Текст книги "Приключения 1971"
Автор книги: Леонид Словин
Соавторы: Глеб Голубев,Сергей Жемайтис,Алексей Азаров,Алексей Леонтьев,Юлий Файбышенко,Владислав Кудрявцев,Юрий Авдеенко,Владимир Караханов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)
Эсминцы стояли, подставив борта для смертельного удара. Необыкновенная удача!
Бледное лицо немецкого офицера, обрамленное черной бородкой, выражало при этом только деловую озабоченность. Его лодка, спрятав перископ, пошла под водой к эсминцам. Затем на расстоянии тысячи метров от них высунула перископ, и барон фон Гиллер, рассчитав угол атаки, приказал ударить по ним двумя торпедами.
На этот раз сигнальщики на эсминцах вовремя заметили перископ, следы торпед, и миноносцы ринулись в разные стороны, топя и разрывая винтами своих соотечественников. Все же одна торпеда попала в трюм тонущего корабля, набитый ящиками со снарядами. Транспорт разорвало на части, и через минуту на его месте лишь крутилась воронка. От взрыва под обломками погибло множество людей, не успевших отплыть от корабля, все же человек триста еще держались на воде. Барон фон Гиллер и на этот раз увернулся от глубинных бомб...
Вторую неделю рыскала У-12 по невидимому квадрату, подстерегая и пуская на дно все суда, принадлежащие англичанам и французам. На ее счету имелось даже одно госпитальное судно – фон Гиллер был ярым сторонником тотальной войны, необыкновенно убедительно обоснованной учеными и генералами кайзера Вильгельма.
Капитана-цурзее барона фон Гиллера распирало от гордости за свои подвиги. Он один, с горсткой матросов и несколькими помощниками – офицерами, уничтожил ценностей врага на сотни миллионов фунтов стерлингов и убил не менее четырех тысяч человек. Такая «продуктивность» под силу только целой дивизии!
– Какая жалость, что две торпеды не достигли цели, – сказал капитан-цурзее.
– О да! – проронил штурман Глобке. – На войне так много неожиданностей. О Германия... – После этих слов Глобке начал ровным голосом рассказывать об удивительных пейзажах на Рейне, о покое и умиротворении, охватывающих душу немца, когда он смотрит на величественную реку, виноградники, сады и красивые черепичные крыши мыз...
Лейтенант Леман, отличавшийся непочтительностью к старшим по званию и должности, перебил штурмана.
– Я считаю, – сказал он, сдерживая волнение, – что люди, чудом оставшиеся в живых, заслуживают милосердия.
Капитан-цурзее ответил, будто хлеща по щекам лейтенанта:
– Бабья мягкотелость. Чушь! Слова не солдата, а дамы-патронессы!
Фон Гиллер умел владеть собой, по-актерски меняя наигранный гнев на скорбную мягкость, от которой у подчиненных темнело в глазах. Он сказал с грустными нотками в голосе:
– Все мы устали, всем нам нелегко, настолько нелегко, что подчас мы говорим совсем не то, что следует говорить немцу и военному моряку. – Капитан-цурзее улыбнулся, довольный своей так ловко построенной фразой, достойной военачальника, не поддавшегося минутному гневу и показавшего подчиненному его место. – Какая ночь, господа, – продолжал он, крепче сжимая поручни, так как лодку стало класть с борта на борт.– Какие звезды! Мы должны помнить, – он повысил голос, чтобы слышали матросы, стоявшие внизу, – что под этими звездами сражаются наши отцы и братья, спят наши жены, дети, матери, сестры. – Фон Гиллер умолк, прикидывая, какую он даст аттестацию лейтенанту Леману...
Рулевой зазевался, лодка рыскнула, и волна ударила о борт, окатив всех, кто находился на палубе.
– Сменить рулевого и – в карцер! – приказал капитан-цурзее.
Молча стоявший на мостике вахтенный офицер повторил приказание и спустился в люк. Очень скоро он вернулся, доложил, что приказание выполнено, и затем передал на словах только что перехваченную радиограмму.
Англичане радировали открытым текстом: «Всем судам королевского флота: при встрече задержать русский клипер «Орион» и доставить, если потребуется, силой в любой из портов Англии или союзных стран».
