Текст книги "Приключения 1971"
Автор книги: Леонид Словин
Соавторы: Глеб Голубев,Сергей Жемайтис,Алексей Азаров,Алексей Леонтьев,Юлий Файбышенко,Владислав Кудрявцев,Юрий Авдеенко,Владимир Караханов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)
Но долго проделывать это украдкой на корабле, где все друг у друга на виду, конечно, невозможно. Отправившись за очередной порцией сокровищ, пройдохи заметили, что за ними следят, и поспешили запутать следы. Но вечером матросы ворвались к ним в каюту и потребовали честного дележа, дав Бутлеру и его компаньону ночь на размышление.
– Хитрецы, – рассказывал дальше Волошин, – использовали эту ночь для того, чтобы бежать с корабля. Они потихоньку спустили шлюпку, доплыли до берега и скрылись в джунглях. Матросы разделили между собой то, что нашли в капитанской каюте, подняли паруса и отплыли от проклятого острова, оставив беглецов доживать здесь век Робинзонами с богатейшим, но – увы! – совершенно бесполезным в первобытной глуши кладом.
Однако Бутлеру опять удивительно повезло. Побыл он Робинзоном совсем недолго. Всего через месяц к острову в поисках пресной воды и свежей дичины подошла американская китобойная шхуна. Ее случайно завлекла в здешние воды погоня за кашалотами. На берегу моряков поджидал исхудавший человек в лохмотьях. Это был капитан Бутлер. Он рассказал, будто команда его брига взбунтовалась, высадила его на этом пустынном острове, а сама захватила корабль и скрылась. О сокровищах Бутлер, разумеется, не упоминал – как и о том, куда девался его компаньон.
Китобои помогли Бутлеру добраться до родной гавани, где он на те деньги, что выручил за крохи сокровищ, которые смог украдкой, не вызывая подозрения своих спасителей, вывезти с острова в карманах, начал снаряжать новую экспедицию на Абсит.
Но не успел, – сочувственно произнес Сергей Сергеевич и даже вздохнул. – Его свалила болезнь и уже не дала подняться. Перед смертью он рассказал о кладе нескольким своим родственникам и передал им заветную карту. Родственники перессорились, тайна клада сдала постепенно известна многим жителям городка. И карт вдруг уже оказалось несколько, причем все разные. Есть весьма веские подозрения, что путаница началась уже с самого начала: умирающий Иеремия Бенсон, видимо, надул своего компаньона и подсунул ему неверную карту...
– Но ведь вы говорили, будто этот его компаньон – Бутлер, кажется? – нашел клад по карте, которая ему досталась после смерти Иеремии? – услышали мы размеренный голос Аркадия Платоновича и переглянулись: неужели и наш капитан тоже увлекся рассказом Волошина?!
– Есть мнение, что карта была все-таки фальшивой, а Бутлер с Касселем наткнулись по счастливой случайности на какой-то другой клад, – пояснил Сергей Сергеевич. – Так что история сокровищ Кито запуталась уже совершенно. Известно лишь, что никто пока не мог похвастать, будто добрался до главного клада, хотя пробовало счастья немало искателей и многие сложили здесь головы, приумножив зловещую славу острова «Не дай бог!».
– Далеко мы пройдем от него? – спросил я.
– В шести милях, я же говорил, – ответил капитан.
– Далеко. Жалко, ничего не увидишь даже в бинокль, – огорчился механик.
– А если подойти поближе?
Эта мысль всем понравилась, и мы начали упрашивать капитана:
– Аркадий Платонович, давайте подойдем поближе!
– В самом деле, что вам стоит чуть-чуть изменить курс.
– Товарищ капитан!
Похоже, романтическая история, рассказанная Волошиным, всех захватила.
– Да зачем вам это нужно? – недоумевал капитан. – Ничего там нет интересного, голые скалы. И подойдем мы к нему уже в сумерках, темно будет, ничего не увидишь.
– Ну все-таки! – наседали мы.
– Такой остров! И ведь никогда больше наверняка не будет шансов попасть сюда...
– Хоть несколько снимочков сделаем!
