Текст книги "Американец"

Автор книги: Лесли Уоллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 30 страниц)

Глава 40

Добер выглядел несколько смущенным, помогая Палмеру сесть в ожидавший его белый лимузин.

– Билл Элстон предупредил меня о вашем прилете телеграммой, – объяснил он, хотя никто его об этом просил. И добавил: – Я зарезервировал для вас тот же самый номер «люкс» в отеле «Риц». В котором вы останавливались, когда улетали в Штаты.

Во время относительно долгой поездки из аэропорта Орли в отель «Риц» никто в машине не произнес ни слова. За исключением, правда, одного случая, когда Палмер как бы невзначай поинтересовался, не беспокоил ли Добера в его отсутствие Фореллен.

– Да нет, не особенно, – заверил его молодой человек.

Что-то в его чересчур бодром тоне вызвало у Вудса невольное подозрение, что на этот вечер у Добера уже была назначена какая-то встреча и что сейчас, получив в последнюю минуту распоряжение сопровождать «большую шишку», он был в растерянности, которую, само собой разумеется, всячески пытался скрывать.

– Добер, когда мы приедем в «Риц», – сказал ему Палмер, – лимузин поступает в ваше полное распоряжение. Забирайте его на весь сегодняшний вечер и поезжайте, куда хотите.

От удивления Добер широко раскрыл глаза и начал было бормотать слова благодарности, но тут же прервал себя и широко улыбнулся. За все время, проведенное сегодня вместе с ним, это была его единственная искренняя улыбка.

– Спасибо, большое вам спасибо, сэр, – все-таки проговорил он.

Молча кивнув в ответ, Палмер поднялся к себе в номер и первым делом открыл свою дорожную сумку. Но распаковывать ее не торопился. Вместо этого снял трубку телефона и попросил оператора соединить его с некой мисс Элеонорой Грегорис в Трире, Западная Германия. Нет-нет, номера у него нет, но ее имя и фамилия зарегистрированы в трирском справочнике по адресу… Палмер лихорадочно попытался вспомнить название улицы… вот, нашел, Хаупталштрассе.

Оператор перезвонила ему минут через пять с сообщением, что номер она нашла, но в данный момент по нему никто не отвечает. Палмер записал номер на клочке бумаги и попросил ее попробовать еще раз, скажем, через полчаса.

Положив трубку, он некоторое время бесцельно ходил по просторной гостиной, затем сел в глубокое кожаное кресло. Спать ему не хотелось, поскольку он успел немного подремать во время долгого перелета. Более того, он проспал даже обильный и, судя по всему, вкусный ленч. Очевидно, расстроив этим и бортпроводника, и красавицу стюардессу, которые изо всех сил пытались его разбудить, соблазняя лакомыми кусочками.

Ладно, отдохнул он достаточно и теперь был полон сил и желания хоть что-нибудь делать, хоть куда-нибудь пойти, хоть чем-нибудь заняться. Но чем? Он бросил взгляд на часы – девять вечера. Собственно, теперь уже ничем. Разве только спуститься вниз в ресторан, поужинать, затем лечь спать, предварительно хорошенько помассировав свое правое колено, которое до сих пор время от времени давало о себе знать.

Его мысли снова вернулись к Вирджинии. Но ненадолго. Его все-таки куда больше интересовало то, что происходит в Трире. Чем они все трое, Элеонора и ее родители, сейчас там занимаются? Может, сидят в ресторане и ужинают? Или навещают своих друзей? А может, пошли в кино или на концерт? В девять-десять часов вечера в Трире можно делать все, что угодно.

Когда зазвонил телефон, Палмер нервно дернулся. Однако оператор всего лишь сообщила ему, что его номер по-прежнему не отвечает. Поблагодарив, Палмер попросил ее не снимать заказ, сказав, что свяжется с ней буквально через несколько часов. Положив трубку, он спустился вниз, сел в такси и назвал шоферу место, куда его надо было везти – Монпарнас.

