коряков ту самую «якутскую бабу», жену Федота Алексеева, которая поведала о его трагической судьбе.
В конце апреля 1654 года в нашей истории появляется новое действующее лицо, о котором мы лишь бегло упоминали. К анадырскому зимовью подошёл отряд служилых и промышленных людей Юрия (Юшка) Селиверстова. Он пришёл с Колымы сухим путём через Анадырский хребет.
Дежнёв встретил Юшка гостеприимно, возрадовавшись приходу новых людей и оживлению монотонной жизни на Анадыри. Но какое-то подсознательное чувство заставило его насторожиться. Угадывалось в Селиверстове что-то стадухинское, нехорошее: начальственный, властный тон, самоуверенность и, очевидно, властолюбие. Хотя и полного равенства с Михайлом здесь, пожалуй, не было. Держался Юшко (или старался держаться) просто, был любезен, охотно рассказывал о себе.
Он напомнил, что находился несколько лет тому назад в стадухинском отряде. Не был в восторге от тяжёлого, властного характера Михайлы. На Колыме Стадухин тоже заинтересовался моржовой костью и навыменивал её у аборигенов. Он послал Селиверстова с «костяной казной» с Колымы в Якутск. Из Якутска Юшко уже не захотел возвращаться в стадухинский отряд. Зиму он провёл в центре воеводства, а в начале следующего года подаёт челобитную на имя тогдашнего воеводы Дмитрия Францбекова, предшественника Лодыженского, с просьбой отпустить его на реку Погычу (Анадырь) для костяного промысла. Он убеждал воеводу, что по берегам моря лежит «многая замореная кость», то есть моржовые клыки от павших животных. И той костью можно было нагрузить целые кочи, – утверждал Юшко.
По корыстолюбию и жадности Дмитрий Андреевич Францбеков, пожалуй, превосходил своего преемника Лодыженского. Воевода быстро смекнул, что здесь открывается отличная возможность поживиться за счёт челобитчика, ссудил Селиверстову на подъём большую сумму денег из казны, более трёх тысяч рублей, как личные деньги. И конечно, объявил условие – возвратишь, Юшко, долг с хорошими процентами, когда разживёшься добычей. Вот за счёт этой большой суммы удалось хорошо снарядить экспедицию, приобрести коч со снастями, много хлеба, порохового зелья и свинца, большую партию разнообразных товаров для меновой торговли с аборигенами. Вместе с тем Селиверстов, как и многие промышленные люди, оказался в должниках у воеводы. Давая ссуды на снаряжение экспедиции, воевода опустошал казну. Служилым людям не выплачивалось жалованье – на это не было средств. Должники обязывались возвращать долги с высокими процентами, но не казне, а лично воеводе.
О казнокрадстве воеводы Францбекова сохранилось много свидетельств, в том числе и у иностранных авторов, например у шведского дипломатического комиссара де Родеса, видимо, общавшегося с Сибирским приказом. Этот шведский дипломат писал, что Дмитрий Францбеков ограбил всю Россию.
Разумеется, Юшко Селиверстов не поведал о своих денежных делах с воеводой Францбековым. Зачем об этом знать Семейке Дежнёву? А о плавании своём рассказал охотно. Отплыл Селиверстов из Якутска в конце июля. На коче с ним находилось шестнадцать промышленных людей. Выйдя из ленского устья в море, корабль миновал устье Яны и немного не дошёл до Святого носа. Здесь мореплавателей встретили сильные противные ветры, на море появились льдины, а потом и сплошные массы льда. Пришлось отойти к янскому устью, где и зазимовали. Следующим летом Селиверстов поплыл далее на восток и достиг Колымы, где набрал в свой отряд новую партию промышленных людей.
– Намеревались сперва идти в восточную часть Студёного моря и добираться до Анадыри морской дорогой, – рассказывал Селиверстов. – Повторить ваш с Федотом Алексеевым путь.
– Что же помешало? – спросил Дежнёв.
– Заторы льда в море.
Из этого признания Юшка мы видим, что уже вторая попытка повторить плавание Алексеева-Дежнёва вокруг Чукотки не удалась. Первую попытку, и также неудачную, предпринимал Михайло Стадухин.
– Видишь, Семейка, пришлось отказаться от планов прийти на Анадырь морем, – подвёл итог своему рассказу Селиверстов. – Решили идти сушей. Как видишь, достигли своей цели благополучно. Вышли к твоему зимовью.
