Текст книги "Мексиканские негодяи"

Автор книги: Леонид Барац

Соавторы: Ростислав Хаит,Камиль Ларин,Александр Демидов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

128.

– Антонио!

– Да, Мария.

– Я хочу тебя обрадовать. Я уже на двенадцатом месяце.

– Что, Мария?

– Я беременна. Уже 11 с лишним месяцев.

– Странно, Мария, а где же твой живот? Что говорят врачи?

– Врачи говорят, что я не беременна.

– А почему ты решила, что беременна?

– Ну, как же! Все последнее время я ем соленые огурцы, и меня тошнит.

– Н-да. А, напомни-ка, Мария, сколько ты носила нашего сына?

– Два года, пока он не начал ходить.

– Я имею в виду, в животе.

– Не помню, Антонио, это же наш приемный сын.

– Хорошо, Мария, последний вопрос – а где у нас что-нибудь тяжелое?

– Антонио, а, может быть, не стоит?

– Нет, Мария, тебе это сейчас ох, как надо! (Бьет). Вибрируешь? Вот и молодец. А я пойду пройдусь.

129.

– Антонио!

– А… что… а… Мария, почему ты так рано вернулась?

– Ну, как же, Антонио, сегодня же последняя 147 серия популярнейшего сериала «Роковая любовь девятерых, или любовный параллелепипед». Я должна ее посмотреть.

– Н-нет! Эту серию буду смотреть я.

– Но ты же никогда не смотрел этот сериал!

– Ну, и что я там пропустил – всего 146 серий! Я сразу все пойму. Что там было в этом сериале?

– Ну, там Лусия родила ребенка…

– Вот и достаточно. Иди, Мария.

– Подожди, а почему мы не можем смотреть сериал вместе?

– Как это – вместе? Вот если я ем котлету, то это моя котлета, и я ем ее сам. А если ее будешь есть еще и ты, то мне меньше достанется, а скорее всего, вообще ничего. Иди, Мария.

– Но куда?

– Иди в магазин, купи себе что-нибудь из… хлеба.

– Ну, хорошо… Антонио!

– Это опять ты! Почему ты вернулась?

– Я хотела спросить, а почему на столике два бокала шампанского, а ты в одних трусах?

– Бокалы… это я буду играть Моцарта… и Сальери в драмкружке. А в трусах я потому, что у меня еще нет костюма. Если ты будешь еще что-то спрашивать… я не знаю, что отвечать. И тогда я могу проговориться, что у меня в шкафу наша соседка Этель. А зачем тебе это знать?

– Ой, да, там такой беспорядок, ни в коем случае не говори мне этого. Все, я пошла.

130.

– Антонио, Антонио!

– Что, Мария?

– Скажи мне, а разве так может быть, что в «Красной Шапочке» волк съел бабушку и саму Шапочку, а когда охотники распороли ему живот, они оказались целыми и невредимыми?

– Нет, конечно, в жизни он бы ел их по другому, и, когда охотники вскрыли бы ему живот, там бы оказались небольшие фрагменты тел со следами воздействия желудочного сока и небольшие непереваренные предметы вроде очков или вязальных спиц. Просто, это художественный вымысел.

– Н-да? А этот деревянный человечек с длинным носом? Я еще понимаю – деревянная нога, как это было у нашего соседа Пабло Игнасио, помнишь?

– Да, он еще топил ею печь в холодные зимы.

– Но чтобы весь деревянный! Или эта история про лягушку, которая превращалась в красавицу и обратно?

– Да, это бред. Я знаю нескольких красавиц, которые за 10-15 лет превратились в жаб, но чтобы обратно!…

– Знаешь, что это значит? Эти негодяи – авторы сказок – оболванивают наших детей.

– Ты права, Мария. А когда дети вырастают, они верят любым глупостям, которые говорят политики.

– Хорошо, что мы не читали нашим детям сказки. И вообще не учили их читать, чтобы выросли порядочными людьми.

– Да. Теперь один из этих порядочных людей сидит в тюрьме.

– Ну и что? Все порядочные люди сидели в тюрьме – Сократ, декабристы, Ходорковский.

– Да. Давай выпьем за нас – диссидентов. Мы единственные порядочные люди в этой негодяйской стране.

– Я – наша мексиканская Елена Боннер.

– А я – наш мексиканский Валерий Новодворский.