На перекрестке, всего в квартале от парижской квартиры Элеоноры, он остановил такси, расплатился и вышел. Заметив неподалеку миленький ресторанчик, Палмер зашел в него и сел за столик на открытой веранде, выходящей к небольшому парку, где для привлечения иностранных туристов художники обычно каждый вечер расставляли свои мольберты и готовые картины. Молча и без малейшего удовольствия поедая холодные блинчики, намазанные каким-то непонятным белым соусом, Палмер подумал, что здесь уже́, похоже, начался традиционный туристический бум. В основном это были туристы из Америки и Германии. Вон, например, весьма упитанный фермер с бычьей шеей – скорее всего, откуда-то из Сандуски, штат Огайо, – который упрямо торговался с одним из художников о цене после того, как сфотографировал его на фоне мольберта. Но поскольку фермер говорил по-немецки, Палмер догадался, что он, очевидно, ошибся и что это начало немецкого туристического бума. Американский вот-вот тоже начнется, буквально через несколько дней. Но отличить туристов друг от друга будет, наверное, не просто – свисающие со всех дородных боков дорогие японские фотоаппараты, мясистые загривки…

Он положил долларовую купюру на стол рядом со своей тарелкой, встал из-за стола и неторопливо, без какой-либо видимой цели зашагал в направлении дома Элеоноры. По дороге ему вдруг пришло в голову, что, оставляя на столе иностранные деньги, он повел себя как самый обычный турист, совсем как тот толстый немец с фотоаппаратом, который отчаянно торговался с художником в парке. Добравшись до дома Элеоноры, он остановился на противоположной стороне улицы, медленно провел взглядом по ряду окон, на которые он когда-то частенько засматривался, затем обернулся и посмотрел на видневшуюся вдали гордость Парижа – Эйфелеву башню. Да, вот бы им с Элеонорой оказаться сейчас там, на самом верху. Он снова повернулся и тут вдруг обратил внимание, что одно из окон слегка приоткрыто.

Палмер нахмурился. Да, в тот раз они на самом деле уезжали из Парижа в спешке, это так, однако Элеонора была не из тех, кого можно было бы назвать беспечной. Он торопливо пересек улицу и вошел в здание. Стремительно взлетел по лестнице на мансарду. Под ее дверью виднелось несколько конвертов с письмами, небрежно засунутых туда кем-то в явной спешке. Он вытащил один из них, открыл: это была политическая листовка, призывающая принять участие в митинге протеста против вьетнамской войны.

Некоторое время Палмер сосредоточенно смотрел на дверь, напряженно думая, что же делать дальше. Потом махнул рукой и решил поступать так, как подсказывала ему интуиция. Открыл свой бумажник, достал оттуда одну из своих пластиковых кредитных карточек, аккуратно вставил ее между дверью и косяком, а затем медленно начал, миллиметр за миллиметром, одновременно давя на рукоятку, отжимать щеколду до тех пор, пока дверь не открылась.

Он осторожно вошел внутрь и плотно закрыл за собой дверь. Даже в полутьме комнаты можно было ясно видеть, что кто-то весьма основательно ее «прошерстил».

Палмер включил верхний свет, внимательно осмотрелся. Так: постель разобрана, простыни сдернуты вниз, почти полностью обнажив полосатый матрас, ящики шкафа наполовину выдвинуты… Дверца маленького холодильника, стоявшего под раковиной мойки, была распахнута, и Палмер инстинктивно ее захлопнул.

Он медленно обошел всю комнату, методично осматривая каждую попавшуюся на глаза вещь, регистрируя ее в своей памяти, делая мысленные заметки. Минут через пятнадцать, закончив осмотр, он подумал, что ничего существенного отсюда не пропало. Хотя ему не так уж хорошо знакомо содержимое ее квартиры. Нет, скорее, дело в том, что девушка хранила здесь крайне мало вещей. Она ненавидела накопительство, поэтому запомнить все, что у нее имелось в квартире, было совсем несложно. Все вроде бы было на месте, но… но в выдвинутых ящиках шкафа, кажется, все-таки чего-то не хватало. Вот только чего? Чего-нибудь из нижнего белья и чулок? Пары блузок? Юбки? Чего?

