Текст книги "Неделя приключений"

Автор книги: Лев Парфенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Однажды, это уж после революции, девчонка наша, ликинская, Анка пошла на мельницу по ягоды да так и не вернулась. Видно, Домна её сграбастала. С тех пор никто туда не ходит…

Костёр потух. Продолговатые членистые угольки покрылись синеватым пеплом. Федька разгрёб угли, бросил на жар несколько тоненьких сучочков. Они вспыхнули. Тогда Федька положил охапку хворостин потолще. Густой едкий дым пошёл неуверенно блуждать среди них, как путник в незнакомом лесу. Но вот наружу вырвался огонь, и дым стремительно взвился кверху. Федька довольно жмурил хитроватые глаза – он видел, что рассказ произвёл на ребят сильное впечатление. Сёмка долго смотрел на огонь неподвижными глазами, потом сказал:

– Удивляюсь я на этих буржуев. Горло готовы друг другу из-за денег перегрызть. Главное, ведь каждый хочет, чтобы у него были полны карманы, а у других, чтоб ни копейки. Прямо людоеды какие-то. Я бы вот все деньги роздал ребятам на мороженое и на кино. Ведь хорошо, когда всем хорошо и все тебе товарищи.

– Уметь надо, – подтвердил Витька. – Вот скоро начнётся коммунизм, и тогда все деньги уничтожат.

– Так, так, – ехидно проговорил Федька. – Что же вы, против денег, а сами какие-то сокровища разыскиваете?

– Вот тоже сказал! – возмутился Спартак. – Мы же отдадим всё государству, чтобы построили корабль, а нас на него взяли юнгами.

Федька презрительно сплюнул в костёр, пшикнули угли.

– Это вас-то? Юнгами? Да я, если хотите знать…

Федька обиженно закусил нижнюю губу и отвернулся.

Эх, рассказать бы этим дурням про «товарища командира», про важное поручение, которое он, Федька, выполняет. А то юнгами… Ещё ничего порядочного и не сделали, а туда же… Ах, как жалко, что нельзя рассказать, нельзя утереть нос этим несмышлёнышам! Ну ничего, он ещё утрет…

– Давайте уху есть, остыла, – хмуро буркнул он, ставя перед собой котелок.

После ухи ребята улеглись у тлеющего костра, укрывшись пальтишками, тесно прижались друг к другу. Разговоры смолкли.

Витька размышлял о последней Федькиной истории. Если верить Спартаку, то золото спрятал разбойник Селим, а совсем не Домна. Как совместить эти две версии, не имеющие ничего общего? В конце концов Витька нашёл простое и выгодное решение: к золоту Селима приплюсовал золото Домны.

Спартака, разумеется, подобные мелочи не могли интересовать. Спартака занимала более важная проблема: почему в пруду вспыхнула вода? Напрашивался вполне логичный ответ: пламя было не простое, а нечистое, адское. А ведь в адском пламени горит всё, даже вода. Спартак сейчас же заметил себе, что недурно бы познакомиться поближе с этим странным явлением. Завтра непременно надо побывать на мельнице.

Сёмке совсем не хотелось спать. Около своего лица он увидел маленькую, со спичину толщиной, осинку. Она источала почечную свежесть и ещё очень мало походила на дерево. Тонкий травянисто-зелёный ствол был окутан седоватым нежным ворсом, напоминавшим матовый пушок на румяных щеках ребенка. Осинка уверенно раскинула свои шесть листочков под бездонной синевой неба, путь к которому был открыт. Пройдут десятилетия, и осинка поднимется над ивняком, и тысячи листьев зашумят, забалагурят и засверкают серебристыми монетками на солнце.

Сёмка приподнялся на локте.

– Витька, а Витьк?

– Ну, чего?

– Хорошо. А?

– Хорошо, – сквозь сон подтвердил Витька.

– Везде люди, понимаешь… свои какие-то. Страна большущая – поезжай куда хочешь…

– Угу. Главное, чтобы дома не попало.

