Текст книги "Мексиканские негодяи"

Автор книги: Леонид Барац

Соавторы: Ростислав Хаит,Камиль Ларин,Александр Демидов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

215.

– Антонио! Антонио, почему ты так поздно!? Где ты был!!?

– У-у-у…

– У кого?

– Нет, у-у-у не в смысле «кого», а в смысле у-у, Мария, это долгая история. Присаживайся… нет, не на кресло, прямо здесь, и снимай с меня ботинки.

– А сам ты что, не можешь?

– Нет, у меня заняты руки. Я перебираю ими мелочь в карманах.

– Так где же ты был?

– Я только что вернулся со всемирной шахматной олимпиады.

– Ты представлял нашу страну на шахматных соревнованиях?

– Нет, я пытался, но не смог. Она очень большая, ее трудно всю сразу представить.

– Нет, я имею в виду, что ты играл в шахматы за Мексику?

– Да, но недолго. Они нашли у меня в крови допинг – целых полтора литра текилы. Причем в бутылке.

– А разве на шахматных соревнованиях проверяют участников на допинг?

– Обычно нет, но когда я съел коня противника – ну, чтобы отбить запах текилы, конина же имеет специфический запах – они что-то заподозрили. И дисквалифицировали меня на две минуты. За это время он успел сделать восемь ходов и выиграть партию.

– Вот негодяи!

– Да, а ведь у меня была выигрышная позиция. Я только что сделал лакировку… рокировку… и собирался ударить его доской, он бы упал со скамейки, а я бы съел все, что он разложил на своей газетке.

– Что?

– Что? там было много всего – соленые кактусы, колбаска, килька…

– Где ты был!!?

– Когда, Мария?

– Только что?

– Мария, да у тебя склероз! Только что я стоял перед тобой и рассказывал, как мы выпивали на бульваре с каким-то незнакомым негодяем.

– А при чем здесь шахматы?

– При том, что в шахматах тоже есть королева. А ты – моя королева! (Ба-бах!).

– Ой, упал!

216.

– Антонио, Антонио!

– Да, Мария.

– Помоги мне достать большую сковородку со шкафа.

– Ты сама просишь меня об этом?

– Конечно, кого мне еще просить?

– Ну, да, верно, никто кроме меня этим не занимается… Но, Мария, ты же ничего такого сегодня не сделала…

– Правильно, а хочу сделать блинчики.

– Вот так? Горячей сковородкой? М-м… Получается, Павлов был прав.

– Кто такой Павлов?

– Это один русский негодяй, который открыл условные рефлексы.

– И в чем он прав?

– Получается, что если каждый день бить жену сковородкой, ей это начинает нравиться, и в итоге, когда зажигается лампочка, у нее выделяется слюна.

– У жены, у сковородки, или у лампочки?

– Что?

– Выделяется слюна?

– У собаки.

– А при чем здесь собака?

– Не знаю, Мария, это собака Павлова, ему почему-то нравилось, чтобы у нее выделялась слюна, и он включал лампочку, чтобы лучше это рассмотреть.

– Вот извращенец!

– Да, и по-моему, в итоге за это его посадили.

– А, так вот откуда взялось название «Павлов посад»! Какой же ты интересный собеседник, Антонио, – начали-то мы со сковородки…

217.

(Страшный шум).

– Эй, негодяи, прекратите! Прекратите!

– Антонио, не кричи так, ты сорвешь голос, а они тебя все равно не услышат.

– Дай мне что-нибудь тяжелое, я в них брошу… пепельницу… телевизор…

– Какой телевизор, Антонио, ты выбросил его два дня назад на нашего дворника, этого негодяя Росалеса, который подметал в семь утра.

– Тогда дай… я не знаю… шкаф!

– На, бери… ой, Антонио, не надо брать шкаф!

– Почему это?

– Там мой любовник, этот негодяй Риварес.

– Вот и хорошо, значит, шкаф будет еще тяжелее… А, черт, не могу сдвинуть его с места. Может, попросить Ривареса, чтобы он вышел и помог мне?

– Не стоит, Антонио, ведь тогда ты увидишь его и поймешь, что он там…

– Ну, да, расстроюсь, начну гоняться за тобой со сковородкой… это нам сейчас ни к чему. Что же делать-то, господи?!!

