Текст книги "Американец"

Автор книги: Лесли Уоллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 30 страниц)

Глава 28

Без десяти семь Элеонора вернулась в его номер. Теперь на ней было белое креповое платье на несколько дюймов короче, чем то, в котором она ходила на прием.

– Тебе оно нравится?

– Да это просто шикарно.

– Слушай, если тебе не нравится, я успею переодеться. Хотя вообще-то покупала его специально для этой поездки. – Она медленно закружилась на месте, вздымая свою коротенькую юбку колоколом. Ему даже удалось бросить мимолетный взгляд на верхнюю кромку ее темных колготок и даже часть округлых ягодиц. – Что, слишком короткое?

Палмер изо всех сил старался сохранить невозмутимое выражение лица. Это же что-то вроде испытания на прочность. Скажи он, что платье слишком короткое, и ему придется долго объяснять, почему он так считает, но за этим может последовать другой вопрос – о причинах его новой ревности. Что-то внутри него предостерегало – не давай ей в руки столь мощное оружие, не давай!

И тем не менее, глубоко вздохнув, он все-таки сказал:

– Да, слишком короткое. Я уже ревную тебя к любому мужчине, который сладострастно пялится на твои ноги, а в этом платье они будут привлекать внимание даже слепого. Но ты все равно должна его носить.

Она покачала головой.

– Нет, пожалуй, я лучше пойду переоденусь. – И направилась к выходу.

Телефон резко зазвонил. Они переглянулись.

– Это, должно быть, шофер, – заметил Вудс, подходя к телефону. – Алло?

– Палмер? – раздался в трубке сипловатый низкий голос.

– Да. Кто это?

– Выгони из своего номера эту гребанную шлюху.

Веки Вудса медленно сомкнулись, плечи невольно распрямились, кожа на лбу натянулась, рука с силой сжала телефонную трубку – симптомы, показывающие, что он готовится к бою и не собирается сдаваться или отступать. Никогда и ни за что на свете!

– Что вы сказали? – спросил он таким ледяным тоном, что у Элеоноры, внимательно наблюдавшей за ним, удивленно поползли вверх брови.

– Ты меня слышал, герой-любовник.

В памяти Палмера лихорадочно проносились возможные варианты того, кто бы это мог быть. Явно американец, судя по акценту, вероятно, из Нью-Йорка.

– Рафферти! Это ты с твоими солдатскими шутками? – сердито воскликнул он. – Что ж, совсем не удивительно, что ты так и не стал бригадным генералом.

На другом конце провода раздался дикий хохот.

– Вот хренов засранец! С чего это ты вот так сразу вспомнил мой голос? Ведь с тех пор прошло уже более двадцати лет!

– Откуда ты звонишь, Джек?

– Снизу. Я пропустил прием, малыш Вуди, так как подумал, что одного янки с лихвой хватит на горстку штатских фрицев.

– Ладно, давай, поднимайся. По чистой случайности у нас тут завалялась бутылка «Джек Дэниэлс».

– У нас? Кого это нас?

– А мне казалось, ты давно распрощался с армией.

– Но ведь это не делает меня еще более тупым, разве нет? – И он, еще раз хохотнув, повесил трубку.

Палмер бросил взгляд на Элеонору.

– Пожалуйста, останься, – попросил он ее. – И пожалуйста, будь в этом платье. Это Джек Рафферти, мой старый армейский приятель. Во время войны мы вместе работали в спецотделе разведки.

– Хорошо, но мне бы совсем не хотелось, чтобы ты ревновал меня и к нему, – заметила она с едва заметной капризной гримаской.

– Ну, будет тебе, будет. Зачем дразнить пожилого человека?

– Я вижу, вы с Рафферти, должно быть, большие друзья. В тебе все буквально переменилось. Ты перестал быть жутко серьезным, и таким нравишься мне намного больше.

Палмер кивнул.

– Тебе просто нравится носить это платье. – Он подошел к ней и аккуратно поцеловал, стараясь не размазать губную помаду. – Джек тебе тоже понравится. Он безумный.

– Да, безумный армейский офицер – это именно то, что нужно нашему безумному миру.

– Нет-нет, в данном случае «безумный» на нашем армейском жаргоне означает всего лишь «прикольный клоун».

