Текст книги "Мексиканские негодяи"

Автор книги: Леонид Барац

Соавторы: Ростислав Хаит,Камиль Ларин,Александр Демидов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

143.

– Мария.

– Да, Антонио.

– Это возмутительно – все говорят: «Шанель, Шанель», а, по-моему, это полная ерунда.

– Ну, что ты, Антонио, это же такие восхитительные, чуть сладковатые духи.

– Не заметил я, чтобы они были сладковатые. И, кстати, «Булгари», которые ты так просила меня купить, ничуть не лучше.

– Антонио, даже странно, «Булгари» такие холодные, свежие…

– Ничего они не холодные, стояли на солнце, такие же теплые, как «Шанель». Вот «Сен Лоран» еще ничего, только в следующий раз покупай духи, а не туалетную воду, а то с этим распылителем, пока сделаешь один глоток, надо тридцать раз пшикнуть.

– Какой глоток? Ты что – пил мои духи?

– А что же с ними делать? Ты же сама сказала – «попробуй».

– Но я имела в виду «понюхай», чтобы понять, чем надушиться, когда мы пойдем в гости к этим негодяям Эрнандосам.

– Я нюхал. Вообще никакого эффекта.

– И чем мне теперь душиться? Все выпил!

– Да? Ну, иди сюда. Тьфу! Тьфу!

– Что ты делаешь, прекрати!

– Где ты еще обычно душишься, здесь? Тьфу!

– Перестань немедленно!

– Что, много? Ничего, выветрится – это я по опыту знаю.

– А почему пахнет моим кремом для рук?

– Ха-ха-ха, Мария, я же должен был чем-то закусить. И пудру не ищи – я ее вынюхал.

– Какой ужас, тебе сейчас станет плохо. Я вызову «скорую помощь».

– Да, и пусть привозят спирт, залакируем. Кстати, утром мне понадобится твоя жидкость для снятия лака – литра полтора.

144.

– Антонио, Антонио!

– Что ты кричишь, Мария?

– Тут такое… такая… тут ужас!

– Ну, что опять случилось?

– Антонио, я посмотрела в зеркало и не узнала себя. Либо я так сильно изменилась за последние два часа, либо в зеркале отражается кто-то другой.

– Гм, пойду, посмотрю… Мария, а ты дура.

– Конечно, Антонио, но при чем здесь это?

– Потому что в зеркале я. Более того, так всегда: когда бы я ни подошел к зеркалу, там всегда я.

– Нет, не в том, в этом.

– Гм, Мария, так ты опять дура. Это не зеркало, это телевизор.

– Да? А я в него смотрелась всю жизнь, и там была я. Почему?

– Потому что он был выключен. И, кстати, ты в третий раз дура, потому что, когда он выключен, там всегда я. Вот, как сейчас.

– Тебе хорошо, ты везде и такой умный, а я нигде и такая дура.

– Да, так устроена жизнь, она несправедлива. Одному все, другому – все остальное. Спи, Мария, а я буду смотреться в телевизор, там сейчас начнется футбол. Или сходи в ванную, посмотри в зеркало, там я утром очень хорошо выглядел.

145.

– Антонио, Антонио!

– Что случилось, Мария, что ты опять кричишь?

– Посмотри, что со мной произошло.

– О, господи! Что это?

– У меня на глазу вскочил ячмень, а в другой меня укусила пчела.

– А почему у тебя все лицо распухло?

– Это аллергия на лекарства от ангины, у меня ведь ангина.

– А почему тогда у тебя нога в гипсе?

– Ну, как же, я же так и заработала ангину – упала в лужу, сломала ногу и пролежала так три часа.

– Да, Мария, не скажешь, что тебе последнее время везет.

– Что теперь со мной будет?

– Это как раз понятно. Ты немедленно уедешь отсюда, и будешь жить где угодно, только не здесь.

– Ты шутишь, Антонио?

– Какие уж тут шутки, посмотри на себя. Ты и раньше-то мне не особенно нравилась, а тут такое…

– Ой, что вы делаете? Стойте, не выносите меня.

