Текст книги "Приключения 1971"
Автор книги: Леонид Словин
Соавторы: Глеб Голубев,Сергей Жемайтис,Алексей Азаров,Алексей Леонтьев,Юлий Файбышенко,Владислав Кудрявцев,Юрий Авдеенко,Владимир Караханов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 28 страниц)
Кшиська опять сворачивает. Мы подходим к витой чугунной ограде. Это же костел. Кшиська почти пробегает по двору и пропадает в дверях. Я нерешительно подхожу к их выщербленной позолоте. Одна створка отворена. Я решаюсь и вхожу. В костеле темно. Лишь впереди в глубине, тускло мерцает свеча. Я, неслышно ступая, иду между рядами скамей.
Впереди что-то темнеет. Я останавливаюсь, не доходя. Раскинув руки крестом, на плитах лежит Кшиська. Она что-то шепчет. Прислушиваюсь.
– Матка бозка, – шепчет Кшиськин голос, – пан Езус, пани Мария. Пшебачьте меня за грех мий. Пшебачьте, допоки я мала тай глупа...
Я бесшумно выскакиваю из костела, выбегаю за ограду и там жду, прислонившись к чугунным холодным прутьям. Ох и чудная все-таки девчонка Кшиська!
До дома мы дошли, не перекинувшись ни одним словом. У калитки Кшиська протянула мне руку и сказала:
– До видзеня!
Я пожал длинные гибкие пальцы и недоуменно таращился ей вслед, пока она не дошла до угла дома и не свернула за него. Мне почему-то казалось, что за этот день мы с ней подросли оба. Она с ее длинными, не по росту, золотистыми ногами, с крепко обрисованными икрами, с тонкой талией, вокруг которой вилась коротенькая юбчонка, с высоко сидящей на гибкой шее головой, обрамленной пепельным кружением волос, и я в своей пестрой ковбойке, которую уже распирали твердеющие мышцы плеч.
Что-то переменилось с этого мига.
В саду колобродил ветер. Было темно и холодно. Где-то далеко выл пес. Вечер накатывался безлунный, мрачный. Я вошел в комнату, когда мама только что вернулась с работы.
8
Ночь была предгрозовой. В кронах сада бурлил и клокотал ветер. На крыше бренчал отставший железный лист. Я хотел было побродить по саду, как вдруг сердце у меня дрогнуло и остановилось: рядом со мной, в другом углу крыльца, кто-то вздыхал и бормотал. Я попятился к двери в коридор и, лишь коснувшись спиной ее деревянного холода, решился посмотреть в угол. Там кланялась и бормотала что-то длинная согбенная фигура.
– Это вы, дедушка Исаак? – спросил я шепотом.
– То я, мальчик, – ответил мне печальный голос, – что ты бегаешь в такую нехорошую ночь? Разве мало беды вокруг?
– Какой беды? – сказал я, постепенно приходя в себя и обретая утраченную было смелость. – Вы чего испугались, дедушка Исаак?
– Не ходи в такую ночь гулять, мальчик. Такая ночь для дурных дел.
– Это вы туч испугались? – спросил я, подходя к нему. Он стоял, прижавшись к перилам крыльца. Длинные волосы его раздувались ветром. И вид его унылого профиля опять меня встревожил. Но я не подал вида.
– Вы почему не спите, дедушка Исаак? – спросил я. – Где Ревекка?
– У Ревекки тоже нашлись свои дела, – прогундосил Исаак, – у всех молодых в конце концов находятся свои дела. У тебя они тоже уже есть, мальчик?
– Есть, – сказал я и заполыхал, вспомнив сегодняшнюю реку и Кшиську. Хорошо еще, что в такой темени нельзя было разглядеть мое лицо.
– У всех есть свои дела, – сказал Исаак, – только у старости нет своих дел. Остаются одни чужие. Зато она и многое видит, старость. Мальчик, прошу тебя: не ходи сегодня в сад. Тучи над нашим домом. Предчувствую: будет большая гроза, не ходи в сад, мальчик, там не ты один ходишь по ночам, не ходи в сад, мальчик.
Бормоча это, он мелкими шагами все подходил и подходил к двери и вдруг исчез, как растворился. Не заскрипели половицы, не скрежетнули дверные пружины.
Мне стало так не по себе, что уже совсем было я решился идти домой, но тут же устыдился своего страха. Я мерз в своей рубашке, но слова старого Исаака взбудоражили меня неясной, знобкой тревогой. Теперь я уже просто не смог бы уснуть дома.