Витька натянул пальто на голову.

Федька героически боролся со сном. Вполне возможно, что где-то рядом, на острове, затаился Прохор Локотников. Нужно быть начеку. Вдруг бандит, спасаясь от преследования, переплывёт протоку. Тут-то Федька и поможет его схватить. Федька доволен собой. Кажется, ему здорово удалось запугать этих кладоискателей. Не хватало только, чтобы они нарушили конспирацию и путались под ногами. Пожалуй, теперь они не посмеют сунуться на Старую мельницу. Тут, пожалуй, всё в порядке. Остаётся сделать ещё одно дело. Оно может пролить свет на историю с Сергеем Емельяновым. Федька мог бы поклясться, что карта, которую он видел у ребят, нарисована на листке из его тетради. Той самой тетради, которую он месяц назад подарил Емельянову. Слова «дом 482» написаны его, Федькиной, рукой. Это задание на дом по арифметике. 482 – номер задачи. Но предлог «на», видно, остался на предыдущей странице.

Сон всё же поборол Федьку. Скоро спал весь лагерь.

Если бы знали наши путешественники, какие невероятные и поистине ужасные приключения готовит им наступающий день!

Глава 26
БЕРЕГ ПРОПАВШЕЙ КАРТЫ

Багровый краешек солнца выглянул из-за кудрявой зелени острова, воспламенил верхушки деревьев. Листья ивняка, седые от росы и ещё по-ночному холодные, вдруг зарумянились, ожили. Чистые капельки влаги отразили первый луч, и он раздробился на миллионы радужных точек-лучиков, рассыпавшихся в листьях, травах, цветах, будто драгоценные камешки. Длинная тень острова легла через протоку, коснувшись краем правого берега. Над протокой плавали клочья тумана, ещё сохранявшего пепельно-синие ночные краски. Он неуклюже поворачивался спросонок, словно ещё не верил в наступление утра. А выше острова, на стрежне, туман почти рассеялся и обнажил атласно-голубое раздолье. Вода чуть колебалась, играя в солнечные зайчики, точно мальчишка осколками зеркала. Пахло земляными червями, водорослями и, как вблизи всякой русской равнинной реки, влагой, которая почему-то наводила на мысль о свежей рыбе.

Птицы кричали громко, бестолково и весело, как пятиклассники на последней перемене.

Спартак проснулся потому, что у него озябла спина. Он повернулся на другой бок и увидел рядом вместо Федьки продолговатую вмятину на песке. Спартак привстал, заглянул под обрыв. Федьки там не было. Над водой торчала одна удочка. Юный путешественник уже хотел втянуть голову под пальто, но тут внимание его привлёк судовой журнал. Он лежал раскрытый у Спартака в головах. Чистая страница была исписана крупным торопливым почерком. Спартак прочитал:

«Ребята, карту я на время взял. Верну. Дожидайтесь меня на этом месте. Одну удочку я оставил вам для пропитания. Не порвите леску.

Федька».

У Спартака похолодело в груди. Вывернул карман – карты в нём не оказалось.

– Вставайте! Вставайте! – закричал он и принялся энергично расталкивать своих соратников.

– Неправильно, – проворчал Сёмка, поднимая всклокоченную голову. – Надо кричать: «Аврал! Все наверх!»

Его немало удивило, что Спартак, столь нетерпимо относящийся ко всяким нарушениям морской терминологии, вдруг сам ею пренебрёг.

– Карту украли! – отчаянно завопил Спартак, объяснив этим всё.

– Кто? – испуганно спросил Витька, вскочив, словно ванька-встанька.

– Федька. Во, смотрите…

И Спартак огласил записку.

Капитан метнул на него злой взгляд.

– А кто виноват? Всё ты. За язык тебя тянули?! Карту показывать просили?!

– А я знал? Знал? Я не знал, что он такой… – растерянно оправдывался Спартак.