– Да чтобы они взорвались, эти ремонтники! (Взрыв).

– Ой. Мария. Что это было?

– Не знаю, Антонио. По-моему, какой-то взрыв.

– Господи, Мария, ты посмотри, какая красота. Ремонтники висят на деревьях, а эта их адская машинка развалилась на части.

– Это же я им напророчила! Антонио, я обладаю волшебной силой.

– Да? Ну-ка, проверим. Мария, а скажи… что бы тебе такое сказать? Например, «бутылка текилы, появись»!

– Бутылка текилы, появись!

– Опа, смотри, Мария, под кроватью откуда ни возьмись появилась бутылка текилы… правда, немножко початая… Мария, а скажи теперь – «триста грамм текилы – исчезните»!

– Триста грамм текилы – исчезните!

– (Буль, буль, буль). Ты смотри, Мария, исчезли.

– Антонио, но они же не исчезли, это ты их выпил.

– Ну, знаешь, Мария, текила же не может исчезнуть просто так. Волшебство волшебством, а закон сохранения вещества еще никто не отменял.

– Да, ты прав.

– А вот теперь скажи: «Антонио, уходи из дому, и чтобы до утра я тебя не видела»!

– Антонио, уходи из дому, и чтобы до утра я тебя не видела… но я не хочу, чтобы ты так уходил… до утра…

– Поздно, Мария, ты уже наколдовала, и непреодолимая сила влечет меня прочь из дома.

– А я знаю, что надо сделать. Сейчас я наколдую обратно: Антонио, никуда не уходи, оставайся дома! Ну, как?

– Знаешь, Мария, не подействовало. Видимо, ты потеряла свою волшебную силу. Поэтому я пошел, а ты посмотри, как снимают с деревьев этих негодяев-рабочих, это очень смешно.

218.

– Антонио!

– Да, Мария.

– Смотри, я вот только что прочла в газете: «Негодяй Альварес попал под экскаватор».

– И ты хочешь сказать «ай-яй-яй, какой ужас, бедный негодяй Альварес»? Так я с тобой не согласен, потому что так ему и надо, нечего было перебегать улицу перед экскаватором.

– Нет, Антонио, я как раз тоже считаю, что так ему и надо. Я вот что подумала – «экс» – это же приставка, означающая «бывший». Ну, знаешь, вот «экс-президент».

– Ну, да, или «экс-чемпион». И что?

– Тогда что получается, экскаватор – это бывший каватор?

– А экспедитор – это бывший педитор? Н-да… А что тогда это означает – каватор, педитор?

– А я поняла. Каватор и педитор – это будущие экскаватор и экспедитор. То есть, приставка «экс» означает что-то прошлое, а отсутствие такой приставки – что-то будущее.

– Теперь я понимаю, что ждет в будущем плуатацию, травагантность и гумацию.

– А вот я что-то ничего не поняла, Антонио.

– Я тебе объясню. Они поживут, помучаются, их побьет жизнь, и они станут эксплуатацией, экстравагантностью и эксгумацией.

– Да, чудесное правило мы с тобой открыли! И лучше всего его подтверждает слово «экскременты».

– Вот именно! А почему?

– Потому что экскременты – это точно что-то бывшее, и мы даже часто знаем, что именно. И мы знаем, что оно будет и в будущем.

– Что «оно»?

– То, что мы с тобой зачем-то называем словом «экскременты». Потому что его всегда навалом.

– Да, кстати, Мария, раз уж ты завела речь об этом – ты погуляла с нашим терьером?

– Что ты, Антонио, он же уже два года, как экстерьер, он же умер.

– А, ну да. А я-то хорош – все время забываю об этом и хожу с ним гулять…

– Ты мой забывчивый…

219.

– Антонио!

– Да, Мария.

– Смотри, что я прочла в газете «Вечерний Мехико по утрам». Здесь написано, что объявлен набор в школу моделей. Они зовут девушек от 17 до 23 лет, ростом не ниже 173 сантиметров и весом не более 55 килограмм.

– Спасибо, Мария, это очень интересно. А зачем ты мне это прочла?

– Я собираюсь туда пойти.