– Выносите, выносите, ребята. И не бойтесь ударить ее об угол, она не такая уж хрупкая…

146.

– Мария!

– Да, Антонио?

– Я хочу взять псевдоним, помоги мне выбрать.

– А зачем тебе псевдоним, Антонио?

– Ну, как, у всех великих писателей был псевдоним – у Марка Твена, Максима Горького и Андрея Белого, которого, по-моему, на самом деле звали Саша Черный.

– Но ты же не великий писатель.

– Как это?! А мое письмо к твоей маме, после которого ее хватил инсульт? А жалоба, которую я написал на нашего соседа, этого негодяя Мигеле Ангуло, собаку которого мы отравили? Ею зачитывалось все отделение полиции.

– Но ты же не подписывал его, это была анонимка.

– Правильно, а если бы у меня был псевдоним, я бы подписал. Вот, смотри, если я возьму псевдоним «Федор Достоевский», то у меня уже сразу будет несколько хороших романов.

– Но Достоевский же умер. Это плохая примета – брать имя покойника.

– Да, я тоже об этом думал. Тогда другой вариант – Патрик Зюскинд, он как раз живой.

– Подожди, вас же тогда будет двое, и все будут вас путать.

– Да? А, может, удастся уговорить Зюскинда взять псевдоним «Федор Достоевский»? Вдруг он не знает об этой примете.

– Знаешь, Антонио, не надо брать псевдоним «Зюскинд». Вдруг в Мексике начнутся еврейские погромы.

– Н-да… Ну, что, Мария, похоже я в творческом кризисе. Придется оставить это скабрезный стишок, который я нацарапал ножиком на двери Рамиресов неподписанным.

– А подпишись своим именем.

– Ты что, дура, Мария? Рамиресы придут и набьют мне морду

– Тогда подпишись именем нашего соседа, этого негодяя Хавьера.

– Прекрасная мысль, Мария. Правда, жаль, что мое произведение будут приписывать другому, но зато вечером мы увидим, как семеро Рамиресов бьют Хавьера. Иди, Мария, купи пива и поп-корна, а я вынесу два кресла на лестничную площадку.

147.

– Антонио!

– Что, Мария?

– Откуда эта помада у тебя на щеке?

– Не говори глупости, Мария. Это боевой раскрас. Во мне проснулись гены моих предков.

– Ты имеешь в виду своего дедушку – стоматолога?

– При чем здесь? Мы же происходим от древних ацтеков, а они выходили на тропу войны раскрашенными и хорошо одетыми.

– А ты вышел на тропу войны?

– Естественно! Иначе зачем бы я надел свой лучший костюм и так надушился.

– А с кем ты воюешь?

– С бледнолицыми. Ведь это они научили нас пить огненную воду и трахать наших женщин. Я пошел им мстить.

– И как ты будешь это делать?

– Еще не знаю. У меня всего сто долларов, мне может не хватить, поэтому я зашел взять еще двести.

– А может, ты не будешь им так жестоко мстить, а вступишь с ними в цивилизованный диалог, заодно сэкономишь сто долларов?

– И это говоришь мне ты, Мария, мать твоих троих детей, хозяйка нашего хомячка Густаво, женщина, которая каждый день вытирает пыль с моего телевизора.

– Что ты несешь, Антонио?

– Я несу врагам смерть и разрушение. Пойду, отрублю у них что-нибудь жизненно важное, подвинься, Мария.

148.

– Антонио, Антонио!

– Что, Мария?

– Сегодня было так смешно! Представляешь, этот негодяй Гонсалес у нас на работе открыл бутылку пива зубами.

– У, Мария, это ерунда, я тоже так умею. Смотри. (Хрясь!). Гм. Тьфу. Гм. Тьфу-тьфу-тьфу.

– Ой, Антонио, зачем ты выплевываешь зубы?

– Знаешь, Мария, мне не нужны эти зубы. Все равно они больше не прикреплены к моей челюсти, а в таком виде они мне не пригодятся. Только мешают разговаривать.