Аркадий Платонович только успевал поворачивать то в одну сторону, то в другую мощную, багровую шею, туго стянутую воротничком. Со своим круглым добродушным лицом и высоко приподнятыми белесыми бровями, придававшими ему удивленное выражение, он сейчас забавно напоминал филина, пытающегося отбиться от напавшей на него среди бела дня стаи крикливых ворон. Я посочувствовал капитану, но тоже не преминул атаковать его:
– И для печати эти снимки будут очень интересны, Аркадий Платонович. Ведь уникальные! Вы подумайте: ни один советский корреспондент еще на острове не бывал.
Мой расчет был точен: к прессе Аркадий Платонович относится с каким-то пугливым уважением (я подозреваю, что какой-нибудь журналист однажды причинил ему немало хлопот...)
– Но ведь вы же не будете высаживаться! – попробовал отбиться капитан, но тут же безнадежно махнул рукой, вытер белоснежным платком взмокший затылок, позвонил на мостик и приказал вахтенному штурману изменить курс так, чтобы пройти поближе к острову Абсит.
– В пределах безопасности, прикиньте там по карте. И в лоцию загляните! – добавил он.
Вахтенный, видимо, довольно живо выразил недоумение, потому что капитан, побагровев, оборвал его: – Выполняйте! – и сердито бросил трубку.
По крайней мере за час до подхода к острову все уже высыпали на палубу с фотоаппаратами – не только научные сотрудники, слышавшие рассказ Волошина, но и немало матросов: предания о пиратских кладах уже пошли гулять по кораблю.
Не было видно только Сергея Сергеевича.
«Может, он все это просто сочинил? – подумалось мне. – От Волошина всего можно ожидать. Что-то этот остров Абсит долго не показывается. Может, он вовсе не существует?»
Потом уже я узнал, что скалистые берега острова, отвесно вздымающиеся без малого на двести метров, почти всегда окутаны дождевыми облаками. Этот серый саван сливается с морем, скрывает скалы, и они выступают зловещим призраком из серой мглы лишь в последний момент, когда подплывешь совсем близко.
Как опытный режиссер, Волошин появился на палубе как раз в тот момент, когда на баке кто-то самый глазастый крикнул:
– Вот он, остров! Земля-а-а!
Ветер разметывал клочья тумана, открывая берега, ощетинившиеся лесом. Вершины скал воткнулись в облака. Какое дикое, нелюдимое место! Хотя наступал вечер, на палубе было тепло и душно, как в парилке, но при виде этих угрюмых скал я невольно зябко передернул плечами. От них так и тянуло промозглым могильным холодом... Или это просто наваждение от пиратских историй Волошина?
– Смотрите, крест! – воскликнул кто-то.
– Где? Где?
В самом деле, на вершине прибрежной скалы, почти цепляясь за низко нависшие облака, торчал черный крест. Наверное, он был огромен, если мы увидели его издалека.
Вокруг наперебой щелкали затворы фотоаппаратов, но вряд ли из этих снимков будет толк. Слишком далеко. Опасно приближаться к этим мрачным скалам.
А тут еще стало стремительно темнеть, как и предупреждал капитан. В тропиках ведь сумерек практически нет. Просто солнце вдруг начинает словно валиться в море, а навстречу ему так же стремительно вылезает месяц. В этих краях он больше похож не на серп, как мы привыкли, а скорее на ухват, торчащий рогами кверху. И вот уже солнца как не бывало: над ночным притихшим морем сверкают яркие звезды, и далеко, до самого горизонта тянется золотистая лунная дорожка. Моряки издавна любовно прозвали ее «дорогой к счастью».
Остров с пиратскими кладами быстро таял в темноте, навсегда скрываясь из наших глаз. Вот уже стала чуть заметна у подножия закутанных в облака скал светлая полоска песчаного пляжа...
– Что это за крест, Сергей Сергеевич? – окружили мы Волошина.
– Точно неизвестно. Кажется, его поставила еще в восемнадцатом веке отважная «леди удачи» Мэри Бластер в память своего дружка Александра Скотта, прозванного Бичом Божьим.
И вдруг мы притихли и начали переглядываться. Нет, мне не показалось. Не я один, а все столпившиеся на палубе услышали крик!