– Эх, зря я тебя помощником назначил, зря карту доверил! Лучше бы Сёмка…

Витька сел на край обрыва, свесил ноги вниз. В воду посыпались, забулькав и спугнув стайку уклеек, комочки глины.

Спартак спустился к лодке и обрадованно сообщил, что лопата на месте.

– Зачем ему наша лопата? – рассудил Витька. – У него своя где-нибудь припрятана. Ловко он нас провёл. Ну и хитрюга! Уметь надо!

– А я знаю, кто он, – сказал Спартак, значительно поглядывая на друзей.

– Кто?

– Переодетый разбойник Селим.

Как ни было ребятам грустно, однако они расхохотались. Чистый утренний воздух далеко разнёс по реке их звонкие голоса.

Зарядка смехом сделала своё дело. Потеря карты уже не представлялась им в трагическом свете.

– Назовём это место – Берег Пропавшей Карты, – сказал Спартак. Впрочем, ему тут же пришлось пожалеть, что нет карты, на которую можно было бы нанести новое наименование. Он предложил: – Пойдёмте на Старую мельницу.

– А Домна, – возразил Сёмка. – Как выйдет да как накинется…

– Наврал он про Домну, – убеждённо сказал Витька, – просто напугать хотел. Только как туда пойдёшь? Не знаем дорогу-то. Да и всё равно, пока доберёмся, Федька успеет выкопать сокровища.

– Тогда на озеро. Ведь про озеро мы ему ничего не говорили.

– Верно! – воспрянул духом капитан. – На озеро надо. Собирайтесь быстрей! Хотя стойте!

Витька критически оглядел разбросанные на поляне пальто, шинель, шапки.

– Зачем тащить с собой всё барахло! Сложим его в лодку, и пусть кто-нибудь останется сторожить.

– Я не останусь, – поспешно отказался Сёмка.

– И я, – последовал его примеру Спартак.

Витька желчно усмехнулся.

– Значит, начальник экспедиции должен сторожить лодку? Это уметь надо, ха…

Спартак плохо улавливал иронию и потому, стукнув себя кулаком в грудь, как делали в решающие моменты жизни все благородные герои, с самоотверженной готовностью изрёк:

– Я поведу экспедицию!

– Фиг тебе с маслом, – уже без иронии сказал Витька и для убедительности поднёс к самому носу Спартака означенную фигуру. – Бросим жребий.

Он зажал в кулаке три спички и предложил Сёмке тащить. Тот долго колебался, трогал то одну спичку, то другую, пронзительным взглядом сверлил напряжённые Витькины глаза, стараясь по их выражению угадать счастливый жребий. Наконец решился и вытянул короткую спичку. Витька и Спартак, одновременно испустив облегчённый вздох, принялись утешать приунывшего товарища.

Затем путешественники доели скудные остатки хлеба, обильно запили их водой, причём не забыли помянуть недобрым словом Пирата, и двинулись в поход. Сёмка проводил друзей до опушки дубовой рощи. Он смотрел вслед, пока их белые рубашки не скрылись за деревьями.

Один. Какое неприятное, холодное слово! Даже вооружившись морским биноклем, Сёмке не удалось обнаружить на берегах никаких живых существ. Только горланили невидимые птицы, радуясь неизвестно чему. Остров Страха (в просторечии Марфин остров) выглядел ещё более необитаемым. Он тянулся довольно далеко; нижняя оконечность терялась за изгибом реки. Ива, ольха и черёмуха купали в воде свои густые ветви, скрывая под ними черту берега. Поэтому остров казался огромным ворохом листвы, которую озорник великан взял да и вывалил в реку. На ветвях висели сухие комья ила, пучки водорослей, палки, корни – по ним угадывалась граница подъёма весенней воды. Сёмка уселся в лодку. Ему захотелось есть. Но ничем съедобным, кроме пшена, он не располагал. Как всякий голодный человек, Сёмка стал думать о несправедливостях судьбы. Обидно, когда какая-то несчастная случайность решает твою участь. Ещё обидней, когда нет даже завалящей корки хлеба, чтобы отвлечься от грустных мыслей.

