Текст книги "Повести о Ветлугине (илл. П. Павлинова)"
Автор книги: Леонид Платов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 42 (всего у книги 52 страниц)
2
Последние годы я изучал причины потепления Арктики и прочел почти все, что было написано на эту тему.
Причины потепления пока не выяснены. Возможно, что оно связано с очередным усилением солнечной радиации, которая убыстряет все атмосферные процессы на Земле. Ведь Земля переживает периоды потепления и охлаждения. Даже на протяжении последнего тысячелетия происходили резкие изменения в климате.
В связи с этим я заинтересовался Гренландией.
Грюнланд в переводе означает Зеленая страна. Именно так назвали ее исландцы в 982 году.
Некоторые ученые считают, что это была лишь своеобразная реклама, с помощью которой хотели привлечь колонистов во вновь открытую страну. Действительно, уже на следующий год туда двинулись из Исландии двадцать пять кораблей.
Однако я помнил, что Петр Арианович, много читавший о Гренландии, был не согласен с этим мнением.
– Поселения просуществовали около пятисот лет, – говорил он мне и Андрею. – Обман на мог длиться столько времени.
И наш учитель географии принимался перебирать свои выписки о Гренландии, сделанные им еще в студенческие годы.
Особенно интересными были выдержки из старонорвежской хроники тринадцатого века. Неизвестный автор ее писал, что Гренландия славится хорошим климатом и «когда солнце стоит высоко на небе, оно радует все живое, и земля приносит полезные растения».
Судя по этому описанию, жители Гренландии благоденствовали в тринадцатом веке. На острове, помимо деревень, было два больших города, пятнадцать церквей, три монастыря.
Затем произошло нечто странное. Над Гренландией как бы задернулся занавес.
В шестнадцатом веке Гренландия представляется европейцам уже почти мифической страной. На карте, изданной в Страсбурге в 1513 году, она изображена рядом с недавно открытой Америкой как длинный полуостров, который соединен с Европой севернее Скандинавии.
Что же произошло за период между тринадцатым и шестнадцатым веками? Катастрофа. Гибель исландских поселений в Гренландии.
На земле наступило резкое похолодание. Из Центральной Арктики двинулись в Атлантический океан плотные массы льдов и отрезали от Европы гренландские города, деревни, монастыри.
Все труднее – вскоре и совсем невозможно – стало доставлять сюда хлеб и строительные материалы. Жители колонии вымерли от холода и голода, а опустевшие города завалило снегом по самые флюгера на крышах домов.
Вторично Гренландию открыли в конце шестнадцатого столетия. Она выглядела уже так, как выглядит сейчас, – мертво и печально, оделась белым погребальным саваном…
Аналогия с судьбой оазиса в горах Бырранга напрашивалась сама собой. Только перемены в оазисе произошли, по-видимому, за более короткий срок – не за двести-триста, а за двадцать-тридцать лет.
На привале я развил эту мысль, и очень подробно.
– Можно, впрочем, найти и другую, менее грустную аналогию, – спохватился я, заметив, как вытянулись и без того озабоченные и усталые лица моих спутников. – Например, с Землей Ветлугина, бывшим Архипелагом Исчезающих Островов. Ведь архипелаг удалось спасти от разрушения, не так ли? Он стоит посреди океана и простоит еще столько времени, сколько нам нужно… Почему же нельзя сделать так и с оазисом «детей солнца»? Сохранить его или возродить на новой основе? Уверяю вас: это вполне возможно, реально!
Лиза посмотрела на меня искоса:
– В тебе до сих пор, Леша, есть что-то мальчишеское…
Бульчу, с неудовольствием прислушивавшийся к разговору, смысл которого ускользал от него, неожиданно сказал:
– Зачем спорить, сердиться? Скоро там будем. Все сразу узнаем.
– А скоро ли будем?
