Текст книги "Зона риска"

Автор книги: Лев Корнешов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

Привалова покраснела, и Андрей увидел, что смущение ей к лицу. Но глаза у нее оставались все такими же строгими.

– Потом – заочно институт, и все это время комсорг одного из самых беспокойных цехов...

– Не расхваливай, Коновалов, – перебила холодновато Тоня, – мы не на смотринах, а я не невеста.

– Кстати, Тоня не замужем, хотя соискателей руки и сердца хоть отбавляй.

– Перестань, – все-таки оттаяла Тоня. – Давай о деле.

В голосе у нее появились властные нотки, и стало понятно, что эта девушка умеет и командовать, и потребовать выполнения своих распоряжений. Она чуть, самую малость, смягчила тон и сразу стала очень привлекательной: и смущение и улыбка явно красили, ее, она это знала и, может, поэтому из всех сил старалась казаться неприступно строгой. Андрею захотелось сравнить ее глаза с васильками. «У нее были глаза как васильки ранним летом, когда они только начали впитывать голубень неба и горячие лучи солнца, а волосы напоминали спелую рожь, и на этом золотом фоне глаза казались очень беспокойными, глубокими» – слова сами складывались в очерковые фразы, но Андрей отмахнулся от них – штамп, стандарт, и сосредоточился на том, о чем говорил Коновалов.

– Значит, для тебя не новость то, о чем нам так страстно повествует Андрей Павлович? – спросил секретарь у Тони.

– «Пятачок» давно уже вызывает у нас тревогу. Что касается бара «Вечернего», то мы им не занимались, не видели связи с «пятачком».

– Прикрыть «пятачок» пробовали? – поинтересовался Коновалов.

– А что толку? Найдут другое место в каком-нибудь тупике...

– Что же, так пусть и толкутся, гниют в своем «комке»? – Голос у Коновалова вдруг стал резким, твердым.

«Оказывается, этот очкарик с характером», – отметил про себя Андрей. Признаться, вначале секретарь не произвел на него впечатления: какой-то щуплый, узкоплечий, непрестанно балагурит. Впрочем, внешность бывает обманчивой, это Андрей усвоил хорошо, встречаясь по журналистским делам с самыми разными людьми.

– Сделаем так, – решил Коновалов. – Вопрос – на заседание комитета комсомола. Посоветуемся с ребятами, как лучше подступиться. Готовишь ты, Антонина, и твои сектора. Тебя, Андрей Павлович, мы пригласим на заседание, поделишься, как говорится, живыми впечатлениями. На комитете разработаем широкий план мероприятий, чтобы рвануть этот бурьян с корнем. Но начинать будем уже сейчас, время в таких случаях дорого.

Коновалов посмотрел на листки настольного календаря, что-то прикинул.

– Давай-ка, Антонина, пригласим сегодня на восемнадцать ноль-ноль командира оперативного отряда и его активистов.

Он сокрушенно развел руками:

– Хотел с женой в кино пойти – в кои-то веки... Снова не получится. Говорят, «Клеопатра» мировой фильм, ты случайно не видел? – спросил Коновалов у Андрея. Глаза у него азартно заискрились, он стал похожим на мальчишку, и было понятно, что секретарь очень желал бы посмотреть «Клеопатру», но работа у него такая – немеренная, не разлинованная по часам, и жене предстоит скучать и в этот вечер, ничего не поделаешь. А сколько их уже было, таких вот вечеров, которые твердо обещал провести дома, в семье, но невесть откуда появлялось неотложное дело, и все планы летели вверх тормашками? Секретарь все больше нравился Андрею не показной, для корреспондента, а естественной, выработанной длительной самотренировкой, деловитостью, и он спросил у Коновалова:

– Ты что заканчивал?

– Бауманский. А ты, наверное, МГУ? Факультет журналистики?

– Нет, я по образованию международник.

– Я после Бауманки получил назначение на этот завод. Увлекался ЭВМ, а здесь центр управления даже не по последнему слову, а по завтрашнему уровню оборудован. Два года проработал на производстве – и в комитет...

– Отказывался?

Коновалов засмеялся:

– А ты думал? У меня ведь диссертация практически готова была. Оставалось работы на полгода. Пришлось отложить до будущих времен.

