Текст книги "Зона риска"

Автор книги: Лев Корнешов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

Но то на заводе, а с этой девушкой сложно – каждую минуту она другая. Теперь он уже не сомневался: все, что сказала Лина, правда. Непонятно было, зачем только Инне понадобилась вся эта игра в знакомства и свидания. Ведь не может быть, чтобы просто так, от скуки, от нечего делать. Какой смысл вертеть карусель из слов, улыбок, прогулок, если за всем этим пустота?

А если все наоборот – искренне и чисто? Если он, Роман, ей так же дорог, как и она ему – девушка, лучше которой, как там ни было, просто нет?

Роман не знал, что и подумать.

Шли они медленно, и улица открывалась им навстречу нарядная, по-вечернему притихшая, вся в огнях.

Инна, приноравливаясь к Роману, тоже старалась идти неторопливо, но ей это давалось с трудом.

– Почему молчите? – спросила вызывающе. – Хотите, чтобы я сама все сказала?

– Это ваше дело.

– А вам безразлично? Совсем, совсем?

– Нет, конечно. И вы отлично это знаете. Во всяком случае, понимаете, что вы для меня не первая встречная.

Роман замолчал и вдруг неожиданно для себя выпалил:

– Вы все-все знаете! И то, что я вас люблю!

Инна резко остановилась, схватила его за руки:

– Вы правду сказали? Это правда?

– Да, Инна. Я вас люблю.

Роман опустил голову, как-то сник. Вот и сказалось самое главное. А не он ли только что намеревался небрежно бросить: «До свидания, Инна»? Странно в жизни – сердце сильнее трезвых, здравых мыслей...

Они снова пошли по улице, сталкиваясь с прохожими, и на них посматривали с недоумением.

– Кто вам сказал о моем замужестве?

Роману не хотелось впутывать в это беспорядочное, полное эмоциональных всплесков объяснение сестру, и он вопреки своим правилам всегда говорить только правду слукавил:

– Догадался.

Инна словно бы взвесила на каких-то своих весах, насколько откровенен Роман.

– Впрочем, все равно пришлось бы исповедоваться, – устало сказала она. – Не сегодня, так завтра, не завтра, так позже... Да, я была замужем. – Инна резко и раздраженно подчеркнула это «была». – Но уже год, как развелась. Разве можно судить человека за то, что он ошибся? Я была восемнадцатилетней резвой дурочкой, весь мир, казалось, лежал у моих ног. А он... Он был гораздо старше, под тридцать... Что вы молчите? Скажите хоть что-нибудь!

Роман опустил голову. Что он мог сказать? Случаются ошибки в жизни, и за них надо платить. Но ничего страшного не произошло? Сейчас Инна свободна, а это главное. Ни он, ни она никого не обманывают. И она его не обманывала, просто не все сразу сказала о себе, но имел ли он право требовать, чтобы она с самого начала была настолько откровенной? Теперь вот абсолютная ясность... И все зависит только от них самих. Конечно, Инне тяжело, но ведь умные люди недаром придумали сказку о траве забвения.

Ему бы вслушаться, заметить нарочитую взволнованность, увидеть, как спокойно ее лицо, когда в голосе негодование. Ему бы остановить девушку, сказать: «Не надо об этом, это ваши тайны, и мне лучше их не знать».

– Я же понятия не имела, – торопливо сыпала словами Инна, – что ему надо было только одно – прописка. А когда он ее приобрел – все и началось: выпивки, безделье, пустая болтовня с друзьями ночи напролет. Так он представлял себе красивую жизнь. Жалкий провинциальный актеришка, его даже на работу никуда не брали...

– Давайте не будем об этом, – попросил Роман. – Вам тяжело говорить, а что касается меня, то все это было до нашей с вами эры.

– Хорошо, – покорно согласилась Инна. – Больше не буду...

Когда они прощались, Инна взволнованно спросила:

– Ведь вы мне позвоните, Роман, правда?

– Конечно, ведь ничего не случилось, не так ли?

Он ясно понимал одно: Инне нужна его помощь.

Дома Роман тихо, стараясь не шуметь, прошел на кухню. Лина уже спала, в ее комнате было тихо. На столе лежала записка:

«Ужин на плите. Звонил Стариков, хотел с тобой поговорить. Л.».

Роман не стал ужинать. Он долго сидел за столом. Сегодняшний вечер принес столько неожиданностей, во многом надо было разобраться.

КНЯЗЬ, ЛИСА И ДРУГИЕ

Когда Роман и Инна вошли в «Интурист», один из приятелей спросил Артема Князева:

– Что это с Инкой, Князь? Не узнаю...