Снова и снова с тоской и призывной мольбой звучал он над сумрачным морем. А потом вдруг там что-то вспыхнуло, запылало. Над скалами заметался тревожный огонек.
Кто-то размахивал факелом, подавая нам сигналы.
Это был, несомненно, зов о помощи!
Застопорили машину и зажгли прожекторы, пытаясь их лучами отогнать сгустившуюся тьму. В свете прожекторов все выглядело нереально: полосы тумана, тянущиеся над водой; оскаленные клыки скал; черная фигурка, приплясывающая на песке возле самой воды, исступленно размахивая руками, – а позади нее так же скачет и кривляется черная огромная тень.
– Кто это? – глуповато спросил я у Волошина.
Он пожал плечами:
– Не знаю. Какой-нибудь новый Робинзон. Или вы думаете, будто его я тоже выдумал?
Спустили шлюпку. Матросы, дружно налегая на весла, так и взлетавшие над водой, быстро погнали ее к берегу. А мы провожали их глазами.
Вот шлюпка развернулась... Осторожно, по всем правилам, подошли кормой к берегу.
Крепкие матросские руки подхватили бросившуюся навстречу через пенную полосу прибоя черную фигурку... И вот они уже плывут обратно!
Но тут прожектор погасили, чтобы не слепить рулевого на шлюпке, и она пропала в темноте, показавшейся еще более непроницаемой, чем прежде.
Наконец стал слышен мерный плеск весел. Он приближался. Шлюпка влетела в полосу света, струящуюся на воду с палубы и из иллюминаторов.
С трудом я протолкался поближе к борту и увидел в шлюпке среди матросов какого-то странного человека, все время встревоженно вертевшего всклокоченной головой. Исхудавшее лицо обросло неряшливой, клочковатой бородой, грязная куртка порвана, ноги босые.
Кто он? Потерпевший кораблекрушение? И как мы по счастливой случайности обнаружили его? Совсем как американские китобои, спасшие вороватого капитана Бутлера. Наверное, и тот бегал так же – босиком и в лохмотьях – по этому песчаному пляжу.
В такую странную ночь у скалистых берегов всеми забытого островка со зловещим названием вдруг оживали старые пиратские предания, в них невольно верилось.
Загадочный незнакомец так ослаб и разволновался, что не смог вскарабкаться по трапу. Матросы буквально подняли его на руках. Некоторое время новоявленный Робинзон стоял, вцепившись в бортовой леер и пошатываясь, словно пьяный, а потом вдруг театральным жестом высоко поднял правую руку и, вглядываясь во тьму, скрывшую из глаз зловещие скалы, что-то громко выкрикнул надрывным, срывающимся голосом – похоже, по-французски.
Его тут же окружили наши медики в белых халатах и повели в лазарет. За ними ушли капитан и начальник рейса.
А мы обступили второго штурмана Володю Кушнеренко, возглавлявшего спасательную экспедицию на шлюпке.
– Кто он такой?
– Что он кричал?
– «Они погибли». И в шлюпке все время это твердил, – ответил штурман.
– А кто погиб?
– Черт его знает, – пожал широкими плечами Володя. – Ничего у него толком не поймешь. Бормочет о какой-то сбежавшей королеве, о том, что из-за ее коварства покончил с собой один его товарищ, а другой спутник тоже погиб, лежит якобы где-то на морском дне в каком-то стальном гробу...
– Может, спятил?
– А ты посиди голодным один на таком островке, тоже наверняка спятишь.
– Да как они сюда попали? С потонувшего корабля, что ли?
Тут Володю тоже вызвали в лазарет: он у нас полиглот, знает шесть языков и всегда служит главным переводчиком. А мы остались на палубе обсуждать в полном недоумении необычное появление загадочного незнакомца.
Я не стал зря тратить время на фантастические догадки и поспешил уйти с палубы, чтобы держаться поближе к судовому конференц-залу, в просторном холле которого, под огромным мозаичным панно, изображавшим тропический остров в красочной манере Гогена, обычно проводились все оперативные совещания.
