Текст книги "Американец"

Автор книги: Лесли Уоллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц)

– Не столько сказали, сколько сделали, – поморщившись, сказал Палмер. У него было два варианта закончить эту, на его взгляд почти бессмысленную беседу: можно сдаться и после недолгих взаимных извинений все-таки поделиться с ними информацией или немедленно уйти, раз и навсегда прекратив этот нелепый торг. Но надо ли?

– И что, интересно, такого мы сделали? – пожав плечами, поинтересовался Кассотор. – Не сочтите за труд, поделитесь. Мы вам будем весьма признательны.

Палмер широко улыбнулся.

– Послушайте, Стэнли, будьте другом, разъясните ему значение старого доброго американского глагола «двурушничать». Причем поподробней. Может, наконец-то дойдет. Во всяком случае, будем надеяться.

Лицо Фореллена заметно посерело, ноздри неестественно расширились, как будто ему вдруг не стало хватать кислорода.

– Двурушничать? – механически переспросил он. – А что…

– Это то, что я никому не позволяю делать по отношению ко мне. – Он похлопал Фореллена по плечу. – Будьте хорошим мальчиком, Стэнли, и постарайтесь объяснить это мсье Кассотору. Желательно в деталях, чтобы ему было легче понять… Итак, господа, еще раз приношу свои извинения за напрасно потраченное время. Прощайте.

Он кивком головы указал Элеоноре на дверь. Они вышли вместе, неторопливо спустились по лестнице в холл и оказались на залитой ярким солнцем улице. Но их длинного «мерседеса» почему-то нигде не было видно. Интересно, почему?

– Какого черта? Я же ясно сказал водителю быть здесь не позже полудня! Что происходит?

– Ладно, не переживай. Возьмем такси.

Палмер махнул рукой, взял ее под локоть. Они свернули за угол, вышли на центральную улицу, остановились, ожидая свободное такси или какую-нибудь попутную машину.

– Слушай, может, хоть когда-нибудь скажешь мне, что у вас там все-таки произошло? – вроде бы невинным тоном поинтересовалась она.

Поскольку Палмер ничего не ответил, так как невольно вернулся мыслями к этой, надо сказать, неудачной встрече, Элеонора тихим голосом, но весьма настойчиво повторила:

– Так да или нет?

– Да или нет что? – переспросил он, медленно, с трудом возвращаясь в действительность.

– Объяснишь мне, что там у вас произошло? Десять минут тому назад. Впрочем, если ты считаешь, мне об этом не следует знать, то и не надо, бог с ним.

Его взгляд задумчиво скользнул по ее лицу. Да, похоже, она и сама все поняла. Или догадалась? Интересно, каким образом? Хорошо знакома с техникой допросов или просто знает обо всем этом намного больше, чем кажется? Хотя… хотя звучал ее вопрос вполне искренне.

– Если ты сделаешь это, – продолжила она, почему-то слегка покраснев, – я буду с тобой очень добра.

– Добрее, чем уже была?

– Добрее, чем тебе может присниться. Кстати, я не поленилась посмотреть слово «гектар» в своем словаре и теперь могу точно сказать, сколько их в одной квадратной миле. Ну как?

– Это ты уже говорила, – пробормотал он, безуспешно пытаясь остановить пустое такси, которое промчалось мимо, даже не думая притормозить. Наверное, свои дела. Тут уж ничего не поделаешь, это Париж, Париж…

– Да, но неверно.

– Вот как! – Он снова бросил на нее быстрый взгляд. – Пожалуйста, не лишай меня иллюзий. Мне бы очень хотелось не забывать, что в каждой из шести квадратных миль сто гектар. Всего сто гектар.

– Но и это неверно.

Вторая машина тоже не остановилась. Зато третья, наконец-то, притормозила, и они сели на заднее сиденье.

– Monsieur le chauffeur, ditez-mois le definition d’un hectare? [24]24
  – Мсье водитель, скажите, пожалуйста, что такое «гектар»? (фр.).


[Закрыть]– спросил он шофера.

– Comment? [25]25
  – Как? (фр.).


[Закрыть]

– Connaisez-vous le hectare? [26]26
  – Вы знаете, что такое «гектар»? (фр.).


[Закрыть]

Водитель недоуменно пожал плечами и даже слегка приоткрыл рот, чуть ли не выронив окурок сигареты.