131.

– Антонио, Антонио!

– Что случилось, Мария, почему ты так кричишь?

– Знаешь, что я узнала? Оказывается, в шоколаде есть белки.

– Белки в шоколаде? Мария, ты что-то путаешь. Бывает клюква в шоколаде, зефир в шоколаде. А белки бывают в колесе, но это есть нельзя.

– Антонио, но на этой шоколадке красным по белому написано: жиры – 28 грамм, углеводы – 59 грамм, белки – 6 грамм.

– А ну-ка, дай, я посмотрю. Да, действительно, белки. А, все понятно. Белки попадают в шоколад вместе с орехами. Помнишь этот детский стишок: «Белка песенки поет и орешки все грызет». Белки очищают орехи от скорлупы, и их иногда затягивает в ореходробильную машину. А там же огромное производство, и этим негодяям некогда разбираться, где белки, а где орехи. Тем более, что белки на 90% состоят из орехов.

– Но это же так противно – есть белок.

– Ну, почему? Белки очень полезны, они уничтожают вредных насекомых. И даже в измельченном виде они не теряют своих свойств.

– Все равно мне неприятно. Я не буду есть этот шоколад.

– И правильно, не ешь. Его буду есть я. В нем много всего полезного – жиры, углеводы, белки.

– Ой, Антонио, так вот же – это не белки, а белки.

– Правильно. В белках очень много белков. Этот шоколад богат белками, белками, углеводами и жирами. Все, Мария, отстань от меня, я буду все это есть.

132.

– Мария… Мария…

– Да, Антонио.

– А кто это сегодня всю ночь стучался к нам в дверь?

– Ты, Антонио.

– А чего я хотел?

– Чтобы я пустила тебя домой.

– А почему ты не пускала?

– Потому что ты был уже дома.

– Да? Ну, так выпустила бы меня наружу, может быть, мне хотелось погулять, или справить естественные надобности…

– Просто ты стучался в дверь шкафа, а справлять естественные надобности в шкафу…

– Н-да. А почему у меня так болит голова?

– Тут возможны два объяснения. Либо потому, что ты стучался в дверь шкафа головой, либо потому, что перед этим ты выпил три бутылки текилы.

– Так ты хочешь сказать, что я алкоголик?

– Ну, что ты! Алкоголик – наш сосед негодяй Альварес. Он каждый раз, когда выпьет, гоняется за своей женой, потому что думает, что она – ее любовник. А ты всего лишь пытаешься выпрыгнуть с восьмого этажа. Хорошо, что у нас решетки и второй этаж.

– А что за повод был вчера?

– О, их было сразу несколько: кенийский Новый год, международный день подмастерья и годовщина изобретения пирожков с капустой.

– А откуда я все это узнал?

– Из календаря.

– О, Мария, точно. Неси календарь.

133.

– Антонио, мне нужна новая стиральная машина.

– Зачем? У нас же есть старая.

– Какая же это машина? Это всего лишь тазик, мыло и терка – так уже давно никто не стирает.

– Значит, ты – единственная, кто сохранил древнее мексиканское искусство стирки руками. Я горжусь тобой, Мария.

– Тогда хотя бы помоги мне.

– Ну, что ты, я могу все испортить. Помнишь, ты испекла торт и не успела намазать его кремом, а я уже его съел. Пришлось потом отдельно пить крем и есть свечи. С тех пор я зарекся тебе помогать.

– Да, ты прав, Антонио. Какой ты замечательный муж!

– Да уж, не то, что наш сосед, этот негодяй Альварес – купил жене массу бытовой техники, да еще сам готовит.

– Да, Антонио, это все, наверняка, очень плохо, только я не понимаю, почему?

– Ну, как же. Вот попадет она завтра на необитаемый остров – и что? Где она там возьмет пылесос или посудомоечную машину? Другое дело ты – у тебя их никогда и не было. Так что, Мария, знай, – я спас тебя от голодной смерти на необитаемом острове.

– О, спасибо тебе, мой прекрасный спаситель!

– Не благодари меня, Мария. Просто не жди меня сегодня раньше трех часов ночи. Я буду пить в баре за твое чудесное спасение… ну, и за то, чтобы ты выздоровела, если вдруг чем-нибудь заболеешь.

134.

– Мария, Мария, смотри, что я принес!

