Текст книги "Атака из Атлантиды"

Автор книги: Лестер Дель Рей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 45 страниц)

Амос кивнул. Руфь все еще была без сознания, помочь он ничем не мог. Потом он вспомнил о самолетах и сел посмотреть телевизор. Станция в Топеке не работала, а по другой программе показывали новости. Казалось, основными целями пришельцев стали школы, больницы и тому подобные места. Некоторые люди погибли при газовых атаках, но те, которые соблюдали инструкции, выжили. Наибольшие потери были вызваны пожарами.

В конечном итоге инопланетяне получили то, что заслужили. Из сорока их самолетов были сбиты по крайней мере двадцать пять.

– Интересно, произносят ли они молитвы Богу о спасении? – спросил доктор. – Или же ваш Бог простирает свое милосердие и на иные расы?

Амос медленно покачал головой. Для него это был еще один вопрос. Но ответ мог быть только один.

– Господь правит всей вселенной, доктор. Но эти носители зла ему, безусловно, не поклоняются!

– Ты уверен? Они выглядят почти как люди!

Амос оглянулся на экран телевизора, на котором промелькнуло изображение трупов. Пришельцы действительно походили на людей – разве что более приземистых и массивных.

Кожа у них была зеленого цвета, и они не носили одежды.

У них не было носа – только два отверстия под необычно плоскими ушами, которые постоянно дрожали, словно тоже были органами дыхания. Но эти инопланетяне вполне могли сойти за обезображенных людей, над которыми поработали хорошие гримеры.

Инопланетяне были Божьими созданиями, такими же, как и Амос! Если так – мог ли он отвергать их? И тогда он начал вспоминать зверства, которые они совершили; пытки, о которых сообщалось. Это беспредельное варварство, эта жестокость – оно никак не сочеталось с необычайным совершенством их летательных аппаратов. Инопланетяне были носителями зла, и это лишало их права первородства, ставило вне законов Божьих. На зло можно отвечать только ненавистью. И зло – как может зло боготворить что-либо, кроме сил тьмы? Эта мысль сверлила мозг. В конце концов он понял, что к вечеру необходимо подготовить проповедь. Она должна была быть достаточно простой; и он, и паства не нуждались в логических обоснованиях. В этот день он должен служить Господу посредством своих эмоций. Эта мысль пугала его. Он пытался вновь ощутить ту силу, что наполнила его утром, которая приходила в краткие моменты ощущения славы – но все исчезло.

С улицы послышался вой сирены, усиливаясь до невыносимого крещендо. Искажая звуки, заорал громкоговоритель.

Амос встал и вместе с доктором вышел на крыльцо. По улице полз танк. Он еле тащился – казалось, его гусеницы разваливаются на ходу. По бокам башни стояли колонки и громкоговоритель. Танк двигался по улице, а из колонок звучало, непрерывно повторяясь, одно и то же:

– Выбирайтесь из города! Всем покинуть город! Приказ об эвакуации! Самолеты приближаются! Войска вынуждены отступить с целью перегруппировки. Самолеты противника следуют этим путем по направлению к городу Топеке. По пути следования противник захватывает добычу и уничтожает людей. Выбирайтесь из города! Всем покинуть город!

Наступила пауза, после чего зазвучал другой голос, похожий на предыдущий:

– Убирайтесь к черту вон из города! Катитесь отсюда, пока шкуру с вас не содрали! (Блейк, заткнись!) Из нас уже почти дух вышибли, и мы все скоро возвратимся к мамочке. Убирайтесь, удирайте, уносите ноги! Сейчас самолеты прилетят! Уматывайте!

Танк прошел по улице, громкоговоритель орал, не умолкая. Теперь за танком потянулись машины. Люди ехали на грузовиках, погруженные, как скот; люди ехали на старых машинах всевозможных марок. С одного из грузовиков зазвучал другой громкоговоритель:

– Оставайтесь в укрытиях до ночи! А потом уходите! В ближайшее время самолеты здесь не появятся. Сохраняйте хладнокровие. Проведите эвакуацию организованно под покровом темноты. Когда доберемся до безопасного места, мы перекрестимся. Это было наше последнее предупреждение. Оставайтесь в укрытиях, эвакуируйтесь, когда настанет темнота.

