Текст книги "Зона риска"

Автор книги: Лев Корнешов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

– Перестань, Косой, – резко оборвал Князь жалобы квадратного парня. – Кто знал, что вы такие дохляки? В общем, даже неплохо получилось – цель достигнута... А за увечья накину, не пропадет за мной, знаешь ведь...

– Слушай, Инна, – спросил Роман, – это тот самый Князь, остерегаться которого ты меня просила?

– Он, собственной персоной. Только не подумай, между нами ничего такого... Поднимемся, пожалуйста, ко мне...

– Поздно уже... А Князь очень картинно появился, будто по заказу. Или как в популярных романах – помощь пришла вовремя...

Инна жалобно посмотрела на Романа, вздохнула:

– Нескладухи получаются.

– Какие нескладухи?

– В концертах Воронежского народного хора поют частушки такие: она ему про любовь, он ей про телегу.

– Инна, ты же знаешь... – вспыхнул Роман.

– Тогда – третий этаж, квартира сорок восемь...

УЛЬТИМАТУМ ИЗ ПОДВОРОТНИ

– Ну почему ко мне никого не допускают? – в какой раз вопрошал Андрей. – Доктор, взываю к вашему доброму сердцу...

– С вами Анечка, – непоколебимо отвечала Людмила Григорьевна. – Когда можно будет разрешить визиты, я сама скажу.

Анечка стояла рядом с доктором, и на лице у нее была написана такая же решимость.

– Анечка, ты, очевидно, недостаточно внимательна к Андрею Павловичу, – серьезно сказала доктор. – И он, вместо того чтобы выздоравливать, куда-то рвется...

– Ой, что вы такое говорите, Людмила Григорьевна, – залилась пунцовой краской Анечка.

– Анечка просто замечательная девушка! – не сдавался Андрей. – Только мне тоскливо в этом белом ящике...

Лечащий врач смилостивилась:

– Хорошо, на днях разрешу визиты к вам...

– А позвонить по телефону можно? – вкрадчиво спросил Андрей.

Он изо всех сил пытался быть обаятельным. Кстати, это тоже важное качество его профессии – уметь расположить к себе людей. Ему часто удавалось «разговорить» самых молчаливых собеседников, ничего не подсказывая, получить требующуюся для статьи или очерка информацию. Но в этот раз, как говорится, нашла коса на камень.

– Давайте больше не будем говорить на эту тему. – В голосе у Людмилы Григорьевны звенела такая непреклонность, что Андрей не решился больше настаивать.

– К вам, Андрей Павлович, – лечащий врач бросила взгляд на циферблат часиков, – через пять минут придет Ревмир Иванович. Не возражаете?

– Наоборот. Ведь это тот единственный посетитель, к которому вы благоволите.

– Ради вашей пользы.

Людмила Григорьевна попрощалась. У нее сегодня был трудный день – предстояла сложная операция, и она думала только о ней, с журналистом все образовалось, он уверенно шел на поправку.

– Анечка, – спросил Андрей, когда лечащий врач ушла, – мне по-прежнему звонят, меня не забыли?

– Я же вам говорила – звонков на наш сестринский пост каждый день десяток.

– И что же вы отвечаете? – мягко, между прочим поинтересовался Андрей.

– Что вы в очень тяжелом состоянии, – простодушно объяснила сестра.

– Может, говорите, что и в себя не прихожу?

– Не так категорично, но...

– Ясно-понятно, – сказал Андрей.

– Ой, зачем я это вам сказала? – всполошилась Анечка. – Влетит мне теперь...

– От Ревмира Ивановича? – как о само собой разумеющемся спросил Андрей.

– Конечно, от него.

– Вот все и стало на свои места, – отметил Андрей. – Но вы, Анечка, не беспокойтесь: это останется нашей с вами маленькой тайной.

– Вот, – все еще волновалась Анечка, – заставили меня проговориться.

– Не так уж много нового вы мне сказали, – утешил ее Андрей, ему казалось немного смешным и наивным огорчение Анечки. – Я ведь не такой тупой, чтобы не понять, почему ко мне никого не пускают. Кстати, вам приходилось разговаривать с теми, кто мне звонит?