Я сбежал с крыльца и отправился в сад. Но там все гудело и глухо рокотало от ветра. Гул был такой, что даже падение яблок не столько слышалось, сколько угадывалось.
Я пробежался было немного, но вокруг все шевелилось, какие-то темные силуэты вырастали мне навстречу, стало так страшно, что я решил вернуться домой, но с той стороны сада горело яркое пятно в черной тьме дома. Освещено было окно как раз у Кшиськи. Я обошел их половину сада, прошел через калитку и заглянул в окно. Оно было довольно высоко, и видно было только, что за занавеской движется какая-то тень. Я опять вспомнил сегодняшний день. Что она там делает, читает? Мы с Кшиськой никогда не говорили о книжках, а ведь я читал каждую свободную минуту. Я взглянул вверх. Сквозь листву порой проступало мохнатое от туч небо с внезапными проблесками голубого цвета. Я залез на яблоню и устроился на суку. Вот теперь я видел Кшиську. Она ходила по комнате в белой рубахе до пят, вот подошла к зеркалу, посмотрела на себя. Лицо у нее было сосредоточенное и совсем взрослое. Волосы падали ей на плечи. Она долго смотрела в зеркало, потом вдруг показала язык и отставила зеркало. Еще немного походила, потом села и задумалась. Нет, я не узнавал Кшиськи. Разве раньше способна была задумываться эта воинственная юла, этот неистовый сгусток энергии и желаний? Я смотрел на нее, и мне очень хотелось слезть с дерева, подойти к окну и постучать в него. Она высунется, и мы поговорим о чем-нибудь. О чем? Неважно. Но так волнующе интересно постучаться и поговорить с ней в такую ночь!..
Что-то зашуршало подо мной. Я взглянул вниз. Прямо под деревом стоял человек. Он был большеголовый, гривастый, увесистый. У меня похолодела спина. Он стоял безмолвно и, угрюмо набычившись, смотрел в то окно, где мелькала фигурка Кшиськи. Теперь она взбивала подушки, собираясь укладываться. Человек внизу что-то пробормотал. Потом рука его медленно, словно в раздумье, поползла за лацкан, под полу, и вытянула продолговатый темный предмет. Незнакомец повертел его в руках, потом приложил его к плечу, и вдруг снова опустил его вниз.
И тогда я понял, что это обрез. Сейчас он выстрелит в Кшиську! Я отпустил руку и, с шумом раздвигая ветки, упал сверху прямо ему на плечи. Грохнул выстрел.
Я сидел на земле, а надо мной желтело изумленное лицо Ивана.
– Толик, ты що? Ты як сюды попав?
– Ты хотел убить Кшиську? – задохнулся я от ужаса.
Иван выпрямился.
– Вона зрадныця, – сказал он и оглянулся.
У Кшиськи погасло окно. Во всем доме затопали и закричали. Иван кинулся к калитке, я бежал за ним. Мы выскочили в калитку, и в тот же миг кто-то рванулся навстречу Ивану. Ошиблись два тела, прохрипело ругательство, и над лежащим Иваном встал отец.
– Вставай, – сказал он тяжело дыша, – а ну вставай!
– Па, – сказал я, – это я.
– Домой, – приказал он хрипло и толкнул лежащего ногой. – Вставай, бандюга!
– Па, – сказал я, – это Иван.
– Что? – отец нагнулся над безмолвным телом, повернул к себе его лицо и тут же разогнулся. – А ну домой!– крикнул он мне с такой яростью, что ноги сами понесли меня прочь.
Уйти было невозможно. Немыслимо. Я кинулся в яблони и за их зыбким щитом продолжал слушать звуки и шорохи крыльца. У входа в половину Стефана хлопнула дверь. Истошно закричал голос Марыси, Кшиськиной тетки.
Отец нагнулся, приподнял Ивана и, таща его на себе, побежал в сад. Я помчался за ним. Отец волок Ивана между деревьев, все дальше и дальше уходя от крыльца. У дома уже раздавался голос Стефана, визгливо лаял шпиц.
Отец дотащил Ивана до монастырской стены и, прижав его к ней, заставил стоять.
Я подкрался и встал за могучую старую яблоню.
– Так что же ты творишь, Иване? – спросил отец.
Сквозь вой ветра голос его был еле слышен, я высунулся из-за ствола. Они были от меня в трех шагах.