– Ну, тогда он мне точно понравится. – Она наложила кубики льда в бокалы и принесла корзину с фруктами. Поставила ее на столик, бросила на фрукты внимательный взгляд, чуть поправила. – И как тебе новая хозяйка?

Открывая дверь, Палмер все еще смеялся. Там стоял его друг Рафферти. На пару дюймов выше Вудса и намного толще. Палмер не без удовольствия отметил, что на нем теперь гражданская одежда. Кромка его темных волос отступила немного назад, щеки стали чуть одутловатыми. Хотя, если убрать с лица несколько морщин, а с живота десять-двенадцать килограммов жира, то он выглядел бы почти точно так же, как и двадцать лет назад. Палмер схватил его за волосатую лапищу и потянул за собой в номер.

– А выглядишь ты здо́рово, – сказал, внимательно осматривая друга. – Как и тогда, толстый и эффектный.

Рафферти перевел взгляд на Элеонору и как бы застыл на месте, не в силах оторвать от нее глаз.

– Ты тоже в прекрасной форме, Вуди, – рассеянно произнес он. – А кто эта красотка?

– Позвольте вас представить друг другу – чуть ли не торжественно сказал Палмер. – Это мисс Грегорис, а это полковник Рафферти. Кстати, ты все еще полковник, не правда ли?

Рафферти кивнул, не отрывая от девушки глаз.

– Счастлив познакомиться с вами, дорогая.

Вместо принятого в таких случаях рукопожатия она протянула ему бокал виски.

– Как и обещали, «Джек Дэниэлс». С содовой и льдом.

Он взял бокал, благодарно кивнул головой и повернулся к Палмеру.

– И это все, чего я заслуживаю? Ее фамилию и немного выпивки? Негусто.

Палмер с усмешкой пожал плечами.

– Она работает в здешнем филиале моего банка. Помогает мне с переводом в этой увеселительной поездке. А зовут ее Элеонора.

– Увеселительная поездка, говоришь? – Рафферти подмигнул девушке и сел в кресло, которое жалобно заскрипело под его немалым весом. – Ну и в чем, черт побери, состоит твоя миссия в этой, с позволения сказать, увеселительной поездке? Она, похоже, поставила на уши всех фрицев в мире. Из-за твоего задания они подняли на ноги столько важных шишек от Мангейма до Кёльна, что пальцев рук не хватит. Интересно, за что такая честь, Вуди?

Палмер неопределенно махнул рукой.

– А почему бы и нет?

Его толстый друг бросил на него пристальный взгляд, затем допил виски.

– А действительно, почему бы и нет? – Он согласно кивнул и повернулся к Элеоноре. – Отличный парень ваш босс. Кстати, он случайно не рассказывал вам, в каких передрягах нам с ним приходилось бывать во время войны?

– У него едва хватило времени сказать мне ваше имя. – Она протянула Вудсу новый бокал с виски.

– Слушай, Джек, а ты-то что делаешь во Франкфурте? – поинтересовался Палмер.

– Дослуживаю свой срок. Занимаюсь тем, чем и всегда. В августе увольняюсь, и если армия вздумает меня кинуть с пожизненной пенсией размером в половину моего должностного оклада, то, клянусь всеми чертями, я этого так не оставлю. Ты же знаешь, нам с тобой всегда было к кому обратиться.

Палмер искренне рассмеялся.

– По-моему, армия тебя еще никогда не кидала. Кстати, Джек, а что они тебе оплатили за последние четверть века?

– Диплом бакалавра, магистра и доктора наук, – не без гордости, ответил Рафферти.

– Значит, ты теперь доктор Рафферти?

– А почему бы и нет?

– Господи, теперь все понятно. – Палмер довольно покачал головой. – Ты уволишься с пожизненной пенсией в половину твоего полковничьего оклада, будешь преподавать в каком-нибудь университете своего родного штата и постоянно портить ученицам жизнь, доставляя им неприятности. Слушай, что плохого тебе сделала Америка?

– Побойся бога, Вудди, у учениц уже давно с этим нет проблем. – Рафферти повернулся к Элеоноре. – Ведь так?

– Противозачаточные таблетки?

Он согласно кивнул.

– И к тому сейчас их называют не ученицами, а студентками… Кстати, если американскому варианту современного английского вас учит мой друг, то имейте в виду, моя дорогая, в реальной жизни у вас могут возникнуть весьма серьезные проблемы. Уж поверьте моему опыту.

