Текст книги "Неделя приключений"

Автор книги: Лев Парфенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Глава 29
ОГОНЬ НА СЕБЯ

Федька не признавал дорог. Дороги виляют туда-сюда и только удлиняют путь. О чём думали люди, когда прокладывали их? Скажем, цель твоего путешествия находится слева, а дорога, вместо того чтобы прямо вести к цели, почему-то обязательно свернёт вправо. Нет уж, пусть по таким дорогам ходят те, кому делать нечего. Федька предпочитал прямые пути. Ведь прямая линия есть кратчайшее расстояние между двумя точками. Там, где дорожные пешеходы делали пять километров, бездорожный пешеход Федька обходился тремя. Выгода налицо, особенно если ты по самую маковку набит важнейшими новостями.

Вот почему Федька пренебрёг дорогой и от берега взял направление прямо на Ликино. Он не жалел о том, что потратил время на рыбалку. Хотя поимка Прохора Локотникова, как видно, и не состоялась, зато в руках у Федьки была карта, составленная самим Емельяновым. Она наверняка поможет пролить свет на эту таинственную историю. Мальчишек, конечно, тоже придётся допросить. Они никуда не денутся, потому что запуганы Домной.

Вскоре путь Федьке преградил овраг. По дну его текла речка Содушка, приток Сужи. Речка неказиста, в самых широких местах не больше десяти метров. Склоны оврага заросли орешником, там и тут вздымались высокие разлапистые сосны. Федька начал спускаться вниз и вдруг, в нескольких шагах впереди, увидел шалаш. Шалаш был небольшой, на одного человека. Задней стенкой ему служил толстый, в три-четыре обхвата, ствол сосны. Ветки, покрывавшие его, хотя и завяли, но ещё не успели засохнуть и потемнеть. Федька сообразил, что шалаш сделан недавно, дня два-три назад.

Федька хотел уже заглянуть в шалаш, как со дна оврага донёсся шорох листвы.

Федька упал на землю, заполз за куст, втянул туда же удочки. В другое время он и не подумал бы прятаться, но сейчас он помогал «товарищу командиру» ловить бандита.

Из кустов вышел человек в чёрном пиджаке и брюках, заправленных в кожаные сапоги. Крупное скуластое лицо было красно – видно, только что умылся в речке, волосы надо лбом топорщились мокрыми сосульками. «Он», – почему-то сразу решил Федька.

Человек неторопливо обшарил жёсткими, внимательными глазами кусты. На секунду Федьке показалось, что он обнаружен. Тело напружинилось, готовое взметнуться и стрелою пронзить густую массу кустарника. Но человек успокоенно опустил глаза, свернул самокрутку, закурил и вполз внутрь шалаша. Видно, он прилёг, потому что наружу высунулись ноги в сапогах.

Федька надеялся, что он заснёт. Тогда можно будет покинуть укрытие и сообщить «товарищу командиру» о неизвестном.

Однако время шло, а человек в шалаше не засыпал, шуршал подстилкой из сухих листьев. Один раз даже что-то пробормотал вслух.

Федька лежал на животе, у него занемели руки, грудь, хотелось повернуться на бок, однако он не смел шевельнуться.

Под куст заглянуло солнце, начало пригревать голову. По Федькиным расчётам выходило, что он лежит не меньше двух часов. За это время можно было бы добежать до деревни и вернуться обратно. Зачем он сразу не попытался? Наверное, и сейчас ещё не поздно. Федька стал искать способ отползти неслышно. Но тут неизвестный вылез из шалаша, опять настороженно огляделся, надел фуражку, кинул за плечо тощий, обвисший, как выдоенное вымя, мешок. Затем достал из пиджачного кармана потёртый наган, крутанул барабан и, сунув обратно, исчез в кустах. Со дна оврага донеслось пырсканье листвы.

Федька вскочил. Куда теперь? В деревню. Ты же бессилен один против взрослого вооружённого человека.

Но с другой стороны… Пока доберёшься до деревни – уйдёт Прохор… Ищи потом… Нет, надо проследить, куда он путь держит. Федька оставил под кустом удочки, беззвучно касаясь босыми ногами влажной земли, спустился к речке. Тихо и монотонно булькала вода. У берегов дно речки устлано травой, и потому вода казалась зелёной. На середине проглядывал жёлтый песочек.