И не ошибся; вскоре динамики внутрикорабельной связи стали созывать на экстренное совещание всех начальников отделов. Я тоже поспешил юркнуть в холл и с независимым, сугубо деловым видом уселся в углу, прикрывшись, словно щитом, раскрытым блокнотом.
Несмотря на поздний ночной час, все собрались небывало быстро. Начальник рейса Андрей Васильевич Логинов озабоченно что-то обсуждал с капитаном, а потом поднялся, покосился на меня и, кашлянув, сказал:
– Такое дело, товарищи... Поневоле пришлось вас побеспокоить среди ночи. Надо посоветоваться, как быть. Этот человек, которого мы сняли с острова, – зовут его Леон Барсак, по паспорту он бельгиец, по национальности француз, пока несколько возбужден и рассказывает довольно бессвязно, но все-таки удалось кое-что выяснить. У них тут якобы целая экспедиция, кроме Барсака, были еще двое, – Логинов поднес поближе к глазам листок бумаги и прочитал: – Пьер Валлон, тоже бельгиец, и Джон Гаррисон, американец. Оба они, насколько можно понять, погибли...
Кто-то громко и многозначительно крякнул. Капитан сердито посмотрел в ту сторону.
– При каких обстоятельствах? – тихонько покашливая, спросил Казимир Павлович Бек.
– Обстоятельства весьма темные, – развел руками Логинов. – Тут якобы появилась на острове еще какая-то группа авантюристов во главе с австрийской опереточной певичкой, что ли. Эта певичка объявила себя «королевой острова».
Сначала обе группы жили в мире, а потом началась между ними какая-то свара. Пьер Валлон, насколько можно понять, влюбился в певичку и, когда разгорелась вражда, якобы покончил с собой, застрелился...
– Чушь какая-то собачья, – недоумевающе озираясь по сторонам, проговорил заведующий лабораторией биофизики Макаров.
Логинов укоризненно посмотрел на него.
– Но в самом деле! – не унимался Макаров. – Словно нам какой-то бульварный роман пересказывают. Певичка, объявившая себя королевой! Бредятина! – и даже стукнул огромным кулаком по столу. – Да что у них за экспедиция? Что они исследовали?
– Пиратские сокровища, видите ли, приплыли искать! – не выдержал капитан и, сердито засопев, посмотрел с непередаваемой укоризной на Волошина. Тут поднялся такой смех и шум, что Логинов начал стучать карандашом по столу, призывая всех к порядку. Лишь Сергей Сергеевич сидел совершенно невозмутимо.
– А третий искатель сокровищ куда делся? – спросил кто-то.
Логинов еще больше помрачнел.
– Тут тоже ничего толком не поймешь, – помедлив, ответил он. – Как уверяет Леон Барсак, Джон Гаррисон был инженером, построил какую-то самодельную подводную лодку и нырял в ней у берегов острова.
– Зачем?
Логинов только пожал плечами и продолжал:
– Неделю тому назад, как уверяет Барсак, случилась какая-то авария, и лодка не всплыла. Гаррисон погиб.
– Н-да, темная история, – задумчиво пробасил в наступившей тишине Макаров. – И что же вы теперь думаете делать с этим свалившимся нам на голову подозрительным Робинзоном?
– Для этого мы и собрались, Иван Андреевич, чтобы посоветоваться, – укоризненно ответил Логинов и сел, нервно постукивая карандашом по столу.
– Влопались в какую-то уголовщину, – пробурчал Макаров, качая головой.
– Ничего не поделаешь: он просит помощи. Бросить его на произвол судьбы мы не можем, но и не возить же его с собой полгода, пока не закончится рейс, – пожал плечами Логинов.
– Надо сообщить властям! – решительно сказал капитан и встал, одергивая китель. – Остров принадлежит Перу, я обязан сообщить о случившемся властям в Лиму. Или прервать рейс и доставить этого Леона Барсука...
– Барсака, – под общий смех поправил его Логинов.
– Виноват. Доставить Барсака в ближайший перуанский порт и там передать официально властям. А что вы думаете? – повысил он голос, потому что все опять зашумели. – Дело темное, в самом деле уголовщиной попахивает. Я не имею права его просто так оставить.
