Текст книги "Такая работа. Задержать на рассвете"

Автор книги: Леонид Словин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Леонид Словин
ЗАДЕРЖАТЬ НА РАССВЕТЕ
Повести

На конкурсе, проведенном Министерством охраны общественного порядка РСФСР и Союзом писателей РСФСР на лучшее произведение о советской милиции, повесть «Такая работа» была удостоена второй премии.

ТАКАЯ РАБОТА

Глава 1. Дежурство в пятницу

1

Приняв дежурство, он удобно расположился за столом, убрал лишние бумаги и выключил репродуктор.

…Тот, кто заступает дежурить по городу в пятницу, – в субботу и воскресенье отдыхает. Если ничего не случится. Все остальные работники розыска отдыхают после дежурства всего один день.

И уже не раз старший лейтенант милиции Андрей Мартынов проводит субботы и воскресенья дома. По субботам он ходит с Ольгой в кино или на концерты, а по воскресеньям учит своего Игорешку играть в футбол.

Они берут мяч, флягу со сладкой водой, «Огонек», бутерброды и с самого утра отправляются в Заречный парк, на дальнюю боковую аллею. Если Игорешке удается не упасть при разбеге, мяч от его удара летит довольно далеко.

Поупражнявшись в футболе, они подкрепляются бутербродами. Игорешка начинает листать «Огонек», а Андрей дремлет на скамейке, пока не придет Ольга.

– Папа! – обычно не выдерживает Игорешка. – Ну, расскажи мне историю! Лучше расскажи сказку! Расскажи мне «Аленький цветочек»!

– Я забыл «Аленький цветочек». Почитай журнал…

– Хорошо, – сразу соглашается Игорешка, – я буду читать журнал, а ты рассказывай мне, как мы поедем в отпуск.

– Рано утром, – не открывая глаз, нудно начинает Андрей, – мы выйдем из поезда на маленьком полустанке. Поезд сразу уйдет, а мы останемся одни у подножья гор. Седые вершины, изрытые ущельями, будут висеть над нашими головами. – Постепенно Андрей сам увлекается своим повествованием, и голос его приобретает обычную силу. – В ущельях еще будет туман, а верхушки гор будут чуть подрумянены восходящим солнцем. Рядом с нами будут стоять стройные кипарисы, а у наших ног будет море. Утром оно тихое, голубое и прозрачное, прибоя совсем нет, только брызги, как маленькие хрусталики или ледышки…

– Да?! – веря и сомневаясь, кричит Игорешка. – И дядя Игорь Ратанов с нами поедет?

– И дядя Игорь.

– И дядя Алик Тамулис?

– И Тамулис. Весь уголовный розыск. Все закроем и поедем.

– Правда?! – кричит Игорешка, и в голосе его звучит радостное удивление.

Андрей открывает глаза и смотрит на худенького восторженного человечка, присевшего на корточки у его ног.

Июнь стоит сухой и жаркий, но зной не пробивается на скамью сквозь успевшие уже отрасти ветви деревьев. Плотной стеной высится кустарник. Близко и горячо пахнет полевыми цветами.

– Еще пара воскресных тренировок, – серьезно обещает Андрей, – и буду рекомендовать тебя в областную команду «Динамо».

…Да, тот, кто дежурит в пятницу, гуляет два дня. И это, черт возьми, в июне совсем не плохо!

Высокий, плечистый человек подымается над столом, приглаживает руками длинные русые волосы, улыбается своим мыслям.

Стоило ему подняться, как сразу же, словно разбуженные, начинают звонить телефоны, пищит рация. Мартынов садится на место, отвечает, спрашивает, записывает, распоряжается дежурным нарядом. Спокойно, весело, быстро.

С тех пор как пять лет назад выпускники юридического факультета МГУ Мартынов и Ратанов переступили порог горотдела милиции, никто не видел, чтобы Мартынов нервничал, терял хладнокровие, злился.

– Товарищ дежурный! Не зарегистрировано сегодня по городу несчастных случаев? Отец ушел в магазин и пропал… Пожилой он, сердце больное… Ничего нет?

– Товарищ дежурный! Примите телефонограмму.