Андрей знал – в комсомоле немало таких безотказных ребят: им говорили «надо», и они оставляли любимое дело, рушили свои планы, теряли в зарплате, работали по выходным и вечерам, потому что действительно это было надо. От них многое требовали, и они принимали это как должное. Их часто поругивали: и вышестоящие инстанции, и комсомольцы на собраниях и конференциях – и они считали, что так и должно быть, здоровая атмосфера критики всегда полезна. Требовалось – работали на пределе, на износ. Вот и Коновалов из таких.

– А что потом?

– Вернусь к своей электронике. Пытаюсь пока не дисквалифицироваться, да разве угонишься?.. Запиши телефон Тони, – сказал Коновалов, – все вопросы теперь через нее...

Он как бы подводил черту под разговором.

Андрей записал телефон Приваловой, протянул ей свою визитную карточку. Неожиданно для себя спросил:

– Вы будете на сегодняшнем вечернем совещании с оперотрядовцами?

– Конечно. – Тоня тоже привыкла ломать свои планы под лавиной срочных дел.

– Сколько ваше заседание продлится?

– Не меньше часа, у ребят наверняка есть свои соображения, наблюдения, надо их выслушать.

– А потом?

– Уж не хочешь ли ты, Андрей Павлович, ей свидание назначить?

Коновалова явно забавляло смущение Тони.

– Именно, – подтвердил Андрей. И предложил Приваловой: – Если у вас нет неотложных дел, приходите вечерком в бар «Вечерний». У меня там появились приятель и приятельница, я с ними буду... Посмотрите и на действующих лиц будущих боевых действий, и, так сказать, на места возможных сражений...

– А что? – поддержал Андрея Коновалов. – Идея... Сходи, Тоня, глянь на этих субчиков. Может, чего и придумаешь при близком знакомстве.

Привалова недолго колебалась, что-то прикинула про себя, чуть покраснев, кивнула:

– Я согласна, Андрей Павлович.

Андрею нравилось ее умение заливаться легким румянцем по поводу и без повода. Вот тебе и сухарь-девица, синий чулок... Он осторожно, чтобы окончательно не смутить девушку, сказал:

– Можно дать вам совет, Тоня?

– Конечно, Андрей Павлович.

– Собираясь в бар «Вечерний», оденьтесь... ну, как бы выразиться... – Андрей несколько секунд подыскивал нужное слово, – ...посвободнее, что ли. Иначе вы будете очень выделяться среди тамошней публики. И постарайтесь не называть меня по имени-отчеству, можете просто Андреем и на «ты».

– Спасибо за совет...

Мысль пригласить Привалову в бар «Вечерний» возникла у Андрея внезапно. Конечно, если бы спросили, зачем это ему понадобилось, он бы ответил, что следует поближе познакомиться со вторым секретарем комитета комсомола – ведь именно она будет заниматься теми сложными вопросами, которые привели его и в бар и на «пятачок». Друзей надо знать так же хорошо, как и врагов, не раз говаривал Главный газеты. И, ответив так, он сказал бы правду. Но не всю... Несколько фраз Коновалова о своей ближайшей помощнице по комитету заинтересовали Андрея. Конечно, ничего необычного не было в том, что девушка стояла у конвейера и училась, что сборщицу выдвинули к руководству такой крупной комсомольской организацией, как автозаводская. И все-таки... Весь облик Приваловой, манера держаться, разговаривать вступали в противоречие с тем, что Андрей только что узнал о ней. Увидев Тоню где-нибудь в другом месте, не на заводе, Андрей бы подумал: вот типичная девица из интеллигентной семьи, выпускница какого-нибудь гуманитарного института, мечтает о научной карьере, хорошо знает, что ей надо от жизни.

Ему известен был этот тип деловых, собранных девиц, твердо усвоивших формулу успеха.

– Значит, условились, – прощаясь с Коноваловым, сказал Андрей, – работу с подростками в микрорайоне завода вы теперь возводите в одну степень с борьбой за производственный план.

– Ну уж... – засомневался Коновалов. – План – это машины для страны...

– А здесь – люди... – резковато возразил Андрей. Добавил после паузы: – Они тоже для страны.