– А чего? – лениво спросил Князев.

– До сих пор у старухи был другой вкус. На кой ей нужен этот длинный? Сразу видно, что у чувака в кармане пусто.

– Каждому свое, – неопределенно сказал Артем. – У нашей Инессы семь пятниц на неделе... Может, чистая любовь.

Все загоготали.

– И все-таки чего-то ей от него надо, – не унимался приятель Артема. У него были лисья физиономия, бегающие глаза. – Инка даром стараться не будет. Посмотри, – вдруг восторженно зашептал он. – У этого, из Штатов, мини-телек.

– На косую тянет, – тоном знатока сказал Артем. Он тоже заметил миниатюрный переносной телевизор у одного из туристов. И добавил: – В комиссионке, А если с рук, то и больше можно взять.

– Давай попробуем?

– Не выйдет. Не из таких, сразу видно. Да и как ты с ним столкуешься? Он наверняка ни слова на нашем...

– Я попробую...

Парень с лисьей мордочкой бочком подобрался к иностранцу, заговорил с ним. Тот ответил по-английски, потом по-французски. Парень по кличке Лиса, хотя в той ремстройконторе, где он числился на работе, у него были и имя и фамилия – Никита Сыроежкин, – жестами объяснил, что не понимает, и стал весьма энергично на пальцах показывать, сколько бы он дал за мини-телевизор. Иностранец вначале приветливо улыбался, потом, сообразив, чего от него хотят, брезгливо поморщился, пожал плечами и, высоко вскидывая длинные ноги, прошагал в гостиницу.

Лиса с презрением процедил:

– Чистюля.

– Слопал? – ехидно спросил Артем. – Говорил – не та фигура.

– С меня не убудет, – сказал Лиса. – С этим не вышло, другие найдутся...

– Надежды юношей питают. Но ими, этими надеждами, сыт не будешь, надо вертеться: Между прочим, знай ты язык, сразу бы все стало проще: да-да, нет-нет. А то руками размахался, каждый идиот видит, чего ты хочешь. За спекуляцию, знаешь, сколько лепят? А дружинники – вон они...

У подъезда появились парни с красными повязками на рукавах.

– Избавь и пронеси, – сказал Лиса. – А насчет языка ты, Князь, как всегда, прав.

Князев лениво оглядел толпу у входа, как бы мимоходом сказал:

– Кстати, тот, которого Инка прикадрила, на французском свободно... А на нем весь цивилизованный мир говорит – Европа, Африка и прочие континенты. Уразумел, Ник?

В их кругу было принято звать друг друга на «иностранный» манер: Никита – Ник, Артем – Арт, Маша – Мэри. В этом виделся особый шик. Вряд ли кто из них задумывался, как смешно это звучит – Ник Сыроежкин. Для того чтобы задуматься, требовались кругозор, внутренняя культура, просто чувство юмора. Но все усилия были направлены на приобретательство вещей с иностранными этикетками. Они знали главные фирмы, производящие джинсы, парики, авторучки, магнитофоны, сумки, «кассетники», дубленки, батники, часы, жевательную резинку, сигареты, миниатюрные счетные машинки. Их память цепко удерживала звучные имена модных эстрадных ансамблей и пользующихся спросом дисков. Еще они понимали толк в колеблющемся курсе валют – официальном и спекулятивном. При верном случае эти ребятки могли дать «надежному» иностранцу телефон «собирателя», то есть перекупщика икон и других российских древностей. За небольшое вознаграждение, разумеется. К ним обращались те, кто хотел что-то сбыть, и те, кому не терпелось приобрести тряпку с модной нашлепкой.

Таких было немного, но они были.

Кто они – эти «фирмачи» Князя? Тунеядцы? Но каждый из них где-то числился на работе или значился в списках учеников, студентов. Там, на работе, им прощались прогулы и лень, расхлябанность и разгильдяйство. Нет, ни один из них не трудился в большом рабочем коллективе – выбирались небольшие конторы, где людей всегда недоставало и где можно было при минимуме усилий удерживаться на поверхности. Если учились – их наставники бывали счастливы, когда удавалось перетащить из класса в класс, с курса на курс. В худшем случае их считали мальчиками со странностями, а пристрастие ко всему иностранному – издержками возраста: подрастут, повзрослеют, поумнеют. А они безошибочно ориентировались в системе действительно прекрасных нравственных норм, выработанных нашим обществом, и знали, как надо себя вести на глазах у других людей, чтобы не перешагнуть ту черту, за которой начинались прозрение и презрение. Когда требовалось, умело играли на добросердечности окружающих, на гуманизме и мягкости коллектива, уходя от порицания, требовательности. Их облик, характер формировались не за день-два. В этом сложном процессе играли свою роль и невнимание родителей, и всепрощенчество в коллективе, и человеческие слабости, недостатки в торговле и сфере обслуживания.