– Как приятно слышать о скандале в станс врагов, – сказал фон Гиллер. – В данном случае мы поможем англичанам, если увидим это «созвездие», – к капитану-цурзее вернулось хорошее настроение.
– Я знаю, что лейтенант Леман готовится возразить мне и по привычке отвинчивает зажимы у спасательного круга. По вашей милости мы потеряли уже три круга, и стоимость их будет вычтена из вашего денежного довольствия. Вы так разоритесь, лейтенант.
– Ах да, прошу извинения у господина капитана. Если будет позволено, я выскажу свои аргументы.
– Слушаю.
– Господину капитану-цурзее известно, конечно, что противники наших врагов всегда считались нашими друзьями. Тем более что не исключена возможность заключения сепаратного мира с Россией.
– На войне существуют только приказ нашего кайзера, инструкции и приказы командования. Их никто не отменял, и Россия остается нашим врагом в этой войне, и мы будем поступать с ее морскими силами соответствующим образом, дорогой мой лейтенант.
– Как будет угодно господину капитану-цурзее, – ответил лейтенант, каждой буквой выражая несогласие с мнением командира.
В этот момент из рубки доложили, что гидроакустики слышат приближение корабля противника, идущего встречным курсом. Судя по работе машин, это миноносец. Скорость не менее восемнадцати миль. Зазвучал сигнал к погружению.
Натренированная команда быстро исчезла в стальной утробе. Захлопнулся люк. Затихли дизели. На субмарине готовились к атаке. В носовом отсеке лейтенант Леман, сторонник гуманных методов войны, приказал матросам зарядить торпедные аппараты.
Матрос, стоявший у левого аппарата, сказал улыбаясь:
– Там, наверное, сейчас вся команда спит, а подвахтенные играют в кости, вот потеха будет...
– Молчать, Мюллер! Ты находишься на ответственнейшем посту и если будешь отвлекаться, то можешь на секунду позднее выпустить торпеду, и она пройдет мимо цели. Десятки тысяч марок пропадут даром. Мы не оправдаем надежд, возложенных на нас кайзером.
«БОРЗАЯ»
Эскадренный миноносец «Грейхаунд» мчался без огней по ночному океану, держа курс на юго-запад от островов Силли.
Лейтенант Кристофер Фелимор нес вахту, стоя на крыле ходового мостика. До боли в глазах от встречного ветра он вглядывался в темное, летевшее на него море, стараясь рассмотреть на нем силуэт парусника: «Грейхаунд» получил приказ перехватить русский клипер.
Лейтенант вошел в рубку, проверил курс, похвалил рулевого и стал смотреть вперед через стекло. В рубке разливалось приятное тепло. Палуба нервно вздрагивала, и Фелимору пришла в голову не новая, в сущности, мысль, что современные машины похожи на живые существа, которым передается неудержимое стремление человека к каким-то неведомым рубежам.
«Грейхаунд» старался изо всех своих паровых сил, выжимая почти полные двадцать узлов.
Лейтенант стал думать об Элен.
Узнав о его неприятностях по службе, она только вздохнула, затем, когда он в лицах изобразил сцену с адмиралом, смеялась до слез, а в заключение сказала, что любит его еще сильнее и ее идеалом всегда был настоящий моряк.
В тысячный раз признав, какая необыкновенная девушка встретилась на его пути, он стал мысленно составлять ей письмо, не упуская ни одной мелочи, давая меткие характеристики своим сослуживцам и особенно упирая на свои первые блестящие успехи. Это ему пришла мысль взять на борт оставленного заложником в порту русского офицера с «Ориона».
Капитан О'Брайнен сказал тогда:
– Черт возьми! Вы правы, есть смысл прихватить с собой этого русского, хотя, держу пари на что хотите, он не укажет нам курс своего парусника. И правильно сделает. В противном случае я никогда не позволил бы ему ступить на палубу «Грейхаунда». При всем при том он может оказать нам неоценимую услугу, если мы чудом встретим клипер. Я видел этого вашего русского. Капитан может не внять голосу рассудка, а у меня жесткие инструкции из Лондона. Клипер не должен, по мнению джентльменов из адмиралтейства, удрать с оружием и передать его в сомнительные руки. Лейтенант Фелимор, вы парень с головой, хоть о вас адмирал говорил далеко не лестные вещи...