– Сначала ты подослал ко мне лысого, чтоб я вез вашего атамана, – сказал отец, – потом приходишь стрелять в девчонку... Слышишь меня ты, убийца?
Иван вдруг весь затрясся и зарыдал.
– Не можу, не можу я, пане Голубовський, ведить мене в МГБ...
– Дойдет и до этого, – сказал отец, – теперь скажи: зачем ты хотел убить девчонку?
– Вона зрадныця, вона наших продала!
– Кому же она изменила? Помогла задержать преступников?
– Вона наших пид Збаражем выдала «ястребкам».
– Иван, – сказал отец, – ты жил рядом со мной, играл с моим мальчишкой! А я и не догадывался, что ты тоже убийца. Ты ведь так мог и Тольку убить?
– Ни, пане Голубовський, ни, – каким-то ревом прорвалось у Ивана. – Я и Кшиську не хотив вбываты, та наши наказалы. Не вбью, мене вбьють.
– Мерзавец ты, Иван, – сказал отец, отступая и подкидывая на руке Иванов обрез. – Пошли.
Иван упал на колени и уткнул голову в землю. Отец молча смотрел на него. Прошла минута, другая.
– Добре, – сказал Иван, медленно подымаясь, – я згоден, пане Голубовський... Чуть дивчынку не згубив. Я згоден видповидь держаты, пане Голубовський.
– Иван, – сказал отец, – пойми ты, дурень, дело их битое, мертвое дело. Такой Украины, за какую они борются, не будет. Да и не нужна она такая. Опять паны, опять кулаки и чиновники?.. Да что говорить. Лопух ты, Иван... Или действительно мерзавец!
– Ладно, – лихорадочно что-то делая со своим пиджаком, шептал Иван, – я согласный. Езус-Мария! – вдруг охнул он и сел на колени, – пане Езус, дякую теби, що врятував мене вид гриха. – Он вскочил, даже в темноте угадывалось, как сверкают его глаза. – Пидемо, пане Голубовський.
– Погоди, – сказал отец, – теперь погоди.
Он вынул платок, обтер им шею и, подойдя к соседней яблоне, почти рядом со мной, чем-то тяжело и ловко ударил. Хрустнуло дерево.
Отец вышел к Ивану. Мне не было видно, что они делают, но голоса я слышал.
– Вот эта штука была твоим обрезом, Иван, – сказал отец, – возьми ее себе.
– Ни, – испуганно ахнул Иван.
– Возьми, – строже сказал отец, – выйдешь – выбросишь. Слушай дальше. Завтра ты придешь ко мне в контору. Знаешь, где она?
– Так, – пробормотал Иван, – знаю.
– Я помогу тебе уехать отсюда.
– Спасыби, – из самой глубины легких выдохнул Иван.
– Ты уедешь на Полтавщину. Там тебя пристроят на работу, и ты забудешь весь этот кошмар и людей, что тебя посылали убить ребенка.
– Дуже злякався, пане Голубовський, – забормотал Иван, – я з нымы недавно... И вот послали... Дивчинку...
– И запомни, – сказал отец, – если ты завтра сбежишь, плохо будет всем. Я коммунист, Иван. В бога вашего я не верю, но совесть у меня есть. Убежишь, себя подведешь и меня. Себя – потому, что банду в лесах уже прижали, меня – потому, что я сам пойду и расскажу все, что следует.
– Ни, – горячо заговорил Иван, – ни, пане Голубовський, я не пидведу. Ни. Я тильки сховаюсь до свиту, а як вы прийдете до роботы, я буду там.
– Иди, – сказал отец.
Иван уронил голову, постоял так с минуту, потом сказал глухо и торжественно:
– Ось як тут стою, що бы не буты мени живым, що бы не буты мени людыною, я вас не пидведу, пане Голубовський.
– Иди, Иван, – сказал отец.
Их почти не было видно, только белая рубаха отца выделялась в черной мгле.
– Вирьте мени, пане Голубовський, я не пидведу. Спасыби вам.
Что-то зашуршало по кустам, и отец, постояв с минуту, тоже пошел к дому. Я крался за ним.
У крыльца в свете керосиновой лампы, которую держала в руке Марыся, толпились все обитатели дома.
– Що це таке могло буты? – спрашивала Иванова мать, кутаясь в шаль. – И ничего не разбылы, и никого не вбылы, кто ж це палыв?