Он попытался вспомнить, что предпринимали в подобных случаях известные путешественники. Робинзон Крузо, например, убил дикую козу, которую тут же поджарил. У Сёмки не было ружья, да и дикие козы не водились в этих местах. Но зато у него имелась удочка, а рядом река, изобилующая рыбой. Удочка торчала в двух шагах. Натянутая леска вместе с поплавком ушла под воду. Сёмку озарила догадка: «Рыба!» В мгновение ока он очутился на берегу, дернул удочку. На песок, сорвавшись с крючка, упала зеленоватая рыбёшка. Сёмка ринулся на неё грудью, подмял под себя, и окрестности огласил торжествующий вопль, какого в здешних местах не слыхивали со времён охотников за мамонтами. Когда Сёмка разжал кулак, то увидел на ладони вместе с изрядной порцией песка ерша размером в палец. Ошеломлённый ёрш, как видно, не помышлял о бегстве. Он тяжело дышал, широко разевая губастый рот, изумлённо таращил на Сёмку тёмные, как вода в омуте, глаза. Спинной плавник, похожий на крыло летучей мыши, ощетинился иголками, но, должно быть, и сам ёрш не верил в эффективность подобной меры, потому что даже не потрудился шевельнуть хвостом. Эта покорность судьбе несколько озадачила Сёмку, охладила его охотничий азарт. Всем своим обликом ёрш как бы говорил: «Ничего не сделаешь. Кто-то и в уху должен попасть».

От головы до хвоста, словно пляжный завсегдатай, покрытый мелким речным песком, он выглядел не очень-то внушительно. Сёмка решил его обмыть. Лишь только он опустил руку в воду и, успокоенный смиренным видом добычи, немного разжал пальцы, как ёрш выскользнул из плена и, насмешливо мотнув хвостом, ушёл в глубину. Сёмка чуть не заплакал с досады. Вот и доверяй после этого рыбам!

Запоздалое сожаление по большей части бывает бесполезно. Поняв это, Сёмка приступил к делу. Около потухшего костра он обнаружил банку с наживой, насадил на крючок лоснящегося лилового червяка с сизым отливом, поплевал на него, поворачивая так и этак, словно курицу на вертеле, и, убедившись в совершенной его неотразимости, забросил в воду. Потом уселся на берегу и предался мечтам. Что, если попадётся огромный сом, в пуд весом! Почему нет? Сколько подобных случаев рассказывали бывалые рыболовы. На месте сома Сёмка обязательно соблазнился бы жирным красным червяком, обильно смоченным слюной, точно котлета соусом. Конечно, сом, может быть, и не так голоден, как Сёмка, но вряд ли найдёт он у себя на дне пищу более вкусную, чем этот червяк. Сейчас сом, конечно, уже проснулся, пошевелил усами, подумал, чего бы такое съесть питательное. С утра кругом плавали разные козявки. Сом пожевал их – выплюнул. Дрянь какая-то, похоже на размоченные чёрные сухари. «Чего я здесь не видел, в глубине? – подумал сом, вернее Сёмка подумал за него. – Козявки эти мне ужас как надоели – ни вкуса, ни запаха. Поплыву-ка к берегу». Вот поднимается из омута, зыркает глазами по сторонам – тут ухо держи востро, а не то как раз зацепят сетью. Видит – пусто на берегу, только мальчишка сидит. Лицо доброе, кроткое. Сразу видать: безобидный мальчишка. «Ладно, – думает сом, – проглочу его червяка, так и быть. Уж очень симпатичный мальчишка-то. К тому же, видать, голодный. Ему бы теперь картошечки с солью да если бы ещё с мягким душистым чёрным хлебом…»

Сёмка вздохнул и проглотил слюну. Дёрнул удилище – червяк болтается на крючке целёхонек, как сама безнадёжность. «Плохое место», – решил Сёмка и перешёл на другое. Однако скоро вернулся на прежнее. За полчаса он обошёл побережье на сотню метров вверх и вниз – всё безрезультатно. Сёмка насадил другого червяка, тощего и более подвижного. Он израсходовал на него весь запас слюны, после чего червяк совсем сник и стал похож на боксёра, которого после нокаута уносят с ринга.