– Comment?

– Ну надо же! – с досадой произнес Палмер, открывая дверь. – Ладно, поезжайте. Allez, vitement. [27]27
  – Ну поезжайте, быстрее (фр.).


[Закрыть]– Он дал ему пачку сигарет «галуаз» и помог Элеоноре выйти из машины. – Мы подождем, пока не найдется шофер, который знает, что такое гектар, – с серьезным видом сказал он ей.

– Зачем? Ты же знаешь, что я знаю! – Она прикрыла рот рукой, пытаясь удержаться от смеха.

Палмер, по-прежнему сохраняя серьезный вид, покачал головой.

– Конечно же, знаю. Но все-таки предпочел бы услышать и независимую точку зрения.

Глава 19

Значит, в их распоряжении был чуть ли не целый день! Конечно, хотелось бы провести его, бесцельно бродя с Элеонорой по Парижу. Как самые простые туристы.

– Да, здесь, Вуди, столько всего, что мне следовало бы посмотреть, чего я еще не успела увидеть, – невинно глядя на него, призналась она.

И, тем не менее, они прежде всего зашли к нему в «Риц». Ведь Палмеру надо было переодеться. Джинсы, спортивная куртка, мокасины… Что еще? Не ходить же американцу, тем более простому туристу по Парижу в дорогом деловом костюме?! Она, присев на кресло, терпеливо ждала, пока Палмер взял пакет с почтой у портье, кивком головы вежливо поблагодарил его, поднялся к себе наверх, где прежде всего быстро просмотрел все, что принес: письмо от трех его детей, деловая каблограмма из Нью-Йорка, посланная почему-то не через служебный канал ЮБТК, а обычным телексом, три срочных телефонных сообщения от Стэнли Фореллена.

Последние он выбросил в мусорную корзину, даже не читая. Зачем? И так все известно. Каблограмма была отправлена и подписана Биллом Элстоном, одним из самых молодых вице-президентов ЮБТК, который вместе с сыном Гарри Элдера, Донни, был протеже самого Палмера. «Прошу разрешения связаться с Вами по телефону до воскресенья. Желательно как можно скорее. Пожалуйста, назначьте время и место. Меня можно застать по известным Вам адресам в любое время. Искренне Ваш, Элстон».

Сложив текст каблограммы, Палмер засунул ее во внутренний карман пиджака. Нет, здесь что-то не так. Если бы это написал сам Донни Элдер, было бы намного яснее. Неужели они так хотят, чтобы он присутствовал на этом чертовом Совете директоров?! В этот чертов понедельник? Так уж обязательно? Ну а если нет? Что тогда?

Вообще-то, главным соперником Донни в банке являлся Билл Элстон. И хотя оба были приблизительно одного и того же возраста, оба пользовались особым расположением Палмера, оба «самые-самые» лучшие, их путь наверх одинаковым назвать было, мягко говоря, трудно. Донни, как в свое время и сам Палмер, получил все в банковском деле, так сказать, по праву рождения, в то время как Биллу пришлось пробиваться с самого низа. Тогда у него не было ни семейных денег, ни влиятельных покровителей, собственно, вообще ничего. Ему пришлось начинать все с нуля. Тем не менее, он, работая вечерами на одну финансовую фирму, чтобы оплатить свое образование, закончил мало кому известный университет на северо-западе, получил специальный грант на поступление в аспирантуру, защитился, стал доктором экономических наук, но… так и не научился должным образом одеваться, говорить или вести себя, как «хорошие мальчики» вроде Донни Элдера, которых учили всему этому с самого рождения. Однако Палмер сумел заметить в нем главное – мозги, интеллект, стремление найти свое место в жизни! – и начал шаг за шагом продвигать его по служебной лестнице банка. Причем практически одновременно вместе с Донни. Тогда у него не было никаких конкретных намерений, но интуиция, которая редко когда его подводила, подсказывала – это сто́ит того!

Из каблограммы, лежавшей у него во внутреннем кармане пиджака, было ясно: Билл присоединился к хору «подпольщиков», требующих, чтобы Палмер присутствовал на заседании Совета директоров в понедельник.

Он снял трубку телефона и попросил оператора передать срочное сообщение на номер мистера Элстона. Затем, подождав сигнала, продиктовал: «Сейчас в пути, позвонить пока не могу, но ваше сообщение получил и должным образом оценил. Благодарю. П.».