Неизвестного Федька увидел шагах в двадцати впереди вверх по течению. К его удивлению, тот шёл не по суше, а по воде, держась у самого берега. Вода заливалась ему за голенища, а он не обращал на это внимания. Федька решил продвигаться вперёд под прикрытием зелени. Перебегая от куста к кусту, он старался не потерять незнакомца из виду, благо чёрный пиджак хорошо проглядывался сквозь ветви.

Впереди послышался шум падающей воды, всплески. Это была Старая мельница.

Незнакомец перешёл на правый берег, остановился в кустах около развалин. Федька крадучись поднялся на плотину, присел за кустами так, чтобы не терять из виду избу и развалины мельницы. Внимание его привлекли отпечатки босых ног у самой кромки берега. Они отчётливо выделялись на мягкой илистой почве. Следы были маленькие, скорее всего от детских ног, и, судя по тому, что их ещё не успела заполнить вода, свежие. Интересно, кто здесь побывал? Деревенские ребята обычно обходили мельницу. Но тут Федьке пришлось забыть про следы. Незнакомец трижды прокуковал. Скрипнула дверь, и из избы вышел высокий, сутулый старик в синей, подпоясанной ремнём рубахе. Носатое лицо его обрамляла седая борода.

«Кирилл Спиридоныч!» – мысленно ахнул Федька, хотя именно его и ожидал увидеть.

Старик сложил ладони рупором, прокуковал в ответ. Незнакомец отделился от кустов и вслед за стариком скрылся в избе.

У Федьки голова пошла кругом от нахлынувших мыслей. Что неизвестный из шалаша – Прохор Локотников, это теперь ему ясно. «Вот, дурни, нашли место встречаться. Сами в руки идут, как щурята в мутной воде». Ведь именно здесь «товарищ командир» обычно поджидает Федьку. Поджидает Федьку…

Федька вспомнил, что ушёл вчера, не предупредив Василия Алексеевича. И тот теперь, наверное, не знает, где искать его, что думать о нём. «Ай-ай-ай-яй-яй-яй, – запричитал про себя Федька, – какой же я дурила! Просто самый последний стервец! Товарищ Гуров подумает, что я струсил и спрятался. И зачем он тогда пойдёт на Старую мельницу? Опять же, если бежать в деревню, то Локотников преспокойно может уйти. И здесь сидеть – проку мало: тоже уйдёт. Вот послушать бы, о чём они говорят, вот это да… Может, что важное узнаю».

Федька спустился с плотины, перебрался через речку, под прикрытием развалин подошёл к избе. Несколько метров открытого пространства прополз на животе. Около крыльца встал. Голова работала быстро, как на экзамене, когда задают дополнительные вопросы. Войти? Дверь скрипучая, услышат. К окну подкрасться? Неизвестно к какому. Пока разыщешь, увидеть могут.

Что же делать? Прямо перед ним – рябина. Федька взглянул вверх. Нижние толстые ветви низко нависали над крышей. Кружевные листья шевелил лёгкий ветерок. Если на чердак? Оттуда, должно быть, все слышно через дыру в потолке. Он подпрыгнул, ухватился за нижний сучок, подтянулся. Громко стучало сердце. Было жутко. Но он уже не мог остановиться. Отчаянная, нерассуждающая, чуждая сомнений мальчишеская отвага толкала его вперёд.

В его руках важный государственный преступник. Такое случается раз в жизни и то, может, только у одного из миллиона мальчишек. И он, Федька, сделает всё, чтобы задержать преступника. Пусть знает товарищ Гуров, что не напрасно доверился Федьке. Пусть им гордятся и дед, и отец, и мать, пусть гордится школа. Ему совсем не страшно. Просто бешено колотится сердце, прямо захватывает дух… Это понятно. Он знает, что ему грозит, если те, внизу, схватят его. Но его не схватят. Он парень не промах.

Федька ступил на крышу, осторожно перенёс на ногу всю тяжесть тела. Старое ржавое железо со следами зелёной краски безразлично промолчало. Рядом – чёрная дыра слухового окна. Федька взялся за косяки, ловко скользнул внутрь. Со свету показалось – нырнул в чернила.