О пудовом соме Сёмка больше не смел и думать. Хотя бы плотвичка поймалась, малюсенькая плотвичка… Только бы для навару…

– Миленькая, хорошенькая, – вслух заговорил Сёмка, – ну попадись, пожалуйста! Ну что тебе стоит – раскрой ротик… проглоти червяка – и всё… Я даже, может быть, тебя отпущу, – после некоторого раздумья пообещал рыбак. – Ей-богу! Только посмотрю и отпущу. И всех червей отдам. Для деток… Они ведь, поди, голодные. Честное слово! Я очень добрый и люблю рыбёшек…

Плотвичка осталась глуха к его мольбам. Сёмке надоело бегать с удочкой, воткнул её в берег. Решил больше не думать о рыбе. От бывалых рыбаков он слышал, что такая мера помогает. Но ему не везло. Рыбёшки так и сновали мимо поплавка, взбалтывая воду и оставляя за собою круги. Однако к червяку ни одна даже не прикоснулась.

Тогда Сёмка стал размышлять о грустном. Ах, как теперь он сочувствовал сторожихе, что сидела по ночам на табуретке у дверей соседнего магазина! Раньше он думал, что сторожить – это отдых, а не работа. Оказывается, ещё какая работа! Куда тяжелее, чем колоть дрова или копать грядки.

Начали мучить сомнения. Вдруг Витька и Спартак не найдут обратной дороги? Вдруг дядя Вася уже уехал в город? Пока суд да дело, пройдёт время. И через несколько дней на берегу Сужи, напротив острова Страха, там, где начинается пролив Отважных, найдут холодный Сёмкин труп. И зарыдает мама: «Зачем, зачем, мой сын любимый, я заставляла тебя целыми днями решать задачи?! Встань, проснись! Хочешь – сию минуту порву задачник-скорпион?!» Но поздно, поздно! Не встанет Сёмка, не увидит больше ни задачника, ни голубого неба. И Леночка, склонившись над ним, глядя на его бледное красивое лицо, отмеченное печатью смерти, воскликнет: «Ах, почему я его не ценила, ведь он меня так любил?!»

Даже доктор Павел Абрамыч прослезится, закроет длинной ладонью сухощавое лицо своё и проговорит слабым покаянным голосом: «О, какой же я глупец! Я нарвал уши этому отважному мальчику. О несчастный, несчастный глупец! Ведь не сделайся он путешественником, из него получился бы замечательный хирург!» Но Сёмка уже ничего не услышит, оледеневшие уста его не произнесут всепрощающих слов.

Похоронят Сёмку здесь же, на высоком берегу, под маленькой осинкой. Отсалютует ему пионерский отряд, а пионервожатая над свежею могилой скажет речь, которую закончит словами: «Слава бесстрашного исследователя Семёна Берестова будет жить в веках! Предлагаю назвать это побережье его именем!»

Пройдёт много лет, вырастет осинка, зашумят над могилой листья, многоголосые птицы запоют в ветвях…

Сёмка всхлипнул. Тёплая слезинка скатилась по щеке. Он вытер кулаком глаза и подумал, что ввиду такой печальной перспективы необходимо оставить для истории какие– нибудь мужественные слова. Например: «Умираю, но не сдаюсь!» Эх, жалко, Спартак унёс судовой журнал… Но не беда. Революционеры, перед тем как идти на расстрел, писали на стенах камеры. Сёмка разровнял на круче площадку и по сырому песку вывел пальцем: «Прощайте, товарищи!» Подумал и добавил: «Ёрш сбежал, рыба не ловится – умираю». Отошёл, критически оглядел написанное. Нет, как-то уж слишком прозаично. Для истории нужны слова возвышенные и вместе с тем проникновенные. Сёмка стёр ногою старый текст и написал новый: «Умираю честно на своём посту. Прощайте, товарищи! Лена, прощай навеки! Сёмка».