– Да? Ну, тебе видней.

– Но зато, Мария, я могу открывать пиво глазом. Смотри.

– Ой, Антонио, может, не надо?

– Не волнуйся, ты же меня знаешь. (Хрясь!). Ой. Ой-ей-ей. Ну, что, Мария, открыл?

– Не знаю, Антонио, непохоже.

– Да? А что это там моргает на бутылке?

– Антонио, это твой глаз.

– Глаз… А кто этот мужчина?

– Какой, Антонио?

– Ну, вот этот, рядом с тобой… со странным выражением лица.

– Ой, даже не знаю, как тебе сказать, Антонио.

– Говори, Мария, я готов ко всему.

– Антонио, это ты.

– Н-да, к этому я готов не был. Как быстро закончилась вечеринка… А ведь начиналось все так хорошо – пиво, которое должны были вот-вот открыть… Права народная мексиканская пословица – не имей сто матологов, а имей одного окулиста.

149.

– Антонио, Антонио! Ну, сколько можно!

– Что случилось, Мария, что ты так кричишь?

– Мне это надоело. Я целыми днями занимаюсь по хозяйству, а ты только ешь, пьешь, спишь и смотришь телевизор.

– Мария, ты даже не представляешь, какую глупость ты сейчас сказала. Я же готовлюсь к Всемексиканским соревнованиям по пятиборью.

– Антонио, но как же ты будешь соревноваться в таком виде – пьяный, растолстевший, заспанный. Разве в таком виде можно бегать, плавать, скакать на лошади?...

– Мария, это совсем другое пятиборье. В нем спортсмены соревнуются в том, чтобы лучше всех пить, есть, спать и смотреть телевизор.

– Правда? Хм… Подожди, но это же только четыре дисциплины.

– Молодец! Все задают этот вопрос. Просто «пить» идет в зачет два раза – как утренний вид и вечерний. С утра соревнуются пивом, а вечером – текилой.

– А почему же ты так часто пьешь текилу с утра?

– И это хороший вопрос. Мария, у меня, как у каждого профессионального спортсмена двухразовые тренировки.

– Ну, хорошо, как побеждают в «пить», «есть» и «спать» я еще понимаю. А вот как определяют победителя в смотрении телевизора?

– Мария, ты молодец, ты уже начинаешь разбираться в спорте. За смотрение телевизора выставляют две оценки – за технику и артистизм. Вспомни, как я смотрю футбол. Техника проявляется в том, как я подскакиваю, бью кулаками по подлокотникам, хватаюсь за голову, кидаю стаканы. А артистизм – это выражение лица, выкрики, красота и изобретательность фраз, которые я выкрикиваю. В общем, Мария, давай так – в «пить» и «спать» я чувствую себя уверенно, а вот в «есть» я пока слабоват. Приготовь мне кастрюлю кактусовой манной каши, я попробую съесть ее быстрее, чем за 8 минут 11 секунд, это рекорд Мексики.

– Конечно, конечно. Мой муж будет победителем!

– Да, Мария, а пока я пойду посплю – мне нельзя расслабляться ни на минуту. А завтра я еще начну готовиться к спортивному ориентированию.

– А это как, Антонио.

– Очень просто. Выпиваешь две бутылки текилы и пытаешься сориентироваться, где находится туалет. Или, хотя бы кровать.

150.

– Мария!

– Да, Антонио!

– А сколько у нас шпаг?

– Четыре!

– А сколько у нас мушкетов?

– Четыре!

– А нас сколько?

– Двое!

– Ага. Чувствуешь проблему?

– Нет.

– Зачем нам два лишних мушкета? Да и первые два зачем? И со шпагами что делать?

– А вообще, к чему это все, Антонио?

– Просто я очень любил этот фильм в детстве. Представлял себя этим усатым мексиканским актером, который потом еще спел «Зеленоглазое такси».

– А я мечтала сыграть Констанцию.

– Ну, Мария, на Констанцию ты не очень похожа…

– А на кого, на Миледи?

– Миледи бы ты тоже не сыграла…

– Но там остается только роль Королевы.