Прошу принять срочные меры розыска преступника, совершившего ограбление в ночь на двадцать шестое июня сего года в районе лесного массива станции. Приметы преступника: а вид тридцати пяти – тридцати шести лет… роста ниже среднего…

– Ушел из дому мальчик. К кому здесь обратиться? Хотел с другом поступать в мореходное… Вот его фото.

– Розыск преступников по сводке-ориентировке 172/12 прекратить в связи с задержанием разыскиваемых. Повторяю: розыск…

Улучив свободную минуту, Мартынов звонит по телефону в соседний кабинет.

– Товарищ Тамулис, зайдите к дежурному!

Молодой выпускник Каунасской школы милиции Альгис Тамулис за весь год дежурил по пятницам не более двух-трех раз – «еще не заслужил». Кроме того, его жена была в отъезде, а таких мужей в гор-отделе «прижимали».

Положив трубку, Тамулис вздохнул: если бы он срочно понадобился дежурному, тот просто стукнул бы ладонью в стену или крикнул в коридор: «Алик, зайди!»

И все же не идти на вызов дежурного нельзя.

– Товарищ лейтенант, получите почту.

Перед Мартыновым лежала справка из гороно, надобность в которой отпала еще в прошлом месяце.

– Отрываешь от дела, Андрей! Секретарю не мог отдать…

– Пререкания, товарищ лейтенант, – сказал Мартынов, – не знаете правил прохождения службы!

Он с секунду выжидательно-укоризненно смотрел на Тамулиса, затем преувеличенно устало и безнадежно махнул рукой:

– Позор, товарищ Тамулис. Скажите вашему начальнику– капитану Ратанову, чтобы он послал вас мыть полы в ОБХСС. Я позвоню туда. Идите.

Тамулис хотел сказать что-нибудь ехидное, но, встретившись глазами с Мартыновым и поняв, что тот будет играть роль ревностного служаки до конца, без всякой угрозы пробормотал:

– Ничего, старик, в понедельник ты у меня тоже побегаешь!

Когда дверь за Тамулисом захлопнулась, Мартынов с минуту раздумывал, потом снял трубку и вызвал буфетчицу:

– Говорит дежурный по отделу. Прошу оставить что-нибудь от обеда нашему комиссару милиции Тамулису, если они опять запоздают к обеду…

– Так ведь ваш комиссар каждый день опаздывает.

Тамулис действительно приходит в буфет последним, когда там ничего уже нет, кроме конфитюра и дорогих шоколадных конфет, садится у окна и ест всегда медленно, без аппетита – его мысли вечно витают где-то далеко. И, глядя на его безучастные близорукие глаза, голубеющие под белесыми бровями, буфетчица всегда недовольно морщится и стучит пустыми кастрюлями.

– Пойми, Тонечка, – сказал Мартынов, – я не могу допустить, чтобы в мое дежурство оперативники ходили голодными.

– Ладно. Я оставлю ему шницель.

– Хорошо. А мне, как всегда, спаржу и филе из мяса молодого бизона…

Но уже через час Мартынову опять стало не до шуток: дважды пришлось самому выезжать с опергруппой на вызовы; отделения просили машины, и Андрей разыскивал их по рации на всех дорогах. Из служебного собаководства сообщили, что заболел Карат, и его проводник слезно молил привезти к Карату кого-нибудь из специалистов ветеринарного института, «желательно с ученым званием».

Андрей уже трижды вызывал к себе Тамулиса и другого оперативника, Германа Баркова, – не по телефону, а просто стуком кулака в стену, – и посылал их то на пристань, то к фабрике «X Октябрь», то в Центральный универмаг.

Все чаще и настойчивее звонили телефоны:

– Третий пост просил машину…

– Вышлите наряд по адресу…

– Дружинниками задержаны…

– Докладывает сержант Кириллов…

– Примите меры… рост… телосложение… Ответ телеграфируйте. Кто принял?

Уже стемнело, когда Тамулис устало и тяжело, с папкой в руках вышел на крыльцо. Мартынов собирался куда-то ехать и стоял во дворе у дежурной машины. Настроение у него, как всегда, было приподнятое: большая половина дежурства была уже позади.