Слушая, как оператор механически повторяет его сообщение, Палмер рассеяно осматривал комнату и вдруг заметил, что один из ящиков тумбочки выдвинут. Интересно, с чего бы это?

Он повесил трубку телефона и подошел к приоткрытому ящику. Ну и что тут? В общем-то, ничего особенного. Если, конечно, не считать сильно разворошенной кипы его белых рубашек. Зачем? Что могли здесь искать? А вот в других ящиках никаких следов обыска. Вообще никаких. Почему? Чуть позже, когда Палмер переодевался, ему пришла в голову догадка, как все это случилось.

Тот, кто это проделывал, заранее знал, что как минимум с десяти до полудня – время их запланированных переговоров с Кассотором – в номере наверняка никого не будет, и в его распоряжении будет практически все утро. Но, судя по всему, его поиски быстро прервало либо срочное предупреждение по телефону, либо напарник, поднявшийся в номер, чтобы сообщить о досрочном возвращении Палмера. Агент запаниковал и, даже не потрудившись захлопнуть ящик, тут же выбежал из номера. Очевидно, плохие или слабонервные любители, недооценившие способность Палмера, бывшего военного разведчика, складывать даже свои рубашки таким образом, чтобы моментально, с первого взгляда определять, что в них кто-то копался.

Впрочем, сейчас его больше всего волновало, кому и зачем все это надо. И что именно эти бандерлоги искали под его рубашками? Причем явно не профессионалы, как бывало раньше, которые попадались разве только на тоненьких волосках, заложенных в самых укромных местах.

Он сменил дорогие кожаные туфли на легкие мокасины, присел на краешек дивана, задумчиво почесал лоб. Затем встал, взял со стола письмо своих детей, еще раз перечитал его, с трудом продираясь сквозь каракули Вуди и искренне радуясь тому, какой четкий почерк выработался у Джерри. Результат учебы в одной из самых элитных школ Нью-Йорка? Если так, то слава богу. Томми по-прежнему предпочитал писать крупными печатными буквами. Неизвестно почему, но кому от этого хуже?!

«Дорогой папа! – начиналось письмо старшего сына. – У нас в Нью-Йорке сейчас жарко, как в аду. С европейскими вступительными отборочными тестами, ВОТ, наконец-то разделался, хотя не думаю, что результаты тебя очень обрадуют. Пропади они пропадом! Надеюсь, там, в Европе ты разберешься со всеми, с кем нужно, по полной программе. Удачи. Вуди».

Палмер, нахмурившись, долго пытался вспомнить, что за зверь этот «ВОТ» и с чем его едят. Затем припомнил, хотя смутно и в общих чертах: это серия тестов на определение способности потенциальных студентов учиться и приобретать знания. Иначе говоря, проверка «на соображалку». Кстати, старо как мир. То же самое инквизиторы проделывали лет сто или двести тому назад.

«Папочка, – писала Джерри. – Он просто скромничает. Результатов его ВОТ вполне хватит, чтобы поступить в любой провинциальный колледж. В пятницу на школьной вечеринке кто-то предложил мне попробовать травки. Я попробовала и, представляешь… ничего! Ноль без палочки… Сейчас пытаюсь разобраться в деталях нормандского вторжения в Калабрию и Сицилию. Если сможешь, постарайся привезти мне хоть какой-нибудь артефакт. Естественно, небольшой. На премьеру нашего школьного спектакля С. Перельмана „Прекрасная половина“, где я играю главную роль, ты, боюсь, не успеешь, но ничего страшного, я покажу тебе его отдельно. Целую, обнимаю, твоя любящая дочь Джерри!»

Интересно, уж не состоится ли эта премьера в тот же самый день, как и этот чертов Совет директоров, подумал Палмер. У него было ощущение, что весь мир сговорился вернуть его в Нью-Йорк.

«Папа, – крупными печатными буквами написал младший, – возвращайся домой поскорее. Мы все по тебе очень скучаем и ждем. Томми».

Палмер убрал письма, подошел к зеркалу, внимательно осмотрел себя. Может, имеет смысл снять галстук и бродить по Парижу с распахнутым воротом? Как самый обычный турист…

Кстати, вдруг снова пришло ему в голову: с чего бы это в его белье желали покопаться две совершенно различные команды – причем с одной стороны явно любители, а с другой, несомненно, профессионалы? Ну а что если одну из них прислал Г.Б.? Чтобы каким-то своим способом подстраховать операцию «Овердрафт».