Она налила себе чуть-чуть виски и присела рядом с коктейльным столиком. Затем, сделав маленький глоток, сказала:

– Вообще-то в этой поездке мне не приходится особенно много переводить. Большинство из тех, с кем Вуди встречается, достаточно свободно говорят по-английски.

– Тогда, возможно, он встречается не с теми людьми. – Рафферти повернулся к Палмеру, и кресло под ним снова жалобно заскрипело. – Насколько мне известно, на понедельник и вторник у тебя запланирован ряд серьезных встреч с тяжеловесами. В Бонне. У них наверняка имеется важная информация, которой они должны, нет, просто обязаны с тобой поделиться. Конечно, если только у них есть желание и готовность к сотрудничеству. Так вот, надо сделать все возможное, чтобы подтолкнуть их к этому.

Палмер слегка усмехнулся.

– Джек, значит, ты по-прежнему в разведке.

– В общем, да, но не впрямую. Я там занимаюсь анализом и информацией. Это всего-лишь один из технических отделов Конторы. Никакой оперативки. И поверь, я чертовски рад этому.

– Интересно, почему?

– Потому что теперь этим занимаются изнеженные и прилизанные мальчики из колледжа, которые не в состоянии отличить пукка-ген от дезы. Даже если она сама влезет им в ухо и пописает там. – Он повернулся к девушке. – Простите, мисс Грегорис, «пукка-ген» – это наш чисто профессиональный слэнг, означающий…

– Достоверную информацию, – усмехнувшись, перебила она его.

Рафферти поставил пустой бокал на столик, бросил на нее пристальный взгляд и тяжело вздохнул.

– Поэтому-то совсем не удивительно, что наша служба работает хуже всех в мире. Сам же знаешь: начнешь с гнилой информацией, получишь гнилые результаты. Вспомни Вьетнам.

– Нет уж, вспоминай лучше сам. – Палмер досадливо покачал головой. – У нас эта чертова страна давно уже в печенках сидит.

– Наш первоначальный план был ковровыми бомбардировками заставить Ханой капитулировать, – неторопливо продолжил Рафферти. – В основном то же самое происходит и сейчас. Наши дубовые головы ничего другого не умеют, кроме как истошно вопить о необходимости затеять какую-нибудь, неважно какую, войну и бомбардировать, бомбардировать, бомбардировать… За всю историю воздушных бомбардировок они хоть когда-нибудь приводили к капитуляции? Сталинград? Дрезден?

– Хиросима, – заметила Элеонора, передавая ему еще один наполненный бокал.

Рафферти яростно замотал головой.

– Нет, там же применялось ядерное, а не обычное оружие. Более того, не оно заставило японцев поднять руки. Все их усилия пошли прахом за несколько месяцев до этого, и внутренне они давно уже полностью созрели. Поэтому любой, кто говорит, что Хиросима нужна была ради спасения американских жизней, кормит вас лепехами огромного размера.

Она бросила на Вудса непонимающий взгляд.

– Лепехами?

Палмер руками изобразил небольшой холмик диаметром приблизительно в полметра.

– Это то, что оставляют за собой коровы.

Ее громкое хихиканье было таким неожиданным, что они оба удивленно заморгали глазами. Увидев это, она тут же прикрыла рот ладошкой и медленно опустилась в кресло, как бы про себя бормоча: лепехи, лепехи…

– Нет, она определенно мне нравится, – заявил Джек и, повернувшись к Палмеру, поинтересовался: – Кстати, до меня тут дошли слухи, что вы с Эдис разбежались, это правда?

– Слушай, Джек, для человека, который последние несколько месяцев ведет жизнь земляного червя, запертого в углу какого-то пыльного кабинета, анализируя полученную информацию, у тебя потрясающие источники. Откуда? Ведь этого не было даже в наших местных газетах. Ни строчки.

– Слухи летят быстро, сам знаешь. Особенно если о твоей миссии многие знали по меньшей мере за месяц до ее начала.

– Что невольно приводит нас к цели твоего визита.

Рафферти бросил на него внимательный взгляд, поднял свой бокал, сделал большой глоток.

– Ты ошибаешься, Вуди. Вот цель моего визита – выпивка и ностальгия. К тому же приглашаю вас обоих на ужин.

– Что ж, с твоей стороны это очень мило.