– Для чего, Мария? Ты же сорокалетняя женщина высотой метр сорок семь и весом, который я стесняюсь при тебе произнести… ты же, все-таки, женщина.

– Правильно. А теперь смотри. Туда набежит огромное количество этих молодых длинных худых девиц, и им сразу начнет не хватать зрелых солидных женщин. А тут как раз я.

– Логично, Мария. Но еще логичнее, если туда пойду я.

– Почему это, Антонио?

– А по твоей же логике. Там же точно не будет ни одного крепкого мужчины в самом соку с большими усами. Значит, я буду там вне конкуренции, и меня точно возьмут на работу, я начну зарабатывать много денег, и мы прекрасно заживем!

– А может, мы пойдем туда вдвоем?

– Ну, что ты, Мария! Кто же тогда будет присматривать за нашим хомячком Густаво? Он же в любую минуту может умереть!

– Как умереть? Ему же всего четыре месяца!

– О, Мария, у них, у хомяков день, как у нас два года. Представляешь, сколько бы ему было лет, если бы он был, например, мной.

– Сорок четыре.

– Почему?

– Но ведь тебе сорок четыре.

– Ну, ты, Мария тоже сравнила – то я, а то какой-то хомячок. Смотри, тогда другой пример: я же жру и пью во много раз больше, чем он. Вот настолько же он старше меня.

– Антонио, ты так все хорошо объяснил, что я ничего не поняла. Может быть, ты объяснишь чуть похуже?

– Извини, Мария, нет времени. Мне нужно бежать. Дай мне мой портфолио.

– У тебя же нет.

– Ну, тогда дай мне вот эту фотографию.

– Но это же фотография Мехико.

– Ты ничего не понимаешь, это вид меня с самолета. Все, целую, побежал. Убери цветы и полей квартиру.

226.

– Антонио!

– Да, Мария.

– Я вот думаю – почему в слове «молоко» нет буквы «р»? Ведь оно же есть в слове «корова»?

– Так, Мария, уже интересно. А ты сама что-нибудь по этому поводу думаешь?

– Ну, не знаю, у меня есть одна версия. Дело в том, что в корове буква «р» содержится только в слове «рога», а рога находятся очень далеко от вымени, откуда поступает молоко. А ни в каких близких к вымени частях коровы буквы «р» нет – там, хвост, копыта, голень.

– Вот так ты думаешь, Мария? Ну, что ж, могу только добавить, что, возможно, в молоке нет буквы «р» потому, что она есть в слове «Мария», в слове «дура», а также в словах «редкая», «круглая» и «кошмарная».

– И какая связь?

– Никакой, Мария. Тем более, что в слове связь тоже нет буквы «р».

227.

– Антонио!

– Да, Мария.

– Посмотри, какая прекрасная шуба. Может быть, ты мне ее купишь?

– Что, Мария? Ты предлагаешь мне – видному борцу за права животных – купить тебе эту меховую шубу? Поддержать этих негодяев, истребляющих животных?

– Просто, она такая красивая…

– Слезинки маленького сурка не стоит эта шуба. А она стоит десять тысяч! Представляешь, сколько слезинок он должен пролить за такие деньги?

– Ну, хорошо, извини… Тогда давай купим вот эту шубу из искусственного меха.

– Что ты говоришь, Мария! Знаешь, сколько искусственных животных погибло, чтобы из них сшили эту шубу? Каких-нибудь искусственных песцов или искусственных кроликов? А ведь они могли бы сейчас бегать по искусственным полям, щипать искусственную травку, искусственно размножаться, воспитывать искусственных детей!…

– Антонио, я же всего этого не знала! Давай тогда, хотя бы, купим мне куртку на синдипоне.

– Ты поражаешь меня, Мария! Разве ты не знаешь, что синдипон – это птица, которая водится в основном в Китае, и именно ее пухом набивают эти куртки? И сейчас она там без пуха мерзнет… и вымирает.

– Ну, хорошо, Антонио, ты мне все объяснил. Давай тогда, хотя бы, купим спички, чтобы было чем зажечь газ в нашей квартире…

– Я не верю своим ушам! Знаешь, сколько деревьев было уничтожено, чтобы…

– Хорошо, хорошо, Антонио, я все поняла. А зачем же мы пришли в магазин?