Странно. Он прикрыл окно, которое первым привлекло его внимание, слегка провел пальцами по подоконнику рядом с закрытыми створками – никакой пыли там не было. Значит, окно оставалось открытым совсем недолго. Интересно, сколько? Странно, очень все это странно…

Палмер сел на постель, быстро перебрал ее почту. Отложил в сторону те конверты, в которых была банальная реклама, остальные, которые, скорее всего, носили личный характер, спрятал во внутренний карман своего пиджака, намереваясь отдать их Элеоноре завтра при встрече.

Он набросил простыни на оголенный матрас. Подвинул подушки на место. Затем зарылся лицом в одну из них. В ней сохранился легкий запах Элеоноры. Он долго и неподвижно лежал на постели, на ее постели. Потом неохотно слез и направился к выходу из комнаты. По дороге ему попалась на глаза небольшая, кем-то разбросанная по полу стопка книг, которые Элеонора обычно держала на полке возле своей постели. Палмер аккуратно собрал их и поставил на столик у окна. Одновременно заметив, что из тоненькой книжки в бумажной обложке издательства «Галлимар» торчит довольно большая – восемь на десять сантиметров – фотография. «Дузе» – прочитал он заголовок и понял, что это была биография знаменитой тезки Элеоноры. Он вытащил фото из книжки и тут же увидел – это была их фотография, снятая на том самом bateau-mouche. [67]67
  Речной трамвай (фр.).


[Закрыть]

По спине Палмера пробежал холодок. Как будто кто-то побрызгал на его кожу ледяной водой. Он еще раз внимательно посмотрел на снимок. До сих пор ему искренне казалось, что бедлам в комнате создала сама Элеонора, когда в предыдущий вторник впопыхах собиралась к их отъезду во Франкфурт, однако отсутствие пыли у приоткрытого окна явно говорило о чем-то другом. Хотя ему не было точно известно, насколько в действительности чист парижский воздух, да и само окно было лишь слегка приоткрыто, где-то на дюйм, не больше.

Если бы не эта фотография! Палмер был абсолютно уверен: во время их полета во Франкфурт она была у девушки, это точно.

Не могла же она заказать два снимка! Может, ей просто пришлось срочно заскочить по делам в Париж, настолько срочным, что она даже забыла закрыть свой холодильник?

В таком случае, зачем, интересно, вкладывать эту фотографию в биографию Дузе?

Он спрятал книжку и снимок в карман, выключил свет и начал выходить из квартиры. Во внезапно наступившей темноте его глаза сразу же заметили узкую полоску света под входной дверью, исходящего от единственной электрической лампочки без абажура, висевшей в коридоре. Но свет почему-то был не постоянным, а мерцающим. Палмер застыл на месте и внимательно прислушался. Тишина. Узенькая полоска света вроде бы стабилизировалась. Затем снова мигнула…

С чего бы это? Скорее всего, кто-то медленно и очень, очень осторожно идет мимо двери: шаг – стоп – пауза, шаг – стоп – пауза… Причем совершенно бесшумно, крадучись. Вообще-то сначала Палмера это не очень-то и волновало. Просто кто-то, неизвестно почему, решил пройти мимо квартиры Элеоноры, которая являлась единственным жилым помещением на всем мансардном этаже. Ну и что здесь такого? В общем-то ничего, но этот неизвестный изо всех сил старался не производить шума. Никакого шума! Почему?

Мозг Палмера заработал в полную силу и с былой скоростью, что происходило в критических ситуациях, о которых он давно уже за ненадобностью забыл. В принципе, схема засады, которую ему, судя по всему, приготовили, была довольно ясной. Классический пример из специального пособия. Они знали, что ему придется провести эту ночь в Париже. Предполагали, что он не удержится от соблазна зайти в ее квартирку. Хотя бы на несколько минут. Поэтому намеренно оставили окно приоткрытым, чтобы спровоцировать его подозрение. Их человек все это время прятался где-то поблизости, где-нибудь в подъезде или темной аллее… Они специально устроили в квартирке Элеоноры бедлам, чтобы заставить Палмера побыть там подольше. Хоть немного прибраться-то надо! У них не было даже нужды следить за ним визуально – он сам обнаружит себя, включив в комнате свет. Что может быть проще?