С неба раздался пронзительный шум, и самолеты инопланетян начали спускаться. Доктор втащил Амоса обратно в дом, но он успел увидеть, как людей разносит в клочья и от ракетных ударов начинаются пожары. Часть людей при отступлении успела соорудить себе укрытия. Когда самолеты ушли, люди вышли из укрытий и начали перегруппировку, оставляя мертвых и увозя раненых с собой.

– Я нужен этим людям! – протестовал Амос.

– И Руфи тоже, – ответил ему доктор. – Но, кроме всего прочего, Амос, мы слишком стары. Мы будем только мешать им. Наверное, у них есть и свои врачи, и свои капелланы. Эти бедняги рискуют своей жизнью, чтобы спасать нас, черт возьми. Армия должна собрать вместе всех транспортируемых раненых, перевезти их и предупредить нас, чтобы направить самолеты ложным курсом и отвлечь внимание инопланетян от тех людей, кто, вероятно, отступает через леса и поля. Они герои, Амос, и они нас смертельно ненавидят – потому что мы портим то, что они пытаются сделать. Я слушал передачи одной из местных станций. Они уже перенесли все муки ада.

Он повернулся на каблуках и вернулся в спальню. С опозданием начиналась телевизионная программа, в которой передавали приказы и инструкции по всеобщей эвакуации по дороге от Клайда до Топеки. По каким-то причинам инопланетяне не наносили в нсчное время ударов по движущимся целям размером меньше, чем танк, и поэтому выполнение всех приказов отложили до ночи.

Доктор снова вышел, и Амос взглянул на него, чувствуя, что голова у него самого раскалывается, но одна мысль четко была зафиксирована в его сознании.

– Доктор, Руфь перемещать нельзя, да, доктор?

– Нельзя, Амос, – доктор вздохнул. – Но это не имеет значения. Ты лучше сейчас иди к ней. Кажется, она приходит в сознание. Я разбужу ее и осмотрю.

Амос вошел в спальню как можно тише, но в этом не было необходимости. Руфь была в сознании – словно осознание приближения смерти заставляло ее полнее пользоваться последними немногими минутами ее жизни.

Она протянула ему свою хрупкую руку. Голос ее звучал тихо, но речь оставалась внятной:

– Амос, я знаю. Но теперь я только о тебе беспокоюсь. Но я хочу тебя о кое-чем спросить. Амос, ты?..

Он сел рядом с ней; голос ее слабел. Он хотел склониться над ней, но не решался потерять из виду ее лицо в эти последние секунды. Он искал нужные слова, но потом понял, что ему нужны не слова. Он наклонился к ней и нежно поцеловал ее так, как много лет назад поцеловал впервые в жизни.

– Я всегда тебя любил, Руфь, – сказал он. – Я и сейчас тебя люблю.

Она спокойно вздохнула.

– Тогда я не буду больше тебя ревновать к Господу, Амос. Я должна была это знать.

Ее рука медленно потянулась к нему, и она провела рукой по его волосам. Она улыбнулась, и измученное лицо ее расслабилось. Голос звучал умиротворенно и звонко.

– И прости всех, и загляни в себя – только в себя самого…

Последнее слово она просто прошептала, и рука ее упала безжизненно.

Амос склонился к ней, и рыдание перехватило ему горло.

Он нежно сложил ей руки – так, чтобы рука с обручальным кольцом, стареньким и дешевым, лежала сверху. Потом медленно встал, не поднимая головы.

«И тогда прах вернется в землю, и душа вернется к Господу, который ее дал. Отче наш, я благодарю тебя за эти минуты. Благослови ее, о Владыка, и сохрани ее для меня».

Амос кивнул доктору и Энн. Девушка выглядела больной и глядела на него; во взгляде ее смешались боль и жалость.

– Тебе нужны деньги, Энн, – сказал он. – Много денег у меня нет, разве что немного…

Она отступила назад и покачала головой.