– Ой, Антонио!

– Да нет, это три бутылки текилы, это не тебе. Вот – майский номер журнала «Тесты для толстых некрасивых мексиканских женщин, чтобы их как-то утешить, а то не заниматься же с ними сексом, в конце концов».

– Это что такое?

– Это название. Тут есть тест «Познай самое себя».

– Так-так, Антонио, очень интересно. Читай первый вопрос.

– Читаю. «Сварливы ли вы?».

– Что?

– Не знаю, здесь так написано – «Сварливы ли вы».

– И что это значит?

– Сложно сказать. Возможно, это сокращение, а они имели в виду, сварили ли вы что-нибудь на обед и вылили ли?

– Что «лилили»?

– Вылили ли.

– Я «лилили»?

– Ох, Мария, давай лучше я прочитаю следующий вопрос. «Крикливы ли вы?».

– Кри… кри… я не кри… не ли… Антонио, я ничего не понимаю, что ты мне принес?

– Не знаю, Мария, может быть, это еще и тест на знание китайского языка.

– Мне не нужен такой тест, я и так знаю, что я его не знаю.

– Знаешь что, Мария, давай лучше я сразу прочту тебе результат теста, тем более, что он здесь все равно один. «Вы толстая некрасивая мексиканская женщина, к тому же еще дура, не владеющая никакими языками, так что наш журнал – для вас».

– Ну, не знаю, не знаю, Антонио, мне кажется, я не такая.

– Ладно, Мария, не переживай. В следующий раз я куплю тебе тест на беременность. Там всего один вопрос: «Беременны ли вы?». Если ты отвечаешь «да», значит, ты беременна, если «нет» – не беременна. Все, Мария, теперь займемся текилой.

135.

– Мария!

– Да, Антонио.

– Мы скоро разбогатеем. Я прочитал в газете, что в Нью-Йорке прошел аукцион в помощь объедающимся детям миллионеров. Там собрали около миллиона долларов.

– И эти деньги пойдут нам? Ура, ура, Антонио!

– Нет, эти деньги пойдут на оплату людей, которые будут отбирать у детей гамбургеры и бить их по рукам. Но дело не в этом. Послушай, что там было продано.

– Так-так, читай.

– «Носовой платок Мадонны, использованный всего в трех местах; записная книжка Дэвида Бэкхема с телефонами всех мадридских проституток; смычок Мстислава Растроповича…»

– Подожди, подожди. Почему Бэкхем продал записную книжку, я еще понимаю – наверняка он помнит все телефоны наизусть. Но почему Растропович продал свой смычок?

– Наверное, он не умеет на нем играть, он же играет на виолончели. А вот самое интересное: «Портмоне Брэда Питта, в котором лежало 9 тысяч долларов наличными, ушло всего за три тысячи».

– Антонио, и зачем ты мне все это прочитал?

– Как ты не понимаешь? Мы тоже устроим аукцион и продадим мою футболку с Микки Маусом, мои штаны, в которых я был в колхозе и лот, на который я особенно рассчитываю – квартиру твоей мамы.

– Как ты все здорово придумал, Антонио! Только где будет жить моя мама?

– Не знаю… на улице, там многие живут. Она же у тебя не любит духоты – вот и надышится на всю оставшуюся жизнь. Тем более, сколько там ей осталось – максимум, лет тридцать.

– Но ей же будет холодно на улице!

– Ничего, я отдам ей свою футболку с Микки Маусом и штаны, они же наверняка не продадутся.

– А что мы будем делать с деньгами, Антонио?

– Спрячем, чтобы ты их не нашла. Все, Мария, иди, звони маме, порадуй ее.

136.

– Мария.

– Да, Антонио.

– Мария, мне грустно. Дай мне скрипку, я сыграю на ней что-нибудь щемящее.

– Но у нас нет скрипки, Антонио.

– Эх, Мария, Мария, вот, видимо, поэтому я и не умею на ней играть. Ладно, тогда дай мне что-нибудь другое, что мне поможет.

– Анальгин?

– Нет, Мария, таблетки душу не излечат. Дай мне чернил, бумагу и альпеншток.

– А альпеншток зачем?

– Всегда хотел узнать, что это такое. Буду писать стихи и плакать, глядя на закат.

– Но сейчас же утро.