– Не агитируй, мы все понимаем. Будь здоров и заходи.

– До встречи.

Уже у двери Андрей напомнил Приваловой:

– Значит, бар «Вечерний»... Я буду вас встречать в девять...

День оказался необычайно сложным для Андрея. После автозавода едва хватило времени, чтобы забежать домой, выпить чашку крепкого кофе. На письменном столе лежала рукопись неоконченной статьи, и Андрей посмотрел на нее с сожалением. Как-то так получалось, что в последние дни за всеми этими делами с акселератами не хватало времени на то, чтобы писать. Рядом с телефоном белел листок с записями, кому следовало бы позвонить. Среди нескольких имен одно было дважды подчеркнуто: «Нина». Как же так получилось, что он уже неделю не звонил Нине? А она, звонила ли? Может, и звонила, но он ведь постоянно не бывает дома. То-то она удивляется... Интересно, как у нее там, в Киеве? Наверное, уже отцвели каштаны и все бегают на днепровские пляжи... Нет, все-таки он свинтус, что за целую неделю ни разу не позвонил. Это только в романах девушки терпеливо ждут, а в жизни им требуется неусыпное внимание. Надо будет завтра обязательно звякнуть в Киев...

Андрей посмотрел на фотографию под стеклом на письменном столе: Нину снял один из ее многочисленных приятелей на Владимирской горке. Снимок был удачным – вся в движении, головка гордо поднята, куда-то бежит-торопится, в руке несколько гвоздик. «Андрею», – написала она нервно и крупно в углу фотографии.

Надо было поторапливаться, Андрей схватил куртку – вдруг пойдет дождь, – помчался по лестнице со своего седьмого этажа. Ему повезло: троллейбус подкатил сразу же, как только он добежал до остановки.

ВЫПИСКИ, СДЕЛАННЫЕ АНДРЕЕМ КРЫЛОВЫМ

У Михаила Ивановича Калинина нашел я такие слова:

«Мы говорим о новом человеке. Действительно, теперь мы видим особенно наглядно, что человек, как и все органические существа, поддается воздействию, влиянию. Дурное влияние на людей сами видите в настоящий момент, когда целые государства заражены человеконенавистническими идеями. Но теперь перед глазами у всего человечества есть и великолепный пример хорошего влияния на людей, гуманного воздействия, обучения благородству, любви к своему Отечеству».

* * *

Алексей Максимович Горький так отвечал юнцам, с храбростью невежд оценивающим жизнь как «мрачную вереницу серых дней»:

«Милейшие юноши! В интересах ваших искренне желаю, чтоб жизнь хорошенько взгрела вас, чтоб вы почувствовали на коже вашей ее тяжелую, шершавую руку, – руку великой беспощадной учительницы, которую мы, люди, сами же насыщаем разумом и волей...»

Очень даже правильно!

Из Василия Александровича Сухомлинского:

«Человек носит в своем сердце обиду на людей; трудно найти что-либо более недопустимое в воспитании. А если ошибки повторяются и ребенка без конца «прорабатывают», если он в детстве не переживает радости от мысли, что люди радостно удивляются его моральной красоте, доблести, чистоте, порядочности – озлобленность может превратиться в жестокость, в недоверие к людям...»

Мишель Мушкет, Ела и другие не дети, конечно, но тем не менее они были детьми!

СТРОГАЯ ДЕВУШКА ТОНЯ

Швейцар Ваныч узнал Андрея и, под ворчание очереди открыв дверь, пригласил:

– Проходите, милости просим, Надя сказала.

«Вот я и становлюсь здесь своим человеком», – подумал Андрей. Он сказал швейцару, стараясь, чтобы слова прозвучали веско:

– Ко мне придет девушка, я буду ее встречать.

– Пожалуйста. – Ваныч, когда хотел, мог быть весьма приветливым: – Надя предупредила, что вы знакомый нашего директора. Так что, если чего надо...

– Спасибо, простите, не знаю вашего имени-отчества.

– Просто Ваныч.

– Так не пойдет, у людей есть имена.

– Тогда, если угодно, Иван Иванович.

– Спасибо, Иван Иванович.

– Обращайтесь, коли понадобится.