– То бандеры, – уверенно говорил Стефан, потрясая своим ружьем, – то они хцелы спугать Стефана Тынду! Так? Но он не такый пигливый!
– Молчи, – кричала ему Марыся, и лампа дрожала у нее в руке, – як бога кохам, до бяды мувишь!
Около Марыси жалась Кшиська в накинутой на рубаху юбке, из-под которой вылезал длинный подол. Она непривычно для себя молчала и только оглядывала всех ярко светившимися глазами.
– Алексей куда-то пропал, – говорила мама, бесцельно ходя по крыльцу, – и Толи нет.
Отец и я вышли к крыльцу почти одновременно.
– Вот они! – крикнула мама и бросилась к нам.
– Все по домам! – приподнято сказал отец. – Ничего не случилось, какой-то дурак ночью по воронам стрелял.
Иванова мать перекрестилась и удалилась, за ней исчезли в дверном проеме Ревекка с дедом.
– И вы идите, – сказал отец Марысе и матери, – ты, Лиза, постель приготовь. Савва там как?
– Спит, – сразу успокаиваясь, сказала мать, – ему бомбу брось под нос, и то не проснется.
– Вы, Стефан, останьтесь, – сказал отец.
Стефан подтолкнул Марысю, шикнул на Кшиську и опустил наконец свое ружье. Я шмыгнул в коридор и затаился. Слышно было, как прошлепали Кшиська и Марыся, как топчется Стефан, как шумно дышит отец.
– Стефан, – сказал отец, когда все стихло, – уезжайте.
– Як пан мувит? – сказал Стефан. – Уехаць? Это моя земля, зачем мне бросать ее?
– Стефан, – сказал отец, – сегодня стреляли в Кшисю.
– Цо? – изумился голос Стефана.
– Слушайте, Стефан, – сказал отец, – ваша Кшися помогла поймать одного бандеровца. К несчастью, ее видели. Там были посторонние. Вы понимаете, что будет, нет?
С минуту оба молчали.
– Дзенькую пану, – сказал подрагивающий голос Стефана, – дзенькую ото всего сердця. Я останусь. Здесь я родился. Я останусь, и Марыся тоже. Кшися – ни. Ей нельзя.
– Я могу помочь устроить ее в интернат, – сказал отец, – хотите?
– Ни,– сказал Стефан,– дзенькую пану. Она уедет домой. Там у нее есть крэвни. Родственники по-вашему.
– И как можно скорее, – сказал отец, – а то...
– До святу, – сказал Стефан, – дзенькую пану. Бардзо дзенькую!
Отец прошел мимо меня. Я постоял в темноте, хотел было еще раз взглянуть в окно Кшиськи, но раздумал и отправился домой. Отец что-то рассказывал матери, когда я вошел.
– Ты где бегаешь? – кинулась ко мне мать. – Совсем от рук отбился.
– Погоди, – сказал отец, – дай кончу.
На кровати по-прежнему тонкой фистулой завивался храп Саввы.
– И я отпустил его, – отец смотрел на мать.
Она долго качала из стороны в сторону головой, потом сказала:
– Алеша, Алеша, я просто отказываюсь тебя понимать.
– А я все объясню, – терпеливо сказал отец, – ты спрашивай.
– Если уж поймал, то отведи куда следует, – сказала мать, – разве в милиции не разберутся?
– Трудные времена сейчас, – сказал отец, – резкие времена, Лизок, тут можно и не разобраться.
– Но он же стрелял в девочку!
– Он был оглушен, запуган, забит.
– Но ведь он завтра не придет, и что тогда ты сделаешь?
– Сделаю то, что скажет совесть.
– Что?
– Пойду в управление МГБ и все расскажу сам.
– Алеша, – сказала мать и заплакала, – ты как ребенок. Кажешься кому-то сильным, прямым, а сам как ребенок...
Отец странно закосил глазами и отвернулся.
– Из-за этой девчонки попал под следствие, – загибала пальцы мать, – отпустил бандита...
– У него мать есть, как у нашего Тольки, как я ей в лицо посмотрю? К тому же он еще не бандит, его заставили.
– Пусть не растит таких детей! – крикнула мать. – Алешенька, – в голос заплакала она, – придет – не придет этот идиот, прошу об одном, умоляю, не ходи в управление... Ведь никто же не знает!
Лицо его дрогнуло, он посмотрел себе под ноги.