«Дадим нашему человеку несколько минут на телефонный звонок. Дадим ему время незамеченным пробраться ко входу в здание, затем еще несколько минут, чтобы бесшумно подняться по лестнице на третий, мансардный этаж, и еще несколько секунд на занятие позиции за входной дверью на лестничной площадке». Им просто страшно не повезло, что как раз в этот момент Палмер выключил свет в квартире и заставил их человека проявить себя миганием полоски света под дверной щелью. Да, просто не повезло! Только и всего…

Причем никакой гениальности с моей стороны, добавил про себя Палмер. Впрочем, теперь его куда больше интересовали другие вопросы: чем именно вооружен этот человек, или при нем вообще нет оружия, и кто может ждать его на улице, или они еще не успели сюда добраться?

Да, теперь надо все делать быстро, максимально быстро! Может, те, другие, действительно еще не подошли, и ему придется иметь дело только с этим, за дверью? Во всяком случае, в течение нескольких ближайших минут. Они явно ожидали, что их жертва проведет в квартире Элеоноры куда больше времени.

Сделав шаг назад, закрыв дверь и оказавшись в крошечной кухоньке, Палмер, стараясь не шуметь, тихо открыл дверцу шкафчика и снял с нее острый разделочный нож с массивной деревянной рукояткой. Однажды ему уже доводилось видеть, как Элеонора разрезает этим ножом яблоко. Хотя для разрезания яблок этот нож, конечно же, не годился. Он предназначался для резки мяса и отделения его от костей…

Палмер зажал нож в кулаке таким образом, чтобы лезвие торчало со стороны мизинца – именно так его учили в армии на занятиях по рукопашному бою. Такой захват позволял наносить противнику двойной удар: сначала резкое движение вперед и режущий удар, затем обратный колющий удар и возврат руки в прежнее положение для следующей атаки. Этот нож и такой специфический захват не были предназначены для какой-то одной функции, например, нанесения смертельного удара часовому со спины. Нет, это был, как они ласково называли его в армии, «всепогодный нож», который вполне годился практически для любых боевых условий.

Стоя с внутренней стороны закрытой двери, Палмер быстрым движением кисти повернул ручку влево и резко толкнул дверь вперед. Снаружи раздался громкий стон, звук падающего тела и… взору Вудса представился молодой парень, который, скорчившись от боли, лежал в самом углу лестничной площадки.

Палмер показал ему нож. Это заставило парня задуматься и не очень спешить вставать на ноги. Он был немного ниже Палмера, но заметно плотнее. На его верхней губе выступили капельки пота. Он нервно слизнул их языком, но при этом даже не пошевелился. Казалось, целую вечность никто из них не произносил ни слова.

Затем Палмер боком осторожно подошел к лестнице и, пятясь, спустился на одну ступеньку. Сейчас для него самое главное было видеть, как поведет себя этот парень. Поэтому надо было не спускать с него глаз. Не спускать – в буквальном смысле слова. Его намерения сразу же выдадут движения его тела. Кроме того, его глаза могут точно указать, ждет ли его кто-нибудь внизу. Вот парень с испуганным и белым как мел лицом медленно поднялся на ноги, сделал осторожный шажок в направлении лестницы.

Палмер, в свою очередь, спустился еще на две ступеньки вниз. Парня это, похоже, здорово разозлило. Настолько, что он, забыв об опасности, ринулся вперед. Вудс молниеносным взмахом смертоносного ножа нанес ему три глубоких пореза на пальцах правой руки. Тот громко охнул, но не столько от боли, сколько от досады, и сделал шаг назад. Приложил окровавленные пальцы к губам, слизнул кровь, затем бросил изучающий взгляд на лицо своего, теперь уже́, похоже, смертельного врага.

Вудсу стало ясно: если этот парень не побоялся броситься на человека, у которого в руках смертоносный нож, то, несмотря на смертельный риск, он постарается сделать все возможное, чтобы не упустить свою жертву. Поэтому Палмер, не теряя времени, резко повернулся и со всех ног бросился бежать вниз по лестнице, надеясь, что там его не ждет еще одна засада. Ему надо было делать все быстро, очень быстро, пока сюда не прибыли те, другие.

