Текст книги "Зона риска"

Автор книги: Лев Корнешов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

– Дайте вспомнить... Кажется, нет.

Андрей лихорадочно обрабатывал, как говорили у них в редакции, информацию. Он хорошо помнил премьеру в театре. Как-то его приятель, поклонник точных наук, сказал, что в нынешнее быстрое время, как правило, у двух совершенно незнакомых людей обязательно найдется третий, которого они оба знают. Это, мол, экспериментально доказали на спор молодые физики-теоретики. Андрей назвал все это чепухой, ерундой и еще какими-то другими словами того же порядка. Нет, убеждал приятель, под анекдотическое утверждение подведена теоретическая база, можно проверить. Они стояли на тротуаре, и людские волны обтекали их, будто разбиваясь об островок пути. «Ну что у меня может быть общего вот с этой красоточкой, что прилипла к витрине?» – возражал Андрей. «Давай проверим», – предложил приятель и смело подошел к девушке, обстоятельно изучавшей образцы кожгалантереи. Он извинился, объяснил ей суть спора. «Это у вас такой способ знакомства?» – поинтересовалась девушка. Андрей и его приятель дружно запротестовали и убедили девушку, что хотя они и рады были бы с нею познакомиться, но в данном случае обращаются к ней без черных, серых или других мыслей неприятных оттенков. Странно, но девушка поверила им. Втроем они перебрали три десятка разных фамилий, и действительно, общий знакомый нашелся, им оказался молодой журналист, которого Андрей знал по командировке на Украину – там он у девушки брал интервью. Приятель торжествовал: «С тебя причитается». Андрей смущенно мялся, девушка вдруг по-свойски сказала: «Вот что, мальчики. Журналисты все могут. В МХАТе сегодня премьера. Хочу на премьеру. А то сейчас вы скатитесь до пошлого «ставь бутылку»...»

Андрей билеты достал. Это была Нина... Потом побежали дни, как сказал поэт, светлые и печальные, и очень неожиданно Нина уехала.

Жизнь совершила какой-то странный круг и вновь напомнила о том дне, когда была премьера «Мы, нижеподписавшиеся».

Прощаясь с Ниной на перроне Киевского вокзала, когда шел мелкий теплый дождик и пахло железной дорогой – сталью, нефтью, краской, остывающим камнем, – расставаясь с Ниной в тот вечер, Андрей сказал ей: «А может быть, мы с тобой в одном государственном учреждении сыграем сценку из своего спектакля под названием «Мы, нижерасписавшиеся»?» Нина ничего не ответила, посмотрела на большое электронное табло («самое точное время!»), поднялась по лесенке в вагон, махнула рукой: «Я поехала!» И действительно плавно поплыла вместе с вагоном мимо растерянного Андрея: хотелось сказать так много, а получилась глупая шутка.

– ...Вернитесь на землю, дорогой Андрей Павлович! – Ревмир Иванович несколько раз повторил эти слова, прежде чем Андрей услышал его.

– Простите, Ревмир Иванович! – извинился Андрей. – Задумался.

– О приятном?

– Обо всем понемножку. И хорошее вспомнилось, и не очень...

– Не буду донимать вас вопросами. Но если не секрет, с кем вы тогда были в театре?

– Моя знакомая из Киева, Нина. Командировка у нее вскоре окончилась, и она уехала. Сперва звонила часто, потом – не очень...

– Понятно. И еще один вопрос: вы Жаркова хорошо знаете?

Андрей задумался. Хорошо ли он знал Романа? Их познакомила Тоня Привалова в штабе оперативного комсомольского отряда. Ребята после инструктажа собирались расходиться по вечерним маршрутам. С некоторыми из них Андрей был уже знаком, других видел впервые. Роману Жаркову предстояло патрулировать первый раз, и, может, поэтому Тоня сказала:

– Познакомьтесь, Андрей Павлович, с нашим пополнением. Роман Жарков заканчивает ПТУ, работает на нашем заводе.

Фамилия показалась Андрею знакомой. И, пожав руку долговязому широкоплечему парню из тех, кого полушутливо называют акселератами, Андрей включил свою память на полную катушку, выискивая в ее глубинах сведения о том, где он слышал такую фамилию.