– Очень скоро. Завтра…
Но мы даже не улыбнулись в ответ на его слова. Сколько раз уже слышали это: «Завтра, завтра!…»
3
Пурга отняла у нас остаток сил. Усталость, накоплявшаяся постепенно на протяжении всего пути, особенно дала себя знать именно в этот день. Мы брели, вяло переставляя ноги, чаще, чем раньше, скользя и оступаясь на покатом каменистом берегу.
Очень хотелось спать. После пурги в воздухе потеплело, и это размаривало. Крепко, до боли в пальцах сжимая лямки на груди, чтобы совладать с одолевавшей меня дремотой, я услышал пронзительный возглас:
– Мышь, мышь!…
Это Бульчу поет песню! Окончательно стряхнув дремоту, с удивлением вслушиваюсь в слова песни:
– Мышь, мышь впереди!… Уцепился за ее хвост, она потащила меня. Через сто промоин, через сто пропастей, по ста кочкам потащила меня…
Голос у Бульчу дребезжащий, слабый, сорванный. Не могу сказать, чтобы мотив песни и ее исполнение доставляли мне удовольствие. Особенно странными кажутся слова:
– Камни поднялись из воды. Мы обошли эти чертовы камни. Пурга поднялась на пути. Мы перехитрили чертову пургу…
И дальше:
– Я веду людей, которые ищут своего человека. В Стране Семи Трав живет русский человек…
Похоже на то, что Бульчу описывает наше путешествие, придумывая слова на ходу. Да, так оно и есть!
Оглянувшись и увидев, что я смотрю на него, он затягивает еще громче:
– Русским людям нравится песня Бульчу. Под песню лучше идти. Хорошую песню поет Бульчу…
Тут только доходит до моего сознания, что Бульчу поет по-русски, то есть специально для меня, Савчука и Лизы. Он решил подбодрить нас песней!
– У русских людей много хорошего табаку, – продолжает распевать наш проводник. – Я никогда не курил так много хорошего табаку. Раньше я боялся Страны Семи Трав. Но я стал умный человек. Теперь я ничего не боюсь!
Голос его все чаще прерывается. Он вынужден делать передышки между фразами, потому что устал не меньше нас.
– Страна Семи Трав – прекрасная страна! Там очень жирные олени! Там много птиц! Там всегда тепло!…
И снова:
– Мышь, мышь! Поскорей тащи меня вперед, мышь!…
Мне пришло в голову, что сам Бульчу, маленький, проворный, в своем пегом сокуе и в капюшоне с оленьим хвостом, похож на деловитую пеструю мышку.
– Упоминание о мыши характерно для нганасанского фольклора, – сказал Савчук, ускоряя шаг.
– Звучит как заклинание, – пробормотала Лиза. – Очень напоминает заклинание!…
– Скорей уж путеводитель! Справочник для туристов, – возразил я и оглянулся.
Увы, ничего похожего на деревья и высокую траву. Что-то мрачное, безотрадное, резко контрастировавшее со словами песни было в окружавшей нас природе.
Черные и красноватые утесы. Осыпи камней, однообразные серые галечники. Груды крупного щебня.
Ущелье было так глубоко, что мы видели отсюда не солнце, а лишь отблески его, розоватую кайму, лежавшую на снежных гребнях.
– Очень скоро дойдем! – сказал Бульчу, прервав песню. – Видишь: «Уши Собаки»!…
Он указал куда-то вверх.
Лиза с сомнением кашлянула.
– Нет, на моей карте есть «Уши Собаки», – вступился я за Бульчу. – Еще в тундре набросал с его слов кроки речной долины. До сих пор все сходилось. Значит, верно ведет.
– Да, я верно веду, – подтвердил проводник.
– А какой следующий ориентир – за «Ушами Собаки»?
Я заглянул в блокнот:
– Потом должна быть скала «Сцепились рогами».
Бульчу с достоинством кивнул.
Мы миновали уже и скалу «Сцепились рогами», и скалу «Подползающий Человек», но деревьев все не было.