Получив распоряжение явиться на миноносец, Николай Павлович посчитал, что его отправляют в Лондон. Затем у него появились смутные подозрения, когда он увидел, что миноносец идет на запад, и, наконец, он возмутился до глубины души, когда лейтенант Фелимор под честное слово открыл ему назначение рейса.
– Все-таки я объяснюсь с капитаном миноносца, – сказал русский капитан-лейтенант, – не бойтесь, я вас не выдам. Но я вправе знать, куда и с какой целью меня транспортируют на корабле его величества.
О'Брайнен извинился и без обиняков сказал о цели рейса. Они распили бутылку «Белой лошади», обсуждая последние сообщения из действующей армии и морские сводки.
Расставаясь, О'Брайнен сказал:
– Поверьте мне, коллега, я многое бы дал, чтобы не встречаться с вашим клипером. Будем надеяться, что так и случится. А если произойдет чудо, то постарайтесь внушить своему командиру, что необходимо иногда подчиняться здравому смыслу.
– Здравый смысл – понятие очень емкое. Командир клипера мой друг, я его знаю с Морского корпуса и не могу его упрекнуть в отсутствии здравого смысла.
– Все же на его месте я не стал бы ложиться в дрейф на виду береговых батарей и чего-то ждать в течение двух часов, когда дорога каждая минута.
– Он поджидал меня.
– Тогда другое дело. Благородно! Приношу извинения и прошу забыть о нашем разговоре. Все будет отлично. Я почти уверен, что мы не догоним ваш корабль и, совершив легкую прогулку, вернемся в Плимут или в Портсмут.
Поднявшись на палубу, Николай Павлович придерживая фуражку, посмотрел на покачивающийся небосвод и с облегчением вздохнул: миноносец и клипер пока шли на расходящихся курсах. Но это еще не значило, что клипер в полной безопасности. У преследователя слишком большое преимущество в скорости, и он каждую минуту может изменить курс. И действительно, небесный свод круто развернулся почти на девяносто градусов. Николай Павлович представил себе лист карты и две движущиеся точки. Возможно, под утро они если и не встретятся, то пройдут совсем недалеко друг от друга.
Ветер пронизывал шинель старшего офицера, а он, не чувствуя холода, прикидывал в уме вероятность встречи.
Над головой, на ходовом мостике, послышались шаги, а затем прозвенели четыре двойных удара в рынду – восемь склянок, – конец последней вахты. Начались новые сутки. Как хотел в эти минуты моряк, чтобы его корабль находился далеко-далеко от берегов Европы. Николай Павлович бросил взгляд на узкую палубу. На ней темнели лотки торпедных аппаратов, угадывались дула орудий, вся она казалась загроможденной ненужными вещами. Он вновь мысленно перенесся на свой клипер. При таком ветре, слегка накренясь на правый борт, он великолепно режет форштевнем океанскую волну.
Старший офицер клипера, как и его командир, оставался в числе немногих приверженцев парусного флота. И чем больше они понимали его обреченность, тем сильнее любили свой последний корабль.
С восьмым ударом в рынду на мостик миноносца поднялся офицер, заступающий на вахту. Скоро по трапу спустился лейтенант Фелимор. Он был весел и возбужден. Вахта прошла прекрасно, а сейчас он закусит в кают-компании и выпьет пару стаканов чаю с коньяком. Нет, лейтенант не жалел, что променял спокойную чиновничью жизнь на бесконечные вахты на мостике «Грейхаунда».
Заметив Фелимора, Николай Павлович хотел было перейти на другой борт. Но Фелимор увидел его:
– О, кэптэн Никитэн! Приятная ночь, не правда ли?
– Да, славная ночь, хотя все портит чрезмерная скорость вашей борзой.
– Что вы. Мы идем не самым быстрым ходом. Можем выжать еще пару-другую миль.
– Нет, почему же, при свежем ветре и у нашего клипера довольно приличная скорость. Но там ее совершенно по-иному ощущаешь...
Ветер подхватывал и уносил слова, собеседники восстанавливали фразы только по их обрывкам. Фелимор предложил зайти в кают-компанию. Никитин поблагодарил и сказал, что побудет на палубе. Как ни хотелось Фелимору горячего чая с коньяком, он, чувствуя себя хозяином, да еще виноватым перед гостем, увлек его за рубку.