– Вспомнил! – воскликнул он так обрадованно, что Тоня забеспокоилась.

– Что-нибудь важное?

– Вспомнил! – повторил Андрей. – О профессоре Жаркове я много слышал во время последней командировки в Африку. Кем он вам приходится?

– Это мой отец.

– В той стране, где я побывал, он пользуется необычайным авторитетом. Я очень хотел с ним встретиться, но он ушел с какой-то экспедицией в глубь страны. Точно: профессор Жарков, геолог. Значит, это ваш родитель?

– Да, – тихо ответил Роман. – Только, пожалуйста, не так громко, – попросил он: на них стали оглядываться другие ребята, – я не очень распространяюсь на темы о родственниках.

– Да что вы! – изумился Андрей, – Таким отцом можно гордиться.

– Понимаете, – объяснил Роман, – не хочу, чтобы ребята принимали меня за профессорского сынка. Отец у меня чудесный, но греться в лучах его известности...

Тоня Привалова с интересом прислушивалась к разговору.

– Молодец, Роман, – одобрила она, – у нас, автозаводцев, собственная гордость. Мы тоже кое-что делаем и для страны, и для планеты, верно?

– Точно! – подтвердил охотно Роман. – На наших машинах ездят во многих странах, в том числе и африканских.

– Пошло-поехало! – засмеялся Андрей. – Мы, рабочий класс... Его величество... и так далее.. Жаль, Роман, что я не встретился с вашим отцом, очерк о нем написать хотел. Когда он возвращается?

– Не скоро, осенью. – В голосе Романа явно зазвучали унылые нотки. Андрей их услышал и еще подумал: надо же, взрослый парень, а так по отцу тоскует.

Ребята взяли красные повязки, вышли на улицу. Ушел и Роман, Андрей и Тоня еще недолго пробыли в штабе, потом Андрей попрощался и побежал в редакцию, в номер была заверстана его статья.

О чем же тогда он писал? Кажется, это было интервью о ходе строительства газопровода «Дружба». Точно, пришлось, собирая материал, побегать по министерствам. Но ведь это было уже в начале лета... Чтобы вспомнить какое-либо событие, Андрей прежде всего прикидывал, что он тогда писал, материалы оставались В памяти надолго, это была чисто профессиональная черта, так строители часто говорят: «Это было тогда, когда мы сдавали школу...»

Значит, он познакомился с Романом Жарковым в дни публикации своего интервью о «Дружбе»... Правильно, было начало лета, стройка развернулась вовсю, он очень хотел поехать туда в командировку, но редактор сказал: «За тобой должок, серия материалов, рассчитайся, а потом уже наматывай километры, транжирь командировочные». Но если тогда начиналось лето, а на премьере с Ниной они были ранней весной, еще снег только сходил, правильно, было зябко, и после спектакля они долго ловили такси, если все это так, то... Получалась какая-то чепуха-чепушинка.

– Снова ушли в себя, Андрей Павлович? – Ревмир Иванович был человеком деликатным, но настойчивым.

– Вы же и виноваты, – попытался отшутиться Андрей. – Задаете вопросы, на которые так просто не ответишь. Знаешь ли хорошо человека? Это вам не дважды два четыре. Роман Жарков на меня произвел прекрасное впечатление: основательный парень, честный и добрый, хорошо знает, что от жизни хочет, на земле стоит крепко.

– Видите, какая исчерпывающая характеристика, – улыбнулся Ревмир Иванович. – Вот бы все так, а то заладят: «устойчив», «повышает», «работает над собой», «книголюб» и что там еще, а копнешься – подлец из подлецов. Значит, крепко стоит Жарков-младший на земле-матушке?

– Думаю, что да.

– Прекрасно, Андрей Павлович. Уже скоро одиннадцать, сейчас придет ваш тренер Инна...

– Тренер... – заулыбался Андрей. – Все мои «тренировки» – вдох, выдох, руки в сторону, опустить...

– Не прибедняйтесь! Все у вас идет хорошо, скоро гантели таскать будете. А сейчас вам надо отдохнуть, и потому разрешите откланяться.