– Купить мне текилу.

– А тебе не жалко кактусы, из которых она делается?

– Нет, Мария. Кактусов очень много, и становится все больше, так что скоро они вытеснят все живое, включая людей.

– А что же делать?

– Нужно бороться. Я каждый день уничтожаю несколько кактусов путем выпивания текилы. Может быть, я даже паду на этой войне… и засну. Если это случится, обещай мне накрыть меня одеялом и поставить рядом тазик.

228.

– Антонио… Антонио…

– Что, Мария?

– Мне плохо.

– Сама виновата, Мария. Не надо было так напиваться на дне рождения у этого негодяя Родригеса.

– Но ведь ты же сам мне говорил «выпей, от ста грамм ничего не будет».

– Так ты же выпила четыреста!

– Ну, я подумала, что если от ста ничего не будет, то от следующих ста тоже не будет. И от следующих.

– Мария, теперь ты понимаешь, как мне бывает тяжело каждое утро? Ведь я пью не только первые и следующие сто, но и еще следующие восемь – десять – двенадцать.

– Но ведь ты мог бы не пить.

– Невозможно, Мария. По статистике, на каждую мексиканскую семью приходится восемь литров текилы в год. И как от них отказаться? А если бы их не выпивал я, их бы пришлось пить тебе. И что бы тогда с тобой было?

– Ах, Антонио, спасибо тебе, что ты спасаешь меня… Подожди, но ведь ты выпиваешь гораздо больше восьми литров в год.

– Правильно. Ведь эти восемь литров приходятся не только на такие семьи, как наша, но и на семьи, в которых есть старики, дети и беременные ими женщины. Представляешь, если бы им пришлось все это пить?

– Да, Антонио, ужасно.

– А еще я улучшаю средний показатель Мексики в этом вопросе, чтобы Россия и Ирландия не вырвались вперед.

– Я поняла, ты, как всегда, молодец… а мне, как всегда, плохо. Что мне делать?

– Выпей сто грамм текилы.

– Анто… (захлебывается). Ты что?!

– Тогда я. Твое здоровье, Мария.

229.

– Антонио!

– Да, Мария.

– Смотри, интересная заметка. Здесь пишут, что церковь требует запретить демонстрацию фильма «Код Да Винчи». А в некоторых странах даже уже запретила.

– Безобразие! На месте этих кинематографистов я бы объединился и потребовал запретить церковь.

– Нет, это не получится.

– Почему?

– Это очень давний и очень раскрученный брэнд. У них недвижимость по всему миру. А вспомни, сколько у них было громких рекламных акций – крестовые походы, инквизиция, миссионерские войны, продажа индульгенций.

– А зачем тогда они сейчас занимаются такой ерундой?

– Так это очередная рекламная акция. Они же должны время от времени напоминать о себе.

– Тогда их можно понять. Но, а если человек хочет пойти на фильм, а фильм запрещен, как, например, в Белоруссии, то что ему делать.

– Пусть идет в церковь, там ему объяснят, почему он не хочет идти на этот фильм. Кстати, впечатление он получит не меньшее, потому что фильм, говорят, так себе.

– Смотри, Мария, какой у нас получился интеллектуальный разговор. Неужели я сегодня так и не напьюсь и не буду гоняться за тобой со сковородкой?

– Конечно, будешь, Антонио, но в следующих сериях. А эту все равно никто не слушает, потому что все ушли смотреть «Код Да Винчи».

230.

– Мария!

– Да, Антонио.

– Я долго думал, присматривался к тебе, все взвесил… и вот что я хочу тебе сказать: выходи за меня замуж.

– Ой, Антонио, но я же уже замужем…

– Как? Кто этот негодяй, посмевший опередить меня и жениться на тебе, толстой усатой дуре, матери моих негодяев-детей?

– Ты.

– Что я?

– Ты тот самый негодяй, посмевший.

– Как же я посмел опередить меня, мужа моей жены, матери моих двух, а иногда трех детей?... Подожди, а почему я этого не помню?

– Потому что ты напился на свадьбе.

– А на второй день?

– И на второй день.