Отношения Дежнёва с Юрием Селиверстовым складывались трудно. Честолюбивый, склонный к самоуправству, напоминавший этими чертами характера Стадухина, Селиверстов злоупотреблял поддержкой воеводы. Но вместе с тем это был по характеру совсем иной человек, скрытый интриган. Если Стадухин действовал открыто, нахраписто, грубо, шёл напролом, то Селиверстов плёл интриги исподтишка, умел нанести неожиданный коварный удар из засады. А вообще один другого стоили. И в этом Семён Иванович смог скоро убедиться.
Подходя к анадырскому зимовью, отряд Юшка погромил и пограбил по пути преданных Дежнёву мирных ходынцев. Среди пострадавших оказались родственники Чекоя, бывшего аманата, теперь пользовавшегося полным доверием Семёна Ивановича. Во время этого нападения Селиверстов убил родного Чекоева брата и потом хвастал этим.
Не сразу узнал Дежнёв о бесчинствах селиверстовского отряда, а когда узнал от ходынцев, которые пожаловались ему, пришёл объясняться с Юрием.
– Плохо начинаешь, Юшко, – резко произнёс Семён Иванович.
– Чем тебе не угодил?
– Пошто мирных ходынцев обидел, погром учинил?
– Откуда мы знали, что это твои друзья? На лбах у них сие не написано.
Селиверстов произносил это наивным тоном простачка, малость оплошавшего. Дежнёв убедился, что говорить об этом с Юшком бессмысленно. О его бесчинствах Семён Иванович сообщил в своей отписке: «...Юрье обошед ясашное зимовье, тех иноземцев разгромил: корм и всякой их промышленный завод поймал, и самих их иных ранил и насмерть у(бил)...»
Так Юрий Селиверстов начинал свою деятельность на Анадыри с открытого разбоя. Подобные самочинные действия наносили серьёзный ущерб политике Семёна Ивановича Дежнёва, стремившегося завоевать доброе расположение юкагирских племён не силой оружия, а миролюбием, доброжелательным обращением.
Прибыв на Анадырь, Селиверстов не скрывал претензий на главенствующую роль в крае. Сохраняя внешне нормальные отношения с Дежнёвым, он плёл против него тайные интриги, посылал в Якутск кляузные доносы. За глаза он называл Дежнёва и Семёнова «самозванными приказчиками». Слухи о таких высказываниях Юшка доходили до Семёна Ивановича. Претензии Селиверстова не подкреплялись никакими основаниями. Ведь он не имел наказной памяти от воеводы, утверждавшей его в должности анадырского приказчика. Основная масса служилых и промышленных людей не поддерживала его претензии, а сохраняла верность Семёну Ивановичу и говорила о его высказываниях в адрес Дежнёва с великим возмущением.
Дежнёв не мог сдержать себя и пришёл к Селиверстову объясниться.
– Чтоб ты знал, Юшко... Я ведь за своё место не держусь обеими руками. Написал челобитную воеводе, чтоб сняли с меня тяжёлую ношу, прислали мне замену. Решит воевода тебя сделать анадырским приказчиком – на то Божья воля. Не стану тебе помехой. А ты горланишь на всё зимовье – самозванные приказчики. Поневоле приказчики.
– Господь с тобой, Семейка, – возразил Селиверстов, пряча от него виноватые глаза. – Кто мог сказать тебе такое?
– Не важно, кто сказал. Многие. Повторяю, не держусь я за власть. Только поступать надо по закону. Принеси мне наказную память от воеводы, и передаю тебе власть по всем правилам.
– Полно, Семейка. Не из-за чего нам ссориться.
– Вот и я так думаю.
Внешне Селиверстов смирился с тем, что приказчиком продолжает оставаться Дежнёв. Но продолжал плести против него тайные интриги. С помощью всяких доносов, кляуз Юшко старался скомпрометировать соперника в глазах властей воеводства, добиться его отстранения от должности и возвысить свои мнимые заслуги. Вот один из таких примеров. Селиверстов сочинил версию, что будто бы не Дежнёв, а он, Юрий, открыл ту знаменитую коргу с лежбищем моржей во время плавания 1649 года. Версия была от начала и до конца лживой и нелепой. Чтобы открыть коргу, Селиверстову со Стадухиным пришлось бы плыть мимо Большого Каменного носа через пролив, называемый ныне Беринговым. А этого не могло произойти. Коч Стадухина, на котором тогда находился и Селиверстов, завершил своё плавание, как мы видели, на седьмые сутки после выхода из колымского устья. Стало быть, Берингова пролива он не достиг, а повернул обратно из-за неблагоприятных условий плавания.
Зачем Селиверстову понадобилось прибегать к столь явному обману? А затем, чтобы набить себе цену в глазах воеводских властей, и ещё затем, чтобы добиться единоличного, монопольного права промышлять на корге.