– Говорю вам, иной день полтора десятка звонков... Только трубку положишь, отойдешь по делам и снова мчишься к телефону – звонят.

– Анечка, дорогая, вы мне хоть скажите кто? Ведь называют они себя, да?

– Из редакции часто. Эти не просят, а требуют. И так, знаете, безоговорочно: «Сестра, вы понимаете, что с вами говорят из редакции? Не имеет значения? То есть как это не имеет значения?» Анечка смешно изобразила скороговорку редакционных журналистов: фразы произносятся быстро, с чуть приметным апломбом, возражения заранее исключаются.

– Узнаю коллег по почерку, – рассмеялся Андрей.

– Еще звонили молоденькие ребята, по голосам слышно. И называют себя в молодежном стиле: Мишка, Елка... Елка, кстати, всхлипывала, когда узнала, в каком вы состоянии. Я ее утешала... А она вдруг между своими всхлипами ка-ак сказанет: «Я этих гадов додавлю...»

– Ух, Елочка! – Андрей ясно представил и Елку и то, как она ругается. – Взрослой становится!

– А с вашим главным редактором Людмила Григорьевна несколько раз разговаривала. Я знаю только, что она передала вашу просьбу ничего не сообщать родителям.

– Да, да, у мамы плохо с сердцем, волнения ей ни к чему...

– Главный редактор сказал: родителям позвонили о том, что вы срочно уехали в длительную командировку.

– Можно и так считать, уехал, надолго ли?

Андрей намеревался еще кое о чем расспросить сестричку, но их прервали:

– Вы всегда так подробно информируете Андрея Павловича?

Они не заметили, как в палату вошел Ревмир Иванович.

– Ой! – Спасительное «ой» в устах Анечки содержало тысячи оттенков. – Вы... Мы...

– Ничего, Анечка, – хорошо улыбнулся Ревмир Иванович. – Андрей Павлович чувствует себя гораздо лучше, и ему приятно, что друзья не забывают. Точно, Андрей Павлович?

– Еще бы!

Андрей поздоровался со следователем, пригласил располагаться. Анечка, сославшись на срочные дела, убежала. Она была рада, что следователь не рассердился. Ревмир Иванович не раз просил ее никакими рассказами не волновать больного. «Вы понимаете, никакими!» – с нажимом подчеркивал он. А она забылась, нарушила свое обещание. Хорошо, если Ревмир Иванович не пожалуется Людмиле Григорьевне. Настроение у нее улучшилось бы, если бы она слышала, как следователь сказал Андрею.

– Хорошая девушка Анечка. Чистая и добрая. А ведь сколько горя и слез видит! Такими и должны быть медицинские сестры. Сестра, сестренка... Точное, теплое слово! Родной человек, который в трудную минуту с тобой, видит тебя разным. Мужчине не очень приятно, когда он слабый и беспомощный. А перед сестрой за слабость свою не стыдно, ей можно довериться...

– Вы, оказывается, поэт, Ревмир Иванович! И откуда так хорошо знаете характер медицинских сестер? Болеть пришлось?

– Ранения. Три. Одно на фронте, два после войны.

– Ничего себе! – удивился Андрей. – И выдержали?

– Когда жить хочется, многое выдержишь!