– Денег у меня достаточно, Ваше Преподобие Стронг. Мне хватит. Доктор Миллер сказал, чтобы я взяла его машину. А как вы?

– Мне нужно поработать, – ответил он. – Я еще даже не написал проповедь. А людям, которые теряют свои дома, необходимы утешение и поддержка. В такое время, как нынче, всем нам необходимо, чтобы Бог поддержал нас.

Она с трудом встала и пошла в свою спальню. Амос открыл старый секретер и достал ручку и бумагу.

 
Нечестивые обнажают меч, и натягивают лук свой, чтобы ни зложить бедного и нищего, чтобы пронзить идущих прямым путем.
Видел я нечестивца грозного, расширявшегося, подобно укоренившемуся многоветвистому дереву…
 

Псалом XXXVI, 14, 35

Спускались сумерки. Удостоверившись, что машина доктора заправлена, они стали помогать Энн погрузить вещи.

Энн выглядела спокойной. Она взяла себя в руки, но по возможности избегала Амоса. Наконец она повернулась к доктору Миллеру.

– Что вы собираетесь делать? Мне надо было раньше об этом спросить, но…

– Не беспокойтесь обо мне, милая, – его слова прозвучали сердечно, словно он говорил пожилому человеку, что тому еще сорок лет жизни осталось. – У меня найдется другая возможность. Девушка, которая работает на коммутаторе, будет уезжать отсюда одной из последних, и мы с ней поедем на ее машине. А вы поезжайте тем путем, который мы определили по карте. И подсаживайте всех, кто попадется на пути. Это не опасно; там еще не появились мародеры. Грабежи и насилие начнется, когда у людей немного пройдет шок.

Энн протянула ему руку и села в машину. В последнюю минуту она быстро пожала руку Амосу. Затем нажала на акселератор, и машина стремительно рванулась вперед.

– Она меня терпеть не может, – сказал Амос, – Зато любит всех остальных людей. Любит их слишком сильно, а Бога – слишком мало, чтобы понять его.

– А ты, Амос, возможно слишком сильно любишь Бога, чтобы понять, что и людей любишь не меньше. Не волнуйся, она это почувствует. Когда встретишь ее в следующий раз, она будет совсем другой. Вот увидишь. А мне сейчас надо посмотреть, не вышла ли Нелли из коммутаторной. Возможно, она уже ждет в машине. Увидимся позже.

Подхватив сумку, доктор бросился к телефонному узлу.

Амос смотрел ему вслед. Доктор был для него загадкой. Как может этот человек так пламенно отрицать Бога и в то же время соблюдать все заповеди Господни, кроме отправления обрядов? В течение долгого времени они были друзьями.

Прихожан вскоре перестала раздражать эта дружба. Они приняли ее как нечто само собой разумеющееся, хотя так и не продвинулись ни на шаг к решению загадки – что же общего у священника с доктором.

Вдалеке раздались звуки приближающейся ракеты и запинающийся треск двигателей. Самолеты прошли мимо, не открыв стрельбы. Амос посмотрел на окно спальни, где лежала Руфь, а затем пошел к церкви.

Он отпер двери и широко распахнул их. Пономаря еще не было, но раньше он достаточно часто поднимался на колокольню и звонил сам.

Сбросив свое поношенное пальто, Амос дернул за веревку.

Это была тяжелая работа, хотя руки у него еще сохранили силу и гибкость. Когда-то это доставляло ему удовольствие, но теперь, казалось, сосуды слишком истончились, чтобы доставлять достаточно кислорода. Мокрая от пота рубашка прилипла к спине. Когда последний удар колокола начал стихать, Амос почувствовал, что у него кружится голова.

Колокол еще тихо гудел, когда из его маленького кабинета донесся звонок телефона. Он тяжело побежал туда, запыхавшись, снял трубку, и услышал голос Нелли. Казалось, она задыхалась от страха.

– Ваше Преподобие, что случилось? Почему звонит колокол?

– Он собирает на молитву, конечно, – сказал он. – Что еще может быть?

– Сегодня вечером? Ну… я буду, – и она повесила трубкy.