– Вот здесь совсем тихо, – сказал Фелимор. – Вы будьте великодушны и еще раз извините меня за опрометчивый, если хотите, бестактный, глупый поступок. Сейчас, все обдумав, я понял, что не имел права что-либо предпринимать по отношению к вам, не посоветовавшись предварительно с вами.
– Я уже высказывал вам свое отношение. Но сейчас этот поход стал даже мне нравиться.
– Вот и прекрасно! Какой вы груз сняли с меня! Последнее время я наделал невероятное количество глупостей. И знаете, почему?
Никитин не успел ответить простодушному Фелимору. Из кормы миноносца вырвался столб пламени. Теряя сознание, капитан-лейтенант почувствовал, как у него онемели ноги от чудовищного удара в подошвы и он, как во сне, поднимается в воздух.
Очнулся Никитин под водой и опять, как во сне, инстинктивно затаив дыхание, стал выгребать на поверхность. Вынырнув и отдышавшись, принялся сбрасывать с себя шинель и опять он это делал, еще не отдавая себе полного отчета в том, что произошло и почему он очутился в воде. Вода была холодной, но он еще не чувствовал этого, работая руками и ногами, чтобы удержаться на поверхности, и оглядываясь вокруг в надежде найти обломок или спасательный круг. Под руку попало весло. Он лег на него грудью, весло тонуло, но это уже была опора на первое время. Началась довольно сильная зыбь. Поднявшись на гребень волны, Никитин увидел в десяти футах дверь и поплыл к ней. Нашел ручку и, ухватившись за нее, понял, что может держаться так довольно долго. И тут впервые почувствовал, как холодна вода. Все это время он прислушивался, стараясь услышать чей-либо голос. Стояла жуткая, пугающая тишина. «Никого. Бедный Фелимор», – подумал он и понял, что оглох. Он не слышал ни свиста ветра, ни шума волн. Ударил рукой по воде и не услышал всплеска.
– Час от часу не легче, – сказал он, не слыша своего голоса, и стал трезво обдумывать положение. Самое большее, он продержится на этой двери до рассвета – и то если привяжется к ручке ремнем. Температура воды не выше пятнадцати градусов, она вытянет из него все тепло, лишит подвижности, закоченевшие руки перестанут слушаться...
«Лучше не думать об этом, а бороться. Надо найти что-либо посолиднее. Обломок шлюпки, пояс», – и он стал толкать дверь, с каждым рывком подвигаясь на несколько дюймов.
«Так, пожалуй, лучше, – подумал он. – Силы у меня еще есть. Что с моими ушами?» Он тряхнул головой и вдруг почувствовал, как из ушей вылилась «горячая» вода, и он стал с трудом различать голоса моря. И как будто где-то далеко-далеко крик тонущего. Николай Павлович, прислушиваясь к замирающему голосу, стал энергичней толкать свою дверь туда, откуда доносился крик.
– Да сюда же, сюда! Боже мой, куда вы плывете? – услышал он совсем ясный и как будто знакомый голос справа от себя и увидел силуэт человека, стоящего по пояс в воде.
Николай Павлович закрыл глаза, с ужасом подумав: «Галлюцинации, конец!»
– Ну что вы, что с вами? Плывите ко мне, я в лодке! Ну, пожалуйста...
«Фелимор! Славный Фелимор!» – пронеслось в сознании Никитина.
Лейтенант стоял в затопленном спасательном боте совсем рядом и протягивал руку. Он помог Никитину перебраться через борт.
Шлюпка зачерпнула воды, но осталась на плаву: по ее бортам были вделаны запаянные баки с воздухом. Поплавки надежно держали бот на поверхности.
Они сели друг против друга на банки и, взявшись за руки, долго молчали, переполненные радостью спасения.
– Какой ужас! – первым заговорил Фелимор.
– Я плохо слышу, говорите громче.
– Наверное, мы налетели на мину? – прокричал Фелимор.
– Возможно. Можно не так громко. Ко мне возвращается слух. Неужели все погибли?
– Не знаю. Я слышал слабый крик, но скоро он стих. Я всячески его ободрял, кричал до хрипоты. Думал, это вы. И вообще, я звал всех плыть ко мне. Я еще покричу.