От воспоминаний о прошлом у Ревмира Ивановича посветлели глаза – были в глубинах жизни, наверное, не только печальные дни. А может, увидел он на секунды себя совсем юным комсомольцем, когда носила его судьба по всей стране, с одной стройки на другую, и было ощущение такой полноты жизни, что казалась она бесконечной, как та великая река, на которой он строил Днепрогэс? Или вспомнил май 1945-го, был он счастливым, всю войну прошел без царапины, и только за день до Победы пуля сшибла его на землю, но он сам добрался до медсанбата и вскоре встал, как тогда пели, всем смертям назло? А то вдруг ожили в памяти дни, когда гонял по западноукраинским лесам банду Рена – там его ударила вторая пуля, пришлось на несколько месяцев прикомандироваться к госпиталю? И еще был третий случай, когда брали вооруженных грабителей, засевших на даче в Подмосковье, – их повязали, а ему пришлось-таки снова попасть в госпиталь, пуля прошла в миллиметрах от сердца – может, и это пришло на память? Многое прожито, было все, очень разное, светлое и печальное, красное и черное, и всегда был убежден Ревмир Иванович, что служит он самому главному для человеческой жизни: чтобы меньше у людей было горя, больше радости. Вот и этот парень, журналист... У него талантливые очерки, умеет писать сочно, ярко, честно. И никакого дела до этого не было тем, кто караулил его в подъезде... Они могут завтра выследить следующую жертву... Врачи сделали великое дело для Крылова – спасли не только жизнь, но и разум, потому что после таких ранений возможно всякое. Понимает ли это Крылов? Судя по всему, понимает, но держится молодцом. Виктория Леонидовна правильно определила его характер: «Парней, как наш лейтенант, с ног могут сбить, только они обязательно поднимутся». А с Викторией Леонидовной, как выяснилось, воевали почти рядом, на одном фронте...

– Я таких девчонок, как Анечка, – сказал Ревмир Иванович, – видел на фронте. Плачут, ойкают, а в огонь лезут...

– Верю я, что Анечка замечательный человек! – рассмеялся Андрей. – Только не пойму, куда вы клоните...

Ревмир Иванович шутливо его успокоил:

– Не пугайтесь, не сватаю. Хочу только обратить ваше просвещенное журналистское внимание вот на что: именно о таких людях надо писать, скромных, вроде неприметных и очень славных. Хотите, расскажу вам одну историю, связанную с вашей профессией?

– Конечно, хочу!

Андрей был рад разговорчивости Ревмира Ивановича. Время в больнице, особенно когда дела пошли на поправку, тянулось невыносимо медленно. День разлинеен процедурами, и сегодняшний мало чем отличается от вчерашнего. Раньше, бывало, устав после командировок и срочных заданий, Андрей мечтал о том, чтобы лечь и проспать несколько суток, никуда не бежать, не тушить редакционные пожары, когда номер «горит», материал не поступил, автор подвел. И только теперь, вырванный одним ударом из активной жизни, он понял, как это трудно – лежать часами, неподвижно, в странной тишине, когда размываются очертания происходящего, всплывает на волнах полусна забытое и мир настоян на аромате минувшего и реальности настоящего.

– Расскажите, Ревмир Иванович!

Следователь устроился поудобнее на жестком больничном стуле, чуть прищурился, словно припоминая.

– В вашей же газете, Андрей Павлович, прочитал я не без интереса очерк о некой девице, о ее трудных размышлениях в выборе жизненного пути. И еще о том, как она, такая сложная натура, вся в сомнениях и колебаниях, принимает или отвергает нравственные ценности. Хорошо сработан материальчик, ничего не скажешь. И эпитеты найдены удачные, и чувствуется, что автор сам немало размышлял над подобными проблемами, начитан по этике и философии. И «героиня» вызывает симпатии в авторской трактовке неординарностью поведения, неожиданными поступками, оригинальностью суждений. «Доверяй самому себе!» – по-моему, именно эту мысль положил автор в основу своего творения.

Андрей вспомнил очерк. Ревмир Иванович продолжал:

– Вся штука в том, что я хорошо знал эту, с позволения сказать, «героиню». Сопливая девчонка, из тех, кому уже в четырнадцать любые мини-юбки кажутся длинными. Бросила школу – ушла в ПТУ, бросила ПТУ – устроилась на работу, бросила работу... одну... вторую... Бесконечная болтанка по улицам, всяким «кафешкам», вечеринкам. Попала в поле нашего зрения, душещипательные беседы участкового... И все равно мелкие кражи... Эдакое эгоистичное, ленивое существо с хорошо подвешенным языком. На это она и купила вашего корреспондента. Знаете, сейчас в условиях всеобщей грамотности и обширности информации – включи телевизор, и он тебя просвещает, – появились молодые люди, которые оба всем знают понемногу и по любому поводу могут порассуждать. Наша героиня нахваталась всяких фраз – ровно столько, сколько ей надо было для того, чтобы в вестибюлях больших гостиниц «достойно» знакомиться с серьезными людьми, у которых во время командировок появляется легкомысленное настроение...