Амос прошел в зал, зажег несколько свечей и поставил на алтарь, чтобы их свет был виден с улицы, но не с самолетов инопланетян. Затем он сел и стал ждать, размышляя, где мог задержаться органист.

С улицы донеслись крики и плач. Сначала одна машина тронулась с места, потом вторая, за ними последовала целая колонна. Амос подошел к двери и вдохнул прохладный воздух. Из всех домов люди выносили вещи и грузили их в машины; другие уже отправлялись в путь. Они махали рукой ему на прощание. Он слышал телефонные звонки в соседних домах; если сейчас Нелли приходится отвечать на какие-то срочные запросы, то она о нем забыла.

Он вернулся к алтарю и опустился на колени. Ему не приходила на ум ни одна молитва. Он просто сжал свои узловатые руки и стоял на коленях, глядя вверх, на зримый символ своей жизни. Звуки на улице слились в единый шум.

Не имело значения, собирался ли кто-нибудь прийти в церковь. Двери церкви открыты, как и должно было быть во времена бедствий. Амос давно уже перестал навязывать веру тем, кто не был готов ее принять.

И понемногу это стало частью его жизни. Он научился принимать неизбежное; давным-давно, когда умерла его маленькая дочь, он не умел заглушать боль, которая, казалось, стала частью его жизни. Но он смог похоронить эту душевную боль в своей преданности Богу и принял испытание, посланное Всевышним, без гнева. И сейчас он снова принял все, как есть.

Позади послышались шаги. Он обернулся и увидел портниху Анжелу Андучини, замешкавшуюся у двери. Прежде она никогда не приходила, хотя и жила здесь, в Уэсли, давно – с тех пор, как ей исполнилось восемнадцать лет. Она нерешительно посмотрела на Амоса, перекрестилась и замерла в ожидании.

Он поднялся с колен.

– Входи, Анжела. Это дом Господа, и все Его дочери здесь долгожданны.

Анжела оглянулась и бросила взгляд на улицу. Ее лицо застыло от напряжения и страха.

– Я думала… может быть, орган…

Он открыл ей дверь, включил орган и начал объяснять, но по ее улыбке понял, что в этом нет необходимости. Огрубевшие пальцы пробежали по регистрам, и она начала играть – тихо, как будто бы для себя. Амос сел на скамью и стал слушать. Уже два года он был недоволен органом, но теперь он понял, что в инструменте не было дефекта. Виноват был прежний исполнитель. Музыка, которая звучала сейчас, была необычна для церковного исполнения, но ему она нравилась.

Вошла супружеская пара, направлявшаяся в старый Серрей, на загородную ферму. Они держались за руки, словно поддерживая друг друга. Минуту спустя Баз Уильяме, оступаясь, попытался на цыпочках пройти по проходу между рядами – туда, где сидел Амос. Когда родители База погибли, он превратился в настоящую проблему для городка. Он и сейчас был навеселе, хотя и не столь громогласен, как всегда.

– У меня и машины нет, да и я уже пропустил стаканчик, – пробормотал он. – Можно мне здесь остаться, пока кто-нибудь явится?

Амос вздохнул, подталкивая База на место, куда он хотел сесть. Должна где-то найтись машина для четырех заблудших, вспомнивших о Боге тогда, когда все о нем забыли. Если бы ктото умел водить машину, Амос смог бы найти какой-нибудь транспорт и отправить их в безопасное место. Внезапно музыка смолкла. Церковь перестала ощущаться как пристанище, и он вернулся в мир реальности, который казался сейчас таким нереальным. Он прошелся взад и вперед, пытаясь вспомнить, взял ли этот парень Джеймсон свою отремонтированную старенькую машину, и в это время перед церковью остановился грузовик. Из него вышел доктор Миллер и, тяжело дыша, протиснулся через дверь. Он сразу же уловил ситуацию:

– Всего лишь четверо, Амос? Я думаю, мы могли бы всех их перевезти, – доктор обернулся к Базу: – у меня машина стоит на улице, Баз. Собери всех остальных и в путь!

– Я пьян, – сказал Баз и сильно покраснел.