Фелимор еще несколько минут продолжал звать уцелевших, но никто не откликнулся.
– Видите? – спросил он со слезами в голосе.
– Может быть, кто-либо еще держится, но потерял временно слух, как и я. А сейчас нужно проверить, нет ли пробоин в боте.
Они ощупали под водой борта и днище.
– Как будто пробоин нет, – сказал Фелимор.
– Давайте вычерпывать воду. Вот тут в рундуке вместе с аварийным запасом что-то вроде котелка и ковш.
Они стали вычерпывать воду и работали минут пять, как вдруг услышали глухой шум машин. Фелимор, набрав полную грудь воздуха, хотел было позвать на помощь. Капитан-лейтенант вовремя остановил его и шепнул, чтобы он пригнулся.
Из темноты, надвигаясь на них, показалось темное возвышение, потом низко сидящий в воде корпус подводной лодки. Она прошла совсем близко, запахло нефтяной гарью. На мостике вырисовывались два силуэта. Послышалась немецкая речь.
Когда лодка скрылась и урчанье дизелей стихло, Фелимор прошептал:
– Так, значит, нас потопила субмарина?
– По всей вероятности.
– Конечно. Убийцу всегда тянет к месту преступления.
Они продолжали работать черпаками, стуча зубами от холода. Воды оставалось уже по щиколотку, когда Фелимор поставил черпак на банку и полез в кормовой рундук, шепча: «Какой я идиот», и, покопавшись там, вытащил большую флягу.
– Виски, мистер Никитэн! Нет, у меня просто отшибло разум. Я же только вчера проверял на этом боте неприкосновенный запас. – Он отвинтил и протянул Никитину. – Глотните, кэптэн. Вот так, теперь я... Какой напиток! И везет же нам с вами!
Затем они разделись, выжали одежду так, что потрескивали нитки. Одевшись, съели банку мясных консервов и выпили еще по глотку виски.
Никитин стал утешать лейтенанта, сказав, что через сутки-другие сюда придет помощь. У них есть продукты, а может быть, пойдет дождь, и у них будет вода. Даже без воды они не умрут через неделю. Утешая лейтенанта, он не заметил, как тот уснул, сидя на днище и положив ему голову на ногу.
Никитин с трудом разбудил его.
– Спать нельзя!
– Ничего, ничего, – твердил молодой человек,
– Да вставайте же! Застынете, умрете.
– Что? Да, да, я совсем замерз. Боже, как холодно.
– Вставайте, двигайтесь! Вот, возьмите весло, к счастью, его хорошо закрепили под банками, гребите!
– Да, да... Что со мной? Ударьте меня по щеке... Я сплю стоя. Упаду за борт. Но нет! – он тряхнул головой. – Что это?
На юге небо озарилось малиновым светом. Прошло довольно продолжительное время, и докатился глухой раскатистый грохот.
Фелимор сказал:
– Еще одна жертва! Эта хищница опять кого-то потопила.
– Похоже, – ответил Никитин. – Взрыв милях в десяти от нас. Вот и появилась работа, которая помешает нам уснуть.
– Да, мы идем на помощь! Немедленно! – горячо воскликнул лейтенант, окончательно стряхнувший с себя сонливость. – Где это ваше весло? Если есть одно, то могли уцелеть все шесть. Были весла и на других шлюпках. Сейчас мы осветим море. Какой я идиот, сам положил в рундук ракетницу в брезентовом мешке и банку с патронами. Я думаю, что не привлечем субмарину?
– Скорее всего там подумают, что к погибающим подходит помощь, и уйдут под воду, если совсем не потеряли голову от необыкновенной удачи. Потопить два корабля, да еще ночью!..
– Есть! Все на месте. Каким молодцом был Гарри Смит, все положил, как я ему приказал. Стреляю!
Хлопок выстрела, и высоко в небе загорелось маленькое солнце. Медленно опускаясь на парашютике, оно ярко осветило все место катастрофы.
Первое, что бросилось им в глаза и заставило быстрее забиться сердце, был человек на перевернутой шлюпке. Он лежал поперек киля, безжизненно свесив голову, руки и ноги его находились в воде. С каждым движением шлюпки на волне он то немного сползал головой вперед, то опять подавался назад. Совсем недалеко от шлюпки плавало весло. Фелимор подтянул его багром.