– Мне кажется, с радиограммой властям пока надо подождать, – рассудительно заметил Казимир Павлович Бек. – Может, Барсак все это выдумал, насочинял после пережитых потрясений. Утром надо отправить на берег людей и попытаться проверить его рассказ. Ну, а если окажется, что сообщение подтвердится, наш уважаемый Аркадий Платонович, конечно, прав: придется незамедлительно связываться с властями, хотя такая задержка и неприятна.
Тут капитан снова тяжело вздохнул и вдруг неожиданно произнес с какой-то забавной детской обидой в хриплом, прокуренном голосе:
– Втравили вы нас в историю, Сергей Сергеевич...
Опять, конечно, поднялся хохот.
– Можно подумать, что Волошин это нарочно подстроил, что вы, в самом деле, Аркадий Платонович? – покачал головой Логинов.
– А что? С него станется, – хитро подмигнул Макаров. – Я не удивлюсь, если даже выяснится, что Сергей сам всю эту кладоискательскую экспедицию подстроил.
– И двух ее участников к нашему прибытию специально укокошил! – подхватил кто-то.
А Волошин сидел с таким скромным и в то же время довольным видом, что в самом деле начинало казаться: уж не сам ли он все это подстроил?
Наверняка не одному мне в эту ночь долго не удавалось уснуть. Многие, конечно, вертелись с боку на бок в своих каютах, взбудораженные рассказом Волошина и столь неожиданным появлением странного Робинзона-кладоискателя.
Проснувшись, я было подумал, что, может, и Леон Барсак с его путаным рассказом, да и сам остров «Пусть не сбудется!» тоже просто приснились мне. И поспешно оделся, вышел на палубу...
Нет, остров-то, уж во всяком случае, не приснился! Тучи немножко разошлись, словно чтобы дать на него полюбоваться: красноватые скалы, темная бархатистая зелень лесов. Омытая дождем листва радужно сверкала в лучах солнца, прорывавшихся сквозь тучи, все краски были особенно сочны и ярки. Сегодня в острове не было ничего мрачного и зловещего. Даже крест, сиротливо торчавший на скале, вызывал только легкую грусть и какие-то смутные мысли о бренности всего земного...
И Леон Барсак нам вовсе не приснился. Мы его увидели снова за завтраком в кают-компании. Он сидел рядом с Володей Кушнеренко, который что-то тихонько объяснял ему, отвечая на вопросы.
Наш неожиданный гость сменил свои лохмотья на чью-то курточку с погончиками и на серые брюки, подстриг бороду, причесался и теперь выглядел вполне пристойно. Только исхудалое лицо, по которому он то и дело быстро проводил рукой, словно стряхивая нечто невидимое, да лихорадочный блеск глубоко запавших глаз выдавали его болезненную нервность.
После завтрака на берег отправилась шлюпка, чтобы забрать вещи Барсака. Мне повезло: капитан поручил это второму штурману, а у меня с Володей сложились прекрасные дружеские отношения, так что не составило больших трудов уговорить его взять и меня на берег, тем более что людей требовалось побольше. Француз весьма настойчиво объяснил, что хочет сразу забрать все свое имущество и больше потом возвращаться на остров решительно не намерен.
Мы было заколебались: не взять ли с собой оружие? Кто знает, чего можно ожидать от «королевы острова» и ее шайки кладоискателей? Но не осмелятся же они, в самом деле, нас атаковать!
На руль сел боцман, усатый крепыш Петрович. Поплыл с нами и Волошин – как представитель экспедиционного начальства и, можно сказать, знаток здешних пиратских мест.
День выдался солнечный, туман растаял, облака поднялись высоко, так что весь остров выглядел радостно и празднично в сиянии сверкающих капель на листве деревьев.
И все-таки, когда шлюпка подошла к берегу и над нами нависли черные, мрачные скалы, увенчанные крестом, опять возникло неприятное чувство смутной и непонятной тревоги.
– Вам не подсказывает сердце, что тут явно что-то произошло? – наклонившись к моему уху, вдруг многозначительно прошептал Волошин.
Я посмотрел на него: опять пытается разыгрывать?
Но Сергей Сергеевич покачал головой и серьезно добавил:
– Мне подсказывает...