Ладно, бог с ними, сейчас Элеонора куда как важнее, чем все они вместе взятые, решил он, махнул рукой, отвернулся от зеркала и торопливо пошел вниз. Туда, где его ждала она.

Глава 20

Палмер лежал на спине, а девушка верхом на нем, широко расставив ноги, прыгала совсем как на лошади. Время от времени, не прекращая действа, она, наклонившись через него и не забывая при этом пощекотать его сосками своих шикарных грудей, брала со столика бокал, отпивала немного ликера, а затем вместе с поцелуем передавала ему в рот. Сопровождая это таинство, само собой разумеется, заманчивой и многозначительной улыбкой.

Часа через два Элеонора медленно подошла к окну – в полутьме комнаты ее длинные, красивые ноги светились, словно две сияющие колонны, – выглянула в окно, одной рукой прикрывая обнаженную грудь, а другой держа все тот же бокал с ликером.

Бросив на нее мимолетный взгляд, Палмер отметил – она стои́т практически на одной ноге, наклонившись почему-то на правую сторону, и чуть ли не с детским интересом наблюдает за тем, что происходит на улице. Интересно, что?

Прохладная, затемненная комната казалась ему сейчас чем-то вроде убежища. Где можно расслабиться, отдохнуть и телом, и душой. Вот только жаль, что долго это продолжаться не может. Искренне жаль…

Ему была знакома каждая трещинка, каждый стык в потолке и стенах ее комнаты, для него не были секретом жесткие места на матрасе, заглавия всех стоящих на средней полке книг, модных журналов, семейных фотоальбомов и даже валявшихся на письменном столе нескольких писем на французском и немецком языках, с содержанием которых ему, впрочем, ознакомиться так и не удалось. Да и зачем? Он знал, где именно все лежит – горшки, сковородки, одежда, даже таблетки аспирина. Ну и, вполне естественно, он знал несколько способов, как помочь ей побыстрее достигнуть оргазма. Чтобы, чуть отдохнув, тут же приступить к достижению следующего. Всегда точно знал, куда и как именно ее целовать, где, в каком месте тела и в какой момент времени ласкать, как прекратить или хотя бы ослабить ее громкие стоны, когда они занимались любовью.

Хотя что-то непонятное в ней оставалось. Во всяком случае, для него. Наверное, ему инстинктивно не очень-то хотелось узнать об этом. Действительно, а сто́ит ли? Хотя, кто знает, кто знает…

Он медленно перевел взгляд на маленькие цветные фотографии на противоположной стене – так, новой с Таней и двумя соседями там не было. Да и вряд ли будет. Где и как фотография сделана, откуда отправлялась, реакция Элеоноры на это… Слишком уж много вроде бы случайных совпадений. Нет, нет, в ней определенно какой-то скрытый смысл, предназначенный кому-то еще. Тому, кто это поймет. Должен понять!

Что это та же самая девочка, как и на других фотографиях, уже не вызывало сомнений. Значит, это ее дочь! Люксембургский штемпель на конверте, собственно говоря, мало что означал. Разве только… что эта страна была базой для прикрытия разведывательной деятельности. Как и большинство нейтральных стран Западной Европы, скажем, Швейцария, Лихтенштейн и даже Португалия. Но… ведь Люксембург совсем рядом с Триром, где жили ее родители. Во всяком случае, говорили, что жили. Вот черт!

Палмер на секунду закрыл глаза. Прежде чем задавать прямые вопросы, надо было собраться с мыслями и принять решение. В самой по себе фотографии вроде бы не было ничего особенного, не виделось никакой скрытой информации, которую можно «прочитать» по нескольким, казалось бы, совершенно незначительным мелочам, даже таким, как, скажем, положение руки, количество штакетин в ограде, расстояние между предметами. Но тогда в этих значимых мелочах обязательно должно быть что-то не совсем естественное, что-то невольно приковывающее к себе внимание. А в этой фотографии, похоже, ничего подобного не было. Или, занятый своими мыслями, он попросту не заметил? Что ж, может быть, может быть…

Так или иначе, но пока просматривалось только одно возможное объяснение. Скрытое послание, если, конечно, таковое на самом деле имелось, означало только одно – «Таня с нами»!