Андрей кивнул. Да, такие ему знакомы. Откуда-то они вынырнули в последние годы. Может, на фоне упрощения, в хорошем смысле слова, отношений между людьми? А может, и в связи с так называемой акселерацией, одной из сторон которой является быстрое физиологическое созревание? Трудно сказать, откуда все это прорисовалось, но и ему случалось сталкиваться с чем-то подобным. Не успел поселиться в гостинице большого города – звонок по телефону, мелодичный голосок произносит тщательно подготовленную первую фразу: «Я не ошиблась, вы тот, кто мне нужен?» Главное, чтобы голосок был наивным и доверительным... Все остальное – дело техники: где увидимся, я в синей куртке, в в руке у меня будут цветы для вас, не знаю какие, я новичок в вашем городе, понял, продаются в киоске вестибюля, а вы, значит, в джинсах и с пакетом от «Кента»... Девочки ни на что не претендуют, они даже гордятся «современным» стилем. Случайно встретились, ужин в ресторане, без переживаний разойдемся...

– Вы-то откуда знаете ту девицу? – спросил Андрей.

– Все по порядку... Ваш журналист в поисках темы забрел на заседание депутатской комиссии по трудоустройству при райсовете, там как раз пытались усовестить, как вы сказали, девицу и в пятый раз устроить на работу. Наша героиня раскрыла перед журналистом душу...

– Автор этого материала – женщина, – перебил Андрей.

– Какая разница, – досадливо поморщился Ревмир Иванович, – важно, что материал был опубликован. Юная особа почувствовала себя в зените славы – как же, о ней газеты пишут. Родители ее в отчаянии, а те, кто ею занимался, – в гневе. Зачем?

– Что «зачем»? – не понял Андрей.

– Придавать благородные оттенки элементарной плесени? Как же, «больше доверяй себе», Маша! Так заканчивался материальчик. Чему доверять-то? Блуждает в трех соснах, самомнения на рубль, а... Сказал бы, да боюсь, разобидитесь.

– Отчего же? – без энтузиазма откликнулся Андрей. – К сожалению, бывает и так. Наша журналистка действовала из лучших побуждений...

– А кому интересны ее побуждения? – хмуро сказал Ревмир Иванович. – Важно, к чему они привели. Наша «сложная натура» познакомилась с одним гражданином, любителем кутнуть, и под застольный шумок сперла, простите за терминологию, важный документ. На следующий день пришла в гостиницу, а тот товарищ в отчаянии, конечно. Она этак мило щебечет: «Дорогой, не надо паниковать, это вот, смотри, папочка от твоих драгоценных бумаг, пятьсот рублей на бочку, я звоню, и их доставляют в целости». Не вышло, конечно. Товарищ – дверь на ключ, ключ в карман и звонок нам...

– В редакции знают? – после паузы спросил Андрей.

– Мы сообщили. Естественно, наш отклик под рубрикой «По следам наших выступлений» опубликован не был.

Андрей попросил Ревмира Ивановича не сердиться, в каждой работе бывают проколы. Жаль, конечно, что так получилось. Но в редакции работают живые люди, а при подготовке материалов субъективизм практически неизбежен. Вообще он, Андрей, не завидует автору очерка. И хорошо бы Ревмиру Ивановичу выступить у них в редакции.

– Выздоровеете, организуйте такую встречу. Я своих коллег приглашу. У них есть немало любопытных наблюдений.

– Обязательно! – загорелся Андрей. – Только когда это будет!

– Скоро, – пообещал Ревмир Иванович, будто от него одного это зависело.

– А вы неспроста мне все это изложили. – Андрей внимательно посмотрел на Ревмира Ивановича. В самом деле, зачем понадобилось следователю рассказать о случае, не очень украшающем их редакцию?