Потемневшая река (дно ее стало не песчаным, а глинистым) медленно текла навстречу, повторяя прихотливые извивы ущелья.
Волнение Бульчу достигло предела. Он уже не шел, а бежал вприпрыжку, таща меня за собой, как медлительного тяжелого коренника.
– Сейчас! Сейчас! – повторял Бульчу, задыхаясь.
Мы обогнули высоченную, нависшую над берегом скалу.
– Привел! – восторженно вскрикнул Бульчу и выбросил вперед руку на бегу. – Смотри!…
Он осекся, будто споткнулся.
Перед нами были каменистые голые склоны, ничем не отличавшиеся от тех, которые остались за спиной. Они поднимались широким амфитеатром к низко клубившимся над ущельем облакам. Впечатление было очень мрачным. По-видимому, конца-краю не было этому каменистому ущелью.
– Ты тут был, Бульчу? – с недоумением, даже с испугом спросил Савчук.
Бульчу молчал, озираясь.
Да, он был тут, в этом не могло быть сомнений. Вот три «сторожевых» утеса, похожих на чумы, – о них говорил еще в Новотундринске. Вот каменная осыпь, о которой тоже говорил нам.
Держа перед собой раскрытый блокнот, где были нанесены кроки ущелья, я то опускал к ним глаза, то поднимал – сравнивал.
Характер местности, изгиб реки, очертания хребтов и отдельных скал – все в точности совпадало с описанием Вульчу. Долина не приснилась ему. Он был здесь, жил здесь.
Но что же произошло?
Где мачтовые сосны, березы, лиственницы, пышная трава, цветы, кусты шиповника?…
Голо, однообразно, уныло было вокруг. Те же серые угловатые утесы громоздились по склонам, тот же безотрадно-белый снег лежал в расщелинах и впадинах. Долина была похожа на пустую рамку, из которой вынули и выбросили прочь яркую, радовавшую и веселившую глаз картину.
Наш проводник прошел еще несколько шагов и опустился на землю.
Савчук помог Лизе снять лямки. Я попытался закурить, но долго не мог зажечь спичку. Все молчали.
Бульчу повернул к нам морщинистое лицо, по которому катились слезы.
– Видел это ущелье, видел! – сказал он задыхающимся голосом. – Я был здесь, и оно было зеленым…
Он упал ничком на прибрежную гальку и обхватил голову руками.
Ошеломленные неудачей, мы озирались по сторонам. Не было ничего: ни зеленой травы, ни ягод шиповника, ни тенистых деревьев?
Печально и глухо плескалась у наших ног река.
Но ведь Петр Арианович описывал оазис «детей солнца» во всех его подробностях и гораздо более красочно, чем Бульчу. И «письма из каменного века» обнаружены были в древесных «конвертах», в выдолбленных стволах.
Но здесь не росло никаких деревьев.
Куда все подевалось? Куда ушли люди? Куда исчезли деревья?…
Снежное облако, зацепившись за острые зубья скал, вяло перевалило через хребет и поползло дальше, сея мокрые снежинки.
Мы с Савчуком присели на камень возле Бульчу, который продолжал лежать ничком.
Неприятная слабость была во всем теле.
Еще бы!…
Отмахать без малого сто километров по реке то на веслах, то идя бечевой. Немудрено устать. Плечи онемели, колени дрожали от слабости.
Э, черт возьми! Все было бы ничего, все забылось бы мгновенно, лишь бы нашлась Страна Семи Трав, оазис «детей солнца».
Мы не нашли его. Он исчез, словно бы провалился сквозь землю.
Но ведь все приметы Бульчу остались на месте. Черные и серые камни угрюмо громоздились вокруг: «Уши Собаки», «Сцепились рогами», «Подползающий Человек».
Только оазиса не было здесь…
Глава 12.
Две легенды
1
Куда же пропал лес?