Он выбежал на улицу как раз, когда прямо напротив подъезда остановилось такси и оттуда вывалилась чета толстяков в вечерних нарядах. Палмер, не раздумывая, запрыгнул в машину, захлопнул дверь и запер ее.

– Ritz, s’il vous plaît, vitement. [68]68
  «Риц», пожалуйста, и побыстрее (фр.).


[Закрыть]

Когда он наконец добрался до своего номера в отеле, часы показывали где-то около половины двенадцатого, половина первого ночи по трирскому времени. Палмер попробовал снова позвонить туда, но номер по-прежнему не отвечал.

Он сел в кресло и молча повертел в руках разделочный нож. Да, оружие относительно небольшое: дюйма четыре – массивная деревянная рукоятка и столько же – острое, как бритва, лезвие – серьезное оружие, ничего не скажешь. Которое к тому же очень просто спрятать, скажем, в кармане пиджака или где-либо еще.

Интересно, почему у него нет никакого чувства страха, подумал вдруг Палмер. Наверное, потому, что его затмевал сам факт пока не совсем понятной потери контакта с Элеонорой. Он снова позвонил в полночь, затем через час, но с тем же отрицательным результатом. И хотя у него уже появилось странное чувство обреченности, он, тем не менее, попросил оператора продолжать набирать этот номер каждый час.

– Но мне, очевидно, придется будить вас, мсье Палмер.

– Ничего страшного, – успокоил он ее. И даже сам не поверил, что этот хрипловатый, безжизненный голос принадлежит именно ему. – Я все равно вряд ли усну.

Вудс откинулся на спинку кресла и, чтобы хоть как-то успокоиться, попытался удержать разделочный нож на кончике своего указательного пальца…

Глава 41

Когда в парижском Орли объявили о начале посадки на утренний рейс во Франкфурт, Палмер механически посмотрел на свои часы. Там сейчас было десять минут двенадцатого. От бессонной ночи глаза болели и слезились. Ну почему же в доме родителей Элеоноры никто не снимает трубку, не давал ему покоя один и тот же вопрос. Он специально прибыл в аэропорт пораньше, что бы еще раз проверить их номер телефона с помощью девушки в форме «Эр Франс», которая свободно владела тремя европейскими языками. Нет, с номером все было в порядке. Ожидая посадки, он заодно узнал еще два-три нужных ему телефона.

Когда рейс объявили, Вудс прошел в посадочный сектор для пассажиров первого класса, снял трубку телефона и попросил соединить его с отделением фоторазведки армии США во Франкфурте. Ему практически немедленно ответил оператор коммутатора, немецкая девушка, довольно свободно говорившая по-английски, которая, отведя трубку от уха, но, очевидно забыв прикрыть ладонью микрофон, долго выясняла у кого-то, где сейчас можно найти какого-то Джека Рафферти.

Затем в трубке снова послышался ее решительный, типично армейский голос.

– Но он не полковник, сэр, – прежде всего довела она до сведения Палмера. – Он всего лишь…

– Не ваше дело, фрейлейн! – резко оборвал ее Палмер.

– Да, но он на самом деле пока только подполковник, сэр, – упрямо стояла она на своем.

– Слушайте, фрейлейн, если вы не свяжете меня с ним сию же минуту, – не скрывая раздражения, заорал в трубку Палмер, – то вам уже завтра придется искать себе новую работу!

Телефонистка тут же замолчала, и уже буквально через секунду-другую в трубке послышался басовитый голос Рафферти.

– Джек, это Вудс. Я звоню из парижского Орли и минут через двадцать вылетаю во Франкфурт. Ты сможешь меня там встретить?

– Могу ли я тебя там встретить? – Небольшая пауза. Затем: – Или не могу ли я тебя там встретить?

– В чем дело, Джек?

– Да буду, буду там, не беспокойся, герой-любовник.

– Уж постарайся, отверженный любовник.

– Господи, ну за что мне такое наказание. Иметь дело с такими, как ты…

– Ладно, успокойся, у меня сейчас нет ни малейшего желания состязаться в тупоумии с такими, как ты. Так на тебя можно рассчитывать?