– Славно поработали – хорошо отдохнем! – крикнул он Альгису. – А вам не кажется, товарищ Тамулис, что некоторые выпускники каунасской школы йогов имеют к концу работы несколько измученный вид?

– Острить изволите-с? – полюбопытствовал Тамулис.

Дежурное помещение – сердце милиции.

Это сердце стучит быстро и медленно, ритмично или неритмично, тоны его то чисты, то пугают шумом, иногда кажется, что оно не выдержит нагрузки и вот-вот выскочит из груди, – но оно никогда не останавливается, это сердце, и бьется в любое время дня и ночи.

Телефоны в дежурной комнате милиции, как чуткие сейсмические приборы, регистрируют малейшие, не ощущаемые непосвященными «подземные толчки» городской жизни. Они почти беспрерывно звонят примерно до часа ночи, потом умолкают и пробуждаются лишь для того, чтобы сообщить о неожиданном и важном.

Дежурный всю ночь что-то пишет, его помощник сидит у коммутатора оперативной связи и пьет чай на постеленной у аппарата газете. В машинах дремлют шоферы. Из питомника служебного собаководства иногда раздается звонкий лай и металлический лязг.

В дежурке открывают окна, и в комнату врывается свежий ночной ветер.

Шумят во дворе освещенные прожекторами тополя.

Дежурный на миг перестает писать и поднимает голову.

Тревожный ночной ветер. Он чем-то близок дежурным. Он тоже не спит по ночам. Он тоже хозяин уснувшего города.

2

Мартынов умер перед рассветом, не приходя в сознание. Ни операция, ни переливание крови результатов не дали. Права оказалась высокая пожилая санитарка «Скорой помощи», которая еще ночью, взглянув на заострившееся, пожелтевшее лицо Андрея, когда его вносили в машину, сказала громко и безапелляционно: «Этот до утра не дотянет».

И Андрей не дотянул. Но еще пока он тянул, пока его большие, сильные руки судорожно мяли серое шершавое одеяло, пока вокруг него суетились врачи, и еще до того, как его койку выкатили в коридор, у белого приземистого здания приемного покоя собрались оперативники.

Ночь была темная, и каждый, кто подходил к больнице, как будто выныривал из плотного, густого мрака, в котором тонули больничные корпуса и высокие, потрескивающие в темноте деревья старого парка.

В низкой, ярко освещенной комнате на белой больничной скамье бледная, с остановившимися, побелевшими от ужаса глазами сидела Ольга Мартынова. Она не плакала. Она смотрела не отрываясь в одну точку, как будто на расстоянии, через стену внушала что-то тем, кто был в это время в операционной. Вокруг нее появлялись знакомые и незнакомые ей люди и неловко склоняли головы перед ее горем. Побыв несколько минут в приемном покое, они выходили на улицу, садились в машину.

В коробе «газика» было темно, время от времени то в одном, то в другом углу вспыхивали светлячки папирос. Только Тамулис стоял снаружи, тихо постукивая рукояткой фонаря по железной стенке кузова. Стук гулко отдавался в темном коробе, и оттуда негромко, но зло крикнули: «Прекрати же стучать!»

Внезапно в темной аллее вспыхнули неяркие огоньки подфарников – приехал начальник областного управления. Коренастый, седой, держа генеральскую фуражку в руке, Дед быстро прошел по тропинке вместе с главным хирургом области. Навстречу ему из больницы вышел начальник уголовного розыска Ратанов, козырнул, отошел в сторону. Увидев его, шофер «газика» включил зажигание.

Машина шла быстро, и людей в кузове потряхивало и бросало друг к другу.

– Внимание! – с усилием сказал Ратанов, когда они выехали на проспект. – Пока известно следующее: в 0.30 – 0.40 сторож промтоварной палатки, что на углу Смежного, видел двух людей, показавшихся ему подозрительными. Об этом он позвонил в гор-отдел. Мартынов с милиционером выехали к палатке. Ничего подозрительного они не заметили. В 0.50 – 0.55 Андрей позвонил помощнику. Тот просил подобрать пьяного у сквера на Даличской. Андрей отправил милиционера с машиной за пьяным, а сам остался ждать у палатки. В это время сторож – его сейчас допрашивают – пошел на другой объект…

Машину резко тряхнуло, шофер виновато чертыхнулся.