Быть может, здесь произошло землетрясение и весь оазис провалился сквозь землю в какую-то необычайно широкую трещину?
Провалился внезапно, со всеми своими деревьями «в три человеческих роста», с красивыми цветами, с высокой травой и с населявшими его людьми?…
Значит, Петр Арианович погиб?…
Я сделал несколько шагов, пытливо осматриваясь.
Да, земля здесь была бугристая, очень неровная, потрескавшаяся, со странными вздутиями.
С ужасом я увидел сброс. Край ущелья был как бы надломлен. У ног моих зияла зловещая ямища. Поодаль чернели еще две или три большие ямы.
– Ничего не могу понять, – пробормотал Савчук, подходя ко мне. – Похоже на котлован. Не то карьер для выборки грунта, не то подготовка фундамента под какое-то огромное здание. Что скажет по этому поводу Лиза?
Я оглянулся.
Бульчу по-прежнему лежал на земле ничком, обхватив голову руками, – в позе отчаяния. Но Лизы подле него не было.
– А где же Лиза? Лиза-а!
– Я здесь, – откликнулась она.
Мы посмотрели вверх. Лиза бродила по склону, то и дело нагибаясь, поднимая комки земли и со вниманием их рассматривая. Один из комков она даже озабоченно понюхала.
Некоторое время мы с Савчуком удивленно смотрели на нее. Потом Савчук оживился и зашагал по склону.
– Что вы нашли? – спросил он. – Следы пребывания «детей солнца»?
– Нет, – ответила она. – След пребывания оазиса. Красный след.
Лиза указала на красную полосу, довольно явственно выделявшуюся на серой каменистой земле. Полоса, петляя между скал, уползала куда-то на север, в глубь ущелья.
– Что это?
– След пожара.
– Какого пожара? Разве здесь был пожар? Когда? – Я с изумлением осмотрелся, ища взглядом почерневшие обгорелые пни. Никаких пней не было.
– Лес горел под землей, – объяснила Лиза. – Вернее, то, что было лесом миллионы лет назад…
– Уголь?!.
– Да. Пласт угля выгорал постепенно до уровня грунтовых вод. Это был подземный пожар. В Сибири его называют гарью.
Мы с Савчуком подошли к Лизе. Она держала на ладони черный спекшийся комок, по виду напоминавший шлак, какой выгребают из печи.
– Ты как-то сказал, – обратилась она ко мне, – что мы отламываем тайну Бырранги по кусочкам. Вот второй кусочек тайны.
– Что это?
– Прогоревший уголь!
– Нет, ты все-таки объясни подробно, – возмутился я. – Ты ведь знала об этом?
– Догадывалась.
– Почему же молчала?
– Не доверяла себе. Хотела увидеть собственными глазами.
– Удивительно! Я бы не смог так… Догадываться и молчать!…
– Но как же лес? – спросил Савчук. – Петр Арианович жил в нем. И Бульчу видел его. Наконец мы сами видели плавник на отмели.
– Лес был. Над горящим пластом угля возник район микроклимата. И вот оазис!
Она обвела рукой вокруг.
– Но ведь оазиса нет!
– Он был.
– И это все, что от него осталось? – Савчук недоверчиво склонился над черным комком, лежавшим на ладони Лизы.
– Нет, конечно. Вы оба просто слишком растеряны, чтобы проявить наблюдательность. Посмотрите-ка по сторонам!
Мы оглянулись и увидели те, на что раньше не обратили внимания: корни, множество корней, полузасыпанных землей.
Древесные щупальца, некоторые из них обломанные, поврежденные, тянулись к нам со всех сторон. То там, то здесь показывалась из-под земли нарушенная, разорванная корневая система. В одном месте я разглядел даже повалившийся набок ствол.
– Почему только корни? Что происходит здесь?
– Пласт постепенно выгорал, – сказала Лиза. – Под землей образовывались пустоты. Возникали микросбросы, обрушения…
– Землетрясение в миниатюре?