Следователь ушел, пообещав, что на днях наведается, если возникнут новые вопросы, а то просто так – проведать. Андрей снова перебрал в памяти те в общем-то не такие уж и давние события. Получалось вот что: он еще не был знаком с Романом Жарковым тогда, когда ходил с Ниной в театр. Да, в театре он был. Вполне вероятно, тот же спектакль смотрела и Инна. Но Тоня Привалова познакомила его с Романом позже... Значит, Инна зачем-то сказала неправду. Или что-нибудь напутала...

Почему Андрей промолчал и не сказал об этих своих неожиданных выводах Ревмиру Ивановичу, он и сам не объяснил бы. Скорее всего потому, что было у него непреложное правило: если появляются сомнения, вначале разреши их сам, а потом уже делись с другими.

Ревмир Иванович почему-то заинтересовался его, Андрея, знакомыми по бару «Вечернему» и автозаводу. Мужик он сдержанный, и обычно сложно понять, к чему клонит. Вот как организовал «случайную» встречу с Инной в палате, свои вопросики задал мимоходом, будто поддерживая светскую беседу.

Точно в одиннадцать появилась Инна – спокойная, сдержанная, в меру равнодушная.

– Начнем, больной? – спросила она, почти не скрывая, как надоели ей все эти вялые, медленные упражнения – каждый день одно и то же.

ОСОБО ВАЖНАЯ ПЕРСОНА

На автозавод Мишка Мушкет собирался с волнением. Он отутюжил брюки, чего давно уже не делал, вычистил голубую нейлоновую куртку, попытался щеткой надраить туфли. Геннадий Степанович заметил старания Мишки, без интереса спросил, куда тот собирается. Вчера вечером он и Сеня Губа крепко приложились к бутылке, и с похмелья у Десятника все кружилось перед глазами, саднило под сердцем от круто заваренной на спиртном злости. В последнее время не везло, разладилась тесная компания, с которой проворачивал он неплохие дела, откололся старый приятель, корешок еще по Северу, сказал, что с него хватит, пора пожить по-человечески, а не в ожидании нового срока. Надвигалось одиночество, ведь не принимать же в расчет Сеню Губу – с ним вдвоем только пить хорошо. Впереди явно высвечивала мель, сидеть на ней не хотелось, Геннадий Степанович упорно искал новые сферы для применения своего опыта. Чутье подсказывало, что самое время замести старые следы и протоптать тропинки туда, где его не знают. «Пятачок» на углу Оборонной давно вызывал деловой интерес, и кое-что там уже было прокручено, завязаны связи, но все это было мелковато, копеечно. Словом, надо было решать, выискивать новые варианты, а это ой как непросто.

Мишка мелькал по комнате в приподнятом настроении, и Десятник начал раздражаться, наливаться злостью – ишь разошелся. Он стал так, что брат не мог пройти к выходу, спросил:

– Ты чего забыл на заводе?

Мишка хорошо изучил признаки надвигающейся грозы, старался, когда Геннадий с похмелья, смыться куда-нибудь, но сейчас это вряд ли удалось бы – брат глыбой возвышался у порога, обойти его и тихо выскользнуть из квартиры не было никакой возможности» Мишка пожалел, что сдуру ляпнул про завод.

– Да так... – словно бы извиняясь, сказал он. – Обещали автодром их показать.

– Кто?

– Знакомые пацаны.

– Не крути! – прикрикнул Десятник. – На автодром по специальным пропускам ходят, знаю, а таких окурков, как вы, и близко не подпускают.

– Вот не поверишь, – взмолился Мишка, – ну точно, пацан один обещал. У него там брат испытателем работает...

Мишка сразу же решил, что ничего не скажет Геннадию о своих новых знакомых. Десятник не любил, когда что-либо непривычное вторгается в их жизнь, сторонился новых людей. А тут речь шла не просто о приятелях – о журналисте и секретаре комитета комсомола. Для Десятника такие были все равно что жители другой планеты, а из враждебного стана – это точно. Потому Мишка и сочинил на ходу историю с приятелем и его братом-испытателем. Геннадий, несмотря на всю свою подозрительность, поверил, освободил выход, даже поинтересовался:

– А в «Фруктах – овощах» договорился, отпустили?