Рафферти поставил пустой бокал, какое-то время смотрел на него. Затем с тяжелым вздохом неожиданно спросил:

– Ну а что слышно от Эдди Хейгена?

Вот уж кого Палмеру меньше всего хотелось обсуждать с Джеком! Их бывшего командира Хейгена. Они даже тогда не могли найти с ним общего языка, а теперь и подавно.

– А почему ты спрашиваешь?

– Слышал, ты взял этого подловатого жулика к себе на работу.

– Он один из членов Совета директоров нашего банка.

– Неужели ты не понимаешь? Это же чистейшей воды самоубийство. Ты совсем как Клеопатра, когда пригрела на своей груди ядовитую змею! – Он снова повернулся к Элеоноре и с благодарным кивком принял от нее очередной бокал с виски.

– Джек, ты ведь всегда так относился к Эдди, да?

– Ты прав. – Рафферти тяжело вздохнул. – Скажу тебе больше, Вуди. Ничего из того, что происходило с Хейгеном после войны, не поколебало, а только усилило мое презрение к этому мерзавцу, лжецу, подонку, и, что самое обидное, его сделали бригадным генералом, а меня, как нарочно, обошли… Да, а все-таки жаль, что мне так и не удастся получить пожизненную пенсию генерала. С половиной его оклада.

– Джек, ты слишком много мелешь языком, чтобы стать бригадным генералом.

– Да, мелю. Может, так оно и лучше. – Он задумчиво посмотрел на свой бокал. – Когда я начну гражданскую жизнь, первым делом попробую писать мемуары. А вдруг что-нибудь получится!

На какое-то время в комнате наступила необычная тишина. Все трое погрузились в какие-то свои собственные мысли. Первой тишину нарушила Элеонора.

– Слушай, – обращаясь к Вуди, спросила она, – этот ваш Хейген, уж не тот ли он самый, которого упоминала Джинни?

Палмер сердито нахмурился.

– Но не в присутствии же Д-ж-е-к-а, Элли! – медленно отчеканил он.

– Значит, у тебя с ним уже появились проблемы, так ведь? – догадался Рафферти. – Что ж, ничего удивительного. Ты должен раздавить его, Вуди. Просто обязан. Как таракана каблуком. Чтобы от него на полу не осталось ничего, кроме мокрого места. Иначе он снова поднимется, уползет в какую-нибудь щель, отсидится, а потом, уж поверь мне, снова примется за старое. Только станет еще хитрее и еще подлее.

– Джек, да оставь ты Эдди в покое.

Рафферти подвинул свой бокал Элеоноре.

– Пожалуйста, еще чуть-чуть на дорожку, дорогая.

– Кажется, ты говорил, что о моей миссии ходили слухи, – заметил Палмер. – Какие слухи?

– Самые обычные. Ничего официального.

– А что известно о Фонде экономических исследований? – не отставал от него Палмер.

– Да ничего особенного. Все вроде бы нормально. Естественно, плюс-минус.

– Но с внедренным агентом, – добавил Палмер.

– Возможно, но мне об этом неизвестно.

– Скажи, ну а что и, главное, сколько может быть известно, скажем, полуотставному аналитику вроде тебя, Джек?

Тот только пожал плечами.

– Кто знает, кто знает… Ладно, давай об этом тоже забудем. Во всяком случае, пока… Да, для нас заказаны очень хорошие места в Brueckenkeller. Он приветливо улыбнулся Элеоноре. – Kennst du die Brueckenkeller, Fraeulein?

– Nein.

– Sehr schoen, sehr gemuetlich.

– Lieblich. [46]46
  – А вы знаете Брюкенкеллер, барышня?
  – Нет.
  – Очень красиво, очень уютно.
  – Мило. (нем.).


[Закрыть]

Рафферти довольно кивнул. Встал с кресла, при этом уронив его на пол. Он на секунду задержался, но не сделал даже попытки поднять его. Просто махнул рукой, непонятно почему пробормотал:

– Четверть века в этой гребанной армии. Целых двадцать пять лет, жена, пятеро детей…

– И три, целых три университетских степени, – закончила за него Элеонора.

– И два, целых два добрых друга! – завопил Рафферти, обнимая одновременно и Палмера, и Элеонору за плечи. – Тогда вперед! Пошли кутить! На всю катушку!