– Да, похоже на землетрясение, но строго локализованное.
Таким образом, мое первое впечатление от ущелья – рамка без картины, рамка, из которой вынули картину, можно было выразить еще точнее: рамка, висящая косо на гвозде.
2
– Сядем, если вам эта все равно, – сказала Лиза. – Я устала.
Мы вернулись к лодке, у которой все так же неподвижно лежал Бульчу.
– Лес ушел отсюда, – ласково сказала Лиза, наклоняясь над ним и, как маленького, гладя по голове. – Но мы догоним лес, Бульчу! Это в том случае, – Лиза подняла на меня глаза, – если подземный пожар не погас, а только продвинулся вперед.
– Может, дать ему лекарства? – озабоченно спросил Савчук, глядя на Бульчу.
Наш проводник очень любил лечиться. Щеголяя своей образованностью, торжественно развертывал пакетик, потом так же неторопливо, косясь на нас, ссыпал порошок на ладонь и с видимым удовольствием заглатывал. Однажды из-за моего недосмотра он в один прием уничтожил целую коробочку салола.
Но сейчас Бульчу отказался от лекарства.
Охотник поднял на Лизу заплаканные глаза, отрицательно покачал головой и снова опустил ее. Он не поверил Лизе. Он думал, что его хотят утешить, обмануть.
– Мы слушаем, – поторопил я Лизу.
– Видите ли, товарищи, – так начала Лиза. – В одном отношении я счастливее вас. Я уже видела подобный оазис…
– Где? Когда?
– Очень далеко от Бырранги. В этом году весной. На реке Виви… А знаете, как называлась она на старых картах?
– Что-то припоминаю… – начал было Савчук.
– Горелая!… Виви – это эвенкийское название.
– Почему же Горелая?
– Потому что там было много подземных пожаров. Большинство из них происходило очень давно, еще в третичном периоде.
– От чего?
– От молнии, например. Пожары могли возникнуть от разряда молний. Ну вот!… Но, кроме того, нам показали одну гарь сравнительно недавнего происхождения. Пожар начался, вероятно, лет пятьдесят-шестьдесят назад.
– И что же вы увидели?
– Понимаете, гора постоянно дымится, точно в глубинах ее скрыт неугасающий вулкан. По рассказам местных жителей, снег не держится там в течение всей зимы. Еще бы! Ведь внутри горы происходит беспламенное горение. Я убедилась в этом воочию. Прикрепила к концу длинной палки трут, сунула его в каменистую расщелину, и трут загорелся. Вот вам!
– А растительность? – спросил Савчук с нетерпением.
– Ну конечно, пышная растительность. Тучные луга! Березовая роща! Полно ягод!… Потом я просматривала соответствующую литературу. Подобные описания гарей есть у Эйхвальда, Третьякова, Элизе Реклю.
– Значит, не такая уж редкость?
– В Сибири гари повсеместны. В Кузнецком бассейне есть пласт угля, который горит уже больше ста лет…
Я мельком взглянул на прикорнувшего у костра Бульчу.
– Теперь понятно, – сказал я, – почему ты так дотошно расспрашивала Бульчу о Стране Семи Трав.
– Я проверяла отдельные детали пейзажа.
– Какие детали? – удивился Савчук.
– Очень важно было узнать, чем пахнет Страна Семи Трав. Если серой – значит, все-таки это не гарь, а вулкан. Правда, в некоторых углях есть большие примеси серы. Но тогда вряд ли была возможна такая пышная растительность. Бывали ли вы когда-нибудь на химических заводах, вырабатывающих серу? Они обычно окружены на редкость плохонькими скверами.
– Потом вы интересовались цветом оазиса, – вспомнил Савчук.
– А как же! Цвет оазиса имеет огромное значение. Бульчу подтвердил, что в отдельных местах земля действительно кирпично-красного цвета. Ведь глина обжигается, как кирпич.