– Милиционер подобрал пьяного – оказалось, что он живет недалеко, – и завез его домой. Когда машина вернулась на Смежный, Андрея у палатки не было. Решили, что он уехал на попутной машине, и вернулись в отдел. Это было в 1.40. А в 1.50 из «Скорой помощи» сообщили о вызове на Смежный переулок к дому одиннадцать. От промтоварной палатки это метрах в двухстах… Район недавно застроенный, необжитый.

Ровесник Мартынова Ратанов казался старше своих лет благодаря умению во всех непредвиденных, даже трагических обстоятельствах выглядеть спокойнее и суше, чем был на самом деле. И сейчас, сидя рядом с шофером, узколицый, подтянутый, с незажженной сигаретой в руке, он всем своим видом показывал, что ничто не помешает ему вести розыск преступников объективно и беспристрастно, как велит закон. В другой руке Ратанов бесцельно сжимал пустой спичечный коробок.

– Какие раны? – спросил кто-то.

– Одна ножевая, слева по горлу. И еще ссадины. Возможно, получены при падении.

– А кто его обнаружил?

– Муж и жена возвращались домой… Они нас ждут на углу Кировской…

Шофер притормозил на углу, принимая в машину свидетелей. Женщина сразу закашлялась, и Ратанов попросил не курить. Еще несколько минут они ехали быстро, потом машина свернула в Смежный и пошла медленно. Оперативники, согнувшись, припали к окнам.

Промтоварная палатка на углу. Неширокая асфальтированная улица. Застывшие в сонном оцепенении маленькие домики. Еще несколько десятков метров – и корпуса новой застройки. Пятиэтажный корпус, молчаливый, словно пустой, с темными витринами нового, еще не открытого универмага. За корпусом виднелся пустырь, груды строительного мусора.

Пока они ехали, небо начало светлеть.

– Здесь, – сказала женщина. Ее муж тихо кашлянул.

«Газик» остановился.

У стены дома сидели на корточках несколько человек– эксперты, следователь… Поодаль, не приближаясь к машинам, стояла большая группа жителей дома. Ратанов успел заметить бурые, еще свежие пятна на влажном асфальте у самого угла дома, обернулся к свидетелям.

Подошедшая к машине полная молодая женщина, кутаясь в пуховый платок и часто передергивая плечами, как от озноба, торопливо заговорила:

– Вон гам он лежал. И стонал. А у нас видите как: на этой стороне дома ни подъездов, ни окон. Мы и не знали. Никто. Я услышала только, как мужчина с женщиной закричали. И мой муж тогда побежал звонить. Это ведь уже второй случай – с девушки здесь хотели часы снять…

Мужчина, приехавший вместе с женой на машине, тронул Ратанова за рукав:

– Мы с женой вот здесь шли. От ее брата, к нему дочь приехала из Москвы. Она в медицинском учится. Ну, посидели мы у него. Идем мы, а жена еще мне и говорит: «Ух, темень какая!»

Жена перебила его:

– Я оступилась как раз…

– Да, оступилась она. Ну вот…

Ратанов молчал – таких вот свидетелей перебивать бесполезно.

– Слышу, стонет кто-то. Так: «О-о-о-о! О-о-о-о!» Жена моя как закричит: «Вань, здесь человека убили! Подай, – говорит, – голос!» Я и начал народ подзывать, а жена к нему нагнулась…

– Ничего он вам не сказал?

– Ничего такого не сказал. Нет. Один раз вроде как, извините, выругался… Вроде бы «черт» сказал… Я так понял.

– А я слышала, как «чернь»… И еще говорит: «сыночек», «сыночек»… У меня так сердце и…

Ратанов хотел прикурить, но вдруг замер на секунду, впился глазами в этикетку на спичечном коробке, в странную, далекую от него надпись: «Не применяйте паяльных ламп при отогревании замерзших труб».