– У меня сегодня отгул, – повеселел Мишка, – за воскресенье в конце месяца, когда план перевыполняли.

– Ты смотри! – на всякий случай вновь повысил голос Геннадий.

Трудно было сообразить, к чему относится этот угрожающий окрик. Может быть, просто Десятник подумал о том, что рабская покорность младшего брата рано или поздно кончится и тогда он останется только с Сеней Губой: «привези-отвези»... Правда, и Сеня неожиданно пригодился в намечающихся делах на «пятачке», с его помощью вышел Десятник на интересного пижончика с цепкой хваткой. Геннадий Степанович уже давно приметил «фирмачей» на «пятачке», ловко подсунул им Сеню Губу с его колымагой, собрал через него необходимые сведения. Перед «фирмачами» Сеня не скрывал, Что работает на сильного хозяина, и полегоньку приучал шмаркачей – Десятнику почему-то слово «фирмачи» не нравилось – к тугой узде.

Мишка обрадовался, что так легко удалось вырваться, и помчался на завод. Он опоздал минут на пять. Через проходную шли озабоченные, деловые люди, Праздношатающихся здесь не было, и Мишка еще издали заметил, что Привалова его не встречает. Он грустно стал под ярким кумачовым стендом со словами: «Спасибо за ударный труд, товарищи!» «Ишь ты, – подумал Мишка, – еще благодарят. Сказал бы я грузчику дяде Васе к концу работы: «Спасибо, дядя Вася, за ударный труд!», то-то у него вытянулась бы физиономия». Однако здесь, на заводе, признал Мишка, на бочке с огурцами портвейн не распивают, как тот же дядя Вася в подсобке, здесь работают на полные обороты. Он подумал именно так: «работают», хотя на язык привычно просилось – вкалывают. Но не очень шло это расхожее словечко к заводским корпусам, громадными прямоугольниками вставшими за проходной.

– Давно стоишь? – Мишка ощутил на своем плече чью-то тяжелую руку. Он инстинктивно двинулся в сторону, рывком обернулся и оказался лицом к лицу с плечистым парнем в темном комбинезоне.

– Ты Михаил Мушкетеров? – спросил парень.

Мишка не сразу сообразил, что это его спрашивают, собственная фамилия для него звучала чудно, привык, что все в округе зовут уже давно или Мишелем, или Мушкетом.

– Я. – Мишка на всякий случай чуть отступил назад, он всегда так делал, когда предстояли объяснения. И хотя сейчас он вроде бы ничего не натворил, но предосторожность еще никому не повредила, так было принято считать среди его приятелей.

– Не дергайся, – строго сказал парень. – Договаривался о встрече с Приваловой?

Мишка кивнул.

– Тогда пошли. Тоня сейчас занята, поручила мне тебя встретить и, так сказать, сопровождать.

Они прошли через проходную – парень показал пожилому вахтеру пропуск, в который была вписана Мишкина фамилия.

Заводская территория встретила Мишку необычной тишиной. Он думал, что придется на каждом шагу уступать дорогу грузовикам, автокарам, погрузчикам, другой технике, по его представлениям, на заводе, где трудятся несколько тысяч человек, должно быть полно снующего народа. Старшему брату, когда он возвратился с Севера дальнего, предлагали устроиться на крупный завод по соседству с Оборонной, но он презрительно процедил сквозь зубы: «Пусть мокрогубые там ишачат». Почему «мокрогубые», Мишка не понял, но запомнил, как брат говорил за бутылкой с Сеней об этом и еще о том, что на заводах умному человеку развернуться негде, там от звонка до звонка и по линеечке, а ему надо, чтобы сам себе хозяин и подальше от завкомов, месткомов и прочих штучек, портящих кровь и самочувствие. Мишка тоже считал себя умным и, когда его спрашивали, правда, редко, где он работает, равнодушно сообщал про свои «Фрукты – овощи», добавляя, что там обстановка ничего, на шее никто не отдыхает. А о том, как люди работают, представление у него складывалось по своему овощному магазину, по перебранкам продавщиц с подсобниками, шумным и гневным всплескам директрисы Анюты, по бутылке дешевого вина к вечеру, а то и с утра. Мишка догадывался, конечно, что так не везде и не во всех магазинах, но чем дольше он «вкалывал», тем реже приходили в голову подобные мысли.