– В общем, все одно к одному…
– Да. Постепенно я убедилась, что Петр Арианович наткнулся на гарь в горах Бырранга.
– Но он думал, что это вулкан.
– Только в самом начале. Сходство между гарями и вулканами довольно велико. Недаром геологи называют гари «лжевулканами».
– Вот как!
– В свое время Петр Арианович, несомненно, читал Спафария, Гумбольдта, Семенова-Тян-Шанского. Ведь спор о вулканах в Сибири – это давний спор. Он тянется два с половиной столетия.
Оказалось, что двести пятьдесят лет назад Спафарий слышал о вулканах на берегах Нижней Тунгуски. Страленберг описал огнедышащую гору недалеко от низовий Енисея. Наконец, Гумбольдт, со слов нескольких путешественников, заявил о наличии «многих вулканов» в Сибири.
Против Гумбольдта выступил Шренк, затем Семенов-Тян-Шанский.
Однако еще в 1932 году в газете «Советская Сибирь» сообщалось о том, что у подножия Кузнецкого Алатау обнаружен потухший вулкан.
По берегам небольшого озера, находившегося неподалеку от села, были якобы разбросаны куски застывшей лавы. «Не является ли озеро кратером вулкана?» – высказывалось предположение в газетной статье.
Академик Обручев отверг эту гипотезу. Действительно, подземный огонь обжег горные породы и шлаки, найденные корреспондентом «Советской Сибири». Но это был не вулканический огонь.
Под озером залегали пласты каменного угля. Когда-то здесь бушевал подземный пожар. Горел уголь. Горючие газы вырывались на поверхность и вспыхивали гигантскими факелами. Издали они напоминали огненные языки, вздымающиеся над вершиной вулкана.
Затем на месте выгоревшего пласта образовались пустоты, произошло обрушение земли. В гигантской котловине начала скопляться дождевая вода, образовалось озеро.
– Да, это подходит. До ужаса подходит, – пробормотал я, озираясь.
– Почему до ужаса?
– Ведь уголь уже прогорел.
– Пласт выгорает медленно. Очень может быть, что оазис просто ушел от нас на два-три перехода. Туда, где залегают другие пласты, на которые перекинулся огонь…
3
– Ну что ж, товарищи? – сказал Савчук, вставая. – Быстренько поедим и снова в путь?
Но мне не терпелось хоть краешком глаза взглянуть: что ж там впереди? Лиза и Савчук принялись кашеварить у костра, а я отправился на рекогносцировку.
– Ружье захвати! – крикнула вдогонку Лиза.
Я показал ей свою централку, которую держал под мышкой. Не приходилось пренебрегать такими предосторожностями, помня о внимании, которым удостаивали нас загадочные обитатели оазиса.
Ущелье делало крутые зигзаги.
Река монотонно позванивала галькой где-то рядом, теряясь по временам среди высоких скал.
Я с огорчением подумал о том, что лодку придется оставить в «преддверии» оазиса и продолжать путешествие пешком. Это будет нелегко. Но ведь оазис, если он все же существует, находится где-то очень близко, совсем рядом. Не может быть, чтобы нам, даже по такой трудной дороге, пришлось добираться туда больше суток.
И вдруг, перебравшись на четвереньках через очередную осыпь, я увидел за поворотом долгожданный лес.
Но это был какой-то причудливый, траурный лес.
Здесь главным образом была невысокая – в рост человека – лиственница. По длинным, свешивавшимся с деревьев «бородам», по прядям черновато-серого мха и лишайника можно было догадаться, что передо мною почтенные старцы древесного мира.
Приблизясь, я убедился в том, что это больше чем старцы – это трупы деревьев.
Верхушки их были обломаны, стволы скрючены, словно бы деревья оцепенели от нестерпимого холода. Ледяные пальцы мороза пообрывали с деревьев листья, кору. Траурный креп висел почти на каждом стволе.