– Можно, можно, с чего это ты вдруг засомневался? Кстати, Вуди, посмотри для меня там, в твоем Орли вчерашний номер боннского «Цайтунг». Сделаешь?

– Зачем? Это что, очередная прихоть? – не без раздражения спросил его Палмер.

– Отвяжись! Давай, ноги в руки и за газетой. До встречи. – И он с треском бросил трубку.

Палмер быстро просмотрел газетные и журнальные по́лки ближайшего киоска – там вообще не было никаких немецких журналов или газет. Тут объявили посадку на его рейс, он прошел к самолету и сел в салоне первого класса. Как бы из ниоткуда появившаяся вдруг у его кресла, на редкость привлекательная стюардесса-блондинка предложила ему на выбор парижские «Геральд» и «Фигаро».

– Скажите, а у вас случайно не осталось вчерашнего номера боннского «Цайтунг»? – спросил он.

По ее тону нетрудно было догадаться, что ей было бы легче найти на кухне рыбу недельной давности, чем искать вчерашний журнал или газету.

– Конечно же нет, сэр.

– Всё же проверьте! Возможно, экземпляр сохранился у кого-нибудь из вашего экипажа. Может, кто из пассажиров оставил…

– Нет, это исключено, сэр. В пассажирских салонах самым тщательным образом убирают и пылесосят после каждого рейса.

Палмер готов был ее убить, желательно какой-нибудь особо язвительной ремаркой, однако ничего, как назло, не приходило в голову, поэтому он просто презрительно хмыкнул, отвернулся и демонстративно не обращал на нее никакого внимания во время всего полета. Даже когда ей, как положено, приходилось обращаться к нему, предлагая напитки или что-нибудь еще. В отместку явно оскорбленная блондинка отвернула голову и демонстративно не попрощалась с ним, когда во Франкфурте он спускался с самолета по трапу.

Джек Рафферти, одетый в шерстяную спортивного покроя куртку и черные брюки из джинсовой ткани, ждал его прямо перед пунктом таможенного контроля. Он тут же взял Палмера за локоть и повел мимо ближайшего инспектора, который сначала недовольно нахмурился, но затем, узнав Рафферти, слегка улыбнулся и жестом велел проходить дальше.

– Ну и куда мы идем? – пробормотал Палмер.

– Заткнись, лишенец. Просто шагай вперед и не оглядывайся. – Рафферти вывел его из терминала и тут же свернул вправо, где виделась надпись крупными буквами «Паркинг. Только для официальных и арендных машин». Там он открыл дверь «фольксвагена» серовато-мышиного цвета, усадил туда Палмера, затем сам, не без труда, втиснул свое массивное тело на водительское сиденье. Завел мотор, и уже через несколько минут они, петляя, выехали, через множество типичных для любого международного аэропорта въездов и выездов, на скоростную автостраду, ведущую к Франкфурту.

– Ну и что дальше? – сухо поинтересовался Палмер.

– Господи, Вуди, ты выглядишь, словно кусок печеного дерьма, – весело заметил Рафферти в ответ. – Что, всю ночь не спал?

– Интересно, какие еще откровения ясновидящего мне предстоит от тебя услышать? Случайно не поделишься? – язвительным тоном произнес Палмер. – А то как-то скучно.

– Скучно, говоришь? Хорошо. Слушай, там, на заднем сиденье под моим плащом вчерашняя «Цайтунг». Взгляни-ка, думаю, не пожалеешь.

Перегнувшись через спинку сиденья, Палмер взял газету и, хотя он практически не читал по-немецки, сразу же понял – это на самом деле сенсационный материал! Полный фотографий и огромных, кричащих заголовков. Он быстро просмотрел первую полосу, затем начал перелистывать страницы.

Нужную фотографию ему удалось найти очень быстро, уже на третьей странице, в самом низу. На ней он выходил из весьма внушительного правительственного здания, в котором ему никогда еще не приходилось бывать. Из броского заголовка им с Рафферти удалось разобрать, что хорошо известный в международных кругах банкир герр Вудс Палнер (написано почему-то через букву «н») только что провел исключительно конфиденциальные и, скорее всего, закрытые переговоры с министрами экономики, финансов и обороны правительства канцлера Вилли Брандта.