– Хорошо, ты выпил. Но, по крайней мере, ты сознаешь это, и проблемы с движением уже нет. Отправляйтесь в направлении Салины, не превышайте скорости 40 километров, и все будет все в порядке.

Доктор подошел к органу и вывел маленькую Анжелу Андучини на улицу, где Баз собирал людей.

– Поехали! Эй, где вы все!

Они тронулись в путь. Баз восседал за рулем, Анжела рядом с ним. Город был пуст. Амос закрыл орган и начал запирать двери церкви.

– У меня трактор на улице стоит, Амос, – сказал наконец доктор. – Я устал от всяких ухищрений. Здесь было больше простаков, чем ты думаешь, – которые считали, что они могут прямо здесь спрятаться. Кто-нибудь, конечно, все равно остался. Ну, с виду этот трактор – не высший класс, но проедет по проселочным дорогам, где любая машина застрянет. Давай, Амос. Нелли уже уехала, и ее машина была загружена полностью.

Амос покачал головой. Раньше он не думал об этом, но решение он принял с самого начала – Руфь должна была быть похоронена достойным образом! Он не мог оставить ее здесь, так же, как если бы она была жива.

– Доктор, вам придется уезжать одному.

– Я понял, – вздохнул доктор, вытирая пот со лба. – До самой смерти буду помнить, что у верующих больше храбрости, чем у атеистов! Нет уж, мы теперь вместе. Вот что я чувствую, хотя это и не покажется благородным. Ладно, думаю, стоит погасить свечи.

Амос неохотно задул свечи на алтаре, изумляясь, как ему такое пришло в голову – уговаривать доктора ехать одному.

Он уже слышал отдаленный звук выстрелов. Это означало, что инопланетяне приближаются.

С улицы донесся стук работающего мотора, затем он замолк. Раздался возглас, затем пауза, и мотор заработал снова. Он тарахтел несколько секунд, но затем снова заглох.

Доктор открыл одну из дверей и выглянул из церкви. На середине мостовой мужчина толкал старенький автомобиль, его жена сидела за рулем. Машина не заводилась. Мужчина достал инструменты, открыл капот и начал искать неисправность.

– Если вы умеете водить трактор, полдела сделано! – крикнул ему доктор.

Мужчина поднял голову, оглянулся на доктора, потом быстро вывел женщину из машины, и они направились к трактору. Мотор затарахтел, мужчина быстро включил скорость, и они уехали, оставив Амоса и доктора в безвыходном положении. Инопланетяне приближались. Из-за поворота сверкнули фары. Спрятаться было некуда, за исключением церкви. Они нашли окно, где краска, нанесенная на стекло, запузырилась, и расчистили небольшой пятачок, чтобы наблюдать за тем, что происходит на улице. Показались первые инопланетяне, похоже, это был отряд развдчиков. Они носились от дома к дому. За ними тянулось облако ярко светящегося дыма, но огня нигде не было видно. По крайней мере, ни одно здание не загорелось. Когда появилась основная группа инопланетян, распахнулась дверь одного из домов. Оттуда выскочил сухопарый мужчина и его полная жена, за ними следовала их еще более полная дочь. Они бросились бежать по улице, яростно срывая с себя одежду и неистово расцарапывая покрасневшую кожу. Раздались крики. Все трое обернулись, но не остановились. Прозвучали выстрелы. Вначале Амос подумал, что это невероятно плохо стреляют. Далее он понял, что это невероятно меткая стрельба. Инопланетяне прежде всего стреляли по кистям рук, затем методично стреляли по рукам, не теряя возможности подвергнуть людей мукам.

Впервые за долгое время Амос ощущал страх и гнев, а в груди словно застрял ледяной ком. Он встал, резко распрямив плечи, подняв голову, и направился к двери. Губы его шевелились в такт словам, которые он понимал лишь наполовину:

– «Восстань, Господи! О, Господи, подними руку Твою; не забудь робких».  По какой причине эти нечестивые должны относиться к Господу с пренебрежением?