Сейчас он впервые в жизни прошел заводскую проходную и удивился тишине, которая была звонкой, насыщенной рабочими ритмами. Лишь изредка в нее врывался гул мощного мотора, шипение сброшенного пара, перестук на стыках тепловоза.

– А где люди? – не удержался, спросил Мишка спутника.

– Люди работают, – ответил тот, ведя Мишку в глубь территории.

– У вас всегда так тихо?

– Почему тихо? – удивился парень. – Ты прислушайся, сколько всякого интересного в такой вот тишине!

Мишка попробовал прислушаться, но у него не получилось, тишина ему ничего не говорила. Они шли по заводской территории, напоминавшей большой город со своими улицами, светофорами, перекрестками, сквериками, клумбами, даже фонтанами. Только указатели на скрещении «улиц» и «улочек» были особые – на них светящийся яркой краской были выписаны названия цехов и заводских служб, и дома в «городе» были тоже необычные – вытянутые вдаль гигантские прямоугольники из стали и стекла, они напоминали вросшие в землю геометрические фигуры, составленные великанами.

– Здесь заблудиться можно, – сказал уважительно Мишка.

– Запросто, – подтвердил парень. – Кстати, меня кличут Володей.

– А куда мы идем?

– Как куда? Тоня сказала, чтоб на автодром тебя сводил, показал, что к чему.

– Ты кем работаешь?

– Водителем-испытателем.

– Ну?

Мишка удивился несказанно. Володя был старше его всего на несколько лет, а вот на тебе – испытывает машины.

– И давно ты здесь?

– Уже пять лет, – охотно ответил Володя. – После ПТУ пришел слесарем, но уж очень меня волновала новая техника, вот и добился своего, назначили испытателем.

Мимо, как по настоящей городской улице, катила машина, и Володя, подняв руку, остановил ее, поговорил с водителем, попросил подвезти к автодрому. Водитель открыл дверцу, пригласил: «Влезайте». Они были знакомы – Володя и водитель – и сразу же заговорили о новой модели, о том, когда она «пойдет». Мишка сидел в уголке, помалкивал.

– Прибыли, – сказал Володя.

Автодром напоминал гигантское поле. На нем причудливо вились, сплетались, поднимались ввысь и резко ныряли под уклон бетонные ленты дорог. Володя вначале объяснил Мишке, как проводятся испытания машин, какие требования к ним предъявляются, что должен знать водитель-испытатель. Выходило, что знать он обязан многое, новый знакомый легко называл формулы, толковал о законах физики, сопротивлении материалов, аэродинамике и других премудростях, о которых Мишка имел весьма смутное представление. Володя, не замечая Мишкиной неосведомленности в том, что было для него простым и ясным, с энтузиазмом рассказывал о своем деле, о том, какое это удовольствие – узнавать новую машину, давать ей путевку в жизнь.

– Я свою работу ни на какую другую не променяю, – заключил монолог о водителях-испытателях Володя.

Все это для Мишки было странным. Никогда и никому не говорил он доброго слова о своей работе, в магазине грузчики, собравшись в подсобке или на заднем дворе среди ящиков, дружно костерили все и всех, каждый контейнер картошки-капусты выкатывали продавцам в торговый зал, будто делали огромное личное одолжение. В кругу приятелей Мишки тоже о работе заговаривали редко, будто это было то ли неинтересно, то ли зазорно.

– Ты постой здесь, – предложил Володя, а я пойду к начальнику, договорюсь, чтоб разрешили тебя прокатить по трассе.

Об этом Мишка и не мечтал.

Володя вскоре возвратился и подвел Мишку к одной из выстроившихся в ряд машин. Дежурный по автодрому взмахом флажка выпустил их на трассу.