Пристать оказалось возможным только в одном месте, на узеньком песчаном пляже, по краю которого росли кокосовые пальмы. Именно тут вчера и бегал Леон Барсак – весь пляж был истоптан, словно по нему прошла громадная толпа. У самой воды валялся в песке самодельный факел, которым француз подавал нам сигналы. От него еще попахивало горьковатым дымком.
Барсак вдруг покачал головой и что-то пробормотал прерывающимся голосом.
– Что он сказал? – спросил я у штурмана.
– «О, что было бы со мной, если бы вы не заметили моих сигналов! Я погиб бы, погиб, как они...» – перевел тот.
Продолжая тихонько бормотать и горестно покачивая головой, Барсак повел нас по узкой тропе, змеившейся между скал. Камни были мокрые, скользкие. Мы то и дело оступались.
Потом мы узнали, что на острове почти все время льют дожди. Тот день, когда мы высадились на берег за вещами Барсака, оказался единственным солнечным из всех, что пришлось нам провести на этом злополучном острове.
Крест, который мы видели до сих пор только с моря, издалека, вдруг так внезапно вырос перед нами за поворотом тропы, что все невольно остановились. Он был громаден и словно хотел обнять весь остров своими широко раскинутыми каменными лапами.
А у его подножия было кладбище – целая рощица маленьких крестов, деревянных и каменных. Многие из них покосились, некоторые совсем упали.
– Значит, раньше остров был населен? – спросил я.
– Никогда тут постоянных поселений не было.
– А кладбище?
– Оно разрасталось годами... За счет временных обитателей острова, они ведь то и дело сменяли тут друг друга, – ответил Волошин и, заметив, что я все еще не понимаю, пояснил: – Это все искатели счастья – такие же, как Леон Барсак и его товарищи...
– Сколько же их здесь побывало?
– Как видите, немало. Дьявольское место, оказывается, тоже не бывает пусто.
Леон Барсак, словно поняв, о чем мы говорим, опять запричитал, повторяя мрачный припев, понятный уже без перевода:
– Они погибли! Они погибли!
Я не мог оторвать глаз от громадного креста. Он был очень старый, весь оброс густым мохом и какими-то красноватыми лишаями, словно в пятнах засохшей крови. Его густо оплели лианы, но крест стоял прямо и твердо – видно, был рассчитан на века.
– А что, его действительно поставила та пиратка, о которой вы вчера рассказывали, Сергей Сергеевич? – поинтересовался я. – Как ее звали – Мэри?
– Мэри Бластер, – подтвердил Волошин.
– Спросите у него, Володя, может, он что-нибудь знает об этом кресте, – попросил я.
Штурман перевел мой вопрос Барсаку, и тот ответил:
– Кажется действительно, существует такое предание. Во всяком случае, крест поставлен очень давно, вполне возможно, еще кем-то из пиратов. Они обычно были весьма богомольны и суеверны, старались замолить грехи.
– Ну, за такой крестик этой пиратке, что его поставила, многое отпустится, – с уважением сказал один из матросов.
От кладбища тропа пошла вниз. На повороте я оглянулся. Само кладбище уже скрыла из глаз густая тропическая зелень, и только крест-исполин одиноко вздымался над скалами, перечеркнув почти половину небосвода.
Теперь тропа шла через лес, тесно обступивший ее с обеих сторон. Это были настоящие джунгли. Деревья, перевитые лианами, стояли сплошной стеной. Ничего нельзя было толком рассмотреть в переплетении лиан, кустарников, в зеленоватом таинственном сумраке. Из чащи тянуло душной, парной сыростью.
В этом лесу царила зловещая, какая-то кладбищенская и в то же время настороженная тишина. Не перекликались птицы. Но в траве все время что-то шуршало, потрескивало, будто подкрадывалось, подползало.
И, атакуя нас, гневно звенели москиты.
– Ух, кто-то меня ужалил! – вскрикнул молодой круглолицый матросик, хватаясь за шею. – Пчела, что ли?
– Это тут такие муравьи... с крыльями, – не очень уверенно перевел штурман пояснения Барсака.
– Во, черт! Никогда про таких и не слыхали!