– «Ты не отомстишь мне за это, – произнес он тихо. – Ты видел это, потому что Ты созерцал беду и горе, чтобы отомстить за это Твоей рукой. Бедные вручают себя Тебе; Ты помощник сирот. Отведи руку злых и нечестивых, отыскивай нечестивость до тех пор, пока она не исчезнет…»

– Остановись, Амос! – голос доктора ударил Амоса по ушам. – Не глупи! Ты переврал последний стих!

Эти слова прорвали пелену его гнева. Он понял, что доктор напоминает ему о его отце, но прием доктора сработал.

Он вспомнил вспышки гнева у его отца, когда Амос искажал цитаты, и ощутил холодную ярость.

– Мы не можем допустить, чтобы это продолжалось!

Он приник к «глазку»   и увидел, что наступление закончилось. Инопланетяне уже обстреляли свои цели.

– Мы ничего не можем поделать, – голос доктора звучал подавленно. – Я не понимаю народа, настолько разумного, чтобы построить звездные корабли, но и настолько глупого, чтобы совершать такие нападения. Но для нас, в конечном счете, это и хорошо. В то время, как наши армии формируются, инопланетяне тратят время на эти атаки. И это поможет нам усилить сопротивление.

Инопланетяне прекратили охоту за людьми. Они занялись огромным старым котом, который имел несчастье попасться им на глаза. Все трупы были сложены в большой автофургон, где поместились еще и двадцать существ. Инопланетяне, очевидно, имели некоторые представления о человеческом поведении. В первое время они проходили мимо магазинов и обращали внимание только на жилые кварталы. Разведчики проходили мимо церкви, не останавливаясь. Но они сразу же вошли в мясной магазин, и вышли, неся мясо, которое уложили в автофургон с трупами. Следующая группа разведчиков собралась перед церковью, рассматривая колокольню и колокол. Двое подвели миномет, быстро нацелились и выстрелили.

Раздался приглушенный взрыв. Колокол издал короткий резкий звон, и осколки полетели вниз на крышу и во двор.

Затем разведчик перевел миномет в другое положение, нацеливаясь прямо на дверь церкви.

– Они не любят церкви, черт их подери! – прошипел доктор, сталкивая Амоса на пол между двумя скамьями. Берегись осколков!

Дверь раскололась, и тяжелый осколок разнес алтарь вдребезги. Амос застонал. Когда доктор и Амос смогли вернуться к своему «глазку»   в окне, они увидели, что пришельцы уже ушли. Они медленно продвигались вперед по улице. Похоже, самолеты были у них единственным транспортом. Автофургон, в который набилось около двадцати зеленокожих существ, подъехал и встал прямо перед церковью. В нем лежали трупы людей. Несколько инопланетян держали факелы, и при их мерцающем свете Амос мог рассмотреть трупы. Большей частью эти люди были ему незнакомы. И вдруг он увидел тело Руфи. Оно было в неестественно изогнутой позе, и лицо ее выглядело необычным, потерявшим знакомые очертания.

Он встал; доктор даже не пытался его остановить. Он прошел вдоль ряда скамей, обогнул груду обломков и вышел.

Воздух был сухой и горячий, но Амос все же сделал глубокий вдох. Он оказался в тени, и ни один из инопланетян, казалось, не наблюдал за ним. Амос спустился по каменным ступеням.

Сейчас он твердо стоял на ногах. Сердце сильно билось, но страх исчез, не осталось и гнева. Он увидел, что инопланетяне остановились и уставились на него, и начали о чем-то тараторить. Он прошел вперед размеренным шагом; спустился из бокового придела, где он венчался когда-то с Руфью. Он подошел к автофургону и протянул руку к Руфи, укладывая ей на груди ее руки.

– Это моя жена, – тихо сказал он уставившимся на него разведчикам, – я заберу ее с собой домой.

Он протянул руки и начал отодвигать от нее другие тела.

Он не удивился, когда увидел, что доктор помогает ему, непрерывно ругаясь шепотом. Амос не надеялся продолжить свою работу. Он ни на что не надеялся. Внезапно дюжина инопланетян рванулась к мужчинам: Амос сдался, не сопротивляясь; доктор некоторое время сопротивлялся, потом тоже сдался, инопланетяне связали их обоих и швырнули их на фургон.