Ребятки не без способностей...

Они радовались дефициту и огорчались, когда он преодолевался. Смотрели зарубежные фильмы и видели в них только то, что хотели видеть, все остальное мура... «Гляди, на какой тачке вон тот чувак...», «У курочки манто – блеск...», «А ресторан – люкс, у нас таких нет...» Горячий, с придыханием шепот в полутьме кинозала выводил из себя других зрителей. А они видели только внешний блеск, оставаясь глухими к тем мыслям, которые хотели донести до них создатели фильмов.

Откуда они взялись? Как появилась эта накипь в наших больших и красивых городах? Кто ответит на этот вопрос?..

Было бы слишком просто объяснить все это извиняющимися словами Романа Жаркова его французским знакомым: в семье не без урода.

«Фирма» Артема Князева родилась, как и положено всякой фирме, из изучения спроса на некоторые виды товаров. Было замечено, что у части подростков особой популярностью пользуются разрисованные сумки из грубых тканей. Вначале Князь промышлял по-малому: скупал, когда удавалось, у иностранных туристов сумки-торбочки и сплавлял их втридорога жаждущим приобщиться к западной моде. На штуке, в случае удачи, зарабатывал пятерку. Но однажды мелькнула странная, до невероятности простая и смелая идея. Можно купить плотное, грубо выделанное полотно, в просторечии именуемое мешковиной. Красок в художественных салонах завались. Сшить сумку – плевое дело... Подобрали подходящий образец. Скопировали рисунок. Ник Сыроежкин – Лиса неплохо рисовал и изготовил трафаретки. Они выглядели страшненько, но Князь одобрил: чем необычнее, тем дороже. Нашелся и третий «компаньон» – давний друг и приятель Марк Левин. «Фирма» заработала на полную мощность. Сумки, которые они изготовляли, внешне ничем не отличались от зарубежных – «фирма» заботилась о качестве. Спрос на них был большой, каждая шла за десять целковых при копеечной себестоимости. Конечно, пришлось изобрести целую легенду о трудных путях, которыми товар доставляется «оттуда», о путешествующих родственниках и знакомых ребятах во внешнеторговых организациях. Легенда придумывалась легко, была правдоподобной, в нее верили и не догадывались, что сумки штампуются в небольшой квартирке на Оборонной.

Князь понимал, что зарываться нельзя – заметят, и тогда неприятности. Поэтому «товар» выбрасывал малыми партиями и только при полной уверенности, что пронесет.

Появились деньги – дурные, неожиданные. Где-то в глубинах души вызрело, утвердилось чувство превосходства над другими, теми, кто «вкалывает» на стройке, на заводе. Где им, серым и тупым, додуматься до золотой идеи?

Деньги позволили придать «фирме» размах. От сумок перешли к купле-продаже транзисторов, магов, часов, к тому, что стоило дорого, когда сделка порою приносила не десятки, а сотни.

Изредка у комиссионок их задерживали дружинники, но нелегко было схватить «деловых» за руку. Артем и его коллеги поднаторели в этом деле, редко таскали товар с собой, торговали в самых неожиданных местах. Покупатели находились – на них у Артема был особый нюх. Договаривались втихомолку, а потом шли в подъезд какого-нибудь дома на дальней улочке и там уже примеряли, приценивались.

Но все это было только прикидкой к будущим большим делам. Князь о них мечтал упорно и сладко: большой размах, не копеечные прибыли.

За деловую хватку и цепкий ум Князь пользовался непререкаемым авторитетом среди своих. А если его влияние вдруг ослабевало, он использовал любые методы, вплоть до кулаков и интриг. Был период, когда один из «компаньонов», Жорж Сабиров, немного заколебался, начал поговаривать о том, что надоело мотаться за шмотками, есть дела поинтереснее. Окольными путями Артем выяснил: Жорж стал активничать в своей школе, его теперь нередко ставили в пример другим, вместе с одноклассниками он готовился к походу в Карелию летом – у них была такая школа, где все увлекались походами, а организовывал их преподаватель физкультуры.