А вдруг что-нибудь еще? Нет, вряд ли. Разве что те двое мужчин на фото – кто они на самом деле такие? – или, может, у них не совсем обычные позы? Нет, похоже, опять нет. Значит, оставалось то же самое: «Таня с нами»!

Впрочем, можно выразиться и иначе: «Таня у нас»!

Что это, шантаж? Примитивный, старый, как мир, шантаж? Которого везде и всегда полно, как грязи.

Ну и что из этого следует? Если он не ошибается, то ей, Элеоноре, передали «послание» после того, как они встретились, после того, как они, совершенно неожиданно почувствовав влечение друг к другу, оказались в одной постели! А что, бывает и не такое… Значит, все те, кто «отслеживают» его, пытаясь нащупать к нему подходы, все-таки нашли нужную девушку и теперь будут всеми доступными способами стараться удержать его на коротком поводке.

Если, конечно, ей заранее не приказали вступить с ним в интимную связь. Но тогда зачем присылать фотографию дочери? Какой смысл? Разве что лишний раз подчеркнуть свою власть над ней? Кому это нужно? Им?

Им! Оттуда, из Восточного блока. Так это на Западе обычно и понималось. Кому как не Палмеру, столько лет прослужившему в военной разведке, было знать, что этих «им», которые действовали по всему миру, была далеко не одна сотня. Причем одни работали открыто, но, само собой разумеется, под прикрытием, а другие тайно. Все зависело от функции и конкретного задания. Тот факт, что фотография Тани, скорее всего, была сделана за Берлинской стеной, невольно наводил на мысль об участии в этом агентуры ГДР. Что ж, может, именно так оно и было. Но вполне могло быть и искусно подготовленной подделкой, чтобы скрыть реальных исполнителей, чтобы направить всех по ложному следу. Для тех, кто так или иначе связан с проведением тайных операций, фабрикация такого рода псевдофактов – дело, мягко говоря, более чем привычное. Более того, естественное и жизненно необходимое. Как для всех нас глоток свежего воздуха.

В этом-то и проблема, подумал Палмер, продолжая молча наблюдать за стоявшей у окна девушкой. Кто она? Любитель? Невольное орудие, которое используют в темную? Невинная, ничего не подозревающая овечка? А может, просто-напросто великолепный профессионал? Да, чтобы разобраться со всеми этими наслоениями, нужен не менее хороший профи. Естественно, с другой, противоположной стороны. И главное, постараться определить – это ловкая подделка или все-таки так оно и есть. Погруженный в свои невеселые мысли, Палмер тяжело вздохнул.

Элеонора переменила позицию и повернулась к нему.

– Что, проблема? Интересно, какая?

– Только ты.

Она оперлась локтем на подоконник, оттопырив свои округлые ягодицы.

– Я? Я доставляю тебе проблемы? Какие же?

– Да нет, лично с тобой проблем нет. Я с тобой счастлив. Ты мне доставляешь только радость… Дело совсем не в этом.

– Тогда в чем? – Ее лучистые глаза под высоким лбом расширились от удивления. – Разве счастья уже недостаточно? Pauvre petit. [28]28
  Бедный мальчик (фр.).


[Закрыть]

– Ладно, обойдемся без сарказма. Особенно любимой женщины. – Он усмехнулся, махнул рукой и вдруг почувствовал прилив совершенно непонятного желания. Неизвестно почему, но оно вдруг появилось. – Хорошо, ты готова услышать правду?

Она изобразила на своем привлекательном личике забавную гримаску, сделала большой глоток из своего бокала с ликером.

– Ну что ж, тогда да здравствует истина. Вперед, вперед! Не стесняйся. Надеюсь, я переживу. – Ее голос звучал довольно грустно, но при этом как-то довольно бесцветно.

Палмер нахмурился. Ему самому совсем не хотелось затрагивать этот вопрос. Зачем? Да, но ведь он только что сказал ей главную правду. О том, что счастлив с ней, что любит ее, что она его женщина. И в одну короткую секунду все это потерять?

Такого с ним еще никогда не бывало. За всю его долгую жизнь. И что, разрушить это, превратить в пух и прах одним-единственным вопросом? На который может последовать совершенно неожиданный и, что еще хуже, убийственный ответ. Так сто́ит ли?

– Знаешь, я почему-то боюсь его задавать, – неожиданно для самого себя произнес он.