– На этой фотографии ты выглядишь намного лучше, чем в жизни, – усмехнувшись, заметил Рафферти.

Палмер уронил газету к себе на колени и ничего не видящим взглядом уставился на дорогу. На подъезде к Франкфурту уже́ начали образовываться утренние автомобильные пробки. Моросил мелкий дождик, однако Джек почему-то даже и не думал включать щетки стеклоочистителя. Их мышиного цвета «фольксваген» продвигался вперед медленно, урывками, как то позволяли неизбежные заторы.

– Да, здесь я действительно выгляжу несколько моложе, – вздохнув, согласился Вудс.

– Как минимум лет на двадцать, – задумчиво уточнил Джек, но о чем, собственно, он тогда думал, по его явно шутливому тону было совсем непонятно.

Палмер снова перечитал заголовок.

– Слушай, я правильно понял? – обратился он к Джеку. – Здесь на самом деле говорится, что я вел секретные переговоры с большими «шишками» из правительства Брандта?

– В понедельник.

– В понедельник?

– Вот именно. – Рафферти искоса посмотрел на Палмера. – Я лично позвонил редактору и попросил прислать мне увеличенный снимок.

– А зачем тебе это было надо?

– Вообще-то сам толком не знаю, но почему-то подумал, а вдруг она понадобится тебе для семейного альбома. Здесь ты на самом деле выглядишь, как сонная муха. – Он опустил правую руку, пошарил внизу под сиденьем, вытащил оттуда коричневый конверт и протянул его Палмеру.

В нем оказалась фотография, на которой было видно намного больше того, что можно было рассмотреть на расплывчатом снимке в газете. Человек на фото явно отказывался говорить с назойливыми репортерами, один из которых буквально пихал ему в рот свой длиннющий студийный микрофон. Палмер сунул руку в карман пиджака. Рядом с разделочным ножом там лежала сложенная вдвое фотография, сделанная совсем недавно во время их прогулки на bateau-mouche. Он сравнил ее со снимком в газете.

– Вряд ли это тот самый парень, – заметил Рафферти, бросив на фотографию беглый взгляд. – Впрочем, ты у нас всегда был красивым сукиным сыном.

– Куда ты меня везешь?

– В надежное место.

Палмер нахмурился. На профессиональном жаргоне разведки «надежным местом» называлось такое место, которое было полностью «очищено» от любых подслушивающих устройств, не могло просматриваться даже при помощи телескопа или параболического отражателя, то есть было абсолютно недоступно ни для кого, кроме, само собой разумеется, тех, кому это было положено по службе.

– Надежное место? Интересно, чье именно? – требовательно спросил он.

– Мое. Мое личное безопасное место. Не армии. Не ЦРУ. Нет, Джека Рафферти!

– А чем тебя не устраивает твоя машина?

– Пока не знаю, но сегодня она все утро проторчала без надзора на паркинге, а вчера всю ночь простояла на улице около моего дома. Вот и думай, чем она меня не устраивает.

– Бог ты мой!

Больше никто из них ничего не говорил, пока их маленький серый «фольксваген» не пересек мост через реку и, свернув вправо, не въехал в беспорядочное скопление средневековых строений в пригороде Ромерберга. Остановившись около собора, они оба вышли из машины. Рафферти первым подошел к боковой двери и, даже не дожидаясь Палмера, который, впрочем, и не думал отставать, быстро спустился по каменным ступенькам вниз к темному вырубленному прямо в камне коридору.

– Вот и все, что осталось от собора, некогда построенного нашими далекими предками, – сказал он Палмеру, идя рядом с ним по коридору. – ВВС полностью разбомбили все, что находилось сверху, и теперь там все новое.

Он вдруг нырнул в небольшую келью, на двери которой было написано «Kuester». [69]69
  Церковный служка (нем.).


[Закрыть]Рафферти плотно закрыл за ними дверь, достал откуда-то небольшую керосиновую лампу, зажег ее, а сам плюхнулся на стул.

– Добро пожаловать в тайное убежище Джека Рафферти, – с наигранной торжественностью произнес он и указал Палмеру на другой стул. – Присаживайся. Это келья церковного сторожа. Он мой друг.