– Конечно, – сказал он, – никто. Это так. Но это же моя страна, Лиза, и я хочу жить с чистыми руками. Мы ведь принесли сюда иную жизнь.
Мать утерла слезы и сжала губы.
– Ты думаешь только о себе, Алексей, – сказала она, – о себе и о человечестве, до нас с Толькой твои мысли не опускаются.
– Зачем продолжать, – сказал отец и сел на постеленный на полу матрац.
– Ты эгоист, – сказала мать и стала сдвигать стулья для моей постели, – ты эгоист, Алексей... – Она выпрямилась и закусила губу. – Алешенька...
Она кинулась к отцу, он встал, и они обнялись.
Я подошел и встал рядом, отец заметил меня и прижал к себе, так и стояли мы трое, обнявшись.
В окно резко забарабанили. Отец дернулся, отвел руки матери и мои и подошел к окну.
– Граждане, – сказал резкий голос за окном, – у вас тут стреляли?
– Да, где-то поблизости, – сказал отец.
– Раз не спите, выйдите на минутку.
Отец прошел к двери, теперь мать сама толкнула меня за ним. Я выскочил на крыльцо. Отец стоял в куче солдат, и все они смотрели на что-то темное на земле. Я подошел. Всмотрелся. На плащ-палатке, забросив назад голову и весь прогнувшись, лежал Иван. В виске его чернела маленькая дырочка, и толстый черный жгут сбегал от виска на щеку.
– Убили? – спросил отец.
– Черт его знает, – сказал невысокий крепыш в фуражке, – может, убили, а может, сам. Вот эта игрушка рядом с ним лежала.
Я взглянул в его ладонь. При свете фонаря отблескивал вороненой сталью маленький браунинг. Отец молчал, я тоже стоял молча.
– Это наш сосед, – сказал отец, – Иван Кудлай. Тут живет его мать... Но я бы на вашем месте не говорил ей сейчас... Лучше утром.
– Есть, – сказал старший с резким голосом, – мы его сейчас под низ стянем, там у нас машина. Отвезем в морг. А утром старушку известим. Берись, ребята!
Они взялись за края плащ-палатки, подняли и понесли вниз тело, шаги их быстро затихли в шуме ветра.
– Эх, дурак, – сказал отец и сел на крыльцо.
– Ты что, па? – спросил я.
– Забыл обыскать его, – пробормотал он, – забыл... – Он вскинул на меня глаза и сдержался.
Сзади скрипнула калитка. Мы с отцом обернулись. Кто-то шел по Стефановой половине.
Мы поднялись. Блеснул и ударил по глазам фонарик и тут же отскочил лучом в сторону.
– То мы, – сказал Стефан, подходя, – Кшися едзет, пан Голубовський.
Я шагнул в темноту и увидел вплотную перед собой лицо Кшиськи.
– То-лек, – сказала она тихо, – я не хочу уезжать.
– Надо, – сказал я, – а надолго, Кшись?
– Надолго, – сказала она, – насовсем.
– Кшиська, – сказал я, – а как же?..
Она вдруг обняла меня и прижалась ко мне мокрым лицом.
– Толек, – шепнул в самое ухо ее голос, – ты мой коханый?
– Опять ты, – сказал я, отодвигаясь, – я же говорил.
Она выпустила меня. И мы стояли друг перед другом, почти неразличимые в ночи. Я видел только ее глаза, они смотрели на меня с взрослой и нежной усмешкой.
Разговор между отцом и Стефаном кончился. И они расстались. Я долго слушал, как затихают в шуме ночи легкие шаги Кшиси.
Утром солнце разбудило меня своим жарким прикосновением. Я вскочил с раскладушки. Выпрыгнул в одних трусах в окно, умылся над колодцем обжигающе холодной водой и, подставив лицо горячему блеску, побрел к крыльцу. Там сидел, покачиваясь, Исаак, а около стояла, розовея щеками, Ревекка. Было воскресенье.
– Здравствуйте, Толя, – сказала Ревекка.
– Здравствуйте, – сказал я.
– Добрый день, мальчик, – скрипнул Исаак.
Из калитки своей половины сада вышли Стефан и Мария. Мощную грудь Марии обрисовывал стянутый жакет, на голове Стефана достойно сидела шляпа. Они прошли раскланявшись, и я посмотрел, как волочится длинный подол Марии и прыгает при ходьбе своим по-женски обрисованным задом Стефан.
– Пошли к мессе, – сказал голос Ревекки.