 
Натянул лук Свой, как неприятель, направил десницу Свою, как враг, и убил все, вожделенное для глаз; на скинию дщерей Сиона излил ярость Свою, как огонь.
Господь стал – как неприятель, истребил Израиля, разорил все чертоги его, разрушил укрепления его и распространил у дщери Иудиной сетования и плач.
Отверг Господь жертвенник Свой, отвратил сердце Свое от святилища Своего, предал в руки врагов в стены чертогов Его в доме Господнем они шумели, как в праздничный день.
 

Плач Иеремии, II, 4, 5, 7

Первым чувством Амоса было смятение. Был испорчен единственный его хороший костюм. Он немного разбросал то, что было под ним, чтобы найти место получше. Костюм священника мог быть и старым, но Амос никогда не осквернил бы алтарь костюмом в пятнах. Позднее до его сознания дошло, что беспокойство по поводу костюма здесь неуместно, и он расслабился, насколько смог.

Он сделал все, что должен был сделать, и было поздно об этом сожалеть. Он мог сейчас только принять последствия всего этого, как принимал он все, что Господь послал ему. Он никогда не был храбрецом, но сила веры в Господа поддерживала его и впредь.

Доктора бросили около Амоса, и они оказались лицом к лицу.

– Я думаю, мы еще чуть-чуть поживем, – губы доктора изогнула горькая усмешка. – Но это все недолго продлится. Думаю, мы достаточно старые, чтобы умереть быстро. По крайней мере, мы все равно когда-нибудь умрем, поэтому нет смысла бояться смерти.

Если доктор имел целью вовлечь его в спор, то ему это не удалось. Амос считал это совершенно безнадежной философией, но, вероятно это было лучше, чем ничего.

Его собственная вера оставляла желать лучшего. Он был уверен в бессмертии и существовании ада и рая; но он никогда не был убежден, что этого достаточно.

Фургон раскачивался на ходу и уже приближался к Клайду. Амос пытался отвлечься от неудобств поездки, рассматривая дома, думая, сколько еще осталось ехать. Они проезжали мимо его дома, и тут доктор дернул его за рукав.

– Моя машина! – застонал доктор.

Амос напряг зрение, вглядываясь в тень за огнями факелов. Машина доктора стояла около дома, а ее левая передняя дверь была открыта! Должно быть, кто-то сказал Энн, что доктор не уехал, и она забыла свою обиду, и поехала по местам, где были инопланетяне, чтобы его спасти!

Амос начал молиться о том, чтобы разведчики не заметили машину доктора, и вначале казалось, что так и будет. Но из дома внезапно донесся крик, и Амос на мгновение увидел ее лицо в окне, выходящем на улицу. Энн, должно быть, заметила и доктора, и его самого, лежащих в фургоне!

Он хотел рискнуть криком предупредить ее, но было слишком поздно. Дверь дома распахнулась, Энн появилась на верхних ступеньках, держа ружье у плеча. Сердце Амоса сильно забилось, и он задрожал. Разведчики все еще ничего не замечали. Если бы только она сумела выждать момент!

Раздался выстрел. То ли ей повезло, то ли она умела стрелять – он не знал, даже не догадывался. Один из разведчиков упал. Энн бежала вперед, перезаряжая ружье на ходу.

Раздался еще один выстрел, и еще один разведчик упал с пронзительным криком.

В этот раз, по крайней мере, людей не пытали. Командир разведчиков вытащил из-за пояса оружие, похожее на трубу, и раздался резкий взрыв. Что-то сильно ударило девушку в лоб, и она упала навзничь. Ружье выпало из ее рук. Раненый разведчик отчаянно пытался уползти прочь. Два его товарища схватили его и потащили его к фургону так же безжалостно, словно это был человек. Вслед за ним к передней части фургона подтащили тело Энн, и больше Амосу не было видно, что там происходит.

Сейчас она уже не истерична, устало подумал Амос. Именно из-за ее склонности к полуистерическим состояниям он когда-то посоветовал Ричарду подождать с женитьбой. Отнюдь не то, что она принадлежит к иной вере. Теперь Амос жалел, что у него не было тогда возможности лучше понять ее. Доктор вздохнул.