– Знаешь, Мария, хорошему поэту и утром закат.

– Ну, хорошо, Антонио, держи.

– Что это, Мария?

– Портвейн «Три семерки». Ты же просил принести тебе чернила.

– Вообще-то я не это имел в виду…

– Так что, унести?

– Что ты, Мария. Раз уж ты принесла таких чернил, то тут уж ничего не попишешь. (Пьет).

– Ну, как, Антонио?

– Да, хорошо. А вот теперь точно неси скрипку, Мария.

– Но я же сказала…

– Это уже не важно, Мария. Хорошему скрипачу и сковородка скрипка. Кстати, не нужно выкладывать из нее котлеты – пригодятся.

137.

– Мария.

– Что, Антонио?

– Мне очень скучно. Давай во что-нибудь поиграем.

– А во что?

– В молчанку.

– Давай, Антонио.

– Оп! Один ноль в мою пользу.

– Но я же не знала, что мы уже начали…

– Ага! Два ноль!

– Нет, но так нечестно…

– Три ноль. Да, я сегодня в ударе.

– Но ведь ты же тоже говоришь.

– Так, ну, во-первых, четыре ноль, а во-вторых, я же еще и судья, и говорил все это от лица судья. А как Антонио я молчал как рыба.

– Так как Антонио, или как рыба?

– Ха-ха, пять ноль!

– Но почему?

– Потому что до этого было четыре ноль. А теперь уже шесть ноль. Представляешь, какой я блестящий игрок – я играю, при этом еще сужу, и все равно выигрываю у тебя шесть ноль… Так, Мария, а почему ты молчишь? Мария!

– Но мы же играем.

– Семь ноль. Сухая! Ха-ха! Все, игра окончена, можешь говорить. А я пойду поиграю с этим негодяем Мануэлем, нашим вахтером.

– А во что это вы с ним играете?

– Мы ездим наперегонки на лифте.

– Но у нас же только один лифт.

– Ну и что. Мы садимся в этот лифт и едем до восьмого этажа – кто быстрее.

– И что?

– Пока ничья.

138.

– Антонио!

– Да, Мария.

– Скажи, а что бы ты сделал, если бы у тебя была золотая рыбка?

– Съел бы.

– Нет, Антонио, ты не дослушал. Если бы она могла выполнить три твоих желания?

– А-а… Ну, тогда я бы загадал эти три желания, а уже потом съел.

– И что бы ты попросил у рыбки?

– Чтобы у меня была жена-красавица.

– Подожди, а как же я?

– Так это и была бы ты, просто красавица.

– А сейчас?

– Сейчас ты не просто красавица. Ты – Мария, моя жена, мать моих детей и нашего хомячка Густаво. А была бы просто красавицей.

– Антонио, а как же «чтобы во всем мире не было войны»?

– Да, конечно, это очень важно. Но, если бы вокруг не было ни одной войны, а рядом со мной была бы жена, страшная, как атомная война, какой бы в этом был смысл?

– Ну, хорошо, жена-красавица, и чтобы войны не было, а третье желание?

– Ну… чтобы тебя еще раз сделали красавицей, а то с первого раза может не получиться. А потом бы сказал, что съем ее и заставил выполнить еще три желания – чтобы у меня было много денег, текилы и … ну, третье я тебе не скажу.

– Но, наверняка что-нибудь очень человеколюбивое, да?

– Ну, в каком-то смысле… И уже потом бы съел.

– Мой прожорливый…

– Моя доверчивая…

Б/н. «НОВЫЙ ГОД».

– Антонио!

– Да, Мария.

– Представляешь, что я только что слышала по радио? Они сказали, что в какой-то России Новый год наступает на девять часов раньше.

– Это ерунда Мария! Ведь тогда бы у них в сутках было на девять часов больше. Ну, меньше – я еще понимаю. У меня у самого один раз так было. Помнишь, когда я пришел с работы не в восемь, а в одиннадцать и никак не мог объяснить, где я провел эти три часа?

– Это еще что! Эти негодяи сказали, что в России в Новый год температура может опускаться ниже ноля, а с неба падают холодные белые хлопья вроде кукурузных и лежат на земле несколько месяцев.

– Кукурузные хлопья, падающие с неба? Это невозможно, Мария. Их бы сразу съели. А температуры ниже ноля вообще быть не может, ведь при ней все живое сразу умирает. Вспомни соседского кота, которого мы засунули в холодильник за то, что он громко мяукал под дверью.