Ракета погасла.
До шлюпки было футов сто. Они выпустили еще три ракеты, пока добрались до нее, по пути подобрав еще одно весло.
Матроса с большим трудом сняли с киля шлюпки. Неожиданно он мертвой хваткой уцепился за леер, протянутый вдоль наружной стороны планшира и местами прихваченный к нему скобами. Никитину пришлось раздеться и, спустившись в воду, перерезать леер, а затем заплыть на другую сторону и, поддерживая голову матроса, помочь Фелимору перетащить его в свой бот.
При свете ракет Фелимор, стоя на банке, пытался увидеть еще кого-либо из спасшихся при взрыве. Но среди обломков дерева, плавающей ветоши, масляных пятен, переливающихся зловещими цветами, не было никого.
Матрос окоченел и, видимо, был сильно контужен. Ему влили в рот виски, и тут он проявил первые осмысленные движения, ухватившись за флягу и не выпуская ее из рук. Флягу пришлось отнять.
– Это ты, Арт? – спросил матрос, еле ворочая языком. – Где это мы так с тобой нализались?
Его раздели. Крепко растерли, одели в мокрую выжатую одежду, дали еще выпить и оставили, посадив спиной к борту, а сами взялись за весла.
Скрипели уключины. Тяжелая шлюпка, рассчитанная на шесть гребцов, еле двигалась к югу, слегка подгоняемая слабым северо-западным ветром.
Гребцы молчали, экономя силы.
В голове матроса, раскалывающейся от боли, медленно восстанавливалась картина катастрофы. Они со вторым офицером лейтенантом Кэртоном заступили на вахту. Арт принял штурвал, а он по обыкновению вышел на крыло мостика, чтобы проверить, не горят ли ходовые огни. Да, они ходили без огней, чтобы не выдать себя немцам. Он перевесился через поручни, и вдруг его швырнуло за борт. Описав дугу, он врезался в упругую, как резина, воду. По крайней мере, так ему показалось.
– Ну, как себя чувствуешь? – спросил Фелимор.
– Сравнительно неплохо. У меня такое чувство, будто мною выстрелили из пушки и пробили стену. Какая шишка, вы не заметили?
– Нет! Да ты не Гарри Смит?
– Кому же еще быть, лейтенант? Я и есть старший матрос Гарри Смит, а вы тот самый новичок, что насолил в пудинг адмиралу? Ну, конечно, вы и есть! А мой напарник Арт?
Узнав, что Арта нет в шлюпке, сказал:
– Бедный Арт. Хотел после войны устроиться в зоологический сад, он так любил всяких зверей. Арт был совсем одинок. До войны его жена уехала с Томом Буритоном в Австралию... А куда мы идем?
Старший офицер «Ориона» рассказал о взрыве. Смит заметил с сомнением:
– Вряд ли мы доберемся вовремя на такой галоше. Да и веслами вы двигаете, как ребята в пабе ногами после доброй выпивки. Я бы мог кое-что сделать, если бы из головы вылить свинец. Да и цела ли голова, может, одни осколки остались? Нет, голова на месте, только вроде бы увеличилась. – Помолчав, спросил: – Вы, мистер капитан, русский?
– Да, Смит, русский.
– Вас заманили к нам на «Грейхаунд» для приманки, как наживку для тунца.
– Смит!
– Я, лейтенант, уже двадцать пять лет как Смит, – он сильно захмелел, и у него заплетался язык. – Вы нам сразу понравились. И мы про вас знаем все, лейтенант: и знаем, кто живет у цитадели, все знаем...
– Смит, вы бы взяли третье весло.
– Почему не взять? – Раздался храп.
– Пусть спит, – сказал Никитин, – толку от него никакого. Замечаете, как повеяло теплом?
– Мне уже жарко становится.
– И я согрелся. Да у нас с вами ведь шерстяное белье. Шерсть даже мокрая греет.
Небо на востоке побледнело. Ветер почти стих, а зыбь стала сильной.
– У меня такое ощущение, что мы все время гребем в гору и не двигаемся с места, – сказал Фелимор, подняв весло и ложась грудью на валек.
– Да, мы устали, – сказал Никитин. – Очень устали. Пора отдохнуть. Все-таки несколько миль осталось позади.