Глава 29

Несмотря на свои мощные габариты и количество спиртного, которое он уже выпил, Рафферти двигался даже быстрее Палмера и Элеоноры, обогнав их в холле отеля и первым добравшись до ожидавшего их такси. Вудс, извинившись, ненадолго отошел, чтобы отпустить своего шофера и попросить его приехать за ними в девять утра завтра утром. У него мелькнула было мысль использовать лимузин сегодня вечером, но он быстро передумал: пусть парадом командует полковник, так будет лучше. Хорошо зная своего старого друга, он не забыл, что у него всегда были очень хорошие инстинкты. Несмотря даже на то, что иногда он все-таки ошибался. В таких случаях за этим неизбежно следовали обильные и самые искренние извинения. Обычно сразу же на следующее утро или когда у него проходило похмелье.

По дороге, думая о чем-то своем, Палмер лишь вполуха слушал оживленную беседу своих спутников: в основном Рафферти пытался выяснить у Элеоноры, нет ли у них общих друзей, но все перечисляемые им имена и места не вызывали у нее никаких ассоциаций.

На небе уже появилась бледная луна. Когда такси на несколько мгновений притормозило, Палмер заметил, что они проезжают через средневековую площадь, на которую он обратил внимание во время приема, когда осматривал панораму города с террасы на крыше отеля. Ему на глаза также попалась вывеска «Ромерберг», и почти сразу же Джек Рафферти приказал водителю:

– Halt machen! [47]47
  Сделайте остановку! (нем.).


[Закрыть]

– Девяносто девять и сорок четыре сотых процента всех этих строений, – сказал Джек, окидывая рукой низенькие двух– и трехэтажные каменные здания, – были практически полностью разрушены во время бомбардировок, но потом восстановлены. Aber sehr richtig, [48]48
  И весьма точно (нем.).


[Закрыть]– добавил он, обращаясь к Элеоноре. – Прекрасная работа, восстановлено все, как было. Один к одному. Никакой современной модернизации, ни одного лишнего элемента. Пользовались секретами зодчих пятнадцатого века… А вон там вдали собор. – Полковник похлопал водителя по плечу и жестом приказал трогаться. – Кстати, здесь, во Франкфурте короновались все императоры Священной Римской империи.

– Не все, – тихо, чуть ли не застенчиво заметила Элеонора. – Да, после 790 года здесь действительно жил Карл Великий. И здесь же Фредерика Барбароссу провозгласили королем Германии. Но коронация императоров до середины шестнадцатого века, думаю, происходила в Ахене.

– Думаете? – высоко подняв брови, переспросил Рафферти и подмигнул Палмеру. – Остерегайся девушек, Вуди, которые говорят «думаю». Она имеет в виду «я знаю, но не хочу, чтобы вы подумали, будто я перед вами рисуюсь». Как бы там ни было, но именно здесь приносили клятву многие императоры Священной Римской империи. – Он снова повернулся к Элеоноре. – Интересно, что такая умная девушка делает в дыре вроде ЮБТК?

Она слегка нахмурилась.

– Дыре?

– Полковник, непонятно почему, хочет опорочить наше финансовое заведение. Бросить тень на его безукоризненную репутацию, – заметил Палмер. – Термин «дыра» в наших кругах означает что-то нечистоплотное. – Он бросил пристальный взгляд на Рафферти, лицо которого приняло бесстрастный вид и даже явно помрачнело. – Если ты, конечно, не шутишь, а на самом деле имеешь это в виду.

Полковник рассеянно покачал головой, будто думал уже о чем-то совсем другом, куда более серьезном. Затем отмахнулся и, как ни в чем не бывало, сказал:

– Да ладно тебе, Вуди. У нас впереди веселый ужин.

– Мне уже весело.

Рафферти бросил на него изучающий взгляд, пожал плечами.

– Что ж, тогда все в порядке… Тем более что мы уже приехали.

Такси остановилось у по-настоящему древнего каменного здания, и полковник жестом пригласил их следовать за ним. Они миновали длинный холл, несколько раз свернули по коридору, чуть спустились по ступенькам, которые, казалось, были вырублены прямо в скалистой породе. Следующий пролет, уже с бронзовыми перилами, вел еще дальше вниз. Оттуда уже доносились звуки мягкой музыки…

Вскоре все трое оказались в самом настоящем подвале с мощными полукруглыми арками, часть которых была вырублена из камня, остальные сделаны из цемента, покрытого декоративным розовато-желтым гипсом. В неровных боковых стенах были прорублены неглубокие ниши, в которых стояли резные позолоченные фигурки древних богов. В одну из стен была врезана гигантская бочка.