И вдруг дикая тоска сжала и пронзила сердце. Где же она, синеглазая неугомонная девчонка с загорелыми лодыжками, где ее неистребимая прыть? Неужели я никогда, никогда уже не увижу ее?
И я вспомнил вчерашнюю ночь, ее голос, ее взгляд, полный недетской нежной усмешки, и горькое сожаление зазвенело во мне: ну почему, почему, дуралей, ты не решился сказать ей, что она тоже была твоей коханой!..
Глеб ГОЛУБЕВ
Пиратский клад
Конечно, заводилой этой удивительной истории, как всегда, оказался Волошин. В конце обеда он вдруг откашлялся так многозначительно, что все в кают-компании притихли и повернулись к нему.
– Хочу напомнить отважным мореплавателям, что наш «Богатырь» приближается к весьма примечательному географическому объекту, – торжественно произнес в наступившей тишине Волошин. – По моим подсчетам, сегодня вечером мы должны пройти всего в нескольких милях от острова Абсит. Я не ошибаюсь, Аркадий Платонович? – обратился он к капитану.
– Да, милях в шести. А что? – насторожился капитан.
– Как что?! – воскликнул Волошин. – Само название острова чего стоит: Абсит. Не знаю, как это поточнее перевести с латыни.
– «Не дай бог!» – подсказал Казимир Павлович Бек.
– Пожалуй. Или: «Пусть не сбудется!», что ли?
– Можно и так, – согласился Казимир Павлович.
Он заведует лабораторией биохимии, но является и редкостным знатоком латыни, потому что, как я однажды с удивлением узнал, давно занимается расшифровкой рукописей Леонардо да Винчи: многие места в них гениальный итальянец нарочно засекретил, опасаясь, как бы его открытия не были использованы во вред людям. Казимир Павлович надеялся, что расшифровка этих заметок поможет подобрать такой состав газовой смеси, чтобы, пользуясь ею, можно было с простым аквалангом нырять хоть на километровую глубину[11]11
О том, как ему удалось решить эту трудную задачу и спасти Волошина и меня, угодивших в подводном корабле – мезоскафе в объятия таинственного «Морского Змея», я уже рассказывал раньше (повесть «Гость из моря», издательство «Молодая гвардия», 1967).
[Закрыть].
Потом я узнал, что разные необычные увлечения были почти у каждого из наших ученых, и перестал этому удивляться. Все на «Богатыре» были интересными людьми и большими оригиналами в своем роде.
Но, конечно, Сергей Сергеевич Волошин остается вне конкуренции.
– Веселенькое название, – сказал наш Дед – старший механик. – Вроде как остров Барсакельмес у нас на Арале. В переводе значит: «Пойдешь – не вернешься...» За что же его так окрестили?
– Остров Абсит? – переспросил Волошин. – Ну, это же поистине уникальный пиратский сейф! Здесь запрятано по крайней мере четыре, а может, и семь кладов. Знатоки оценивают их в сто миллионов долларов. Настоящий Остров сокровищ.
Заявив это, Волошин как ни в чем не бывало принялся за компот. Но, разумеется, со всех сторон зашумели:
– Что за клады?
– Расскажите подробнее, Сергей Сергеевич!
Волошин задумчиво повертел в руках стакан с компотом, поставил его на стол, вытер губы пестрым платочком и начал неторопливо, с интонациями опытного рассказчика:
– Кажется, первым открыл этот остров знаменитый королевский пират Френсис Дрейк. Потом и другие «джентльмены удачи» оценили затерянность его в океане, в стороне от морских путей, и нередко заглядывали сюда, чтобы подлатать в укромных бухточках свои потрепанные корабли и припрятать награбленные сокровища. Но, пожалуй, более достоверны сведения о кладах, которые уже позже, в восемнадцатом веке, здесь запрятали пираты Эдвард Роберте, не слишком почтительно прозванный Ситцевым – якобы потому, что отличался редкостной скупостью и щеголял в полосатых штанах из дешевенького ситца, – и Бич Божий, Александр Скотт со своей подружкой Мэри...
– Пираткой?! – не удержавшись, ахнула милая подавальщица Настенька и, страшно смутившись и покраснев, поспешила скрыться в посудной.