– Ну, что, позвонить этим негодяям на радио и устроить скандал?

– Подожди, подожди! В этом же есть свои преимущества. Я начну праздновать Новый год вместе с этой вымышленной страной и за эти дополнительные девять часов выпью семь… нет, одиннадцать бутылок текилы!

– Ты как всегда прав, Антонио. Недаром мексиканцы говорят: умный мужчина лучше хромой лошади.

Б/н. «Чемпионат Европы по футболу».

– Антонио, Антонио!

– Да, Мария.

– Ты слышал, русские едут завоевывать Португалию. Антонио, что им сделала эта маленькая, но гордая страна?

– Мария, что ты говоришь! Они едут в Португалию играть в футбол.

– А что, у них негде играть в футбол, Россия же такая большая? Хотя да, у них же кругом снег, вечная мерзлота и нефтяные скважины.

– Мария, ты дура. Они едут на чемпионат Европы.

– А что, эти русские умеют играть в футбол? Я думала, они только пьют водку, поют «Калинку-малинку» и угрожают миру ядерной войной.

– Мария, разве ты не помнишь, мы тобой смотрели матч с Уэльсом.

– А, это когда один из них с перекошенным от радости лицом кричал что-то в камеру! Кстати, а что он кричал?

– Ну, Мария, это такое специальное русское заклинание, которое они кричат после победы, во время победы и до победы.

– А если они проигрывают?

– Русские никогда не проигрывают, даже если проигрывают. Но, если все-таки проигрывают, то все равно кричат то же самое.

– Какие загадочные эти русские! А Мексика не принимает участие в чемпионате Европы?

– Мария, Мексика не в Европе.

– А где?

– Вот она, здесь, за окном. Посмотри вокруг, Мария. Какая же это Европа?

– Ну, да. Тогда я буду болеть за этих негодяев – русских. Как там звучит их заклинание?

– … вам!

(Вместе). … вам! … вам! … вам! Россия, вперед!

139.

– Антонио!

– Да, Мария.

– Слышал новость? Этого негодяя Риккардо выпустили из тюрьмы.

– Так быстро?

– Ничего себе быстро – он просидел восемь лет!

– Восемь лет за то, что он пьяный писал в центральном парке? Какие все-таки жестокие,… но справедливые у нас законы!

– Да нет, за это ему дали пятнадцать суток, но так как он буянил, его пристегнули наручниками к ножке кровати за правую ногу.

– И что, восемь лет забывали отстегнуть?

– Нет, он в первую же ночь решил бежать и отгрыз себе ногу.

– И что, сбежал?

– Нет, в темноте он перепутал и перегрыз не ту ногу. Они долго решали, за что дать ему срок – за попытку к побегу, членовредительство или злостный идиотизм.

– И за что дали?

– За непреднамеренное убийство. Охранник, который утром все это обнаружил, умер от смеха.

– Н-да, бедный негодяй Риккардо! А ведь у него все так хорошо начиналось: договорился с Люсией на вечер, выпил текилы и отошел пописать. И вот вернулся – без Люсии, без текилы и без ноги. Не зря говорили древние – «Камнем лица не побреешь, но если больше нечем, то побреешь».

– К чему это ты, Антонио?

– К дождю, Мария. Все, я ушел, давай зонтик.

140.

– Антонио!

– Да, Мария.

– Смотри, кто идет. Это же негодяй Рамирес, который убил свою жену и съел.

– Да нет, Мария, убил свою жену негодяй Хулио, а съел ее его друг, негодяй Санчес, который хотел помочь ему замести следы, но подавился ее печенью и умер, так что Хулио пришлось есть обоих, и он умер от обжорства.

– Да нет, Антонио, от обжорства умер Габриэль Кориа, который на спор съел 9 галапогосских черепах, и его убили защитники природы.

– Да нет, Габриэль Кория сейчас в бегах. Он убил троих охранников и сбежал из тюрьмы.

– А за что его посадили?

– За то, что знали, что он это сделает.

– А кто же тогда перед нами?

– Эй, негодяй, ты кто?

– Я – негодяй Бенисио, тот самый, который выколол глаз своему учителю физкультуры и с тех пор тот ничего не видит, потому что второй он подарил учителю анатомии на день рождения. А я живу в совершенно другом городе под вымышленным именем.