Женщина вынула платок, поднесла к глазам. Капитан отвернулся, отошел за угол дома, к своим. Следователь прокуратуры составлял схему места происшествия. Это был Карамышев, молодой, рано полысевший брюнет с черными цыганскими глазами. Он молча мигнул Ратанову и снова нагнулся к планшету. Из-за его плеча Ратанов увидел на бумаге большой прямоугольник – дом одиннадцать – и маленький неумелый рисунок, изображавший распластанного на земле человечка. Стрелки указывали расстояния, вход в корпус, в магазин, на кусты около дома и на бетонированный колодец подвального помещения, закрытый сверху решеткой.

Ратанов отошел от Карамышева к колодцу, взялся за решетку. Она подалась, ржаво и громко заскрипев. Неглубокая прямоугольная яма была пуста. Увидев, что начальник держит решетку, подошедший старший оперуполномоченный Гуреев, небольшого роста, медлительный, но цепкий, опытный, обычно предпочитающий давать советы, нежели делать самому, с красным от полнокровия лицом и короткими черными усиками – он их то отпускал, то снова сбривал, – тяжело спрыгнув вниз, пододвинулся к заколоченному окну подвала, подергал доски.

– Порядок. Ничего не тронуто. Заколочено на совесть. – Голос Гуреева неожиданно изменился. – Дед приехал.

От машин по направлению к корпусу шли начальник управления и областной прокурор. Прокурор что-то быстро на ходу говорил генералу. Ратанов направился к ним.

В машине затрещала рация.

– «Енисей-2», «Енисей-2», я «Ангара», как меня слышите? Прием, – монотонно заговорила трубка.

– «Ангара», я «Енисей-2», я «Енисей-2», слышу вас хорошо. Прием, – ответил Ратанов.

– «Третий»… 15… 32…

«Третьим» в эти сутки после генерала и дежурного по управлению был Мартынов, дежурный по горотделу.

– 32,– повторил Ратанов, – вас понял.

И все поняли и молча сняли фуражки. Потому что дежурный по управлению сообщил о смерти Андрея.

В половине седьмого у генерала началось оперативное совещание. За столом сидели несколько работников прокуратуры и уголовного розыска. Из гор-отдела были только начальник милиции полковник Альгин и Ратанов.

Генерал по привычке сидел за столом чуть боком, хмурый, расстроенный, и, не меняя позы, поворачивал седую голову к каждому, кто решался высказаться. Мало знавшие генерала могли быть легко введены в заблуждение относительно его характера, глядя на маленькие острые зрачки под большими, набухшими веками, на то, как он, слушая, нетерпеливо постукивает карандашом по столу и, не заботясь о производимом им впечатлении, внезапно смотрит на кого-нибудь долго и бесцеремонно, как будто видит впервые.

Он слушал молча и никого не перебивал: докладывались только факты – то, что стало известно из первых допросов, из осмотра места происшествия. Перед обсуждением возможных версий генерал негромко постучал карандашом по столу.

– Первый вопрос: кто непосредственно поведет розыскное дело? Возьмет всю ответственность за раскрытие преступления на себя и будет вести дело до конца, не отвлекаясь другими делами?

– Альгин?.. – полувопросительно сказал его заместитель.

Все замолчали.

В каждом коллективе обязательно есть один или несколько человек, на плечи которые ложатся самые трудные и ответственные поручения. Добросовестное отношение к делу, серьезность и опыт этих людей служат гарантией успеха, а в случае неудачи с них всегда можно спросить в полном объеме, без скидок на трудность задания, на «объективные условия». Им легко поручать, потому что они не пытаются увильнуть от заданий, не жалуются и не сетуют.

Таким работником в управлении был начальник горотдела милиции полковник Альгин.

Альгин не удивился, услышав свою фамилию. Еще ночью, узнав о преступлении, он понял, что так будет, и теперь заранее задумывался над тем, как подготовить жену и начальника медсанчасти к тому, что их планам отправки его на лечение не суждено будет сбыться.

– У Альгина и так весь горотдел на руках, – сказал генерал, – депутатские обязанности… Ему и без того тяжело, тем более сейчас, когда его заместитель Шальнов в отпуске.

Шальнов готовился к экзаменам в Высшую школу милиции.