Метрдотель, не устававший чуть ли не через слово почтительно произносить «Herr Oberst, [49]49
  Господин полковник (нем.).


[Закрыть]Herr Oberst», привел их к удобному столику в самом дальнем конце зала, откуда можно было видеть другой зал, только еще на уровень ниже.

– Сколько он уже здесь, Джек? – спросил Палмер.

– С 1654 года, – с готовностью ответил вместо него метрдотель, искренне полагая, что вопрос был задан именно ему. И, чуть подождав, продолжил: – А вон то, – и ткнул рукой в сторону гигантской цистерны, – знаменитая бочка Брюкенкеллера. Знаете, в нее входит не меньше чем пять тысяч галлонов.

Заметив, как трое музыкантов открыли дверь сбоку бочки и вошли внутрь, Палмер не без легкой иронии произнес:

– А теперь в нее входит по меньшей мере трое музыкантов.

Метрдотель непонимающе заморгал глазами.

– Простите, сэр?

Рафферти небрежно взмахнул рукой, будто отбрасывая что-то совсем ненужное.

– Ладно, проехали. Лучше принесите нам холодную, очень холодную бутылку «Граахер Домпробст» 64 года.

– Jawohl, Herr Oberst. [50]50
  Конечно, господин полковник (нем.).


[Закрыть]

– И до тех пор, пока я не услышу от вас мучительные вопли голода, – чуть ли не торжественно объявил Рафферти, поворачиваясь сначала к девушке, а пото́м к Вудсу, – позвольте мне самому делать наш заказ. Пить мы будем белое вино. Когда-то я знавал одного человека, который мог пить виски, запивая его красным вином, но он был законченным мазохистом и долго в этих краях не продержался.

– Ладно, бог с тобой, заказывай, – согласился Палмер.

– Прекрасно. – Он повернулся к метрдотелю. – Что ж, поскольку сегодня с деньгами, похоже, нет вопросов, можете начинать охлаждать две бутылки «Велнер Зонненур» 59 года и для начала принесите нам закусок. Только что-нибудь легкое, пожалуйста.

– Ganz richtig, Herr Oberst. Augenblicklich. [51]51
  Так точно, господин полковник. Сей момент (нем.).


[Закрыть]– Метрдотель, шевеля губами, лихорадочно записал все в свой маленький блокнот. – Официант принесет ваш заказ сразу же, как только вы дадите ему сигнал, Herr Oberst.

– Sehr gut. [52]52
  Прекрасно (нем.).


[Закрыть]

– Вам нужны музыканты, Herr Oberst?

– Да, естественно. – Рафферти жестом отпустил его, и метрдотель, слегка поклонившись, тут же удалился.

У Палмера было отчетливое ощущение, что здесь хорошо знали не только самого Джека Рафферти, но и его гастрономические пристрастия, желание всегда обедать под музыку. Поэтому практически сразу же после того, как им принесли «Граахер Домпробст», в зале появилось трио музыкантов – гитара, аккордеон и скрипка, которые для начала, видимо, специально для Рафферти сыграли известную композицию «На западной, на восточной стороне». Полковник, довольно улыбаясь, подпевал гитаристу. Когда они закончили, он громко объявил:

– Этот джентльмен из Чикаго.

Гитарист кивнул ему, и они начали исполнять мелодию с одноименным названием, но уже со словами. Палмер улыбнулся и сделал глоток охлажденного сухого вина. Бросив мимолетный взгляд на Элеонору, он заметил, что она смотрит на него со снисходительным видом. «Наверное, считает, что я получаю огромное удовольствие оттого, что лично для меня исполняют „Чикаго“», – подумал он.

«Я видел город, – пел гитарист. – Город моей жизни. Я видел, как мужчина танцует со своей любимой женщиной в Чикаго. Чикаго, Чикаго, Чикаго…»

Когда песня закончилась, Палмер громко зааплодировал, а затем сразу же объявил:

– А вот эта юная леди из Парижа.