С Жоржем поступили просто: напоили до умопомрачения. Он вообще-то почти не пил, и не на «красивую житуху» нужны были ему деньги: копил на мотоцикл. Жоржу казалось, что вот еще одна удачная сделка – и он станет владельцем блестящего, пахнущего бензинам, мощно ревущего чуда на колесах. Но нужная сумма никак не набиралась, а из тех, что собрал, приходилось тратить на шмотки, на то, се, чтобы выглядеть не хуже других. Так и ходил он вокруг Князя, словно на веревочке, хотя иногда действительно хотелось ему все бросить, жить нормально, как другие ребята.

В тот злополучный вечер они выпили дома у Князя, добавили в кафе-«стекляшке» и еще хлебнули у какого-то приятеля, родители которого уехали на дачу. Жорж не мог впоследствии соединить одно к одному: вспомнить, как получилось, что он остался один в центре города, там, где в площадь вливаются бульвары. Приятели потом объяснили, что он все рвался к кому-то ехать, клялся, что трезв, и ничего, мол, с ним не случится. Все, конечно, было по-иному. Когда Князь увидел, что Жорж готов – а «угощали» по очереди и без интервалов, – его вывели к бульварам и бросили на скамейке ничего не соображающего, не представляющего, где находится. Жоржа подобрали дружинники и отправили в вытрезвитель. Оттуда вскоре поступило письмо в школу, и Жоржа как следует «проработали» на классном собрании и педагогическом совете. Грозились даже исключить, но упросила мать – пожилая, всю жизнь трудившаяся на швейной фабрике, для нее Жорж был светом в окошке. Словом, пережил он в те дни немало, и единственный, кто не отвернулся, не бросил, был именно Артем Князев. А так даже из туристского кружка исключили, и лопнула надежда вместе со всеми ребятами из класса увидеть голубые озера Карелии. Жорж стал раздражительным, злым, замкнутым, он еле досиживал уроки в школе, наспех глотал обед, которой с утра оставляла на плите мать, и мчался выполнять очередное поручение Князя. После уроков начиналась для него настоящая жизнь, возбуждавшая риском, азартом погони за, как говаривал Князь, дамой по имени Удача. На Князя Жорж буквально молился, уверовав, что это настоящий друг, который в беде не оставит.

Дела «фирмы» часто приводили «фирмачей» к подъездам больших гостиниц, как вот сейчас – к новому комплексу «Интуриста». И когда Артем увидел у парадного входа этой многолюдной гостиницы Инну и Романа, он одобрительно хмыкнул.

– А Инесса ничего, смотрится, – лениво процедил Марк.

– Держится старушка, – откликнулся Ник Сыроежкин.

– Она молодец, – веско заметил Князь. – Лихо взялась за обработку профессорского сынка.

– Так у него предок профессор? – переспросил Жорж. – Не похоже. Брюки, куртка – расхожий стандарт, не Европа...

– Он из тех, кому на это наплевать, – сказал Князь. – Из школы в ПТУ пошел, чудик...

– Ну-у, – удивился Марк. – Может, он чокнутый?

– Да нет, проявил самостоятельность.

Они еще некоторое время безразлично, от нечего делать, обсуждали, как и почему профессорский сынок двинул в ПТУ, если папа мог «сделать» ему любой институт. В жизни все именно так и делается: «Ты – мне, Я – тебе», в этом они были убеждены. И в институты попадают, и за границы ездят те, у кого есть «волосатая лапа», о ком заботятся папа, мама, влиятельные друзья.

– Инка знает, кто у него папаша? – спросил Жорж.

– Пока нет, – ответил Князь. – Но здесь, как учили нас в школе, личное совпадает с общественным... Видели, как она к нему жалась? Малый ей, наверное, по вкусу... Иногда таких телков девочки любят.

– Слушай, Князь, нам нужен этот парень? – наконец начал догадываться Ник Сыроежкин.

Артем помедлил с ответом, потом сказал:

– Фирму надо расширять. Никто из нас не знает иностранные языки. Работать так трудно. Во всем мире в цене специалисты...

– Не пойдет он на это, – усомнился Марк Левин. Он всегда отличался трезвым, практичным умом, его трудно было вывести из себя, вовлечь в «дело», в которое он не верил на сто процентов. «Из Марка будет большой человек», – любил говорить Князь, и уже только за такую высокую оценку Марк готов был идти за ним в огонь и воду.

Артем продолжал:

– Еще Жарков хорошо разбирается в электронике и в радиотехнике. Он знает маги всех классов и фирм. И дома у них коллекция книг и камешков.

Они стояли у яркого подъезда огромной гостиницы, стеклянные двери-вертушки работали безостановочно: люди входили, выходили, смеялись, весело переговаривались.