– Держись! – заорал в восторге Володя, азартно поблескивая глазами. Машина, недолго набирая скорость, туго ушла навстречу горизонту, и Мишке почудилось, что они в самолете и вот-вот оторвутся от земли, унесутся в синеву. Спидометр показал 140, потом 160, потом даже 180 километров, и, хотя привязные ремни крепко прижали Мишку к сиденью, он во что-то вцепился руками, чтобы еще сильнее ощутить свою слитность с возбужденно гудящей, красивой, рассекающей простор машиной. На виражах, подъемах и спусках сладко замирало сердце, и было совсем не страшно. Володя управлял машиной с особым шиком опытного водителя – никаких резких движений, – и она была послушна его воле даже тогда, когда он выжимал из нее все силенки. Они прошли трассу из конца в конец, миновали только участок с рытвинами и ухабами, Володя сказал – там неинтересно, только всю душу вытряхивает. Когда кончилась стремительная гонка, Мишка какое-то время привыкал к твердой земле под ногами, к тому, что все вокруг остановилось, не мелькает мимо бесконечной лентой.

– Здорово! – сказал он. – Спасибо!

– Не мне спасибо, – добродушно ответил Володя. – Это Тоню благодари, она обо всем договорилась.

Мишка спросил, с кем уславливалась Тоня, ему хотелось почему-то знать это, и Володя объяснил, что автодром у них на режиме и сюда не каждого заводского пустят, не говоря уже про то, чтобы прокатить по трассе.

– Но Привалова все может, если захочет, – с уважением сказал он. – И тут кого-то попросила, кому-то позвонила, с кем-то договорилась, и вот катают тебя как ВИПа.

– Чего? – удивился Мишка.

– Совсем темный, – рассмеялся Володя. – Ты в школе английский штурмовал?

– Ну, – отделался неопределенным Мишка.

– ВИП – это первые три буквы от английских слов «чрезвычайно важная персона». Аэрофлотовский термин, ВИПам в самолетах всегда лучшие места и вообще особое внимание...

– Ясно.

Мишка сам бы себе не признался, как ему приятно, что причислен к каким-то неизвестным ему ВИПам, словно к редкому племени.

– Между прочим, – заметил Володя, – тут на днях один из главка просился на трассу, так ему отказали.

– Значит, я действительно особо важная персона? – иронически протянул Мишка.

– А что, – согласился Володя, – может быть, и так. От таких вот, подрастающих, будущее зависит. Понял? Так что смотри на мир с гордостью и достоинством.

Мишке захотелось сделать что-нибудь приятное Володе, и он предложил:

– Приходи в субботу к нам на Оборонную в бар «Вечерний», меня там каждый знает, сразу найдешь...

Володя удивился.

– А чего я там забыл?

– За классную езду выставлю коктейли.

– Не увлекаюсь, – отрезал испытатель.

– Совсем? – пришла очередь удивляться Мишке.

– Ни капли. Для моей профессии это гибель. Впрочем, и для любой другой тоже.

– Ну тогда, может, тебе чего-нибудь достать из фирменных шмоток?

– Брось ты, – поморщился Володя. – У меня лучшая в мире одежда, я ее ни на какую другую не променяю.

– Какой фирмы? – заинтересовался Мишка.

– Нашей, заводской! Вот она, на мне. – Володя ткнул пальцем в свой рабочий, аккуратно подогнанный комбинезон.

– Ну, как хочешь. – Мишка понял, что его заманчивые предложения, от которых у многих его приятелей обвисали уши, в данном случае успеха не имеют.

– Пошли в комитет, – предложил Володя. – Привалова ждет, совещание у нее, наверное, закончилось.

В комитете комсомола было людно, толпились парни, девчата. Все они чувствовали себя здесь свободно, говорили громко и уверенно, видно, хорошо знали друг друга. «Подожди, – увидев Мишку, сказала Тоня Привалова и указала ему на стул. – Спасибо, Володя, – поблагодарила она спутника Мишки. – За мной должок!» Володя улыбнулся Приваловой, попрощался взмахом руки с Мишкой и протиснул свои широкие плечи в дверь, к выходу.