Она поставила недопитый бокал на подоконник, подошла к нему, наклонилась, в полутьме прикоснулась сосками своих шикарных грудей к его голому телу. Затем села на краешек постели и начала языком ласкать его живот, ну и все остальное…

– Все будет намного проще, если не задавать ненужных вопросов. Ты прав, а зачем?

– Да, мне это вполне знакомо. Во всяком случае, было когда-то.

Элеонора приподняла голову.

– Вы, американцы, любите задавать вопросы. Иногда даже не думая о последствиях. – Она снова опустила свою руку на его уже возбужденный член, погладила его. – А когда получаете нужную вам информацию, то используете ее, как вам нужно. Не более того. По-нашему, это вроде как не совсем по-людски.

Он медленно покачал головой.

– Мне кажется, я уже просил тебя не проявлять антиамериканизм, особенно со мной.

– Ну а что прикажешь мне делать, когда ты поступаешь, как самый кондовый янки?

– Вообще-то, варианты всегда найдутся. Для начала можно сделать вид, что ты ничего не заметила, – предложил он. – Не было и не было. Чем не выход? Вежливо – и всем хорошо.

– С чего бы это?

– А с того, что… – Он бросил на нее быстрый взгляд, хотя его сердце уже билось, как у загнанного в угол хорька.

– Так с чего? – настойчиво повторила она вопрос.

– С того, что я… я тебя люблю. – Его ответ показался неожиданным даже ему самому. Но он прозвучал. Четко и определенно.

На какой-то момент в комнате воцарилась полная тишина. Слышно было даже, как на улице процокали каблучками две женщины.

– Тебе было очень трудно произнести это, так ведь? – дождавшись, пока звуки шагов полностью пропадут, спросила она.

Палмер кивнул.

– Да, именно так. Честно говоря, такого у меня давно уже не было.

– Что ж, не так уж и плохо.

– Хотя, когда иногда раньше это и бывало, то обычно мало что значило. Просто слова, слова, слова, сказанные чаще всего по случаю. А вот сейчас… Сейчас я хочу, чтобы ты знала: так оно и есть.

– И что, я вдруг оказалась единственной женщиной на всем земном шаре? Интересно, с чего бы. – Элеонора, как хищная кошка, улыбнулась, ласково поцеловала его в глаза. – Ну, вы, американцы, даете, – нежно прошептала она ему на ухо.

– Даем, даем. Я же предупреждал тебя об этом.

– А знаешь, вы там, в вашей Америке, похоже, взрослеете несколько поздновато, тебе не кажется?

Он обнял ее за плечи, притянул вниз, уложил рядом с собой.

– А вот вы, европейцы, обожаете приводить нас, американцев, в восторг. Причем нередко по пустякам. Вы взрослеете намного раньше, и у вас всегда полно мучительных тайн. Разве нет?

– Да, но ведь у женщин должны быть свои секреты, разве нет? – прошептала Элеонора, нежно целуя его в шею. – Иначе мы станем не женщинами, а лишь их жалким подобием. У нас могут быть секреты даже от тех, кого мы любим.

На какое-то время в комнате снова воцарилась тишина. Затем Палмер все-таки решился задать вопрос, которого боялся он сам.

– Скажи, а ты меня любишь?

Она снова поцеловала его, но теперь уже не в шею, а почему-то в плечо. Вернее, не в само плечо, а в ямку между плечом и шеей.

– Конечно же, люблю. И очень, очень сильно!

В доме напротив кто-то включил радио. Какой-то музыкальный канал и на полную громкость. Пели по-английски, но с сильным французским акцентом. Что ж, для Парижа вполне нормально.

– Не знаю, почему, но я тебя очень, слышишь, очень люблю, – повторила она. – На самом деле.

Палмер повернулся, посмотрел ей в глаза. Увидел в них удивление и боль, которые нередко сопровождает открытие чего-то по-настоящему большого. Когда до конца еще не понимаешь: любовь – это счастье или катастрофа? Он жадно поцеловал ее в губы, краешком глаза заметив, как морщинки на лице Элеоноры постепенно разглаживались, а потом вообще исчезли. Господи, как же здо́рово!

– И все-таки, не забывай, у меня должны быть свои секреты. И будут, не сомневайся, – тяжело дыша и страстно впиваясь в его губы, закончила она.