Ваныч глянул вслед Андрею, пробормотал про себя: «Пять лет здесь стою, а этот первый спросил имечко и по батюшке как... Серьезный, видать, не одуванчик».

Одуванчиками Ваныч называл завсегдатаев бара еще с тех времен, когда девочкам было модно стричься «под мальчиков», а мальчишки стали носить прически, очень напоминающие девчоночьи. «Эх, одуванчики, куда вас только ветер гонит?..»

Мишель и Ела заняли столик в углу, Андрей увидел их издали. Ела тоже его заметила, помахала рукой, позвала: «Андрей!» Голос ее на мгновение перекрыл шум, и Андрей под взглядами юной публики неторопливо прошагал к столику.

– Мы тут без тебя тебя на коньяк выставили, – сказала Ела.

Две пустые рюмки Андрей приметил еще издали.

– Уже? – спросил он.

– У нас не скисает. – Мишель Мушкет встретил Андрея как старого знакомого.

Надя-барменша приветливо покивала Андрею, сделала знак, чтобы он подошел.

– Они заказывали за ваш счет, – предупредила Надя.

– Прекрасно, так мы и уславливались. А уговор дороже дензнаков, так, кажется, считал незабвенный Остап Бендер.

– Он работал в торговле и его взяли? – поинтересовалась Надя.

– Не совсем в торговле, и скорее он «взял» сам себя... Сделайте четыре коньяка. И кофе.

– Бывает, – философски заметила Надя по поводу неизвестного ей Остапа Бендера и тщательно отмерила коньяк. Она твердо знала, кому можно недолить, а кому даже наоборот.

– Почему четыре? – заинтересовался Мишель.

– К нашему столику чуть позже причалит одна моя знакомая. – Андрей старался вспомнить словечки из молодежного жаргона, которые ему попадались в повестях друзей-литераторов о подростках.

– Ну вот, – завяла Ела. – А обещал быть со мной.

– Не кисни, Ела. – Андрей заметил, что та обиделась. – С этой девочкой, как и с тобой, меня связывает только нежная дружба.

– Знаем мы эту дружбу.

– Девчонка хорошая, я серьезно тебе говорю. И строгая.

– Посмотрим, – сказал Мишель солидно.

Он, к удивлению Андрея, был трезвым и сейчас не тянулся к рюмке. Приятели Мишеля сидели в противоположном конце бара, лениво потягивали коктейли.

– Твои оруженосцы? – кивнул на них Андрей.

– Его. – Ела решила, что пообижалась достаточно.

– Слушай, – спросил Мишель, – ты настоящий журналист?

– Говорят, что настоящий.

– И часто бываешь за границей?

– Как того работа требует. Я ведь езжу за границу не развлекаться, а работать.

– У тебя кто пахан?

– Отец? Фронтовик, кадровый рабочий, сейчас на пенсии.

– Интересное кино, – протянул Мишель. – А я думал, он шишка...

– С чего взял? – удивился Андрей.

– Ну журналист, за границу ездишь. Меня вот не посылают.

– А ты английским хорошо владеешь?

– Ты что, спятил?

– И институт с отличием закончил, и каждый день два десятка газет и журналов просматриваешь, и по двенадцать часов за письменным столом просиживаешь, и умеешь писать так, чтобы людям было интересно и полезно читать твою писанину?

– Во дает! – почти восхитился Мишель.

– И написал несколько книг... Или, может, ты прекрасный слесарь-наладчик станков, поставляемых за рубеж? А то вдруг ты молодой талантливый врач, педагог, знаток в области точных наук? А то специалист по строительству – на них большой спрос в развивающихся странах?

Мишель понял, куда гнет Андрей, проворчал обидчиво:

– Конечно, мы серые... Куда нам!

– А почему «мы»? Ведь речь идет о тебе персонально. Другие учатся, а ты – в «Овощи – фрукты», наверное, чтобы поближе к бутылке быть? Только ради бога не оскорбляйся, ты прямо спросил, я, что думал, ответил. Кажется, у вас здесь в моде психовать, так я заранее предупреждаю – не очень красиво это – мужику закатывать истерику.

Мишель сдерживался изо всех сил. Ему хотелось вскочить, двинуть стол так, чтобы журналист оказался на полу, пусть почувствует, что это такое – быть на полу, прибегут приятели, кто ногой, кто кулаком, долго будет отмываться журналист.