– Нет, Королевы тоже нет. Ты могла бы сыграть Портоса.

– Что ты говоришь, Антонио?

– А что, у тебя и комплекция, и усы. Рост, правда, не очень – метр сорок четыре, но ведь кино – это великий обман. Ну-ка, скажи «Тысяча чертей»!

– Тысяча чертей…

– Прекрасно! Ты настоящий Портос. Все, я пошел искать деньги для нашего фильма, жди меня утром.

151.

– Мария!

– Да, Антонио.

– Обними меня, Мария, и покрепче.

– А почему?

– Потому что ты обнимаешь миллионера. Скоро мы сказочно разбогатеем.

– Ой, Антонио, а может ты не будешь мне ничего об этом рассказывать, ведь это наверняка окажется ерундой.

– Нет, Мария, на этот раз все верно. Я нашел раритетный телевизор 18 века.

– Да? И что, он показывает?

– Нет, конечно. Во-первых, он очень старый, а во-вторых, в 18-м веке не было телепередач. И потом, как он будет показывать, у него нет кинескопа, там вообще только четыре стеклянные стенки и дно.

– А откуда известно, что это телевизор?

– Ну, я догадался, а для всех остальных я нацарапаю это на стекле.

– Правильно, чтобы эти негодяи, не разбирающиеся в антиквариате не подумали, что это аквариум.

– Да, а рыбок, улиток и водоросли мы выльем, и продадим его какому-нибудь сумасшедшему коллекционеру.

– Ну, что ж, Антонио, на этот раз все безупречно. Пойду заказывать путевку на Канары.

– Иди, только сначала дай мне девять песо, мне еще надо выкупить его у этого негодяя ростовщика Марселоса, которому я вчера поздно вечером заложил наш аквариум, когда мне не хватало на… на книги.

– Только не проговорись ему, что это телевизор, а то этот негодяй сам продаст наш аквариум.

151.

– Мария!

– Да, Антонио?

– Ты закрутила на зиму кактусы?

– Да. Целых 28 банок.

– Ну, Мария, мы опять не готовы к зиме. Этого мне хватит на три дня – под текилу, да с хорошей закуской… И еще же есть хомячок Густаво.

– Что ты говоришь, Антонио, Густаво не ест соленые кактусы!

– При чем здесь, Мария? Я имел в виду, что один раз можно закусить им. А потом что мы будем делать?

– Ты что, Антонио, есть нашего Густаво? И потом, он же такой маленький!

– А ты предлагаешь съесть тебя? Нет, Мария, я отказываюсь. Я не люблю жирное… и усатое.

– А чем же мы будем питаться?

– Боюсь, Мария, что нам предстоит самое страшное – придется всю зиму ходить в магазин. Как это прозаично! Так было все лето, всю осень, и вот теперь зима… Н-да.

– Антонио, погоди, а мы что-то сказали про негодяев?

– Нет. Но еще не поздно. Негодяй тот, кто создал этот мир, эту Мексику, этих наших соседней – негодяев Муньосов, которые не пригласили нас на свадьбу их сына только потому, что мы, видите ли, рассказали его невесте, что он женится на ней – хромой одноглазой дуре – только из-за денег, и поэтому эта свадьба не состоялась!

– Ты сейчас что-то говорил, Антонио?

– Не знаю, Мария, я уже ни в чем не уверен. Принеси мне что-нибудь, и чего-нибудь, чтобы это закусить. Только пусть это будут не удила.

Негодяи возвращаются

151.

– Мария!

– Да, Антонио?

– Ты закрутила на зиму кактусы?

– Да. Целых 28 банок.

– Ну, Мария, мы опять не готовы к зиме. Этого мне хватит на три дня – под текилу, да с хорошей закуской… И еще же есть хомячок Густаво.

– Что ты говоришь, Антонио, Густаво не ест соленые кактусы!

– При чем здесь, Мария? Я имел в виду, что один раз можно закусить им. А потом что мы будем делать?

– Ты что, Антонио, есть нашего Густаво? И потом, он же такой маленький!