Когда я углубился в этот странный лес – чем дальше, тем деревья становились все выше и выше, – то увидел, что кое-где рядом с лиственницей попадаются и осыпавшиеся ели. Чуть поодаль росло несколько берез.
Но голые лиственницы казались особенно зловещими. Деревья словно бы застыли в мучительной конвульсии, в том положении, в каком их настигла смерть.
Впечатление усугублялось мертвенной неподвижностью всего, что меня окружало. В ущелье царило безветрие. Деревья будто окаменели.
Я подумал, что зимой здесь, наверное, еще страшнее. Когда ветер, скатившись со склона, пробирается в ущелье, деревья начинают раскачиваться и скрипеть ветвями – сначала неохотно, потом все быстрее и быстрее. Зловещий однообразный перестук, словно бы это, стуча костями, принялись приплясывать на месте скелеты, целая толпа скелетов!…
Фу ты чертовщина? Какие, однако, мысли приходят в голову в этом лесу!…
Я выстрелил из ружья в воздух, чтобы оповестить своих товарищей о сделанном мною открытии.
Через несколько минут Савчук, Лиза и Бульчу показались из-за поворота. Они очень спешили, чуть ли не скатились с горы ко мне под ноги.
– Ты жив?… «Дети солнца»?» Что случилось? – спрашивала Лиза на бегу, задыхаясь. Бульчу с мрачным видом озирался, держа ружье на изготовку.
Тут только понял я, как напугал своих спутников.
– Вот! Лес нашел… Хотел, чтобы и вы… – сконфуженно пробормотал я.
Лиза, Бульчу и Савчук с изумлением осматривались по сторонам.
– Все правильно. Так и должно быть, – сказала Лиза, отдышавшись. – Это вторая фаза остывания оазиса. Когда горящий пласт доходил до предела грунтовых вод, горение постепенно затихало, прекращалось на отдельных участках. В результате неравномерного давления в ущелье проникали массы холодного воздуха, возникали смерчи, вихри страшной силы.
– Значит, настоящий живой лес где-то рядом? – нетерпеливо спросил я.
– По-видимому, недалеко. Возможно, даже за тем поворотом!
– Так идемте же скорей! Что мы здесь стоим?
– Вы забыли, что через двадцать минут у вас разговор с Новотундринском, – сказал Савчук, посмотрев на часы.
– Да, правильно.
Мы все-таки пообедали наспех, то и дело поглядывая на глубокий разлом в горах, за которым слоился голубой сумрак. Кусок не шел в горло.
С Новотундринском я связался очень быстро. У аппарата меня ждал Аксенов.
– Ну как? – спросил Аксенов с волнением. – Успех или неуспех? Нашли? Дошли?
– Не совсем еще дошли. Находимся в преддверии оазиса – в мертвом лесу.
И я кратко сообщил о сделанном только что открытии.
– Нужна какая-нибудь помощь?
– Пока не нужна. Спасибо! О дальнейшем известим…
Лодку мы оставляли тут. Она отслужила свое. Дальше можно было идти только пешком.
Бульчу, с которого как ветром сдуло его недавнюю хворь, стал проворно затаптывать уголья костра. Я помог Лизе укрепить рюкзак на спине.
Итак, вторую часть загадки Бырранги можно было считать решенной. Страна Семи Трав возникла на базе подземного горения угля. В верховьях Реки Тайн была гарь!…
И где-то там – по-видимому, с враждебными намерениями – поджидали нас «дети солнца». Они могли скрываться за красноватыми осыпями галечника, за торчащими корнями, за стволами оцепеневшего, мертвого леса, в любой расщелине между камнями. Они могли подстерегать повсюду на пути, пытаясь любой ценой задержать нас.
И все же мы должны были идти, должны были дойти – даже если Петра Ариановича уже нет в живых, – чтобы разрешить последнюю, третью часть загадки: кто такие «дети солнца» и почему они прячутся в горах.