– Не наливайся, Мишель, – тихо предупредила Ела. – Он дело говорит.

– А я чего? Я ничего... – Мишель выпил коньяк. – Я, конечно, понимаю, жизнь по-разному к людям поворачивается. – Он выразительно похлопал себя чуть ниже спины.

– Нет, Миша. – Андрей решил не щадить самолюбия Мишеля, пусть глотает то, что заслужил. – Не совсем так. Жизнь одна, это люди к ней по-разному и, пардон, разными местами...

Андрей рассказал о своих последних командировках, о рабочих ребятах, с которыми встречался за кордоном. Он говорил о том, как ранним утром, когда еще сизая темень прижимается к асфальту большого города, он стоял в очереди безработных на бирже труда – хотелось своими глазами увидеть этих людей, услышать их разговоры. Еще он вспомнил, как в одном из американских городов напросился на всю ночь сопровождать полицейский патруль в машине. Вначале «копы» на него косились, но потом признали «ничего парнем» и занялись своей привычной работой. И ни на грош романтичного, героического не было ни в том, что они делали, ни в том, как вели себя хулиганы, дебоширы, мелкие воришки, проститутки. «Гнусная работа», – сказал один из полицейских уже под утро, когда все почти валились с ног от усталости. «Хлебни, парень, – протянул второй Андрею плоскую бутылку с виски. – Хлебни, чтобы не стошнило от этого дерьма». – «Кто его довел до такого вида?» – Андрей имел в виду только что задержанного бродягу, на которого напяливали наручники.

– Э-э-э, – промычал полицейский, – сам дойдешь, если у тебя ни цента, а работы не было, нет и не будет.

Он мыслил здраво, этот полицейский, и сержант, начальник патруля, ткнул его кулаком в бок: все-таки с ними «красный» журналист.

Андрей нарочито лаконично рассказывал, как выглядит эта гнусная работа, он словно снова видел жалких, потрепанных бродяжек, падавших под полицейскими дубинками, рослых негров, которых полицейские обыскивали и избивали только потому, что они негры и случайно встретились в местах, взятых на заметку.

Андрей умел заинтересовать собеседников, тем более что он не раз размышлял над виденным, делал записи, в глубине души надеялся, что когда-нибудь получится книга. Ребята слушали его внимательно, не перебивая. Мишель только головой покачивал в наиболее удивлявших его местах.

– А в кино совсем по-другому, – с сомнением в голосе сказал он. – Каждый бродяга в джинсах ходит.

– И с отчаянием в сердце, – в тон ему добавил Андрей. – Эх, когда мы научимся видеть не столько этикетки, сколько суть? Когда научимся по-настоящему ценить то, что имеем? Вот ты, Ела, – неожиданно обратился он к о чем-то задумавшейся девушке. – Тебе работу трудно найти?

– Еще чего? – удивилась Ела. – На завод, где отец вкалывал, в любую минуту... Зовут!

Она вдруг вспомнила:

– Слушай, Андре, уже девять, твоя курочка, наверное, у двери топчется...

И в самом деле, Ваныч уже принимал у Приваловой плащик.

– Я сразу догадался, что вы об этой девушке предупреждали, – сказал он Андрею, – Очень они своеобразные...

Тоня не стала переодеваться, она пришла в том же строгом темном костюме и белой блузке, в которых была на работе. Андрей это отметил.

– Не надо расстраиваться, – спокойно сказала Тоня. – Я не умею меняться в зависимости от обстоятельств.

– Ну, что там, – бросил Андрей, – в конце концов, не в том дело...

В чем – он и сам бы сейчас не смог объяснить. А вот что Привалова пришла – это хорошо.

Они подошли к столику, и Андрей представил Привалову Мишелю и Еле. Ела скептически оглядела Тоню, высветив ее одним мгновенным цепким взглядом.

– Простите, – елейным голоском спросила она. – Вы секретаршей трудитесь?

– Угадала, – спокойно сказала Привалова. – Я действительно секретарь... комитета комсомола автозавода.

– Это твои дружинники нас гоняют? – неожиданно оживился Мишель, словно встретил добрую знакомую

– Наши. – Тоня излучала безмятежность.