– А ты предлагаешь съесть тебя? Нет, Мария, я отказываюсь. Я не люблю жирное… и усатое.

– А чем же мы будем питаться?

– Боюсь, Мария, что нам предстоит самое страшное – придется всю зиму ходить в магазин. Как это прозаично! Так было все лето, всю осень, и вот теперь зима… Н-да.

– Антонио, погоди, а мы что-то сказали про негодяев?

– Нет. Но еще не поздно. Негодяй тот, кто создал этот мир, эту Мексику, этих наших соседней – негодяев Муньосов, которые не пригласили нас на свадьбу их сына только потому, что мы, видите ли, рассказали его невесте, что он женится на ней – хромой одноглазой дуре – только из-за денег, и поэтому эта свадьба не состоялась!

– Ты сейчас что-то говорил, Антонио?

– Не знаю, Мария, я уже ни в чем не уверен. Принеси мне что-нибудь, и чего-нибудь, чтобы это закусить. Только пусть это будут не удила.

152.

– Мария.

– Да, Антонио.

– Вот мы живем вместе уже столько лет, а ты даже не догадываешься, что у меня – два искусственных глаза.

– Как, Антонио?!... Не может быть?... Получается, что ты слепой!

– Нет, Мария.

– Но как же?...

– Просто у меня два искусственных глаза и два настоящих. Те я выменял на протез левой ноги.

– Господи, Антонио, я никогда не замечала, что ты одноногий!

– И не заметишь. Этот протез достался мне от дедушки вместе с двумя килограммами марихуаны и семейным преданием, что дедушка и бабушка были одним человеком, а дядя Хуан – двумя… а эти двое тремя… и так далее.

– А зачем тебе искусственные глаза?

– Чтобы искусственно видеть.

– И что ты так видишь?

– Все.

– Что – все?

– Все, Мария, неси папиросы и шкатулку, там еще должно было остаться что-то от дедушки.

153.

– Мария, Мария, невероятная новость!

– Что случилось, Антонио?

– У меня есть четверо родных братьев!

– Антонио, но ты никогда мне об этом не рассказывал…

– Потому что я сам не знал, а вот теперь все открылось. Странно, что мои негодяи родители никогда не говорили мне об этом.

– Да, и сами эти негодяи – твои братья могли бы дать о себе знать.

– Действительно, вдруг один из них – Роман Абрамович? Сидит где-то на Чукотке и не знает, как потратить деньги. И даже не подозревает, что у него есть брат, который может помочь ему в этой беде.

– Все-таки вряд ли Абрамович – твой брат. Ты на него не похож.

– Ну и что? Знаешь, Мария, братьев любят не за это. И вообще, не надо плохо говорить о моих братьях.

– Но как ты все это узнал?

– Вот, смотри, я нашел в нашем семейном архиве…

– Где?

– Ну, в тумбочке… нашел вот эту фотографию. Видишь этих пятерых младенцев? Один из них я.

– Ты уверен?

– Конечно. Иначе откуда бы эта фотография оказалась у меня в тумбочке… в архиве.

– Подожди, подожди. Это же я вырезала из газеты «Мексика в картинках». Видишь, тут даже подпись есть: «Женщина родила пятерых, не сходя с велосипеда».

– И что, ты хочешь сказать, что вот на этой фотографии – не я с моим племянником?

– Нет, это самый высокий человек в мире с самым маленьким.

– Но вот это же я после вечеринки у Касильясов!

– Нет, это самка орангутанга после падения с высоковольтных проводов.

– Черт! Ну, что, пойду, напишу этому негодяю Абрамовичу, что у него больше нет брата в Мексике. Бедный, как он расстроится!

154.

– Мария.

– Да, Антонио.

– Мария, я вписал свое имя золотой строкой в мировую философию.

– А как ты это сделал?

– Я дал ответ на гамлетовский вопрос «Быть или не быть»?

– И что ты ответил?

– Конечно, быть. Быть сегодня в семь вечера в ресторанчике «У глухого Мигеля», там соберутся все – Рауль, Фернандо, Маноло. И почему же мне там не быть?