– Можно было бы отозвать…

Генерал не ответил.

– Какие еще есть предложения?

В комнате снова стало тихо.

Ратанов почувствовал на себе взгляд Альгина и, словно только и ждал этого сигнала, встал.

– Если мне доверят…

Все молча посмотрели на Ратанова.

– У меня сейчас ничего такого серьезного нет, – с расстановкой сказал майор Веретенников, старший оперативный уполномоченный управления, закрепленный за городским отделом милиции, невысокий, в закрытом наглухо синем кителе.

– Итак, – сказал через минуту своим ровным, спокойным голосом генерал, – дело поведет товарищ Ратанов. В помощь ему от управления выделяется товарищ Веретенников. Если Шальнов может без ущерба оторвать несколько дней от подготовки к экзаменам, пусть он на первых порах поможет Ратанову и Веретенникову… Переходим ко второму вопросу – о версиях. Слово старшему следователю прокуратуры области товарищу Карамышеву.

– Первая версия, – поблескивая своими черными глазами, сидя, начал Карамышев, – должна быть связана с сообщением сторожа. Не исключено, что после ухода сторожа Мартынов решил сам осмотреть переулок и обнаружил тех двоих, что подходили к палатке. При преследовании Мартынов, возможно, упустил одного из преступников, позволил ему зайти с тыла. Затем последовало внезапное нападение…

– Могли ли неизвестные, убежав от палатки в другую сторону, попасть к одиннадцатому дому на Смежный? – спросил кто-то.

– Могли. – Карамышев обернулся, отыскивая глазами того, кто подал реплику. – Дом номер одиннадцать – крайний в застройке, к нему ведут подходы со всех сторон. Представьте себе: убежав от сторожа, преступники вышли дворами на Смежный и снова подошли к палатке, но уже с другой стороны. Навстречу им от палатки мог идти Мартынов. Неизвестные повернули назад, Мартынов – за ними…

– Мартынов вытащил бы пистолет, – сказал Веретенников. Это он подал первую реплику Карамышеву.

– Мартынов мог и не браться за оружие, – сказал Альгин. – Это исключительно смелый человек, спортсмен, физически хорошо подготовленный. Он не раз задерживал в одиночку очень сильных преступников.

– Вот и дозадерживался, – тихо, чтобы не слышал генерал, буркнул Веретенников, – сына сиротой оставил и всем задал дел.

Генерал услышал его.

– Ваше мнение, товарищ Веретенников?

– Стало известно, что этот случай не первый у дома номер одиннадцать. Несколько дней тому назад, товарищ генерал, на этом же месте пытались ограбить девушку. Кто у нас еще может заниматься ограблениями? Маменькины сынки, начитавшиеся разных книг и насмотревшиеся всяких заграничных фильмов…

– Я дал команду срочно проверить, не завозились ли ночью товары в универмаг, который там открывается на первом этаже, – сказал Альгин, – в одиннадцать часов нам дадут официальную справку.

– Ничего упускать нельзя, – сказал заместитель начальника управления. Его большая львиная голова возвышалась над всеми. – Распыляться не надо, но все это учесть… Может, нам все-таки Веретенникова сделать ответственным, товарищ генерал?.

Генерал несколько секунд молчал.

– Не одному Гомеру есть место среди поэтов. – Он повернулся к Альгину всем туловищем. – Распорядитесь, чтобы Ратанову придали людей и машины, чтобы он ни в чем не испытывал недостатка.

3

Тамулис работал в уголовном розыске недавно. Его первое дело было совсем заурядным: кража бензопилы с молокозавода К тому же оно было и бесперспективным. Единственный подозреваемый в преступлении – некто Зарцев – хорошо знал, что, кроме предположений, улик у Тамулиса нет, и поэтому наглел с каждым допросом. Он просто издевался над Тамулисом.

– Как вам хорошо известно, Зарцев, – каждый раз бесстрастно начинал Тамулис, – преступник, похитивший бензопилу, перерезал дужку замка на двери склада при помощи сварочного аппарата. Вы работали на строительстве молокозавода, имели доступ к сварочному аппарату, и у вас на следующий день после кражи были сильно воспалены глаза. Чем вы можете это объяснить?