– Ясно… Про третий день спрашивать не буду, бесполезно. Вот так – уже 25 лет каждый день гуляю на нашей свадьбе, и так до сих пор и не узнал, что празднуем. А как зовут наших детей, особенно этих негодяев Пабло и Мигеля?

– Антонио, что с тобой?

– Мария, не задавай слишком много вопросов. Не видишь – мы разговариваем?

– Кто «мы»?

– Ты что, не узнала великого Че Гевару? Мы обсуждаем с ним очередную революцию.

– Какую?

– В микробиологии. Она случится в ночь на послезавтра.

– Антонио, я поняла, у тебя белая горячка.

– Тс-с-с, Мария, тихо выходи из комнаты и не спугни крокодильчиков. Пусть себе качаются на люстре…

231.

– Мария.

– Да, Антонио!

– Мария, я должен сказать тебе что-то очень важное.

– Ты опять улетаешь в космос и вернешься под утро пьяным?

– Нет, Мария, это уже в прошлом, все мои 15 полетов, включая те три, в которых я разбился насмерть. Я решил пересадить себе донорскую почку.

– Господи, Антонио, у тебя проблемы с почками?

– Да. У меня их всего две.

– Но ведь так у всех людей.

– Знаешь, Мария, меня не волнуют эти негодяи, которые живут с двумя почками и думают, что так и надо!

– Но, все-таки, зачем она тебе?

– А вот смотри – ситуация, которая может произойти в любую секунду: допустим, завтра одна моя почка откажет, а вторую мне придется отдать тебе, потому что у тебя откажут обе. И с чем я останусь? А так у меня будет третья почка, которая к этому времени уже обживется, поймет, что к чему в моем организме.

– Ну, да, ведь ей предстоят такие нагрузки, особенно с 8 до 11 вечера. А где ты возьмешь третью почку?

– А вот, Мария, я как раз иду искать человека, который только что умер или собирается это сделать, и при этом не против отдать свою почку мне.

– Так тебе нужен кто-то с близкими тебе показателями – группа крови, резус-фактор…

– Вот именно поэтому я и иду в бар – там очень много людей, близких мне по крови. Во всяком случае, по содержанию алкоголя в ней. Спи, Мария!

232.

– Мария!

– Да, Антонио.

– Мария, мне очень жарко. Почему это так?

– Видимо, это из-за глобального потепления.

– Да-да, вот я и чувствую, что я глобально потею. А откуда оно взялось, это глобальное потепление?

– Его придумали эти негодяи-ученые. Сначала никакого потепления не было, но они начали про него писать, и оно стало.

– Вот негодяи! Скажи, а этот негодяй, наш сосед Мигель, он же тоже какой-то ученый?

– Не совсем. Он вахтер в институте хирургии большого пальца.

– Ну, все равно, они там все заодно. Пойду, потребую с него глобального возмещения в размере… м-м… 2400 долларов – на кондиционер.

– Ой… но ведь кондиционер стоит гораздо меньше!

– А новая стенка?

– А при чем здесь?

– А тебе что, нравится наша старая стенка? Вся рассохлась, фанировка отстала… румынская стенка 78 года! Румыны – такие же негодяи, как ученые. А румынские ученые – вообще чудовища. Кстати, не знаешь, Мигель не румын?

– Не знаю, Антонио, ты меня так запутал, что все может быть.

– Потому что, если он румын, пусть заменит наш чешский санузел.

– А какая связь?

– Ну, во-первых, румыны и чехи – почти одно и то же, а во-вторых, где я сейчас в такую жару найду чеха, который бесплатно заменит нам санузел? Эй, негодяй Мигель, открывай!

233.

– Антонио! Антонио!

– Что случилось, Мария?

– Что это такое?

– Это презерватив.

– А почему он был у тебя в кармане?

– Господи, Мария, ты нашла его! Слава богу!

– Что это значит?

– Мария, это же тот самый презерватив, с которым я отправился на первое свидание с тобой. Я думал, что он пропал, а ты его нашла!

– А зачем ты его хранишь столько времени?

– Как, Мария, это же талисман, символ нашей любви. Я как раз собирался на улицу, и думал – где же он? – я же не выхожу на улицу без презерватива… в смысле, без талисмана.

– Антонио, но здесь же написано – 2005 год.