– Ну и островок!
– Да как же они тут жили?
– А что: охота, брат, пуще неволи.
– Где стоит их хижина, там всегда ветерок, так что возле нее летающих муравьев нету, – перевел штурман ответ Барсака.
В самом деле, вскоре тропа вывела нас в небольшую долинку, полого спускавшуюся к морю. Сначала мы услышали далекий шум прибоя. Потом джунгли поредели, в просветах между кустами сверкнуло море. От него потянул бодрящий ветерок, дышать стало легче. Мы повеселели и прибавили шагу.
Барсак остановился и, широко взмахнув рукой, громко выкрикнул что-то.
– Вот и наш дворец! – перевел штурман.
Убогая, покосившаяся хижина стояла на пустыре среди кустов. Стены ее были кое-как, на скорую руку, сколочены из досок от разбитых ящиков – на некоторых из них еще сохранились фирменные надписи. Покатая крыша хижины была сделана из пальмовых листьев. Кругом валялись ржавые консервные банки, битые бутылки, груды всякого мусора.
Барсак пригласил нас зайти в хижину, но мы лишь заглянули в дверь и предпочли остаться на свежем воздухе. Там тоже все было навалено в полнейшем беспорядке. На шатком самодельном столике рядом с транзистором и киноаппаратом громоздилась грязная посуда. Прямо на полу в углу были грудой свалены книги – в основном детективные романы, судя по пестрым обложкам. Полутьма, вонь, тучи мух...
– Давайте перекурим на ветерке да будем поскорее закругляться, – предложил Володя Кушнеренко, снимая фуражку и вытирая платком шею. – Как, Сергей Сергеевич?
– Да, особенно тут задерживаться нечего. Поторопите его.
Выслушав штурмана, Барсак согласно закивал и вдруг поманил нас куда-то за угол хижины. Недоумевая, мы пошли за ним и увидели среди кустов невысокий оплывший бугорок неправильной формы, уже начавший густо зарастать травой. Барсак простер над ним руки и начал что-то торопливо, со слезой говорить, то и дело закатывая глаза к небу.
– Вот здесь он лежит... Мой дорогой, несчастный друг Пьер. Его погубила страсть, – едва успевал переводить Володя Кушнеренко. – О, как мы были потрясены, вернувшись в тот день и увидев, как он лежит с простреленной головой на грязном полу хижины!
Опять он начал причитать:
– Они погибли! Они погибли!
– А что же они своего товарища на кладбище-то не отнесли? – неодобрительно покачал головой боцман. – Похоронили кое-как, по-собачьи. А теперь надрывается.
Штурман строго посмотрел на него и, конечно, ничего переводить Барсаку не стал.
– Да и пойди теперь проверь, с какой стороны у него там голова прострелена, – подхватил один из матросов. – Дело темное: сам ли он себе пулю в лоб пустил или...
– Разговорчики! – оборвал штурман.
Мы сели в тени, у стенки хижины, словно на деревенской завалинке, и закурили.
Эта долина, похоже, с моря была почти не видна: от штормовых волн и ветров, как и от посторонних взоров, ее надежно закрывали три скалы, торчавших из воды неподалеку от берега.
– Весьма уютное пиратское гнездышко, – одобрил Волошин, оглядываясь вокруг. – А почему они не поселились на том песчаном пляжике? Ведь оттуда можно следить, не появится ли корабль, и сигнал подать в случае нужды.
– Там нет воды, – перевел Володя лаконичный ответ кладоискателя.
Волошин понимающе кивнул и спросил:
– А где же обитает эта опереточная королева со своей свитой?
Барсак начал объяснять, показывая куда-то в сторону поднимавшихся над джунглями скал.
– Они живут на другой стороне острова. В бухте Рено.
– Веселенький островок! – с чувством произнес Володя Кушнеренко и, надевая фуражку, добавил уже командирским тоном: – Ну, надо закругляться, а то начальство будет ругать. Доставим на борт этого искателя кладов с его имуществом, и пусть Аркадий Платонович сам решает, как с ним быть.