Когда глаза привыкли к темноте, различил в двух шагах большое квадратное отверстие. По краям раскиданы битые, обросшие сажей кирпичи. В кровле вырезана прямоугольная дыра. Через неё падал толстый столб солнечных лучей, обозначенный мириадами снующих туда-сюда пылинок. Ударяясь о кирпичи, столб разбивался на множество пёстрых, угловатых осколков. Внизу было тихо. С плотины доносился шум воды. Осторожно, словно вокруг лежали не кирпичи, а сырые яйца, Федька встал на четвереньки, заглянул в отверстие, увидел пол, усеянный щебнем. Уцелевшая стенка печи выходила в чулан, отделённый от комнаты дощатой перегородкой. В чулане было темно. Федька свесил голову в отверстие – на миг и обратно.

У стола сидел Кирилл Спиридонович. Прохор стоял напротив него. Стоило одному из них поднять сейчас голову, и они увидели бы Федьку.

– Ты что же, дядя Кирилл, продать меня хотел? Принёс?

Этот резкий голос – Прохора. Пауза. Старческое покашливание.

– Тут, Проша, вышло так, что…

– Кррутишь, старый хрыч…

Слышно тяжёлое дыхание, словно человек, взобравшись на крутую гору, остановился перевести дух.

Испуганный голос старика:

– Ты что? Сдурел? Получишь, что обещано. Убери свою оружию и дай слово сказать… Извёлся я весь… Почудилось мне, будто за мной следят. Известно: у страха глаза велики… Да ведь и то: бережёного бог бережёт. Схитрил я малость и уж было на место пришёл, чтобы золото взять. Но поимел опаску… Днём-то, может, и не следят, всё-таки я на людях, а ночью чем черт не шутит…

– Почему же ты решил, что за тобой следят?

– Да не почему. Как-то вечером встретил в мелколесье приезжего, бают: из газеты. Живёт у председателя уж с неделю. Может, он и впрямь из газеты, да ведь на лбу у него не написано. Опять же к Емельяновым моряк приехал, будто бывший Серёжкин командир. Гостит у них. А зачем, ежели Серёжки-то нету…

– Так. Значит, золото взять побоялся, а сюда прийти нет? Да, может, ты хвост привёл…

Заскрипели половицы под грузными торопливыми шагами. Чуть-чуть скрипнула дверь. Убедившись, что снаружи никого нет, Прохор вернулся.

– А в избе-то всё проверил?

– Ты, Проша, не опасайся. Сюда и дорогу-то люди забыли.

– Забыли… Дурень старый!.. Ты на чердаке смотрел? Может, там сидит кто, слушает тебя да посмеивается.

– Господь с тобой…

Прохор подошёл к развалинам печки, остановился под самой дырой.

Федька слышал его дыхание. Он лежал неподвижно, прижимаясь к потолочным доскам так, словно хотел врасти в них. Мозг оцепенел. Вспыхнула одна ясная мысль: «Пропал». Наступила такая тишина, будто всё живое вдруг вымерло на земле. Даже шума воды не слышно. Только в ушах – однотонный звон.

Прохор постоял, прислушиваясь, и отошёл. Федьке стало жарко. На груди и на спине рубаха взмокла. Почувствовал такую усталость, словно целый день дрова рубил.

– Уходить мне надо сейчас, – сказал Прохор. – Они и точно могут за тобой следить. Они ждут, что я, может, к тебе заявлюсь. Но пока не знают, что я здесь.

– Куда ж ты теперь?

– Это уж мое дело. Даю тебе час. Чтобы ровно через час триста монет были у меня в кармане.

– В карман, Проша, этакую прорву не уложишь. Как ни говори, без малого два кила золота. И что ты с ним делать будешь?

– Найду. Может, за рубеж подамся, тут мне всё равно несдобровать. У тебя лодка есть?

– Имеется. В надёжном месте спрятана.

– Перекинь меня на ту сторону Сужи.

– Тогда давай так: я сейчас пойду, а ты через часок приходи к Марфину острову. Я тебя там ждать буду с лодкой и с деньгами…

– Ну, будь по-твоему, – согласился Прохор.