– Правильно, Мария, я поменял его на более новый… стыдно же, если вдруг друзья случайно увидят у меня презерватив 67 года… что они подумают? Они же не знают, что это талисман!

– Господи, какой ты у меня романтичный…

– Да. Видишь, Мария, я тебе все объяснил. Теперь объясни мне, пожалуйста, почему ты рылась в моих вещах?

– Как?… а… Антонио, я хотела постирать эти брюки и просто вынимала все из карманов.

– Как тебе не стыдно, Мария! Как тебе не стыдно врать! При думала нелепую отговорку, вместо того, чтобы честно признаться, что ты собиралась отнести эти брюки своему любовнику. Могу себе представить, что бы он сделал с нашим талисманом!

– Антонио, но это же совсем не так…

– Все, Мария, я ухожу. Дай мне мой талисман и подумай над своим поведением… да, и постирай мои брюки.

234.

– Антонио!

– Да, Мария.

– А напомни, как ты называл меня раньше, когда мы только познакомились?

– Дура.

– Нет, ты называл меня как-то нежно, ласкательно…

– Дурочка?

– Ну, нет. Помнишь, мне нравилось?

– Усатая кубышка?

– Антонио!

– А, да, это мне нравилось… Не помню, Мария.

– Ну, вспомни, вспомни! Ты так запрокидывал голову, и томным голосом что-то говорил.

– Да? Давай попробуем это повторить… Хр-р-р-р…

– Антонио!

– А! Кто здесь? Дура, зачем ты меня будишь?

– Антонио, мы же пытаемся вспомнить, как ты меня называл.

– По-разному. Когда ты надела короткое облегающее платье, чтобы идти на день рождения к этой негодяйке Изольде, я назвал тебя выжившей из ума кривоногой толстозадой идиоткой. А когда мы выпивали с Мигелем, а ты пришла и вылила текилу в раковину, я тебя никак не назвал, а сразу ударил сковородкой. Может, ты этот случай имеешь в виду?

– Я вспомнила! Ты называл меня «мой зайчик».

– Ой, нет, Мария, я не мог тебя так назвать. Видимо, я тебя с кем-то перепутал.

– С кем?

– Скорее всего, с моим зайчиком. Все, спи, Мария.

– Но сейчас же полпервого дня!

– А в России сейчас полпервого ночи, так что, им сейчас не спать из-за того, что у нас полпервого дня?

– Что, Антонио?

– Все, Мария, я уже сменил тему. Если хочешь, поговорим об этом, но лучше спи.

235.

– Антонио!

– Да, Мария.

– У твоего друга, этого негодяя Бенитеса скоро день рождения. Что будем ему дарить?

– Дарить? Зачем это, Мария? У человека и так праздник – к нему приходят друзья, он их кормит, поит, это же и так приятно, зачем ему еще подарок?

– Так принято. Давай думать. Как известно, лучший подарок – книга.

– Ну, это если даришь ты. А если дарят тебе – то так себе…

– Но сейчас же дарим мы.

– Но у нас же нет книг. А тратить на них деньги я сам не буду, и тебе не позволю. Не будем поддерживать этих негодяев-писателей, которые пишут себе, а мы вынуждены это читать.

– Давай сдадим макулатуру. Тогда нам дадут трехтомник Мориса Дрюона.

– Мария, ты дура! Зачем негодяю Бенитесу Дрюон, что он с ним будет делать?

– Он сможет подарить его тебе на твой день рождения.

– А мне что с ним делать? Обменять его обратно на макулатуру? Знаешь что, Мария, давай подарим Бенитесу макулатуру, а он уже сам сдаст ее и получит за нее то, что сам захочет.

– Но, Антонио, дело в том, что у нас нет макулатуры. Ее надо сначала собрать.

– Ну, все, с меня хватит! Мы еще не пришли к этому негодяю Бенетесу на день рождения, а он уже вымотал нам все нервы.

– Знаешь что, давай так – позвоним Бенитесу и скажем, чтобы он сам выбрал себе подарок… и сам за него заплатил. В конце концов, это же его выбор.

– А главное – это его день рождения. Молодец, Мария. Какая у нас, все-таки, дружная и, когда надо, сплоченная семья.