Фелимор спал, едва удерживаясь на банке. Капитан-лейтенант поднял его, сонного, и уложил рядом со Смитом, а сам снова взялся за весла, уже не чувствуя усталости, автоматически занося и опуская весла в воду. Он несколько раз засыпал на несколько секунд и тут же просыпался. Чтобы прогнать сон, умылся и смочил волосы водой. Голова немного прояснилась, и он греб еще с полчаса, отдохнул минут пять и снова стал мерно работать веслами, удивляясь, откуда берутся силы. Не раз ему приходило в голову оставить, казалось, безнадежную попытку спасти утопающих, если они еще живы, но он, прогонял эту недостойную мысль.
С каждой секундой становилось светлее. На небе появились перистые облака – признак смены погоды. Океан из пепельно-серого на рассвете налился стеклянной голубизной. Волны мерно вздымали бот. Наконец силы совсем покинули единственного гребца, и он остался сидеть, глядя на валы, гладкие во впадинах и подернутые легкой рябью на вершинах. Сон одолевал. Обмякло все тело, веки сами закрывались, и тогда он видел сны, продолжавшиеся несколько секунд, но казалось, они длились часами.
Чтобы скоротать время, Никитин заглянул в кормовой рундук и нашел там компас и шлюпочный лаг. Счетчик лага он укрепил на корме, а лаг-линь с вертушкой выбросил за борт и опять стал грести.
Проснулся Смит. Открыл глаза и снова закрыл их. Так он лежал с минуту, вспоминая, что с ним приключилось, затем, пожелав капитан-лейтенанту доброго утра, умылся и спросил:
– Так и гребли всю ночь? Лейтенант, наверное, скис за мной следом?
– Нет, прилег совсем недавно.
– Хорошо, кэп. Вам хватит окунать весла, давайте я помахаю. Ложитесь. Надо сказать, у нас шпангоуты не из мягких, рыбины вылетели. Надо было подобрать, они-то уж не утонули. И пресной воды, смотрю, у вас тоже нет, хотя анкерок я сам только вчера наполнил отличной водой. – Он покрутил головой, удивляясь, как два офицера оказались такими непредусмотрительными людьми. Ворча себе под нос и ощупав голову, он взялся за весла.
– Держи прямо на юг, – сказал капитан-лейтенант, – вот компас.
– Есть, кэп, держать на юг. Как только покажется Южный полюс, сразу разбужу вас.
– Смотри не пройди мимо, – в тон ему, улыбаясь и уже засыпая, ответил Николай Павлович.
Смит, оставшись в одиночестве, сделал несколько гребков, опустил весла и, пробравшись к рундуку, достал флягу с виски. Поболтал, открутил пробку, понюхал, задумался и, не сделав ни полглотка, со вздохом завинтил опять. Смит слыл хорошим товарищем, честным парнем.
Заметив цифры на лаге, матрос стал грести, вкладывая все силы, сделав ровно сто гребков, оставил весла и, взглянув на лаг, поморщился: сто футов! Нет, такими темпами не добраться не только до Южного полюса, но даже до места катастрофы. И, решив, что нецелесообразно тратить силы, Гарри разделся и расстелил сырую одежду на банках, а сам, поворачиваясь то спиной, то грудью, стал греться на солнце.
Далеко за горизонтом показался дым. Матрос вскочил на банку. Дым скоро рассеялся, и опять вокруг пустынное море.
Проснулся Фелимор, а за ним Никитин.
Смит уже надел просохшую одежду и, пожелав доброго утра, доложил:
– Ветер юго-восточный. Прошел около ста футов и бросил грести: бесполезное дело при таком ветре.
– Все-таки надо пройти оставшиеся пять миль, – сказал капитан-лейтенант.
Фелимор его поддержал.
– Если надо, то я готов, – как ни в чем не бывало согласился матрос.
Вдруг Фелимор, с надеждой оглядывавший море, сказал срывающимся от волнения голосом:
– Корабль! Парусник! Или мне кажется?
Над синим, всхолмленным океаном медленно проплывали белоснежные паруса.
– Они нас не видят! – чуть не плача, сказал Фелимор. – Где ракетница? Есть ли еще патроны? Смит, стреляй!