Только он успел поставить точку, как с острова донёсся басовитый, заливистый лай. «Пират!» встрепенулся Сёмка, и мысль о безвременной геройской кончине мгновенно улетучилась из головы.

– Пират! Пират! Пират! – загорланил он и, приплясывая, заметался вдоль берега. Столь бурную радость испытал, вероятно, Робинзон, когда обрёл своего Пятницу.

Лай послышался совсем близко. Кусты у берега зашевелились. Сёмка вскинул к глазам бинокль. Остров приблизился настолько, что можно было рассмотреть прожилки на листочках. Но зелень, перепутанная, словно нечёсаные космы, скрывала собаку.

Сёмка хотел немедленно переплыть на остров, но передумал. «Что же я с пустыми руками? Лучше сперва наварю каши – вместе с Пиратом пообедаем».

Сёмка разжёг костёр, достал холщовый мешочек, высыпал золотистую крупу в котелок, наполнив его почти до краёв. Теперь что? Вода нужна, конечно. Без воды ничего не варится. Осторожно, чтобы течением не унесло пшено, Сёмка наполнил котелок водой. Она оказалась не совсем чистая, с радужным оттенком, словно в неё влили керосину. Сёмка сменил воду и повесил котелок над костром.

– Сейчас каша сварится-а! – сложив ладони рупором, сообщил он Пирату. – Подожди мало-ость!

Пёс в ответ сердито гавкнул. Сёмка не жалел хворосту и сухой тины. На жарком пламени вода скоро закипела. И тут произошло необъяснимое: каша вышла из берегов. Она выпирала из котелка, словно её выталкивал мощной дланью кто-то сидящий на дне. Она свешивалась через край, целые куски падали в костёр, словно сосульки с крыши, и обугливались. Сёмка поспешно снял котелок с костра, попробовал варево. На зубах захрустели ещё не разопревшие крупинки. У них был пресный, чуть горьковатый вкус. Сёмка озадаченно осмотрел котелок со всех сторон. В чём дело? Каша явно сырая, почему же в таком случае она рвётся из котелка, точно нерадивый ученик из класса? Пожалуй, надо закрыть её? И непременно чем-нибудь тяжёлым.

Ещё давеча Сёмка приметил на опушке леса несколько камней. Он мигом слетал туда, выбрал плоский продолговатый камень, довольно толстый и тяжёлый. Через несколько минут котелок снова висел над костром. Яркое пламя деловито лизало его чёрные, закопчённые бока. Камень надёжно прикрывал кашу сверху, лишь по бокам, возле дужек, оставались щели, но они в счёт не шли. Сёмка, вполне довольный собой, сел на край обрыва и стал беззаботно болтать ногами. «Всё-таки хорошо быть человеком – царём природы, – философствовал он в предвкушении обеда. – У человека ум, сообразительность. Разве Пират сумел бы сварить кашу? Да хоть всю жизнь его учи – не сумел бы. А человек? Например, взять меня. Сроду не варил, а когда понадобилось, сразу догадался, как и что… Всё потому, что ум…»

Сёмка горделиво взглянул на дело своих рук и разинул рот от изумления. Из-под камня валил синий дым, распространяя запах горелого пшена. Философ, обжигая пальцы, сбросил котелок на землю. Камень свалился, и взору открылась картина, чем-то напоминающая лунную ночь. В центре обуглившейся черной массы желтел ещё нетронутый всепожирающим пламенем кружочек каши. Сёмка свирепо пнул котелок ногой, ибо считал его главным виновником неудачи. Откуда же ему было знать, что на котелок пшена требуется не меньше двух котелков воды?