Трио начало играть знаменитую песню Эллы Фитцджералд «Париж весною» еще до того, как Палмер успел договорить. Ему, признаться, эта игра начинала нравиться. Как только музыканты закончили эту мелодию, он поднял вверх один палец.

– Но ее долгое время там не было…

И трио немедленно заиграло «Последний раз, когда я была в Париже». Рафферти глубокомысленно кивнул.

– Да, ты схватываешь все на лету, Вуди-малыш. – И подмигнул гитаристу. – Он родился в Чикаго, но теперь живет в Нью-Йорке.

Музыкант покачал головой.

– Проклятый город. – И дал сигнал группе играть песню Бернстайна «Оторвемся в городе на всю катушку». Когда они закончили исполнение, Рафферти обратился к гитаристу:

– Возвращайтесь с «Fleisch und Kartoffeln», [53]53
  Мясо и картошка (нем.).


[Закрыть]хорошо?

– Хорошо, – ответил ему гитарист, уводя свою группу.

Палмер обратил внимание, что они уже заканчивают вторую бутылку «Домпробста».

– Вино на самом деле просто великолепно, – заметила Элеонора.

Часом позже, когда Вудс потягивал уже сладкое густое вино, до него донеслись отдаленные звуки того же самого трио, исполнявшего вальсы Штрауса где-то в другом зале погреба. Да, белые немецкие вина он явно переносит намного легче, чем белые французские. Особенно то, которое ему пришлось пить в Компьене. Хотя, с другой стороны, если бы он тогда вечером не отключился, то, возможно, ничего бы вообще не было. Не было бы Элеоноры, не было бы ее ласковых губ, не было бы тепла ее тела…

Он бросил на нее долгий взгляд. Полный любви, благодарности и… страстного желания. Хотя она всего этого не видела, поскольку на полном серьезе обсуждала с Рафферти вопрос о том, кто убил Кеннеди. Палмер невольно скривил лицо. Его всегда раздражало, когда вот такие вещи портили ему настроение. Они лишали его прекрасного ощущения душевного равновесия, которое ему очень хотелось сохранять как можно дольше.

– …Ни один из этих параноиков, которые видят заговоры под каждым кустом, – назидательным тоном говорил ей Рафферти. – И я первый готов признать, насколько странным все это выглядит со стороны, особенно для тех, кто совсем не понимает Америку. То есть, я хочу сказать, если бы эти двое убийц не были частью заговора, это означало бы, что в мире не осталось никакой логики, так ведь? А вот я, моя девочка, всегда утверждал и продолжаю утверждать: никакого заговора не было! Есть только печальный, весьма печальный факт, что вокруг нас полно сумасшедших, вроде Ли Освальда и Сирхана… Вижу, вы не верите мне. – Он обиженно покачал головой. – Да и с чего бы, я вас понимаю. Какого дьявола кто-то должен верить тому, что мы им говорим?

– Ну а почему тогда никому из безумцев так и не пришло в голову убить вашего президента Джонсона? Или, скажем, Никсона? – возразила ему Элеонора.

Рафферти пожал плечами.

– Я же говорил, ты не поверишь. Не поверишь, даже если я скажу, что они рисковали точно так же, как и Кеннеди. Этот дамоклов меч висит над каждым из них. Все дело в этой чертовой демократии. Поколение за поколением кормят одной и той же ложью, будто бы все люди равны, – что, само собой разумеется, совсем не так, – и рано или поздно какой-нибудь недоделанный психопат начинает думать, что он такой же, как президент Соединенных Штатов, и что он просто обязан доказать это делом. Еще бы, ведь об этом ему с утра до ночи твердили родители, учителя в школе…

Девушка резко откинулась назад, как будто ее ударили по лицу.

– Нет, этого просто не может быть!

– Может, еще как может, сладенькая ты наша, – уверенно заверил ее Джек. – Вся гниль в Америке именно из-за этой одной большой лжи. Прогнившие учителя в прогнивших школах. Продажные полицейские, продажные политики. Бандиты-бизнесмены и бизнесмены-бандиты. Тунеядцы, сосущие наши деньги из бюджета и благотворительных фондов. Зачем зарабатывать себе на жизнь, когда можно без труда получить все это от государства?! Там, где все созданы равными, пропадает стимул к достижению большего, не нужно стараться, достаточно успеть обмануть другого до того, как он обманул тебя.