– Да нет, не ищите тайных причин, Андрей Павлович. Каждый не прочь поговорить о том, что болит. А сейчас многих беспокоят подростки. Насколько я помню, вы в последние месяцы занимались изучением этой проблемы?

– Было у меня такое задание редактора, – подтвердил Андрей.

– Хотели написать материал?

– Угадали.

– А вам не приходило в голову, что это редакционное поручение и нападение на вас как-то взаимосвязаны?

Андрей замялся. Он и сам об этом думал. Однако связи просматривались неясно, уверенности не было, и он не стал говорить о своих догадках следователю – разве сложно бросить тень на ни в чем не повинных людей? Тем более что люди эти – Елка и Мишка – стали за последнее время ему небезразличными. Конечно, они не способны ни на какую пакость – в этом сомневаться не приходится. Ребята очень приличные, и Андрей в глубине души радовался, что их представления о жизни начали меняться. Как это Елка однажды сказала: «Я и не представляла раньше, что можно с таким нетерпением ждать следующего дня...» Бар «Вечерний» перестал быть вожделенным местом встреч, и – неслыханно! – они стали пропускать «комки» на «пятаке». Мишка настолько «зауважал», как он признался в том Андрею, Тоню Привалову, что стал советоваться с нею по самым неожиданным поводам. Не скрывал и того, что отношения его со старшим братом становятся все более и более враждебными, даже пришлось как-то сбежать на ночь глядя из дома, иначе Десятник пришиб бы.

Были, правда, кое-какие странности... Анонимки, телефонный звонок, например...

– Вы сейчас, Андрей Павлович, вспомнили об анонимных письмах, – прервал его размышления Ревмир Иванович.

– Точно, – подтвердил Андрей, он перестал уже удивляться проницательности следователя.

– Почему вы о них ничего не сказали мне раньше?

– Не придал значения, – чистосердечно признался Андрей. – Знаете, к сожалению, редко встречается активно выступающий в прессе журналист, на которого не писались бы анонимки.

Он объяснил:

– Когда готовишь критическое выступление, его будущие «герои» обычно понимают, в каком тоне будет выдержан материал. И стараются нанести упреждающий удар. Сообщают в редакцию, что корреспондент не разобрался, не вник, не встретился, скандалил в ресторане, привел к себе в гостиничный номер девицу и так далее.

– Такие письма проверяются?

– Иногда да, иногда нет. Все зависит от конкретных обстоятельств.

– Вам за вредность молоко не выдают? – шутливо поинтересовался Ревмир Иванович.

Андрей развел руками:

– Такая у нас работа.

Анонимка пришла в редакцию вскоре после того, как Андрей вплотную занялся Оборонной. В грязных, мерзких выражениях в ней сообщалось о том, что журналист Андрей Крылов ведет себя аморально, сожительствует с некой Анчишкиной, пьет с нею и ее дружками-хулиганами в баре «Вечернем», подает дурной пример молодежи, тем более что Анчишкина промышляет спекуляцией, а Крылов доставляет ей шмотки из своих заграничных поездок. «Просим оградить нас от тлетворного влияния таких, с позволения сказать, журналистов!» – с пафосом восклицал автор (или авторы) анонимки, написанной ровным, спокойным почерком на страничке из ученической тетрадки в клеточку. «Первоклассная мерзость», – прокомментировал Главный. Страничку из тетрадки он держал двумя пальцами брезгливо отдалив от себя, словно из боязни заразиться. «Кто она такая, эта Анчишкина?» – поинтересовался. «Елка, – сказал Андрей. – По характеру очень похожа на Анжелику, которая прислала письмо в редакцию. с него все и началось». – «Понятно. – Редактор произнес это так, словно и в самом деле объяснение Андрея что-то прояснило. Он недолго пошагал из угла в угол своего прямоугольного, выдержанного в современном стиле (пластик, ковролит, геометрические светильники) кабинета, остановился точно против Андрея.

– Слушай, а ты случайно не...

– Не... – поморщившись, ответил Андрей и вынырнул из мягкого, обволакивающего кресла. – Я пошел..

– Я должен был задать этот дурацкий вопрос.