«Час, – соображал Федька. – Если всё время бегом, то до деревни можно поспеть за полчаса. Надо выбираться отсюда…»

Он приподнялся, чтобы отползти на четвереньках к слуховому окну. Но раздумал. Услышит Прохор, вон он какой настороженный, как зверь лесной. Надо подождать удобного момента.

– Так я пойду, – сказал старик. – А ты больно-то не мешкай. Меня тоже могут хватиться. Тут в чулане я тебе харчишек кое-каких припас, так не забудь захватить.

– Ладно.

Прохор вышел проводить старика.

Федька начал осторожно отползать от отверстия, как вдруг из чуланчика до него донеслись тихие голоса:

– Бежим.

– Он сейчас вернётся.

– Через окно.

– Не пролезем. Уметь надо…

– Тогда напрямик, мимо него…

Голоса показались очень знакомыми. Он слышал их не далее как вчера. И это назидательное «уметь надо»… Вспомнил отпечатки детских ног на берегу пруда… «Ясно, Витька и Спартак. Как они сюда попали?» Но раздумывать было некогда. Сейчас вернётся Прохор. Сунется в чуланчик за продуктами и… произойдет страшное дело. Федьку опять бросило в жар. Сердце заколотилось где-то под самым горлом. Что делать? Что делать?

Прошло довольно много времени, а Прохор всё не возвращался. Может быть, крикнуть этим соплякам, чтобы смывались. А если Прохор около дома? Так оно, наверное, и есть: ходит, осматривается.

Запела на все лады дверь. В сенях загромыхали шаги. Прохор вошёл в комнату. Остановился посередине, постоял.

Зашуршал мешком, звякнул металл о металл, потом послышалось бульканье наливаемой жидкости. Прохор причмокнул, крякнул – видно, выпил. Заскрипели половицы – Прохор направился и чулан.

Впоследствии Федька не мог объяснить, как это случилось и что он подумал в те неуловимые мгновения. Он ничего не успел подумать. Словно кто-то посторонний толкнул его и крикнул душераздирающим голосом: «Ну что же ты!!!» Он вскочил. От резкого движения вниз свалился кирпич. Четыре пальца в рот – от пронзительного свиста загудело в затылке. В ту же секунду вымахнул из чердачного окна. Упал в крапиву, но совсем не почувствовал ожогов. Пригнувшись, метнулся в сторону, головой пробуравил чащу орешника. Ветви хлестали его по лицу, по глазам, выжимая слёзы, ноги в кровь обились о корни, а он бежал и бежал, не разбирая дороги. Только выскочив на пыльный просёлок, остановился. Погони не было слышно. Саднило грудь, болели ноги. Рубашка разорвана в нескольких местах, через прорехи видны кровоточащие царапины. Постоял, отдышался и быстро зашагал в сторону Ликина, стараясь ступать по мягкой тёплой пыли, часто оглядываясь.

– Федя!

Вскинул глаза.

Перед ним стоял лейтенант Гуров.

Глава 30
СХВАТКА

– Никаких следов кораблекрушения, – облегчённо сказал Михаил Ильич, осматривая судно. – Они потеряли лодку. Я говорил – обозники.

Он поднял валявшийся на дне лодки котелок. Он узнал его, несмотря на чрезвычайно закоптевшие бока. Изнутри стенки котелка были облеплены черной массой, природу которой геолог затруднился определить, несмотря на свой немалый опыт.

– Сдаётся мне, они бегают где-нибудь по берегу в поисках своего корабля, – предположил Михаил Ильич. – Слушайте, Василий Алексеевич, а не проехать ли нам на этой лодке вверх – как раз на них и наткнёмся.

Лейтенант покачал головой.

– Лучше давайте так: вы поезжайте на лодке, а я пройду на Старую мельницу. Так у нас будет больше возможностей повстречать их.

Михаил Ильич согласился. Лену усадил на корму, и лодка, подгоняемая энергичными гребками, быстро пошла вверх по реке. Под форштевнем зашумела вода. Геолог и его дочь внимательно вглядывались в проплывавшие мимо берега. Справа глинистый обрыв, усеянный многоточиями ласточкиных гнёзд. Слева – узкая жёлтая полоска пляжа. Оба берега пустынны.

Река круто уходила влево. Берег медленно отступал, открывая кудрявый горб острова.