– В жизни никогда не слышал, чтобы взрослый человек нес такую ахинею, – заметил Палмер. – За исключением последнего раза, когда я по твоему настоянию имел несчастье выслушивать бредовые речи твоих недоделанных анархистов. Ну и когда же мы дойдем до части, где владение собственностью тоже считается преступлением?

Рафферти хмыкнул и жестом подозвал официанта.

– Уберите отсюда лишнее, пока мы не начали швырять друг в друга тарелки.

– Значит, он говорил несерьезно? – спросила Элеонора.

– Нет, скорее, он серьезно не в себе, – ответил Палмер. – Джек типичный идеологический агент-провокатор. Если слушать его достаточно долго, можно в конце-концов самому оказаться в академии смешариков.

– Академии смешариков?

– В психушке, – с готовностью объяснил Рафферти.

Мужчины понимающе кивнули друг другу. Палмер налил всем еще понемногу.

– Но как он может? У него ведь степень доктора философии, – слегка изменившимся голосом поинтересовалась Элеонора, и Палмер впервые за все время их знакомства понял, что она, похоже, слегка перебрала.

– Вот-вот, и не забывайте об этом, – предостерег их полковник.

Элеонора встала.

– Простите. С вашего позволения, я пойду попудрю носик.

Оба мужчины не спускали глаз с ее шикарных ног, когда она вышла из-за стола и королевской походкой направилась в дамскую комнату.

– Да, тебе всегда нравились высокие и поджарые, Вуди, – задумчиво заметил Рафферти. – Кстати, как там Эдис и дети?

– Не знаю и отлично, в таком порядке тебя устраивает? – Палмер отпил из своего бокала. – Что ты думаешь о девушке?

– Она потрясающая. Теперь я буду мечтать о ней по меньшей мере ближайшие несколько месяцев.

– Я серьезно.

– Знаю, что серьезно. – Рафферти издал легкий смешок. – У тебя это написано на лице. Ошибиться просто невозможно. Мистер Ледяная-вода-в-жилах влюбился!

– А что если она нечто вроде привлеченного агента?

– Большинство из них такие.

– Джек, скажи, а тебя не шокируют мои слова?

Рафферти пожал плечами.

– Вуди, я пробыл здесь так долго, что иногда сам себя чувствую чертовым европейцем. А нас, поверь, шокировать далеко не так просто. Мне не известно даже, на кого она работает. Подозреваю, ты не знаешь этого тоже.

– В общем, нет. Но в конечном итоге, Джек, думаю, в данный момент это не стоит того, чтобы портить мне все удовольствие.

Полковник мрачно кивнул.

– Если бы ты был европейцем, как я, Вуди, это все равно не испортило бы тебе удовольствия, даже если бы ты узнал. Для чего, черт побери, мы рождены, как не для того, чтобы веселиться и получать удовольствие?.. Неужели эта девочка может серьезно тебе навредить?

– Не знаю. Пока не знаю.

– Конечно, если бы ты был все еще женат, они могли бы постараться подловить тебя на «клюковке»: откровенные фотографии, постельные сцены, ну и тому подобное. Страна шантажа.

– Мне уже приходилось там бывать, – сказал Палмер. – Пару лет назад. У них ничего не вышло.

– Естественно. С твоими-то деньгами… Ну а что, по-твоему, могло бы сработать?

– Подброшенные микрофильмы секретных документов, – осторожно предположил Палмер.

– Это точно, – согласился полковник и вздохнул. – Только если в них планы ядерных акций или чертежи боеголовок MIRV. [54]54
  Многоблочные головные части с последовательным прицельным разведением неуправляемых боевых блоков.


[Закрыть]

У Палмера было отчетливое ощущение, что Рафферти настроен не очень серьезно. Что ж, этого следовало ожидать. Джек оставался его другом, но в последнее время его уже вряд ли можно было считать человеком, с которым следовало бы делиться секретами. Значит, и говорить ему о микрофильмах, запрятанных в упаковке его рубашки, тоже вряд ли имеет смысл. Нет, пожалуй, лучше не сто́ит.

– Знаешь, Вуди, вообще-то тебя совсем нелегко загнать в угол, – продолжал Рафферти. – Ты слишком богат. Вот если бы ты зависел от зарплаты и к тому же был женат, тогда другое дело. Тогда они могли бы прижать тебя по полной программе.