– У человека, – он говорил невнятно, но в его голосе звучала странная гордость, – есть одно достоинство, не доступное таким всемогущим, как твой Бог. Человек может быть храбрым. Он может быть храбрым настолько, что это выходит за пределы нормальной психики, – ради другого человека или ради идеи. Амос, мне жаль твоего Бога, если человек пойдет на него войной.

Амос уклонился от ответа, но это богохульство вызвало лишь тень обычного в таких случаях раздражения. Какое-то оцепенение охватило его. Он лежал на спине, наблюдая за тучами, которые неслись по небу слишком быстро. Это выглядело неестественно, и он вспоминал, как часто в сводках упоминали жестокую бурю, которая нарушила или свела на нет военные достижения. Возможно, началась контратака, и это было частью оборонительных действий инопланетян. Это было возможно, если у них был какой-то способ управлять погодой. Из-за туч уже пробивался лунный свет.

Они проехали еще полмили. Неожиданно разведчики зашумели, и в зоне видимости появился большой трактор. Он пыхтел и трещал; за рулем сидел инопланетянин, который, похоже, едва разобрался с управлением и справлялся с трудом. С большими усилиями трактор был подтянут к фургону и сцеплен с ним. Затем трактор начал двигаться со скоростью, вероятно, почти тридцать миль в час, а большой фургон подпрыгивал сзади. С этого момента езда стала пыткой. Даже доктор стонал временами при толчках, хотя его-то костям было в три раза мягче, чем худому Амосу. К счастью, когда они добрались до Клайда, они поехали тише. Амос стер кровь с разбитой губы и ухитрился принять такое положение, чтобы все его синяки и ушибы оказались сверху.

Фургон выехал за город. Там стояли ярко освещенные космические ракеты; группа необычных машин сновала вокруг огромных кораблей, выполняя разгрузку. Но водители этих машин совершенно не походили на разведчиков. Одна из этих грузовых машин прошла мимо фургона, и Амос смог ясно рассмотреть существо, управляющее ею. Оно совершенно не походило на людей. Торс конусообразной формы, покрытый тонким белым пухом, оканчивался четырьмя толстыми конечностями, которые служили ногами. От самой широкой части туловища тянулись к приборам управления четыре извилистые руки. Головы не было, но над телом раскачивались восемь маленьких щупальцев.

Чуть позже Амос увидел еще несколько подобных созданий, и все они управляли машинами. Он ни разу не видел зеленокожего существа, управляющего машиной, пока фургон проезжал по призрачному городу, который прежде назывался Клайдом. Очевидно, против землян объединились две инопланетные расы, чем и объяснялось, как такие пришельцы смогли управлять космическими кораблями. Зеленокожие, должно быть, были просто воинами, а существа с конусообразными телами – техниками. Однако летчиков набирали из расы воинов.

В отличие от окрестных городов, Клайд сильно разросся с тех пор, как Амос был здесь последний раз. Появился новый супермаркет – как раз на той же улице, где стояла бывшая церковь Амоса. Именно перед ней они сейчас проезжали. Трактор сделал-рывок и остановился.

Инопланетяне столпились вокруг фургона и начали трупы из фургона переносить в большие холодильные камеры для продуктов, а двое из них сняли доктора и Амоса.

Амос приготовился к смерти в холодильной камере. Это было сравнительно милосердно. Но им было уготована другая участь. Инопланетяне бросили их в маленькую камеру, которая была когда-то кассой, с решетками от пола до потолка – настоящая тюрьма. Замок щелкнул, и дверь закрылась – слишком тяжелая, чтобы ее сломать.

Там уже сидел пленник – местный житель, молодой человек среднего сложения. Амос в конце концов его узнал – это был Смиттон, дантист из Клайда. Он сидел, скорчившись, в углу, и спина его сотрясалась от рыданий. Обернувшись, он невидящими глазами уставился на новоприбывших.

– Но я же сдался, – тихо прошептал он. – Я же военнопленный. Они не могут же так поступать. Я же сдался…