Никитин встал во весь рост и, глядя затуманенными глазами на приближающийся клипер, торжественно сказал:
– «Орион»! Как он попал сюда, когда должен быть в это время милях в ста западнее?
На паруснике заметили потерпевших бедствие. С левого борта в шлюпку поспешно садились гребцы. На ванты, на реи, на палубу высыпали все вахты и в напряженной тишине всматривались в крохотную посудину и трех людей.
Командир первым в бинокль увидал своего помощника, дивясь не меньше матросов, и строя различные предположения, и не веря, что это его старший офицер. Ведь бывают на свете удивительные сходства. Все же он приказал опустить парадный трап. А когда Николай Павлович в помятом костюме, без кителя, счастливый, отвечая на приветствия матросов, ступил на нижнюю площадку трапа, Воин Андреевич бросился к нему навстречу и под восторженный рев матросов обнял и расцеловал в колючие, небритые щеки.
Клипер, набрав ветра в паруса, пошел к югу.
На всех марсах стояли матросы, обозревая пустынный океан. Командир наградил Зуйкова двумя золотыми и велел объявить, что назначает еще золотой тому, кто первый увидит людей в море.
Зуйков с Лешкой Головиным стояли на одном марсе и сосредоточенно смотрели вдаль по носу клипера.
– Нам, Алексей, еще один червонец не помешает, – говорил Зуйков, – перво-наперво тебе надо купить товару на настоящие сапоги, чтобы форс был, со скрипом, из настоящего французского шевра. У Брюшкова есть товар... Чтой-то маячит правей утлегаря?
– Нет, дядя Спиридон, это гребешок волны.
– Оно и есть волна...
Помолчав, Зуйков сказал:
– А наш-то Павлыч на шлюпке удрал от «бульдожки». И где ходу взял? На веслах ведь в такую даль пришел.
– Наверное, в течение попал.
– Во! Самый раз угадал! Течение морское оно такой силы бывает, так прет, что только держись. Значить, он курс знал и наперерез клиперу шел. Вот что такое наука! И ты, Алексей, смотри, учись, как домой вернемся.
– Еще как буду учиться!
– Надо, брат, нам с тобой на верную дорогу становиться, мне с землей, тебе с наукой, а не то вот так всю жизнь будем распускать чужие паруса.
Мечты о будущем захватили их, и, хотя они не отрывали взгляда от водной глади, мысли их витали далеко. К реальной действительности матроса и юнгу вернул ликующий голос Назара Брюшкова.
– Слева по носу люди в море! – завопил он чуть не с клотика.
ИГРА В КОСТИ
Редкая, прямо-таки невероятная удача сопутствовала командиру подводной лодки У-12.
Ему повезло даже ночью; вражеский эсминец, словно чуя свою смерть, шел прямо на субмарину. Почти в полной темноте фон Гиллер атаковал эсминец и потопил его меткими ударами торпед. Обыкновенно эсминцы не ходят поодиночке. Фон Гиллер прождал полчаса следующую жертву. Убедившись, что это был единственный корабль, выполнявший какое-то важное поручение, командир поздравил команду с новой победой и приказал пересечь квадрат 34 по диагонали и подзарядить аккумуляторы на полную емкость. В полученной шифровке сообщалось, что днем здесь пройдет караван американских транспортных судов под эскортом миноносцев и одного крейсера.
Начался второй час новых суток. Фон Гиллер готовился отойти ко сну, но знал, что после всех событий дня долго не заснет, если не проведет хотя бы полчаса на воздухе, и второй раз за эту ночь поднялся на мостик. Вылез из люка и лейтенант Леман. Фон Гиллер сказал:
– Вы сегодня действовали прекрасно. Секунда промедления, и «англичанин» увернулся бы от торпеды.
– Что мне еще остается, как не действовать прекрасно?
Фон Гиллер усмехнулся:
– Скоро ничего не останется от вашего скепсиса и самокопания. Все это от возраста, лейтенант Леман. В ваши годы и я стремился разрешить «проклятые вопросы», пока не понял, что я тевтон, человек, принадлежащий к высшей расе, миссия которой – утвердить на земном шаре настоящий порядок. Вы не могли не заметить, лейтенант, читая книги и газеты и особенно данные статистики, что на земле становится тесно, а некоторые народы, не имея на это никаких прав, занимают непомерно большие территории.