– Потому что ты напьешься, придешь в два часа ночи и будешь орать и требовать еще текилы.

– Вот и прекрасно. Тем самым я отвечу еще на один извечный вопрос – «что делать?». Ответ – идти к глухому Мигелю, пить, орать и требовать еще текилы.

– Антонио, но ведь ты всегда так делаешь.

– Правильно. Это значит, что я всю жизнь отвечал на эти вопросы, но не знал об этом, только сейчас узнал об их существовании!

– Хорошо, а как тогда ты ответишь на еще один больной вопрос: «Кто виноват»?

– Ну, это вообще просто, Мария. Виновата, по любому, будешь ты. Все-таки странно, что этих писателей интересовали такие элементарные вопросы. А между тем вопрос «Кто больше выпьет» до сих пор остается без ответа, потому что наши с Раулем возможности еще не до конца изучены.

155.

(Звонок в дверь).

– Кто там?

– Антонио, это я, Мария, открой мне.

– А почему ты звонишь, у тебя же есть ключи?

– Представляешь, Антонио, я их потеряла!

– Да? И что ты хочешь?

– Пусти меня домой

– Хм. А как я могу быть уверен, что ты Мария?

– Ну, посмотри в глазок.

– Действительно. Ой! Какая странная женщина – отдаленно похожая на Марию, но сплюснутая по краям и сильно выпуклая в середине. А Мария не такая.

– Антонио, это просто глазок искажает. Ну, пусти меня уже.

– Глазок… А чем ты докажешь, что ты потеряла ключи?

– Тем, что их нет в сумочке. Вот, слышишь, если бы в ней были ключи, они бы звенели, а так ничего не звенит.

– Логично. А Мария, кстати, никогда не отличалась логикой. Так что, женщина, если вы так любите меня, что убили Марию, потеряли ее ключи и теперь хотите со мной жить, то я согласен, потому что я сам собирался все это сделать. Только давайте начнем нашу совместную жизнь с правды. Вы кто?

– Ну, хорошо, если тебе так хочется, я – Хуана.

– Ага, вот я тебя и разоблачил, негодяйка! Пошла прочь, обманщица Хуана!... То есть, нет, не обманщица Хуана, а обманщица Антонио, то есть меня. Пошла прочь, обманщица Антонио по имени Хуана… то есть, нет, не Антонио по имени Хуана, а Антонио по имени Антонио, а обмащица Хуана… в смысле… о, господи… о чем я говорил? Про «кто там». Кто там?

– Это я, Антонио.

– Антонио – это я! Пошла прочь, обманщица Хуана, обманувшая не только Хуана, но еще и Антонио и убившая Марию, но это уже ладно… Ну, что ж, Мария ушла, Хуана тоже… свободный вечерочек.

156.

– Антонио!

– Что, Мария?

– Что ты делаешь?

– Я пишу статью в газету «Библия тудей». Я вношу дополнения в библейское выражение «И последние станут первыми».

– А что ты там меняешь?

– Все. Вдумайся в смысл этой фразы: люди стоят в очереди, и последние вдруг оказываются первыми. Это возможно лишь в двух случаях – когда в очереди всего двое, первый все купил, и тут второй, он же последний, становится первым.

– Ну, какая же это очередь – из двух человек!

– Вот, Мария. И второй вариант – когда с другой стороны очереди тоже стали что-то давать, и они неожиданно оказались первыми. Или открылась вторая касса, но это так редко бывает…

– И как же ты хочешь, чтобы звучала эта фраза?

– «И последние станут предпоследними», потом «и предпоследние станут предпредпоследними», потом «предпредпоследние…»… ну, и так далее, в зависимости от того, сколько людей перед и после того, кто был последним, пока он не станет, наконец, первым, и ему продадут бутылку текилы.

– Господи, Антонио, какой ты умный! Надо же срочно звонить, чтобы они там изменяли библию!

– Да, я уже звоню. А ты пока неси бутылку текилы. Она будет первой, но не последней.