– Во дела! – крякнул Мишель. И неожиданно одобрительно заметил: – А там ребята есть ничего, крепкие, один на один если, то лучше сразу ноги в руки...

Тоня засмеялась и сразу стала проще. Через несколько минут она уже болтала с Мишелем о заводских испытателях машин. Оказывается, Мишель не раз пытало пробраться тайком на испытательный полигон.

Андрей совсем успокоился и пригласил Елу танцевать. Ела танцевала легко, но как-то судорожно, рывками, и Андрею стоило немалого труда приспособиться к предложенному девушкой ритму.

– Притащил кралечку, – прошипела Ела. – А меня куда, в увольнение без выходного пособия?

– Ты что? Это моя знакомая...

– Не петляй, – Ела все больше раздражалась, – меня пригласил, а потом приволок другую.

– Ела, не дури, – прикрикнул Андрей.

– Хорошо, – вдруг покорно согласилась Ела. – Не буду. Только скажи мне правду, что у тебя с этой гусыней?

– Что у тебя за слова! – возмутился Андрей. – Первый раз человека видишь!

– Я, может, и дикие слова употребляю, зато ты красиво говоришь... – нервно сказала Ела.

– Елочка, милая, не закатывай истерик, – взмолился Андрей. – Право же, причин никаких нет.

– А я посмотрю, – угрожающе предупредила Ела.

Когда они вернулись к столику, Мишель и Тоня деловито сравнивали достоинства и недостатки «Жигулей» и «Москвичей».

– Ты знаешь, – как о великом открытии сообщил Мишель Андрею, – твоя подружка в «тачках» сечет.

Андрей уже начал привыкать к словечкам своих новых приятелей и понял, что речь идет об автомашинах. Он сказал:

– Еще бы, пять лет на конвейере простояла.

– Ты сборщица? – удивилась Ела.

– Была. Заочно институт закончила, потом в комитет избрали, – объяснила Тоня.

– Это к нашему предыдущему разговору дополнение, – сказал Андрей.

Ела кокетливо погрозила пальчиком:

– А ты, Андре, хитренький, и я тебя вижу насквозь.

Она все-таки взяла себя в руки и не бросала больше на Тоню косых взглядов.

– Ну и как там у меня внутри? – отшутился Андрей.

– Мне нравится.

Андрей, перекидываясь шуточками с Елой, пропустил, о чем договариваются Привалова и Мишель. Он удивился возбужденному виду Миши и прислушался к разговору.

– Нет, ты точно можешь? – недоверчиво выспрашивал Мишель у Приваловой.

– Чудак-человек, говорю, приходи. Ты когда свободен?

– В среду мне отгул полагается.

– Вот и приходи. Впрочем, подожди, я гляну, что у меня в среду...

Тоня достала из сумочки записную книжку, полистала странички.

– Значит, так, в обед в моторном встреча с групоргами, в пять – агитаторы... Согласен к десяти утра? – спросила Мишку.

– Идет, – не раздумывая, подтвердил Мушкет.

К нему подошел паренек из компании его приятелей, уже давно скучавший в углу за пустым столиком, что-то прошептал. «Отклейся, – грозно проворчал Мишель. – Исчезните без меня».

– Значит, к десяти у проходной... Я знаю, где это...

– Приходи, – сказала Тоня. И объяснила Андрею: – Твой друг хочет посмотреть автодром. Там и вправду интересно. А в эти дни ребята как раз гоняют новую машину. Да так, что она у них чуть не визжит от напряжения – пробуют на перегрузки, на выносливость, на проселочную дорогу.

– Ух ты! – оживился и Андрей. – Жаль, что я не смогу быть. В редакции по средам летучки, наверное меня песочить будут.

– За что? – Все, что относилось к Андрею, Еле казалось теперь необычайно важным.

– А не пишу ничего.

– Пошли ты их гулять далеко-далеко, – решительно сказала Ела.

– Нельзя. А потом они правы, как известно, устами коллектива глаголет истина...