Андрей с удовлетворением уловил в тоне Главного извинительные нотки.

Редактор бросил косой взгляд на анонимку.

– Что мне с нею делать? Черт-те .что: один в бар ходит, а другой за него отдувайся.

– Сходи и ты, – посоветовал Андрей язвительно. – Много там интересного увидишь.

– Ты как поступил бы с этой пакостью, будь на моем месте? – Редактору хотелось, чтобы Андрей сам себе вынес приговор.

– Я на твоем месте никогда не буду. – Андрей произнес это вполне искренне.

– Крепко, видно, насолил ты кому-то своими прогулками по Оборонной и поисками Анжелики.

В этом редактор был прав. Анонимку прислал кто-то, кто видел Андрея и Елку на Оборонной...

Ревмир Иванович скрипнул стулом, на котором удобно устроился, как бы намекая Андрею, что пауза затянулась.

– Вспомнили, Андрей Павлович? Не надо пересказывать анонимное письмо в редакцию, я его читал. И видел резолюцию вашего главного редактора: «Списать в архив – обвинения абсурдны».

– Мне неизвестно, что начертал Главный. Просто мы к этой теме больше не возвращались,

– Решительный мужик ваш редактор, – то ли с одобрением, то ли с укоризной произнес Ревмир Иванович. – А вдруг в том послании было хоть зернышко правды?

– Почему же только одно зернышко-то? – Андрей начал злиться. – Там их несколько штук разбросано: я знаком с Елкой, посещал с нею бар «Вечерний», она была у меня в гостях, допускаю, что раньше она кое-что покупала-продавала...

Ревмир Иванович задумчиво забарабанил пальцами по крышке тумбочки.

– Когда берут несколько фактиков и заваривают на крепкой дозе клеветы – убойной силы настой получается. И не таких, как вы, Андрей Павлович, сшибали с ног подобным варевом.

– Сейчас другое время, Ревмир Иванович. – Андрей понял, о чем говорит следователь.

– Ваше молодое счастье, Андрюша.

Андрей впервые заметил, что у следователя волосы побиты сединой, глаза серо-дымчатого, усталого цвета, а лицо перепахано морщинами. Вот только лоб не тронут временем – высокий и чистый.

Следователь посмотрел на часы.

– Заболтались мы с вами, Андрей Павлович. Давно уже вышел лимит времени, который определила ваша строгая Людмила Григорьевна. Ну, бог даст, простит она нас.

Получилось в рифму, и Ревмир Иванович первым рассмеялся. Смеялся он искренне, от души.

– Еще несколько вопросов. Я человек более строгий, чем ваш редактор, поэтому его вопрос повторю более определенно: были ли ваши отношения с Елой Анчишкиной чисто дружескими или...

Андрей не дал закончить фразу:

– Нет! Я сказал, нет! – Нелепость подозрений привела его в ярость.

– Почему же? – Вспышка гнева не произвела на Ревмира Ивановича никакого видимого впечатления. – Вы сами говорили, что она очень симпатичный человек.

Андрей устало проговорил:

– Я другую люблю, понимаете, другую... И Ела это знала.

– Значит, ревность отпадает, – Ревмир Иванович произнес эти слова с удовлетворением, он уже давно пришел к выводу, что любовь и ревность здесь ни при чем, но все-таки надо было спросить об этом Крылова, пусть журналисту и неприятно отвечать на такие вопросы.

– Теперь, Андрей Павлович, о второй анонимке...

– Ну и дотошный человек вы, Ревмир Иванович! – с некоторым удивлением произнес Андрей.

– За то меня и держат, Андрей, хотя еще вчера пора было на пенсию.

– Вы меня как-нибудь одинаково кличьте, – попросил Крылов, – или Андрей Павлович, или просто Андрей. Второй анонимки не было. Была записка, брошенная в мой почтовый ящик...