– А что же ты здесь делаешь?

– А меня здесь нет, вам показалось. (Лопается).

– Н-да, Мария, не надо было нам начинать этот разговор. Видишь, чем все закончилось?

– Не надо было сидеть на солнце шесть часов без головных уборов. Впрочем, было интересно. Помнишь бегемота, который влетел в форточку к Саре.

– Мария, какой же это бегемот! Это был огромный суслик, который влез по водосточной трубе и стал рабочим, ремонтирующим крышу.

– Да нет, рабочий, ремонтировавший крышу превратился в бабочку и улетел… (Микшировать).

141.

– Мария!

– Ага, приперся! Где ты был, негодяй?

– Тише, Мария, не кричи. Ты разговариваешь с будущим нобелевским лауреатом.

– И где он?

– Это я. Приготовь смокинг, шкатулку для денег, мою торжественную речь и завтрак. Я проголодался.

– А за что тебе дадут эту премию, алкоголик?

– Этой ночью я совершил великое открытие. Оказывается, ежики происходят от кактусов.

– Как это?

– Примерно, как бабочка вылупляется из куколки. Точно так же ежик вылупляется из кактуса.

– Что за ерунда! С чего ты это взял?

– Рассказываю по порядку. Я вышел из бара и решил постоять, но у меня ничего не получилось. Я потерял равновесие и уснул – еще в воздухе. Разбудил меня удар о землю – и, кстати, хорошо, что разбудил, сам бы я не проснулся. И гляжу – прямо перед моими глазами кактус.

– И что, ты увидел, что кактус превращается в ежика?

– Нет. Но я понял, что рано или поздно это должно произойти.

– Почему?

– Это интуиция, Мария. Интуиция для ученого – очень важная вещь. А потом смотри – кактус колючий, и ежик тоже, правильно?

– Правильно, Антонио.

– Кактус зеленый, и ежик зеленый. Значит, ежик происходит от кактуса.

– Но, Антонио, ежик же не зеленый!

– Да, Мария, ты права. И этот феномен – почему ежик, произошедший от кактуса, имеет другой цвет – нам еще предстоит исследовать… мне, и моим коллегам, ученым со всей планеты. Этим мы займемся следующей ночью. А теперь спать…

142.

– Мария!

– Да, Антонио.

– Мариюшка, у меня страшное, глубокое горе!

– Что случилось, Антонио?

– Я пропил свой талант великого живописца!

– Бедный мой, бедный!... Подожди, Антонио, но ты же никогда не брал в руки ни кисть, ни карандаш.

– Ну, во-первых, брал. Карандаш последний раз классе в 10-м, когда написал тебе записку «Мария, дура, выходи за меня замуж», а ты, дура, согласилась. А кисточку я вообще каждый день беру в руки, когда бреюсь.

– Антонио, но просто, откуда ты знаешь, что у тебя был великий талант?

– Нет, утверждать это наверняка я не могу, я же не пробовал. Но он либо был, либо не был, то есть была пядидесятипроцентная вероятность, что я мог стать Микельанджелом или Паблом Пикассом, и мои картины могли украшать лучшие музеи мира. Но судьба распорядилась иначе.

– А что бы ты писал и в каком стиле?

– Писать я и так пишу, и даже очень здорово! Моей жалобой на нашего сантехника негодяя Диего, где я подробно описывал, что он сделал с нашим унитазом, зачитывался весь ЖЭК. А рисовал бы я в стиле… в стиле красивых картин. Моей кисти могли бы принадлежать такие работы, как «Молодой человек, поедающий колбасу», «Бородатая женщина с гантелей» и акварель «Негодяй Фернандес, падающий с шестого этажа».

– Как, Фернандес разбился?

– Нет, Мария, но мне бы этого очень хотелось. Просто представь себе эту прекрасную картину: негодяй Фернандес, летящий с нестого этажа. Вот я бы ее и написал.

– А меня бы ты нарисовал?

– Нет, Мария, ты бы не поместилась ни на одном холсте.

– Бедный мой, Антонио, бедный, несостоявшийся крупный живописец рубежа 20 – 21 веков. А я бы была твоей музой.

– Какой музой, Мария? Это я стал твоим музем, а ты – моя зена. Все!