– Но самым богатым считается тайник, наполненный баснословными сокровищами уже сравнительно недавно, когда времена пиратов миновали, – продолжал Сергей Сергеевич, проводив ее смеющимся взглядом. – История его довольно необычна. В двадцатых годах прошлого столетия вся Южная Америка, как вы знаете, была охвачена освободительным движением, пришел конец унизительной колониальной зависимости от испанской короны. Одна за другой обретали независимость Мексика, Бразилия, Аргентина, Одним из последних королевских оплотов оставалось так называемое Горное Перу со своей столицей Кито – теперь это Эквадор. В свое время немалая часть богатейших сокровищ, награбленных конкистадорами у древних инков, пошла на украшения пятидесяти семи церквей Кито. Неужели теперь эти ценности попадут в руки «безбожных повстанцев»?! С севера к городу уже приближались войска непобедимого Боливара, с юга – генерала Сан-Мартина. В большой спешке летом 1822 года самые драгоценные украшения церквей и другие сокровища испанцы решили вывезти горными ущельями в ближайший порт Гуаякиль. Караваны мулов доставили сюда золотые слитки, мешки с золотыми дублонами и фамильные драгоценности, распятья, усыпанные крупными бриллиантами, жемчужные ожерелья, платиновые и золотые браслеты с огромными рубинами и изумрудами; сабли и мечи, в эфесы которых были вделаны драгоценные камни. Из городского собора вывезли статую Девы Марии, отлитую из червонного золота. Все это привезли в порт, чтобы поскорее переправить в Испанию. Но увы! В Гуаякиле, как на грех, не оказалось ни одного испанского фрегата...
Волошин рассказал, как с отчаяния кто-то придумал воспользоваться для вывозки сокровищ каким-нибудь чужим кораблем. Выбор пал на стоявшую в гавани американскую шхуну «Пресвятая Дева» капитана Иеремии Бенсона. Был он уже человек немолодой, богомольный, солидный и, по отзывам всех местных купцов, имевших с ним дело, честный. Сокровища погрузили на шхуну, но все-таки капитану не сказали, что это за груз. С выходом в море решили помедлить до утра, надеясь, может быть, что вдруг случится чудо и повстанцы окажутся разбиты или хотя бы появится какой-нибудь королевский военный корабль.
Это промедление оказалось роковым. Разумеется, все на шхуне быстро узнали, какой секретный груз находится на борту. Иеремия Бенсон и его матросы не устояли перед искушением. В самый глухой час, перед рассветом они перебили испанских часовых, обрубили, чтобы не задерживаться ни на минуту, якорный канат и швартовы, подняли все паруса – и шхуна воровским призраком выскользнула из гавани в открытый океан. Напрасно палили ей вслед с причалов опешившие солдаты. Она скрылась за горизонтом, увозя украденные сокровища...
– Можно сказать: дважды украденные, – вставил кто-то на дальнем конце стола.
– Да, получается, «вор у вора дубинку украл».
Волошин кивнул.
– А через несколько часов в гавань вошел королевский фрегат, которого так ждали. Узнав о случившемся, он поспешил пополнить запасы пресной воды и провизии и бросился в погоню за воровской шхуной. Но где ее искать в просторах Великого океана? На шхуне между тем капитан Бенсон тоже ломал голову, куда же теперь деваться с украденным сокровищем. Ведь времена вольного пиратства давно миновали, и по требованию Испании «Пресвятую Деву» могли объявить вне закона; тогда ни одна страна не предоставила бы ей убежища в своих гаванях. Грабителей наверняка бы арестовали и выдали Испании. Капитан Бенсон долго размышлял над картой и решил направиться к уединенному острову Абсит, чтобы пока припрятать там сокровища, а шхуну перегнать куда-нибудь для отвода глаз в другое место подальше и затопить на рифе...
Кают-компания на «Богатыре» огромная, от одного борта до другого, настоящий банкетный зал. Пол покрыт голубым пластиком. Всю стену занимает неплохая копия с картины Айвазовского.
Обеды проходят всегда весьма торжественно и степенно. А тут, слушая Волошина, все и вовсе притихли. Подавальщицы Настенька и Люда старались ходить на цыпочках.