– Лично твой?

– Вот именно, лично мой и больше ничей! В 1946-м я поймал его здесь на черном рынке, он продавал американские сигареты «лаки страйк», сворованные из мюнхенского военторга. Поскольку это было его первое преступление, я отпустил его. И с тех пор он готов сделать для меня все, что угодно. Особенно сейчас, когда он стал уважаемым церковным сторожем, ну и все такое прочее. – Рафферти ухмыльнулся во весь рот, невольно на секунду показав свои белоснежные зубы.

– Да, зубы у тебя все еще ничего, – чуть слышно пробормотал Вудс. – Кстати, ты случайно не собираешься и меня сделать своим вечным должником, Джек?

Рафферти откинулся на спинку стула. Немного помолчал. Затем чуть ли не печально произнес:

– Вообще-то мне, поверь, хотелось бы видеть тебя вечным должником хоть кого угодно! Слушай, ты, хрен собачий, скажи мне, с чего бы тебе быть таким высокомерным? Что, для этого у тебя имеются какие-нибудь особые причины?

Палмер пожал плечами, выложил на стол обе фотографии.

– Может ли человек за одну ночь стать вот таким молодым? И ты еще спрашиваешь, имеются ли у меня для этого какие-нибудь особые причины для высокомерия?

На этот раз Рафферти улыбнулся, похоже, вполне искренне. Он подвигал снимки туда-сюда, сопоставляя их под разными углами.

– Да, твою родинку они заретушировали вполне профессионально, ничего не скажешь.

Палмер кивнул.

– Вот на этой, вместе с девушкой, voila! [70]70
  Вот (фр.).


[Закрыть]вот она. – Он ткнул в снимок пальцем.

– А вот на этой уже ничего нет. Волшебство, да и только!

Долгое время они оба молчали. Затем Джек Рафферти вздохнул:

– Слушай, что это за хренотень так оттопыривает карман твоего пиджака? – как бы равнодушно спросил он.

Вудс молча достал из кармана разделочный нож и положил его на стол рядом с фотографиями. Рафферти долго его рассматривал, но руками не прикасался.

– Мог бы, по крайней мере, вытереть его получше, – сказал он затем. – Откуда следы крови?

– Порезанные пальцы.

– Париж?

– Да, квартиру Элеоноры явно пасут. Более того, у меня на пятках сидят по меньшей мере две команды: одна – грамотные специалисты, другая – тупые костоломы. Интересно, с представителями какой из них я мирно беседую в настоящее время, не скажешь?

Тяжелое лицо полковника помрачнело, почему-то стало совсем грустным. Когда он снова повернулся к Вудсу, стул под ним жалобно заскрипел.

– Я готов сделать тебе небольшую скидку за то, что из-за твоей любимой у тебя слегка поехала крыша. Что ж, судя по ее виду, от нее такого вполне можно ожидать.

– Слушай, Джек, это совсем другое дело, и к тому же… – начал было он, но Рафферти, подняв свою мясистую руку, не дал ему договорить.

– Нет-нет, приятель, не сто́ит все мешать в одну кучу, давай все по порядку. – Он подвинул разделочный нож назад к Палмеру. – Прежде всего, скажи: тебе нужен пистолет? Могу дать тебе свою «беретту». Очень надежное оружие, сам знаешь.

Вудс медленно покачал головой. Совсем недавно он твердо решил: никому больше не доверять. Во всяком случае, пока все до конца не прояснится. Но сейчас он остро почувствовал, что без чьей-либо поддержки, без поддержки друга, которому можно доверять, ему просто-напросто не обойтись. Дай-то бог, чтобы им оказался Джек. Полковник Джек Рафферти! И если он не один из людей Г.Б., значит, на него можно положиться. Ну а если нет, то… Сама мысль о том, чего в таком случае следует ожидать, заставила его содрогнуться. Палмер поднялся со стула, медленно обошел крохотную келью с каменными стенами, заглянул за литографию с ликом Христа, отогнул крупный поэтажный план собора, висевший на противоположной стене, и открыл два стальных шкафчика с ящиками, в которых, как оказалось, хранились свечи. И… никаких микрофонов!