Тоня заканчивала разговор с двумя девушками, которые сперва возбужденно, обе сразу,. возражали ей, потом понемногу стихли и наконец согласно закивали в ответ на ее слова о том, что Шемякина исключать из комсомола никак нельзя, наказание он, конечно, заслужил и продрать его следует примерно, но исключение – это крайняя мера, все равно что между человеком и коллективом стенку поставить. «Во, заразы, – неприязненно покосился Мишка на девиц. – Такие энтузиастки не то что исключить могут – погнать на край света босиком по битому стеклу». О неизвестно что натворившем Шемякине он подумал с сочувствием.

В комитете комсомола он никогда раньше не бывал, просто не представлял, как это можно прийти в комитет и удобно, будто у себя дома, расположиться на стуле. Он уважительно покосился на знамя с орденской лентой, попытался пересчитать Почетные грамоты в застекленных рамках на стене и быстро сбился – их было много, – с интересом рассмотрел спортивные кубки на специальных подставках и подарки иностранных молодежных делегаций.

Девчонки наконец попрощались и ушли.

– Как на автодроме? – спросила Привалова.

– Все о’кэй! – попытался щегольнуть замысловатым словечком Мишка.

– Тогда порядок. Володя понравился?

– Еще бы! Как он тачку гоняет по кругу!

– Не тачку, Мишенька, а машину. Не вздумай так выразиться при заводских ребятах. Мы ведь их очень любим, машины эти, которые собираем своими руками. В них частица нашей души и мечты. Понял?

– Разъяснила.

– Тогда пошли. – Тоня перебросила через руку плащик.

– Куда?

– Покажу тебе главный конвейер. Время есть?

– Навалом! – обрадовался Мишка. – Я в отгуле сегодня.

Конвейер встретил их ритмичным, строгим гулом. Громадные лапы бережно сжимали кузова машин, которые медленно двигались вплотную друг за другом, бесконечно, безостановочно. Тоня и Мишка не торопясь прошли всю нитку конвейера, и Мишка увидел чудо: жестяной, неуклюжий, зияющий пустотами каркас (консервная банка, подумалось) превращался в изящную, красивую, начиненную сложным оборудованием машину, которую даже заправляли здесь же, чтобы она могла своим ходом выскочить из сборочного цеха.

В одном месте Тоню остановили шумными возгласами девушки-сборщицы. Девчата, ловко орудуя гайковертами, все разом кричали что-то приветливое и радостное. Тоня ухитрилась, не отрывая сборщиц от работы, с каждой поздороваться.

– Моя бригада, – сказала она Мишке. – Я здесь знаешь сколько смен провела! Тысячи машин прошли через мои руки. Иногда иду по улице, навстречу машинка нашего завода катит. Я смотрю и думаю: а не тебя ли, красавица, мы по винтикам собирали?

Мишка молча слушал Тоню. То, что она с такой гордостью говорила о работе, было непонятно, странно, никак не совпадало с распространенным среди Мишкиных приятелей представлением о заводских «работягах».

– Я часто сюда прихожу, – продолжала Тоня. – Особенно когда устану от беготни, суетни, заседаний всяких. Нет ничего на свете лучше заводской работы.

– Что же в комитет перебралась, поближе к президиумам?

– Кстати, Миша, в президиум лучших людей выбирают, – строго ответила Тоня. – И в комитет я не перебралась, как ты выразился, меня туда партком рекомендовал, комсомольцы на отчетно-выборной конференции избирали. Когда человеку говорят «надо», он обязан к такому слову прислушаться. Вот отработаю до следующей конференции – и снова сюда, на конвейер.

– Так ты же институт закончила, инженер...

– Ну и что? Буду бригадиром или мастером. Видишь, сколько ребят на конвейере? И почти каждый учится. Кто в вечерней школе, кто в техникуме, а некоторые в институтах. На автозаводе большинство ИТР – из рабочих, здесь же и начинали.

С Тоней многие здоровались, даже крановщица дала резкий сигнал, а когда Привалова подняла голову – высунулась из своей стеклянной кабины под самым потолком.

– Все тебя здесь знают! – сказал Мишка.

– Поработай с мое, и тебя узнают.

Мишка представил себя у конвейера и попытался скептически усмехнуться. Но улыбка у него получилась жалкой, растерянной.