Тут геолог увидел на воде нефтяные плёнки. Он зачерпнул рукой воды, на ладони осталось маленькое тёмно-коричневое пятнышко. Оно было сальное на ощупь. Очень похоже на нефть.

Это открытие обрадовало Михаила Ильича. Значит, Емельянов не ошибался.

Михаил Ильич направил лодку в протоку.

По его предположениям, ребят можно было найти где-то вблизи острова или на самом острове. Ведь его-то они, видимо, и именуют островом Страха.

– Папа, на берегу что-то написано! – вскрикнула Лена.

Геолог повернул к берегу. Взобравшись на откос, он прочитал Сёмкину надпись: «Умираю честно на своём посту. Прощайте, товарищи! Лена, прощай навеки! Сёмка».

Как ни был расстроен Михаил Ильич, однако не смог сдержать улыбку: «Кажется, этот Ромео по имени Сёмка неравнодушен к моей дочери. М-да, странно. Только сейчас я начинаю понимать, что мне стукнуло сорок». Тут, к своему удивлению, он увидел, как из глаз дочери выкатились две крупные слезинки.

– Перестань! – прикрикнул он. – Слышишь?! Если этот твой Сёмка когда-нибудь и умирал, то лишь от скуки.

Он исследовал полянку, разгрёб остатки костра. Зола была ещё тёплая. Значит, ребята не могли уйти далеко.

Он оставил Лену около лодки, наказав никуда не отлучаться, а сам направился к дубовой роще. Скорее всего ребята проголодались и решили поискать в лесу земляники.

Роща была чистая, прозрачная, почти без подлеска и просматривалась далеко.

Между деревьями появился человек в чёрном пиджаке, в кожаных сапогах, с рюкзаком за спиною. Он быстро приближался. Вот кого можно спросить о ребятах. Геолог пошёл навстречу, окликнул:

– Эй, товарищ! Минутку…

Человек вздрогнул, остановился, быстро сунул левую руку в карман.

Михаила Ильича словно озарило: «Бандит Локотников».

Их разделяло десять шагов, не больше. В течение секунды они стояли и лихорадочно изучали друг друга. Это была долгая секунда. «Броситься на него? Но в левом кармане у него оружие. Он успеет выстрелить. Бежать? Ведь на берегу Лена… Но тогда он поймёт, что разоблачён, это ещё хуже».

«Откуда этот здесь? Кто такой? Не тот ли, из газеты… Вооружён или нет?» – такие вопросы метались в мозгу Прохора. Он хотел одного – уйти отсюда как можно быстрее. Полчаса назад, когда пронзительный свист щетиной поднял волосы на его голове, он впервые после бегства из-под стражи почувствовал страх.

«Засада…» Эта мысль обдала его словно кипятком. Он метнулся в сени – никого. Выскочил из дому – кругом было тихо. Но страх застил ему глаза, спутал мысли. Тишина грозила окриками чекистов. Он перебежал полянку, ожидая выстрела в спину. Ноги сделались непослушными, под коленями что-то дрожало. Он ломился через кусты наобум, не соображая, и, лишь очутившись в неглубоком овражке, понял, что двигался в сторону, противоположную от реки. Он остановился, перевёл дыхание, прислушался. Никто за ним не гнался. Тогда повернул назад в обход мельницы.

Но страх не проходил. Ему казалось: из-за каждого куста, из-за каждого дерева следят за ним чьи-то глаза. Уйти, уйти скорее. Получить золото и – за реку. Пятнадцать вёрст без дорог, а там железнодорожная станция. Только бы вырваться отсюда. Любой ценой… И вот новая встреча. Может, он обложен, как волк, может, за ним всё время следят невидимые глаза? Сдаться? Нет расчёту… Все равно погибать – надо попытаться уйти.

Прохор овладел собой, постарался улыбнуться.

– Вам что, товарищ?.. Заплутались, видно?

Он сделал шаг по направлению к геологу. Второй. Третий. Михаил Ильич заставил себя улыбнуться в ответ. Но всё его внимание было сосредоточено на левой руке Прохора. Он старался предугадать, что сделает бандит в следующую секунду. Выхватит ли пистолет? Как бы то ни было, а его необходимо задержать.