Андрей пришел с работы, как обычно, поздно. Открыл почтовый ящик внизу, в подъезде, извлек груду газет, очередной номер «Нового времени» на английском, пакет из издательства. И только дома обратил внимание на то, что среди газет белеет конверт. Он был без штемпелей и без адреса, стандартный конверт, который можно приобрести в любом киоске «Союзпечати». В конверт вложен листок, вырванный из канцелярской книги. Под графами «порядковый номер», «приход», «расход» печатными буквами начертано:

«Многоуважаемый сэр, примите наши искренние извинения за беспокойство, которое мы причиняем вам этим посланием. Предлагаем вам немедленно прекратить совать свой журналистский нос не в свои дела, иначе вы рискуете потерять его. Надеемся, что больше не увидим вас ни в баре «Вечернем», ни на Оборонной и в пределах ее окрестностей. Будьте благоразумны и тогда примите наши уверения...»

Подписи не было. Написано грамотно, без единой ошибки. Ровненько, словно под линейку. Андрей растерянно вглядывался в строки, явно выписанные человеком не без идиотского, самодовольного юмора. Ишь ты: «надеемся»! А он и не подозревал, что кто-то все эти недели присматривается к нему, взял на заметку, «будьте благоразумны»... Жалкий пижон! Андрей скомкал бумажку, швырнул ее в корзинку у стола, куда сбрасывал клочки рукописей, отработанные вырезки из газет. Приготовил чай, включил приемник, поймал «Маяк». Передавали последние известия. Индукционные печи Кировабадского литейного завода выдали первые плавки. В счет будущей пятилетки работают экипажи земснарядов Казанского речного порта. Коллектив ордена Ленина Липецкого тракторного завода взял повышенные социалистические обязательства и выпускает машины сверх плана. Завершена реконструкция столичного стадиона «Динамо». Флагман итальянского пассажирского флота «Леонардо да Винчи» затонул в заливе Специя. Расширяются поставки Соединенными Штатами оружия в Китай и Пакистан. В Москве завтра днем температура около 20 градусов, кратковременные дожди, ветер северо-западный. В 22.40 слушайте стихотворения Тютчева, читает Михаил Царев...

Стервецы, письменные «уведомления» присылают, упражняются в парижско-нижегородском штиле. Осатанели от злобы. Решили взять на испуг. Не пройдет этот номерок, пусто-пусто. Где он, этот ультиматум из подворотни? Ага, «надеемся, что больше не увидим вас...». Странно, но почему-то не нарисовали череп и кости. Это вписалось бы в текст. Показать Мишке и Елке, они по «штилю» определят кто? Да нет, неудобно, еще смеяться будут, подумают, что испугался. В корзину «ультиматум»...

– ...И я его выбросил, это послание, потому что реликвии такого рода не храню, смотреть на них тошно, будто виноват в том, что разная дрянь существует.

– Поторопились, Андрей Павлович, – сокрушенно заметил Ревмир Иванович. – Очень хотелось бы мне ознакомиться с этим образчиком деловой переписки.

И тут Андрея осенило.

– Позвольте, Ревмир Иванович! – чуть не закричал он. – Вы-то откуда о нем знаете? Я никому не показывал «ультиматум», выбросил и с концами...

– У меня свои источники информации, – уклонился от ответа Ревмир Иванович. – Только вы в следующий раз такие послания сохраняйте.

– Следующего раза не будет, – с уверенностью заявил Андрей.

– Так уж?

– Я буду умнее, и врасплох меня по голове не стукнут.

– А я подумал, что решили, как там в записке той, «не совать свой длинный журналистский нос...».

– Плохо вы меня знаете, Ревмир Иванович. А ведь прав был наш Главный: кому-то я крепко дорожку перекрыл.

– Кажется, да.

– Откуда вам известно о записке, Ревмир Иванович? Сгораю от любопытства.

– Все потом, Андрей. Просто я хотел убедиться, что «ультиматум», как говорится, имел место.

– Он мне настроение на несколько дней испортил. Все-таки подобную корреспонденцию не каждый день получаешь.

– Любопытно, как вы поступили дальше?

– На следующий день встретился, как и договаривались раньше, с Тоней, Елкой и Мишкой. Мы гуляли по Сиреневому бульвару, шел дождь, но нам было хорошо.