– Соринка в глаз попала…

К этому времени Тамулис проработал в отделении около двух недель, худой, нескладный, в больших очках, оставивших красный непроходящий шрам на его переносице.

– Но у вас, Зарцев, были воспалены оба глаза…

– Правильно. Мне в оба глаза попали соринки – ветер был сильный. По-вашему, такого не бывает, товарищ начальник?

И Зарцев смотрел на него с любопытством, наслаждаясь своей неуязвимостью.

Тамулис не сдавался:

– Но у вас глаза болели продолжительное время. Так от соринок не бывает. И почему вы не обратились к врачу?

– Знаешь, начальник… – Зарцев закидывал ногу на ногу, закуривал без разрешения и бросал мятую пачку «Памира» на стол к Тамулису. – Чего не бывает… Если по каждому пустяку начнем мы с тобой к врачу бегать…

Они встречались почти ежедневно. И эти встречи вскоре стали дежурной темой острот всего отделения уголовного розыска.

– Брось ты пока этого Зарцева, – посоветовал Тамулису майор Гуреев, – мы его на другом деле возьмем. Весь народ смеется…

Но, как выяснилось, Тамулис не умел бросать начатое. На его столе появились брошюры по электросварке и учебник офтальмологии, а Зарцева он направил для осмотра к лучшему окулисту города.

Специалист ничем не мог помочь Тамулису – слишком много дней прошло со дня травмы. Зато Зарцеву он выписал очки. Когда Зарцев появился в горотделе милиции в массивных дымчатых очках, обычная невозмутимость Тамулиса его оставила, Он молча отметил Зарцеву повестку, не спеша засунул бумаги в сейф и, покусывая ногти, направился к начальнику горотдела милиции. Гуреев, с которым Тамулис работал тогда в одном кабинете, поднял голову и проводил его долгим сочувственным взглядом.

Он, Гуреев, считал, что уголовный розыск не для Тамулиса, и при случае не раз высказывал свою точку зрения заместителю Альгина майору Шальнову. Сегодня, видать, понял это и сам Тамулис.

«Похитрее надо, потоньше, в обход, а если взялся за допрос, так чтобы чувствовалось, что мужчина допрашивает, а не сосунок!» Гуреев отложил авторучку и с удовольствием напряг мышцы локтевого сустава: он увлекался туризмом, отпуск обычно брал зимой, чтобы играть в хоккей, и на людей неразвитых физически, независимо от их должности и звания, смотрел свысока.

В этот час Альгин был занят. Тамулис присел в приемной. Здесь среди обычных посетителей его увидел Андрей Мартынов. Он бесцеремонно потащил его к себе и заставил рассказать всю историю с Зарцевым, с окулистом, со злосчастными очками.

В тот же день Ратанов приказал Тамулису временно оставить свои дела и вместе с Мартыновым заняться раскрытием дерзких ночных краж, совершаемых через открытые окна. Тамулис дежурил с Мартыновым ночью на улицах, сидел в засадах, ездил на задержания.

Поиски ночных воришек продолжались около месяца. За это время Тамулис успел не раз побывать у Мартынова дома, а потом и вовсе зачастил к старшему оперу: его Ирина жила в это время в Каунасе, у мамы, ожидая появления на свет маленького продолжателя рода Тамулисов.

Ночные воришки были пойманы. Появились похитители велосипедов. И все-таки Тамулис не забывал свое первое дело. Месяца через два, узнав, что Зарцев брал краткосрочный отпуск и ездил в деревню, Тамулис тоже отпросился у Ратанова на два дня, провел их где-то между Лукоянихой и Барбешками и на третий день, смущенный, измученный и с ног до головы перепачканный глиной, притащил в кабинет Альгина похищенную на молокозаводе пилу. Зарцев был арестован.

Оперативники признали Тамулиса.

Тамулис попал в группу Гуреева, занимавшуюся поиском свидетелей в районе убийства. Кроме него и Гуреева, в эту группу входило несколько участковых уполномоченных.

Свидетели, которых они должны были найти, по мысли Ратанова, могли помочь если не в прямом розыске преступников, то хотя бы в выработке правильной версии.