Они подошли к участку, где ставились на машины моторы. Здесь работали парни, они легко управлялись с тяжеловатыми даже на вид моторами, Мишка отметил, как четко и красиво выполняют они свою нелегкую работу.

– Вот тот, плечистый, – показала на одного из сборщиков Тоня, – заканчивает МАДИ, а его напарник дружинник и чемпион завода по самбо. Так что советую с ним в конфликт не вступать.

– Обойду стороной, – шутливо согласился Мишка. Ему легко было разговаривать с Тоней, она никого не «строила» из себя, вела себя по-свойски, как хороший приятель. И Мишка искренне пожалел, когда дошли до конца конвейера, что путешествие закончилось, – готовенькие машины здесь легко соскальзывали на бетон настила.

– Понравилось? – спросила Тоня.

– Клево, – сказал Мишка.

– Что-что?

– То есть очень хорошо, – объяснил Мишка. – Это так у нас ребята говорят.

Тоня посмотрела на часы, что-то прикинула.

– Торопишься, – отметил Мишка. Он не хотел быть навязчивым.

Впервые за много лет с ним обращались как с равным, и он не мог не оценить это.

– Всегда не хватает времени, – сокрушенно сказала Тоня. – Но полчасика на обед мы с тобой, Миша, еще выкроим. Пошли в нашу столовую,

– Спасибо, – Мишка помялся, – мне еще не хочется есть...

– Пойдем, – решительно направилась к боковому выходу из цеха Тоня, – я тебя приглашаю.

Столовая находилась неподалеку и соединялась с цехом крытой галереей. «Удобно», – отметил Мишка. Его поразили предельная чистота в обеденном зале, чистые халаты подавальщиц, чеканка и картины на стенах.

– У вас тут получше, чем в городском кафе, – оценил он.

– Конечно, – подтвердила Тоня. – Засекай время, за сколько получишь обед.

Для того чтобы пробить чеки, взять подносы и приборы, получить все от салата до компота включительно, им понадобилось пять минут.

– Вот так, – с гордостью постучала пальчиком по циферблату часов Тоня. – Расход обеденного времени минимальный, остальное – на отдых.

Обед Мишке понравился.

– Сколько стоит? – поинтересовался у Тони.

– Восемьдесят семь коп.

– Вполне...

– В городских столовых дороже.

Мишка неожиданно засмеялся.

– Ты чего?

– Вспомнил, как мы рубаем в нашем магазине... Бутылку портвейна в подсобке на бочку, пару соленых огурцов, батон, кусок колбасы...

– Жуть, – чуть приметно улыбнулась Тоня. – А у нас, между прочим, забыли уже, когда в последний раз кого-нибудь на территории завода с бутылкой засекли.

– Да, здесь не разгуляешься, – протянул Мишка. – Кстати, что тот парень, ну, которым в комитете две сороки возмущались, натворил?

– Шемякин?

– Он самый...

– Станок запорол.

– Ух ты... Что же ему теперь будет?

– Неприятно, конечно, но, как говорится, не смертельно. Рано его самостоятельно за станок поставили, вот он и попал в историю. Прикрепим к нему наставника, кадрового рабочего, пусть еще подучится. Я его знаю, Шемякина, у него действительно все случилось от неумения, а не от лени или разгильдяйства.

– Добрая ты, – неожиданно сказал Мишка.

– Не очень, – нахмурилась Тоня. – Шемякин убыток, конечно, возместит. Добренькой за счет государства быть нельзя, понятно, Миша?

– Ясно-понятно.

Тоня проводила Мишку до проходной. Они по дороге поговорили о том о сем. Мишке не хотелось уходить, но Тоня начала спешить, поглядывать на часы.

– Извини, Миша, – наконец прямо сказала она. – Мне пора в комитет, ребята, наверное, уже заждались.

– Спасибо, Тоня, – смущаясь, поблагодарил Мишка. И решился, ломким от волнения голосом спросил: – Если я еще к тебе приду, ничего?

– Давай приходи, – пригласила Тоня. – Только предварительно позвони мне. Запиши телефон.

Она продиктовала номер телефона, протянула руку:

– Пока.