В центре города позднее время почти не чувствовалось, было много света и тихих, каких-то скользящих красок, Подходили и мягко катили дальше троллейбусы, машины, до ночи не иссякал людской поток. Только очень поздно жизнь здесь ненадолго замирала, чтобы через считанные часы вспыхнуть с новой силой. И ночь здесь была звонкая, настоянная на звуках.

Сегодня у Князя был неделовой вечер. «Фирма» отдыхала. По правде сказать, деловые вечера теперь выгадали все реже – уж очень бдительными стали дружинники, иногда неожиданно вмешивались прохожие, догадавшись о торге, стыдили:

– И не совестно честь и достоинство менять на тряпки?

Компаньоны вяло отругивались.

– Значит, Инесса не знает, кто такой этот Жарков? – как бы подвел итог методичный Марк Левин.

– Она ведь нам кое-что должна, не так ли? – спросил Артем.

– Да, девочка в долгах как в шелках, – подтвердил Марк.

– Вот и пусть потрудится...

МИР ОБРЕТАЕТ РЕАЛЬНОСТЬ

Туман рассеивался чаще, и тогда все вокруг становилось светлым, предметы приобретали очертания, а мир – реальность.

Андрей теперь точно знал, что он лежит в больнице, его голова туго перебинтована, и становится больно, если пытаться ее повернуть. Он видел только белый-белый потолок, еще часть комнаты слева и справа от себя – ровно столько, сколько можно увидеть, оставаясь неподвижным.

Андрей неожиданно для себя обнаружил способность приспосабливаться к неподвижности.

Иногда над ним склонялась девушка в белой шапочке, под которую были упрятаны волосы. Она давала ему какие-то таблетки, с ложечки поила микстурами, кормила, влажными салфетками протирала губы, глаза – все, что не было закрыто бинтами.

– Меня зовут Аня, – сказала она весело, когда Андрей стал воспринимать окружающий мир.

Андрей пошевелил губами, но ответить ей так и не смог. Он прикрыл и снова открыл глаза в знак того, что слышит ее и понимает.

– Вот и отлично, – обрадовалась Аня. – И не надо стараться разговаривать, вам нельзя. Я сейчас позову Людмилу Григорьевну.

Андрей слышал, как вошла женщина, которую Аня называла почтительно Людмилой Григорьевной, и обрадовался – мир вокруг него становился понятнее.

Очень мешал неясный шум в голове, он был ровным и постоянным. Андрей пробовал пошевелить ногами и руками – это удалось, только руки-ноги казались чужими, тяжелыми. И часто путались мысли, обрывались, едва возникнув.

Поэтому он и обрадовался, когда впервые подумал четко: «Вот вошла Людмила Григорьевна».

Людмила Григорьевна тоже обрадовалась, когда увидела, что Андрей ее понимает. Она сказала удовлетворенно:

– Ну вот, наши дела пошли на поправку. Я ваш лечащий врач, и меня надо слушаться. Вы уже, очевидно, сообразили, что находитесь в больнице. Не скрою, вам было плохо, но сейчас гораздо лучше. Вы и сами это чувствуете, не так ли?

Андрей сомкнул веки.

– Прекрасно, – профессионально бодро продолжала Людмила Григорьевна. – Мы надеемся, что через несколько дней вы сможете уже немного говорить. Совсем немного... Вы смогли бы и сейчас сказать несколько слов, но на это уйдут силы, которые необходимы для другого – перебороть болезнь. Поэтому не старайтесь что-то спрашивать. Привыкните к мысли, что вы тяжелобольной и вам обязательно необходимо выздороветь. Я ясно говорю?

Андрей снова сомкнул веки.

– Очень хорошо. Лежите, отдыхайте, полный покой, я еще раз подчеркиваю – абсолютный покой.

Она помолчала и добавила:

– Я знаю, вас волнует, что же произошло, как вы очутились у нас?.. На вас неожиданно напали, очевидно, хулиганы. А теперь думайте только о том, как побыстрее подняться...

Она отдала распоряжения Ане, какие-то лекарства отменила, другие назначила.

Когда врач ушла, Аня сделала ему укол, от которого шум в голове уменьшился, но захотелось спать, глаза буквально слипались.

Аня сказала:

– Я сейчас возьму вашу руку, вот взяла, чувствуете? Молодец... Чуть ее сдвигаю, вот здесь шнур. Если вам станет хуже или что-нибудь понадобится, вы его потяните, и я услышу звонок или увижу светящийся сигнал. А теперь попробуйте самостоятельно... Отлично, все получилось... Я ухожу, а вы спите.

Аня выключила свет, и в комнате стало темно. Но теперь темнота не тревожила Андрея, он знал, как она возникла, и поэтому отнесся к ней спокойно.