– Так и сделали. По дороге к затерянному в океане островку разделили украденные сокровища, причем, конечно, львиная доля досталась капитану. Бенсон рассчитывал не задерживаться на островке, но дележка помешала. Каждый ведь прятал свою долю украденных сокровищ втайне от других, опасался, что подглядели, начинал перепрятывать... Так что шхуна покинула остров лишь на третий день. И это промедление оказалось роковым! Вскоре после того, как остров скрылся за кормой, «Пресвятая Дева» неожиданно нос к носу столкнулась с отправившимся в погоню за ней испанским фрегатом. Сначала он бросился искать ее вдоль американского побережья. Капитан фрегата останавливал все встречные корабли и расспрашивал, не встречали ли они «Пресвятой Девы». Нет, не встречали. Тогда капитан смекнул, что, видимо, искать беглянку надо в другом месте. Где? Он склонился над картой – и взгляд его приковала одинокая темная точка среди океана. Капитан фрегата решил заглянуть на остров, который назывался столь многозначительно: Абсит – «Не дай бог!». Теперь уйти от преследователей «Пресвятой Деве» не удалось. Ее захватили испанцы. Вся воровская команда была тут же повешена на реях шхуны. Отсрочили казнь только двоим – капитану Бенсону и старшему штурману. Затем испанцы потопили «Пресвятую Деву», и та пошла на дно с повешенными на мачтах моряками. А фрегат поспешил обратно в Гуаякиль, надеясь еще успеть принять участие в боевых операциях. Испанский капитан рассуждал здраво: пока сокровища надежно спрятаны в укромном месте, а потом будет достаточно времени и способов заставить заговорить двух пленников, которые, закованные по рукам и ногам, томились в канатном ящике фрегата.
Я огляделся. Все заслушались Сергея Сергеевича. Задумался, по привычке потирая словно всегда не выбритую щеку, начальник рейса профессор Логинов. С насмешливым выражением на обветренном скуластом лице с хитрыми глазами в узеньких щелочках под лохматыми бровями, – но все-таки внимательно! – слушал вечный спорщик Иван Андреевич Макаров, заведующий лабораторией биофизики. А сидевшая рядом его жена Елена Павловна совсем по-детски приоткрыла рот, подперев голову рукой.
– Ну, дальше начинаются во многом темные события, – продолжал между тем Волошин. – Подплывая к Гуаякилю, роялисты узнали, что опоздали, все побережье уже занято повстанцами, и фрегат повернул на север, к Панаме. Тем временем несчастный штурман не вынес столь долгого заключения в тесном канатном ящике и умер. А капитан Бенсон каким-то чудом сумел будто бы улизнуть от испанцев. Как ему это удалось – осталось тайной. Во всяком случае, Иеремия Бенсон никогда об этом не рассказывал. Двадцать лет он скрывался в маленьком рыбачьем поселке на побережье Ньюфаундленда. Но о зарытом кладе, разумеется, не забыл – терпеливо копил деньги, чтобы снарядить корабль на остров Абсит. Однако он старел, а деньги копились медленно. И Бенсон решил больше не ждать. Узнав, что в соседнем порту некий капитан Бутлер снаряжает бриг в страны Латинской Америки, он попросил взять его пассажиром. За время длинного рейса Бенсон постепенно подружился с капитаном, пригляделся к нему и, выбрав подходящий момент, поведал ему преступную тайну. Он не ошибся в выборе. Бутлер согласился после выгрузки товаров отправиться на остров Абсит за сокровищами, которые они договорились разделить между собой поровну...
История, которую неторопливо, с подробностями очевидца, рассказывал Сергей Сергеевич, становилась все занимательнее. Иеремии Бенсону так и не пришлось воспользоваться краденым богатством. В одном мексиканском порту, куда бриг зашел за водой и продуктами, Бенсон вдруг заболел и через несколько дней умер – при довольно загадочных обстоятельствах, якобы от желтой лихорадки. Но перед смертью он успел нарисовать карту острова, пометив условными значками, где спрятан заветный клад. С этой картой капитан Бутлер, найдя себе нового денежного компаньона – некоего Касселя, поспешил на остров Абсит, забыв, видно, что его название переводится и так: «Пусть не сбудется!..» Что именно там произошло, осталось во многом загадочным. Кажется, два алчных кладоискателя, решили присвоить все сокровища тайком от команды. Они сделали вид, будто приплыли к безлюдному островку, затерянному в океане, совершенно случайно. И раз уж так получилось, решили задержаться тут на несколько дней – пополнить запасы пресной воды, дать команде немножко отдохнуть, а самим поохотиться в джунглях. Отправившись вдвоем на берег, авантюристы отыскали по карте Бенсона пещеру, где были запрятаны сокровища, и стали сюда наведываться каждый день, помаленьку тайком перетаскивая ценности к себе в каюту.