Они за разговорами и не заметили, как постепенно исчезли клиенты бара «Вечернего», время шло к закрытию. Надя-барменша включила верхние люстры, и в ярком свете стало заметно, что бар в общем-то имеет довольно обшарпанный вид, на полу валяются раздавленные окурки, под некоторыми столиками и за портьерами пустые бутылки, принесенные посетителями. «Беда, – пожаловалась им как своим людям Надя, – в выходные дни все равно что погром. Хорошо еще, без драки сегодня обошлось».

Сизый сигаретный дым плотно висел в зале, чуть редея в свете люстр. Был он горьким, рвал легкие.

После затхлой духоты бара на улице дышалось легко, Привалова заметила:

– Не понимаю, как люди могут по доброй воле просиживать вечера в такой плевательнице.

– Это ты слишком, Тоня, – возразил Андрей. – Почистить бы немного бар, навести там элементарный порядок – очень миленькое местечко получилось бы.

– А нам бар «Вечерний» нравится, – нерешительно возразила Ела. – Там чувствуешь себя свободно, все свои. Я в одном заграничном фильме видела, как у ребят по прозвищу «ангелы» был свой бар, куда они никого посторонних не допускали, пили там виски, танцевали что-то такое, я пробовала, не могу, дыхания не хватает.

Андрей и Тоня засмеялись.

– Поменьше кури, побольше бывай на свежем воздухе, – назидательно сказала Привалова.

«Ну, девица, – подумал Андрей, – сейчас она ей посоветует есть манную кашу и чистить зубки».

– Кстати, о свежем воздухе, – вмешался он в разговор девушек. – Я сто лет не был за городом. А в лесу сейчас, наверное, чудо. Может, сообразим?

– Давайте как-нибудь, – поддержала Ела. Все, что Андрей предлагал, ей нравилось.

– Идет, – солидно согласился Мишель.

– Ты же «комок» пропустишь, ехать надо в субботу или воскресенье, – напомнила Ела.

– Подумаешь! – независимо сказал Мишель. – Обойдется один раз.

Но в тоне его чувствовалась нерешительность.

– Ладно, об этом еще договоримся. – Андрей решил не жать сразу на все кнопки. – А сейчас пора разбегаться.

Ваныч, махнув рукой на прощанье, задвинул все засовы своей маленькой крепости. Они стояли на пустынной улице, редкие прохожие старались обходить шумную компанию. «Мишель!» – неожиданно позвали из темноты близкой арки.

– Ну? – не оборачиваясь, спросил Мишель.

– А мы-то че?

– Шагайте, не мельтешите.

– Отпустил телохранителей? – ехидно спросил Андрей. – А то мы могли обидеть деточку?

– Не собачься. Просто мы вместе отсюда уходили.

– Понятно, – не унимался Андрей. – После приятного вечера найдется дело по душе – поговорить с кем или выяснить насчет уважения...

Ела засмеялась:

– У нас так: не нравится – просим на выход, поговорим...

Фраза была той же, что и в письме, переданном Андрею редактором. Андрей цепко ее зафиксировал, но решил пока не торопить события, – рано еще, надо присмотреться.

– Я на машине, – объявила Тоня и для убедительности повертела на пальчике ключик.

– Девочка с колесами! – удивился Мишель. – Ничего себе!

– Могу развезти, – предложила Привалова.

Прикинули, кто где живет, как ехать. Выходило, что надо первым высаживать Мишку, потом Андрея и, наконец, Елу.

– Ты садись вперед, – предложила Ела Мишке, а мы с Андреем – на заднее сиденье.

«Кажется, она уже рассматривает меня как свою собственность, – озабоченно подумал Андрей. – Только этого не хватало».

Привалова, видя, как Ела рассаживает всех в «Москвич» по своему вкусу, улыбалась, и Андрей даже в темноте чувствовал эту ее улыбку – ехидную и понимающую.

– Слушай, – уже в машине, когда они наконец поехали, спросил Мишель Привалову. – А как тебе удалось купить эту штуку?

– Я ее не покупала. – Тоня вела машину уверенно, легко, чувствовалось, что она привыкла быть за рулем, для нее это обычное дело. Андрей даже позавидовал, так хорошо все у нее получалось, аккуратно, без дерганья.

– Скажешь, в наследство?

– Нет. – Привалова отвечала лаконично, дорога была сложной, с многочисленными поворотами, а впереди еще тащился самосвал, ехал странно, по осевой, не обращая внимания на помаргивание фар «Москвича», не давая себя обогнать.