Когда-то Михаил Ильич неплохо владел приёмами японской борьбы джиу-джитсу. Был тогда он ловок, напорист, дерзок. Но минуло двадцать лет. И стали забываться уроки комиссара бригады, старого подпольщика-большевика.

А враг – вот он. Приближается. На лице его вымученная улыбка, а взгляд холодный, настороженный, изучающий.

Не сумел Михаил Ильич скрыть от него свои чувства. По лицу встречного Прохор понял: тот знает о нём всё. Он выдернул из кармана руку. Синеватой молнией сверкнула воронёная сталь нагана. За мгновение до этого бывший бригадный разведчик угадал его намерение, и ему удалось поймать руку противника. Он стиснул её железными пальцами у запястья и начал выворачивать. Рука не поддавалась. Наган плясал в ней. Прохор старался направить дуло в голову геолога. Лица обоих противников сделались малиновыми от напряжения, набрякли кровью. Бухнул выстрел. Второй. Третий. Гулкое эхо трижды разнеслось по лесу. Прохор понимал: его единственный шанс на спасение – уложить противника пулей. Но пули проходили выше головы геолога. Ещё выстрел, ещё… Каждое нажатие спускового крючка стоило Прохору неимоверных усилий. Рука начала поддаваться. Рывок… Что-то хрустнуло. Прохор закричал от пронзившей тело острой, нечеловеческой боли. Деревья, трава почернели, поплыли. Прохор покачнулся. Михаил Ильич разжал пальцы. Рука бандита, неестественно вывернутая, повисла плетью. Человек не в силах вынести такой боли, обычно он теряет сознание.

Михаил Ильич быстро нагнулся, схватил валявшийся на траве наган, и в ту же секунду сокрушительный удар в лоб кованым сапогом опрокинул его навзничь. Плохо он знал Прохора Локотникова. Силён был Прохор, закалён невзгодами.

Геолог лежал без сознания. Из рассечённого лба сочилась кровь. Лицо серое, безжизненное. Прохор, кривясь от нечеловеческой боли, поднял правой рукой наган, направил противнику в грудь. Он делал это, не руководствуясь четкой мыслью. Он словно подчинялся пружине, раз и навсегда заведённой для выполнения одного действия.

Послышался беспомощный щелчок курка. Патронов больше не было. «Рукояткой?..»

Надо только нагнуться… Прохор тронул сапогом валявшиеся рядом очки геолога. Дужка была сломана: «На что он мне?» – всплыла новая, неожиданная мысль. А где-то в неведомых глубинах души зазвучал издевательский голос: «Что ты, Прохор, кидаешься на людей… На что тратишь себя?.. Кому нужно это?»

Он почувствовал, как дрогнули колени. Захотелось лечь, закрыть глаза и больше ничего не видеть, не слышать. Пусть несут его куда хотят, пусть делают с ним что хотят. Вяло разжались пальцы, наган упал в траву. «Где смысл? В чём смысл?.. Зачем всё?» – покалывал внутренний голос.

– Молчи, молчи, – прохрипел Прохор и, собрав все силы, покачиваясь, как пьяный, побрёл к берегу.

Рюкзак болтался на одном левом плече. Он сбросил его на ходу. Стало легче. «Молчи… молчи… – пытался он заглушить въедливый голос души. – Пружина не сработала – молчи… Это так… это от боли… Думаешь, сломал? Не-ет, врё-ёшь, меня не сломишь. Врёшь, не сломишь, не сломишь, не сломишь…»

Он прибавил шагу, потом побежал, придерживая висевшую безжизненно левую руку.

Михаил Ильич открыл глаза, почувствовал боль в голове. Немного тошнило. Попытался сесть. Это ему удалось. Из-за ближайших кустов вышел человек. Он поминутно оглядывался, словно искал кого-то. Геолог узнал Василия Алексеевича, слабо позвал…

– Ко мне…

Лейтенант подбежал, подхватил Михаила Ильича под мышки, поставил на ноги, спросил:

– Встретили Локотникова?

– Да… Не мешкайте… Побыстрее! Там на берегу осталась Ленка.

– Будьте здесь… Кстати, ваш сынишка цел и невредим.

– Видели?

– Да. А этого гада мы сейчас возьмём.

Василий Алексеевич вынул из кармана небольшой плоский пистолет и побежал к берегу.