Сёмка всё же решил попотчевать Пирата обуглившейся кашей: где уж голодному псу разобраться в тонкостях кулинарии! Котелок был перенесён в лодку, и Сёмка отправился на остров. Чувствуя волнение первооткрывателя, въехал он под зелёный свод. Сильно пахло черёмухой, тонкие, гибкие ветви лезли в рот, в глаза. Пират поджидал, суетливо топчась на месте и повизгивая от нетерпения. Сёмка выпрыгнул на влажный песок, лодка чуть отошла от берега. Сёмка подтянул её, но привязывать не стал. Вывалил содержимое котелка псу под ноги. Тот понюхал чёрную массу, чихнул от отвращения и укоризненным взглядом уставился на кулинара. Сёмка в сердцах швырнул котелок в лодку, сурово сказал:

– Нечего на меня смотреть. Думаешь, легко варить кашу?

Пират ничего не ответил на это, лишь грустно опустил голову.

Сёмка решил исследовать остров и углубился в заросли. Вскоре он вышел к основному руслу и двинулся вдоль берега вниз по течению. Пират шмыгал среди кустов, сгорая от желания найти что-нибудь съедобное.

Открылась полянка, пёстрая от цветов, затканная весёлым кружевом света и тени. Здесь берег образовал бухточку, окаймлённую чистым матовым песком. Приглядевшись, Сёмка понял происхождение странного матового оттенка. Песок был испещрён, словно оспинками, следами вчерашнего дождя. Приятно было ступать по этой бородавчатой, щекочущей подошву, но податливой и сыпучей корочке.

У самой кромки песчаного пляжа росла молодая ива. Под нею вода казалась чёрной, как в болотной колдобине. Кое-где она отливала фиолетово-розовым цветом. В нескольких местах лучи солнца прорвались сквозь листву, пронизали воду и жёлтыми пятнышками легли на песчаное рябоватое дно. По дну скользили светлые, с серебристыми краями тени, отчего пятнышки казались живыми. Из-под берега выскочил пескарь, улёгся поперёк ближайшего пятнышка, подставив солнцу грязновато-жёлтую спину, слился с песком. Сёмка смотрел на него не отрываясь, затаив дыхание, но стоило мальчику пошевельнуться, и пескарь шмыгнул под берег, подняв со дна клубочек мути.

Сёмке сделалось очень весело и свободно, захотелось покувыркаться в траве. Этот уголок показался ему сказочно-прекрасным. По краям полянки стояли три дуба. Низко распростёрли они длинные густые ветви, прошитые тысячами вытянутых в струнку ниточек-лучей. Если встать под крону и заглянуть вверх, то листва кажется окутанной тонкой пеленой золотистого тумана.

Сёмке даже захотелось декламировать стихи:

 
У лукоморья дуб зелёный,
Златая цепь на дубе том,
И днём и ночью кот учёный…
 

На полянке среди шелковистой травы, лиловых колокольчиков, белых ромашек и жёлтого львиного зева виднелись сочные крупные пучки щавеля. Сёмка принялся за обе щеки уплетать кисловатые, вызывающие приток слюны, листочки. Пират крутился возле, печальным взглядом провожал до Сёмкиного рта каждую порцию. Наверняка в эти минуты он сожалел, что не родился травоядным. Сёмка вспомнил про соль. Она лежала в лодке в баночке из-под икры. Сёмка благословил своё кулинарное невежество, ибо оно помогло ему сварить кашу без соли и, таким образом, сохранить драгоценный запас.

– За мной, Пират! – крикнул Сёмка и поспешил к лодке, заранее ощущая во рту упоительно резкий вкус посоленного щавеля.

Выйдя к протоке, Сёмка долго плутал вдоль берега, прежде чем нашёл черёмуху, около которой высадился. Он узнал её по сломанной ветке. Место излома успело потемнеть. Сёмка раздвинул кусты и ахнул. Лодки не было.