Барсаку тоже не хотелось задерживаться в своем мрачном «дворце». С помощью матросов он начал торопливо запихивать в мешки, которые мы принесли с собой, раскиданные по всей хижине вещи: перепачканную и мятую одежду, транзистор, позеленевшие от плесени ботинки, инструменты, какие-то альбомы – матросы только качали головами да крякали, переглядываясь.
– А что же рации я не вижу? – сказал, озираясь, штурман и начал расспрашивать Барсака.
Тот смутился, стал оправдываться, было видно по тону.
– Говорит, не захватили они рацию, потому и не мог он подать сигнал бедствия, – пожимая плечами и недоуменно помаргивая, сказал Волошину штурман. – Многое, говорит, в спешке забыли: спасательные нагрудники, запасные баллоны для аквалангов, даже сахар – пришлось пить кофе несладкий.
– Да, приехали они сюда весьма легкомысленно, – согласился Волошин. – Посмотрите, какие убогие инструменты. Игрушки какие-то.
Один увесистый узел Барсак пожелал нести непременно сам, другой торжественно вручил боцману, внушавшему ему – видимо, своими усами – наибольшее доверие.
– Что в нем, Петрович, не знаешь? – спрашивали матросы.
– Может, клад? Гляди, он с него глаз не сводит.
– Какой клад, – буркнул боцман, разглаживая усы. – Похоже, камни какие-то.
– Сувениры, значит.
Наконец сборы закончились. Барсак первый решительно зашагал прочь, даже не прикрыв дверь опустевшей хижины и ни разу не оглянувшись на убогую могилу бедного друга Пьера. Это походило на паническое бегство.
Что же тут все-таки произошло? Чего он боялся? Нападения «королевы» с ее шайкой? Или пытался убежать от каких-то мрачных видений собственной нечистой совести?
Тревога Барсака словно и нам передалась. Мы торопливо шли за ним через джунгли, отмахиваясь от летучих муравьев, потом опять мимо мрачного кладбища, осененного громадным крестом.
И до чего же приятно было увидеть с высоты перевала сверкающий в лучах солнца безбрежный океанский простор и стоявшее на якоре наше белоснежное изящное судно! Мы сразу прибавили шаг, почти побежали по петлявшей среди скал тропе.
Когда мы вернулись на судно, штурман и Волошин рассказали обо всем, что видели на берегу, капитану и начальнику рейса. Тут же отправили подробную радиограмму в Лиму. Ответ на нее пришел лишь к вечеру, и капитан расстроился еще больше.
Перуанские власти просили нас задержаться на острове до прихода катера с полицейским чиновником: Они обещали выслать катер незамедлительно, как только утихнет шторм, уже третий день бушевавший, оказывается, у побережья материка. Этому чиновнику и надлежало передать спасенного кладоискателя. А пока нам весьма любезно разрешалось заняться как на самом острове, так и в его прибрежных водах любыми научными исследованиями с одной-единственной просьбой: «Зная, как великолепно оборудовано ваше судно для производства сложнейших подводных работ всех видов, надеемся, что вы сможете поднять со дна затонувшую лодку или хотя бы подтащить ее на мелководье», – чтобы полицейские чины по прибытии могли ее тщательно осмотреть и проверить показания Барсака.
Прочтя все это, капитан опять с такой укоризной посмотрел на Волошина, что я уже приготовился снова услышать:
– Ну и втравили вы нас, Сергей Сергеевич...
Но Аркадий Платонович лишь махнул рукой и понурился.
– Какой-то мудрец сказал, что неудобство – это лишь неправильно воспринятое приключение, – как ни в чем не бывало наставительно произнес Волошин. – И наоборот: приключение – это правильно воспринятое неудобство. Все зависит от точки зрения.
Логинов мрачно посмотрел на него и хотел сказать, видимо, что-то весьма ядовитое, но Сергей Сергеевич поспешил продолжить свою мысль:
– Мне кажется, разумнее рассматривать нашу вынужденную задержку возле этого острова как счастливый дар судьбы. Ведь иначе бы мы сюда никогда не попали и не получили бы столь любезного разрешения проводить любые исследования в здешних краях. А между тем биологи мне говорили, этот островок весьма для них интересен. Верно, Андрей Васильевич?