– Тогда подарили? – не отставал Мишель.

– Угадал.

– Это кто же такой щедрый?

– Вышла на первое место в соревновании. И один раз, и два... А когда в третий – такая вот была вручена мне премия.

– Сейчас она скажет, что у нее есть орден, – с тихой неприязнью проговорила Ела.

– Спроси – скажу...

– Так есть?

– Есть. Трудового Красного Знамени.

– Ничего себе! – Мишель с уважением, глянул на Привалову.

Он, конечно, не раз видел людей с наградами на лацканах парадных пиджаков, но они были, как правило, пожилыми, степенными. А чтоб вот такая девчонка, которую и в толпе не отличишь среди множества других?

Вечер был для Мишеля странным, необычно он начался и кончался не так, как всегда, надо было многое обдумать, и Мишель замолчал, сосредоточенно уставился прямо перед собой: свет фар выхватывал дома, тополя, лица прохожих, ровно гудел мотор, в салоне машины было по-домашнему уютно.

А Андрей думал о том, что вот они, журналисты, часто мчатся за тридевять земель, ищут героев для своих очерков, а герои живут рядышком – совсем обычные, не выделяющиеся, и надо уметь их найти, разговорить, а потом подобрать нужные слова, чтобы рассказать о них.

Ела тихонько прижалась к Андрею, нашла его руку, затихла. Андрей попытался освободить руку из ее теплой настойчивой ладошки, но девушка только крепче сжала его пальцы.

– Хочешь, выйдем вместе? – тихо спросила она.

– Не стоит, Елочка, – прошептал он и, чтобы не обидеть девушку, добавил: – У меня очерк лежит неоконченный, а завтра его сдавать в номер.

– Не шепчитесь, – сказала Тоня. – Нам с Мишей все равно слышно. Правда, Миша?

– Угу. – Мишка указал на один из подъездов вырисовывавшегося в свете уличных фонарей дома. – Вот там притормози. Пока. Не забудь, что обещала, – напомнил он Приваловой.

– Приходи.

Какое-то время ехали молча, потом Ела с раздражением сказала Приваловой:

– Мишка грузчик в магазине «Фрукты – овощи». Работяга. Так что тебе не пара.

– Дурочка ты еще, – спокойно ответила Тоня.

– Какая есть.

– И не надо этим хвастаться.

– Вот что, дорогие девушки, – вмешался Андрей. – Меня вы доставили точно по назначению – вот в том доме напротив на седьмом этаже темнеют два моих окна. Спасибо, и не ругайтесь.

– Ну что ты, Андрей, – сказала Тоня. – Мы просто с Елой знакомимся поближе.

– Ела, обещай, – зловещим шепотом потребовал Андрей, отнюдь не уверенный в том, что Ела не выкинет какой-нибудь фокус.

– Конечно, Андре, не беспокойся.

– Так-то лучше.

Андрей попрощался и торопливо, не оглядываясь, пошагал через дорогу. Было уже действительно поздно, а очерк лежал незаконченным, и кто его знает, удастся ли его при таком настроении дописать.

Потом, в больнице, вспоминая по просьбе Ревмира Ивановича этот длинный-длинный день, Андрей не находил в нем ничего необычного, резко отделяющегося от множества других дней. И он удивился бы, если бы ему сказали, что именно этот летний вечер стал очень важным в судьбе нескольких людей, явился толчком к некоторым событиям, хорошим и странным.

А тогда, выпив крепкий кофе, он сел за письменный стол, и в это время раздался телефонный звонок.

– Андрей, я благополучно подвезла вашу знакомую, эту смешную девочку Елу, – услышал он спокойный голос Приваловой. – Не волнуйтесь и спокойной ночи.

Андрей не успел поблагодарить: трубку положили, раздались короткие, звучные гудки.

Он попытался, отбросив, забыв все дневные впечатления, сосредоточиться на очерке, заставить себя видеть только лист бумаги, но в это время снова затрезвонил телефон.

– Андре, я тебя... – чуть не плача, это ясно слышалось по тону, сказала девушка со странным именем Ела.

Андрей тихо положил трубку.