– Человек, – пояснял свою мысль Ратанов, – проходивший по Смежному около часа ночи и не видевший на улице никого, свидетельствует уже о времени появления преступников. Значит, они не находились там заранее, пришли позже. Это тоже важно. Ну, я не говорю, как нам важно найти человека, который сам, своими глазами видел преступников… Им, например, может оказаться какой-нибудь юноша, стоявший этой ночью на крыльце с девушкой…

Тамулису достались первый квартал Кировской и четная сторона Смежного переулка.

Он подошел к угловому дому и остановился. Каждый, кому приходилось в жизни искать, всегда хоть чуточку надеялся на случайную, сумасшедшую удачу. А если твоя профессия в том и состоит, чтобы искать, то вера в счастливый случай становится твоим спутником и твоим врагом.

Тамулису открыла дверь женщина в пенсне. Они с мужем только сегодня утром приехали московским из Коктебеля.

Тамулис пошел в угловой дом.

В доме было много квартир. В них жили и добрые, словоохотливые мамаши, и люди, торопившиеся поскорее закрыть двери, и мальчишки, у которых от вопросов Тамулиса загорались глаза. Но никто из них ничего не мог сказать о случае на Смежном.

У парикмахерской Тамулис встретил Гуреева.

– Как? – с надеждой спросил Тамулис.

Гуреев только махнул рукой. Он успел побриться и выглядел, как всегда, чуть тяжеловатым, опытным, солидным.

«Почему я не люблю Гуреева?» – подумал Тамулис.

4

Уже с первых часов после убийства Мартынова в городской отдел милиции стали звонить люди, желавшие помочь в розыске преступников. Проверкой этих сигналов занималась вторая оперативная группа. Эта группа должна была опросить всех ножных сторожей, проверить сообщения, поступавшие от работников ОРУД – ГАИ и других служб.

Руководил ею молодой ленинградец Герман Барков, другой опекун и товарищ Тамулиса, высокий, черноволосый, с неожиданными на мягком смуглом лице насмешливыми голубыми глазами, славившийся необыкновенной преданностью работе. Один из тех, кого в шутку, но с оттенком уважения называют обычно фанатиками.

Со времени совершения преступления самого Баркова никто в отделе, кроме Ратанова, не видал и не знал, где он находится, от него время от времени только доходили телефонные звонки, то обнадеживающие, то полные разочарования.

– Я не верю в счастливую случайность, – внушал ему по телефону Ратанов, – и ты тоже не верь. Нас выручит только кропотливый, методичный труд…

Но примерно в одиннадцать дня Барков снова позвонил и предупредил, что сейчас приедет с очень важным для дела свидетелем.

Вскоре он действительно появился в отделе с высоким молодым человеком в гражданском костюме и пыльных, давно не видевших щетки сапогах. Обычно насмешливый и бесцеремонный, Барков на этот раз шел позади своего молодого спутника, заботливо, хотя и несколько угрюмо, открывая перед ним двери и пропуская впереди себя.

После того как они прошли в кабинет Ратанова, никто из остававшихся в здании работников розыска не мог спокойно заниматься своими делами. То один, то другой из них, прислушиваясь, выходил в коридор, а проходя в дежурную часть, замедлял шаги перед кабинетом Ратанова. Каждую минуту можно было ждать начала активных наступательных действий.

Прибывший с Барковым оказался конюхом ипподрома. Ночью, возвращаясь на работу «с обеда», он видел двоих ребят, направлявшихся, как и он, в конец проспекта. Сначала он не обратил на них внимания и даже хотел обогнать, но потом очень заинтересовался, услышав, что они говорят о каких-то весьма непрочных замках, снять которые не представляет никакой трудности. Не зная, имеет ли отношение их разговор к замкам на ипподроме, он прислушался, однако речь шла о какой-то палатке. Вскоре ребята зашли в средний подъезд дома № 126 по проспекту, а он пошел дальше: их, конюхов, тоже, бывает, проверяет в ночное время начальство…

– Два высоких парня, – присовокупил он напоследок, – верзилы, повыше меня…

– В какое время это было? – спросил Ратанов.

– Думаю, что было половина второго.